Бывшая

И так получилось, что в тот миг я вдруг поверила в эти два слова, которые раньше были для меня пустым звуком. «Всегда» и «Никогда». Поверила.

— Ещё, — Софа плакала. Моя сильная и независимая Софа. Плакала.

— Никогда не брошу, никогда-никогда, — повторяла я, глотая слёзы, потому что плакать мне нельзя было.

Так я повторяла, пока она не успокоилась и не расслабилась в моих объятьях. А потом мы молчали, и мне казалось, что в тот момент мы были друг другу ближе, чем кто бы то ни было во всем мире.

Я стояла там, прильнув к ней, и думала о том, как бы здорово было вот так засыпать и просыпаться вместе. И это были самые невинные и чистые мысли. Просто просыпаться и чувствовать её сонное тепло. Мне казалось, что прекраснее этого невозможно ничего придумать.

Вдруг Софа потянулась ко мне и, прежде чем я успела что-либо подумать, поцеловала меня, сначала совсем робко, почти невесомо, давая мне время, а потом я сама потянулась к ней.

Люблю. Как же я люблю тебя. Вдох, выдох, и воздуха совсем не хватает, но остановиться тоже невозможно. Люблю. Люблю. Люблю. В каждом стуке сердца, твоём и моём. Люблю. Люблю…

«Ох, нет… Я же умру, если это продолжится». Но прежде, чем я успела умереть, Софа остановилась, а эта мысль так и застыла где-то на грани сознания. А я, тяжело дыша, вздрагивая и всхлипывая, обнимала ее, уткнувшись носом ей в шею. Люблю.

— Да ты еле на ногах держишься, — она улыбнулась, прижав меня к себе.

— Ещё бы… — всхлипнула я. — Это, между прочим… между прочим, мой первый поцелуй был! Предупреждать надо! Я же испугалась до смерти!

— Я знаю, — лёгкий смешок и шёпот в самое ухо. — Но если бы я предупредила, ты испугалась бы ещё больше.

В её объятиях я постепенно согревалась и успокаивалась, и если и было на свете абсолютное счастье, то оно было прямо здесь и сейчас, в этот самый момент. Люблю.

— А если бы нас кто-нибудь увидел? — пробормотала я. — Представляешь, что было бы?

— Неприятности. Извини, я об этом, как всегда, не подумала. Слишком увлеклась… тобой.

Но вечерний ветер был всё же холодней. Мы простояли, обнявшись, очень долго, и почувствовав в очередной раз мою неуёмную дрожь, Софа сказала:

— Даже в гости не позвