Плотина

А на реку стоило посмотреть. У электростанции в ущелье Сьерра, в шестнадцати километрах выше по течению, спустили максимальное количество воды, чтобы компенсировать вечерний пиковый расход электроэнергии. Вода из водохранилища добавилась к обычному потоку по водосливу, и река, устремляясь вниз по ущелью, почти захлестывала берега. Это было внушительное зрелище.

Глава 9

– Что случилось, Стелла? Ты опоздала на самолет? Рошек отставил телефон и смотрел, как его жена усаживается в кресло лицом к постели. Ее движения были сдержанными, как бы отрепетированными, а глаза полны спокойной силы, которой он никогда раньше не замечал. Не подслушала ли она разговор с Элеонорой? Он попытался подавить тревогу, припоминая нежные слова, упоминание о будущей встрече и о подарке.

– Я просто дала самолету улететь без меня, – спокойно сказала она. – Ждала тебя в гостиной, наблюдая, как за окном темнеет. Рошек с усилием попытался улыбнуться.

– Ты боялась включить свет из-за меня! А я и не увидел тебя, когда вошел. – Потом добавил участливо: – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Прекрасно. Это, по сути дела, удивительно, потому что я наконец приняла решение насчет того, что делало меня несчастной долгие годы. Я вернулась, чтобы сказать тебе это. Вдруг почувствовала, что больше не могу откладывать ни на минуту: Собираюсь завтра подать заявление на развод.

– О Стелла, послушай! Господь с тобой! С чего это вдруг? Ты чем-то расстроена. Я уверен, если поговорим об этом...

Она покачала головой спокойно и убежденно.

– Ты спрашиваешь, с чего это я, почему. И то, что тебе пришлось об этом спросить... Полагаю, причина именно в этом. Ты стал настолько эгоистичным, Теодор, настолько углублен в себя и в свою работу, что тебе совершенно безразлично, как сильно меня оскорбляешь.

– Подслушивание моих телефонных разговоров – вот в чем все дело. Ты в своем воображении превратила нечто совсем невинное в...

– Ничто, касающееся Элеоноры Джеймс, не может быть невинным, – резко оборвала она. – О да, я знала о ней с самого начала. Я была на тех вечерах для избранных в Сан-Франциско, ты же помнишь, где мы впервые с ней познакомились. Я видела, как она выставлялась перед тобой, и как ты вилял перед ней хвостом. Целыми месяцами ты рассказывал о ней, изыскивал предлоги, чтобы съездить в Сан-Франциско. Потом вдруг оборвал эти разговоры, но не поездки. Я могу сказать с точностью почти до дня, когда твой интерес к ней стал более чем... отеческим. Более чем художественным.

Она отвернулась, пытаясь взять себя в руки. Рошек сжал губы, а потом сказал:

– Это всего лишь предположение. Как и то, что ты собираешься покончить с браком, который длится вот уже...

– Вас видели вместе! – сказала она, повернувшись лицом к нему. В голосе проступила резкость. – Друзья рассказали, как седовласый старец делает из себя дурачка из-за какой-то золотоискательницы вдвое моложе его! Нет-нет, только не говори мне, что она вовсе не ищет золота. Надо быть слепым, чтобы не видеть этого. И не рассказывай, какой ты невинный. Я слышала, как ты разговаривал по телефону. Я не глухая. И не глупа.

Рошек осознал, что небезопасно пытаться защитить Элеонору или себя: это могло спровоцировать у Стеллы истерику. Необходимо предпринять что-то, дабы изменить ее намерение развестись, по крайней мере, отложить подачу заявления до тех пор, пока не свершится это назначение и сенат не утвердит его. Бракоразводный процесс вряд ли сделает его кандидатуру предпочтительной. Клампетт ведь неспроста спросил, прочен ли его брак. Кроме того, неизбежны и финансовые последствия, если Стелла предъявит претензию на свою часть общей собственности в виде половины его пая в корпорации.

– Быть может, я и делаю из себя дурачка, – заставил он себя выговорить. – Полагаю, смешно и думать, что молодая женщина вроде Элеоноры Джеймс может найти что-либо привлекательное в... ну, в калеке. Но даже если она и нашла, Стелла, это нам ничем не грозит. Мои чувства к ней не могут сравниться с моими чувствами к тебе.

Она махнула рукой и презрительно хмыкнула:

– У тебя ко мне вообще нет никаких чувств. Ни как к личности, ни как к жене. Я – твой светская секретарша. Я – это некто, перед кем за завтраком репетируешь свои речи. Я обслуживаю твои деловые обеды. Ты думаешь обо мне как об одной из своих служащих, вот и все. Только, Теодор, служащие ведь могут уволиться. Уволиться, получить выходное пособие и попытаться устроить себе жизнь, в которой будет меньше отчаяния. Вот именно это я и собираюсь сделать.

– Ты понапридумывала все это из ничего... Она горько засмеялась.

– Знаешь, чего я дожидаюсь с нетерпением? Возможности избавиться от необходимости выслушивать, как ты произносишь что-нибудь вроде «ты понапридумывала все это из ничего».

– Но в данном случае это правда! Элеонора Джеймс для меня по сравнению с тобой ничего не значит! Абсолютно ничего! Жалею, что позволил себе детское безрассудное увлечение. Жалею, что вел себя так бесчувственно и легкомысленно. Я изменюсь. Если хочешь, никогда больше с ней не увижусь. Но развод? Конечно же, мы не должны доводить до этого. После всего, через что прошли вместе.

Клампетт предупредил, что он бывает неосторожен, встречаясь с Элеонорой, и он стопроцентно прав. Несколько следующих месяцев придется быть очень осторожным. Рестораны и театры в Сан-Франциско исключаются. Можно ведь встречаться на дальних курортах. Есть Европа и Южная Америка. Он посмотрел на сидевшую напротив жену, выглядевшую неуязвимо хладнокровной. Да, вряд ли она расплачется...

– Даже если бы я и поверила, что ты станешь другим, это ничего не изменило бы. Элеонора только часть проблемы. Я хочу развода главным образом потому, что ты... потому что ты больше не желаешь меня как женщину.

– Это неправда!

– Это правда. Посмотри на меня. Разве я так уж непривлекательна? Мне пятьдесят четыре, но все мне говорят, и ты тоже, что выгляжу лет на десять моложе. Я все еще ловлю восхищенные взгляды мужчин.

– Ты очень привлекательная женщина, Стелла, – сказал он. И подумал: привлекательная настолько, что сможет получить судебный ордер, позволяющий затормозить общую собственность и таким образом разрушить финансовую гибкость корпорации. Чтобы определить стоимость фирмы с дюжиной совместных предприятий по всему миру, могут уйти годы. Целая команда адвокатов сможет сделать карьеру. – Я не уделял столько внимания, сколько ты заслуживаешь. Я слишком напряженно работал, пытаясь поднять фирму до того величия, которого, кажется, мы почти достигли. Наш успех, Стелла, быстрый рост – это что-то вроде доказательства правильности всего, во что я верю. Элеонора сбила меня с толку, заставила вести себя дурачком. Теперь-то я понял. Неужели заставил тебя почувствовать, будто не желаю тебя, как женщину? Пожалуйста... пожалуйста, прости меня. Иди сюда, сядь рядом со мной на кровать...

– Нет, Теодор. Больше не будешь вертеть мною, как хочешь. Это все. Что бы ты ни сказал, ничто не заставит меня забыть о боли, которую ты причинял мне эти четыре долгих года. Ни разу за четыре года не коснулся меня и даже не выказал ни малейшего знака нежности. Я не могу простить тебя. Я не могу забыть этого.

Рошек вздохнул.

– Нельзя ожидать от мужчины, что он будет тридцать с лишним лет поддерживать тог накал, что и во время медового месяца. Любовь может сохраниться, но неведение меняется.

– Да, меняется. А знаешь, почему ты утратил интерес ко мне? Только не отрицай, что утратил.

– Я не знаю, – сказал Рошек, качая головой с безнадежным жестом. – Я все это еще возмещу. Я...

– А я знаю почему. Потому что мне удалили матку. Да, вот в этом-то и причина.

– Смешно!

– В твоих глазах я стала несовершенной. Подпорченной. Есть шрам... ничему не мешающий. Но он есть, и ты, когда его увидел, отвернулся и ни разу больше по-настоящему не взглянул на меня. Отринул, словно неправильно спроектированное сооружение.

– Господи, избавь меня от этой любительской психологии. Я сегодня уже получил кое-что в этом роде.

– Ты начал иначе смотреть на других женщин. Не как на объекты, на которые можно произвести впечатление, влиять на них или развлекать их, но так, словно их оценивал. Как дорогие автомобили. О, как загорелись твои глаза, когда тебе улыбнулась Элеонора Джеймс! Я ведь видела, ты думаешь: там-то уж никаких шрамов, имеется все, кроме, быть может, мозгов и совести. Ты, вероятно, помыслил о ней так, как думаешь о восхищающих тебя инженерных проектах. Я слышала от тебя сотни раз: «Прекрасная комбинация формы и функциональности». Ты сказал так и о новой фабрике по переработке вод в Сакраменто. «Элегантные линии» – сказал ты. Экономический дизайн. Прекрасная комбинация формы и функциональности. Ты говорил Элеоноре Джеймс, что она прекраснее любой фабрики для переработки сточных вод? Ты это вот шепчешь ей, когда она ласкает твой бумажник?

Она встала и взялась за ручку двери.

– Черт подери, Стелла, сядь! Мы должны довести этот разговор до конца.

– Не кричи. Не трать понапрасну энергии. Меня больше не испугаешь. Хотя однажды испугал, знаешь это? Ты так решителен, так уверен в себе, так привык командовать и держать обручи, через которые люди должны прыгать. Я никогда точно не знала, что со мной будет и кто я вообще, а потому шла за тобой по пятам и помогала тебе добиться цели, которая, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы стать самым богатым инженером, который когда-либо топтал эту землю. Ну вот, а теперь я знаю, кто я такая. Я – кусок использованного чиненого-перечиненого товара, который почувствовал, что жизнь еще не кончена. И я знаю, что со мной будет: поеду в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс. Мой багаж уже дожидается меня в Лос-Анджелесе. До свидания.

– Да закрой ты дверь! Развод – самое последнее, что нужно каждому из нас. Пожалуйста, Стелла...

Рошек поднялся на ноги и сделал несколько неуклюжих шагов к ней, но подкосились ноги. Он опустился на колено и повис на кресле, чтоб не свалиться на пол. Он скривился:

– Я не могу встать... помоги мне...

Она стояла в дверях и печально смотрела на него.

– Никогда не думала, что увижу, как ты прибегнешь к этому, – сказала она. – Если нужна помощь, позвони в бюро обслуживания.

Когда она ушла, Рошек выругался и втащил себя в кресло. Он откинул голову назад и закрыл лицо руками. Если ее не остановить, она же все разрушит. Всего несколько месяцев терпения, а потом можно послать все к черту. Он быстро прокрутил в мозгу имена адвокатов, к которым она может обратиться. Утром позвонит им и пообещает вознаградить, если сумеют остановить ее. Предложит ей сходить вместе к консультанту по семейным вопросам. Предложит показаться психиатру. Пошлет ей цветы. Она принимает по двенадцать таблеток в день... может быть, удастся накачать ее наркотиками, каким-либо другим способом вывести из строя на достаточный для него срок, чтобы...

Он вскарабкался на кровать и начал обдумывать самые разные варианты. Ему нужно было время, и он поклялся так или иначе получить его. Он представил себе жену, внезапно ставшую жесткой и холодной, совершенно не похожей на женщину, которую, как полагал, хорошо знал. Она смотрела на него, лежавшего на полу, без малейшего сочувствия. Он метался в постели, словно в агонии, и в конце концов погрузился в сон, наполненный кошмарными видениями.

Глава 10

Помятый зеленый «фольксваген-баг» с пластиковой маргариткой на ветровом стекле приткнулся на автомобильной стоянке позади Центра холистической подготовки в Беркли, штат Калифорния. Мужчина хрупкого сложения с узкой бородкой вылез из него и несколько раз проделал руками широкие круги. На нем были вылинявшие и изодранные голубые джинсы и футболка с надписью: «Стайеры делают это дольше». Легким шагом он обогнул одноэтажное блочное здание и подошел к парадной двери. Несколько раз намеревался войти, но колебался, раз даже повернулся спиной и сделал несколько шагов от двери.

На секретаршу в приемной его имя произвело впечатление.

– Доктор Дюлотт ожидает вас, – сказала она с улыбкой. – Я доложу, что вы здесь.

На низком столике были разбросаны журналы, посвященные спорту, бегу и здоровью. Мужчина заметил, что обложку «Уэстерн стридер» украшает его фотоснимок, с гримасой боли на лице, будто какие-то мучители колотили его палками по половым органам. Под ним крупно подпись: «Кент Спэйн снова побеждает. Читайте его советы об энергии быстроты на странице 32».

– Не хотите ли присесть? – спросила секретарша. – Доктор, возможно, будет через несколько минут.

– Нет, спасибо. Сидеть вредно для поясницы.

Он прошелся вокруг приемной, изучая заключенные в рамки благодарственные письма от удовлетворенных пациентов и фотографии улыбающихся сотрудников. Центр холистической подготовки был некой медицинско-мистической комбинацией, обслуживающей довольно широкий круг добившихся успехов в физической подготовке и тех, кто желал таковых добиться. Клиентура состояла в большинстве из любителей поиграть в теннис в конце недели и побегать трусцой, но были также учащиеся непрестижных колледжей и даже профессиональные спортсмены. Здесь, подобно строительным руководствам, демонстрировалось, насколько преодолимы барьеры общепринятого. Прием вели терапевт, педиатр, ортопед, диетолог, физиотерапевт, психолог-бихевиорист. шаток моды, гипнотизер, специалисты по иглоукалыванию, ножным рефлексам, специалисты по системе лечения естественными и физическими методами, буддийский священник, правда, только по понедельникам, а также психиатр, астролог, специалист медитации и чтения аур. Этот центр, воплощение замысла Дэвида Дюлотта, врача-бизнесмена, который был больше бизнесменом, чем врачом, находился под постоянным контролем соответствующих подразделений правительства штата и Американской медицинской ассоциации. Сотрудников, имевших диплом доктора медицины, не беспокоило мнение Американской медицинской ассоциации, поскольку они не были ее членами. Они почти ежедневно критиковали ее за отсутствие энтузиазма по отношению к проросткам пшеницы, технике распознавания подсознательных процессов мозга, а также к комплексу витамина В-12, одному из основных медикаментов, продававшихся в магазинчике при центре, заполненном также множеством здоровой пищи, спортивных и фармацевтических товаров.

Доктор Дюлотт, энергичный, щегольски одетый, представительный мужчина в очках в стальной оправе, горячо тряс руку Кента Спэйна, проводя его в свой кабинет.

– Как прекрасно снова увидеть вас, Кент, ей-богу! Садитесь в кресло! – Дюлотт уселся за свой заваленный всякой всячиной стол и вытянул руки. – Ну, что вы думаете о нашем маленьком предприятии?

– Не такое уж оно и маленькое. Вы, конечно, окупили все начальные затраты.

Дюлотт довольно захихикал и сказал:

– Сюда приходит парень с жалобой или просто лентяй, желающий избавиться от живота, и он получает у нас все, что только можно найти под солнцем. Что-нибудь ведь должно сработать, правда? Мы взбадриваем пациента больше, чем любая больница в штате, да и вы такого не дадите. Мы обеспечиваем термографию, плетизмографию, ультразвук по методу Допплера, достаточные дозы глюкозы, анализ солевых отложений и прочие вещи, черт бы все побрал. Внимательно вглядываемся в глазное яблоко – это называется «иридодиагностика». Изнуряем их чрезмерными механическими нагрузками, чтобы посмотреть, не помрут ли от сердечной недостаточности. Наконец, заставляем глотать гейдельбергскую капсулу.

– Глотать что?

– Ну, такую маленькую чепуховину, которая посылает наружу радиосигналы, пока путешествует по кишкам. И не смотрите так удивленно! Это стандартный набор, который можно получить и в обычной клинике, если у них там есть хоть капля воображения. Но посмотрите, насколько далеко вперед мы ушли. Можем вычислить биоритмы, исследовать альфа-колебания, научить позе лотоса и согнуть позвоночник. Мы – это единственное место в западных штатах, где делают процедуру моксабустиона. Садитесь, что же вы? Не заставляйте меня неловко себя чувствовать.

– Я уже насиделся в автомобиле. Сидеть – это ужасно. А что за моксабустион, черт его подери?

Дюлотт ликующе захлопал в ладоши.

– Я люблю эту штуку! Самая последняя вещичка из древнего Китая. Приходит какой-нибудь бегун трусцой, скажем, с болью в бедре. На место, где болит, кладем небольшую кучку листьев горькой полыни в смеси с кое-какими секретными лекарственными травами и специями, я даже не знаю, с чем именно, и поджигаем! Истинный Бог! Говорят, помогает! Я думаю, происходит вот что: они настолько заняты болью в волдырях от ожога, что забывают о первоначальной жалобе. В одном исследовании, которое я читал, предполагается, что лучше всего это помогало пожилым китаянкам, которые никогда не лечились ничем, кроме средств народной медицины. К сожалению для нас, здесь, в центре, очень мало старых китаянок занимаются бегом трусцой.

– Вы шарлатан, доктор. Настоящий Дональд Дак.

– Существуют малоизученные области, – пожал плечами Дюлотт. – Мы используем малоизвестные, но безвредные успокоительные средства совсем как официальные медики, если не считать того, что наши медикаменты не имеют форму сахарных таблеток. Некоторое время назад в «New England Journal of Medicine» доказывали, что безвредные успокоительные лекарства – один из наиболее эффективных имеющихся в продаже наркотиков, не дающих побочных эффектов. Наша политика состоит в том, чтобы предоставить пациенту все, чего он хочет, при условии, что никакой суд не докажет вредность этого. А нынешний пациент жаждет всякой восточной чуши, поэтому я и импортирую все, на что удается наложить лапу. Мы делаем очень большие деньги, и нам завидуют все клиники и медицинские корпорации региона. Я уже подумываю о продаже привилегий. Стану полковником холизма.

Дюлотт достал из холодильника рядом со своим столом высокую зеленую бутылку и разлил темную жидкость по двум бокалам.

– Попробуйте-ка это, – предложил он. – Наше новейшее снадобье. Натуральная минеральная вода из провинции Чечван. Мы уже продали ее по десять баксов за литр. Представляете? Ну, давайте за ваше решение стать профессионалом! Вместе сделаем кучу денег. До дна!

Спэйн сделал глоточек и скорчил гримасу.

– На вкус что-то вроде мочи дракона, – сказал он, поставив свой бокал на стол. – Да, я решил стать профессионалом. Вот смеху-то, не так ли? Бегун-марафонец становится профессионалом! Да я посчитаю себя везунчиком, если заработаю на автобусный билет.

– Вы поразитесь тому, как много сможете заработать. Передаточные векселя вскоре станут крупным бизнесом. Конечно, это зависит от того, что именно вы собираетесь передавать.

– По телефону вы сказали, что, если прорекламирую ваши туфли, которые якобы помогли выиграть какой-нибудь забег, дадите мне две с половиной тысячи баксов. Это так? Я это сделаю. Мне тридцать три, и резвее не становлюсь. Я не смогу попасть на Олимпийские игры, но все же, черт подери, в состоянии подработать немного баксов, пока есть силы. Господи, как только подумаю о годах, которые потратил, пытаясь стать бегуном мирового класса! Целая жизнь. И что же я получил взамен? Да ничегошеньки. Я не могу даже стать тренером, потому что все коллеги хотят иметь наставника по меньшей мере с высшим образованием. Ну, а с двумя с половиной тысячами баксов смогу купить автомобиль получше и начать подыскивать какую-нибудь работенку.

Дюлотт добродушно улыбнулся.

– У вас не станет проблем, если будете меня слушаться. Вы обладатель самого громкого имени, с которым я когда-либо имел дело. В прошлом году я сделал шесть тысяч для Фрэнка Робутца, а ведь ваш авторитет вдвое весомее, чем его.

– Шесть тысяч? Для Фрэнка Робутца? Боже всемогущий, да он же не смог побить даже Сиротку Анни.

– Вы правы. В какой вы сейчас форме?

– Не в той, что год назад. Я теперь пробегаю только по девяносто шесть километров в неделю. Обычно было минимум сто шестьдесят. Но я много тренируюсь в холмистой местности. Раз в два дня дважды пробегаю трассу Дипси. Это двадцать километров, в большинстве либо круто вверх, либо круто вниз.

– А завтра сможете выиграть?

– Смогу побить стадо домохозяек и бизнесменов. Любителей.

– Будет участвовать Томми Райан.

– Ну да? Он может выдержать. Мои денежки зависят от него.

– А мои от вас. Скажите, каково ваше лучшее время?

– В марафоне два часа двадцать одна минута, но я вот уже почти два года не отставал от него меньше чем на двенадцать минут. Я не сказал вам, док, я начал катиться вниз.

– Ну, завтра все же покажите класс. Полторы тысячи болельщиков, сбившись в группки всезнаек, потеют и пыхтят от волнения, и вы их любимчик.

– Да, крупная сделка.

Дюлотт мельком взглянул на часы.

– Сейчас начало десятого. Примерно в это же время завтра утром вы пересечете финишную черту перед ратушей Саттертона. В субботу банки закрыты, но в понедельник, если подпишете контракт, который я для вас подготовил, сможете явиться в любой банк по вашему выбору с чеком на десять тысяч долларов. Ну, что вы скажете? Каково?

– Ну ладно, покончим с этим. Вы не сможете получить такие деньги без меня, даже если я побегу голым с привязанным к ноге грузом.

– Положим, смогу. Послушайте, ваши лучшие деньки уже позади. И все это знают. Ваши результаты постепенно становятся все хуже. А что, если бы вы завтра выдали ваш личный рекорд? На трассе, которая много труднее, чем в Бостоне? И только потому, что вы носите, едите, пьете и вообще используете то, что производит «Джог-Тех», по счастью, мое дочернее предприятие в Гонконге, а? Я могу запустить серию такой рекламы в журналах, посвященных бегу, что это заставит Понсов де Леонсов тысячными толпами выскакивать из гробов.

– Понс де... кто?

– Де Леоне. Первый, который спустил свое состояние до нитки и обанкротился, пытаясь остаться молодым.

Кент Спэйн принялся ходить взад и вперед перед столом Дюлотта.

– Но как же, черт подери, я смогу показать мое лучшее в жизни время? С помощью молитвы? Или волшебства?

– Нет. При помощи жульничества. – Дюлотт сделал паузу, чтобы эти слова лучше дошли до слушателя. – Небольшое жульничество еще никогда никому не вредило. Рискну сказать, что ему и нужно-то учиться не больше двух лет.

Спэйн положил руки на письменный стол и пристально посмотрел на Дюлотта.

– Что вы имеете в виду, какое еще жульничество?

– Я имею в виду жульничество. Вполне безвредное. А вы получите для начала десять тысяч баксов.

Спэйн плюхнулся в кресло и выдохнул воздух сквозь сжатые губы.

– Если вы сумеете овладеть красноречием, – добавил доктор, – то сможете получить вдвое больше за цикл лекций даже после того, как я вычту свои пятнадцать процентов.

Спэйн внезапно выпрямился и стукнул кулаком по столу.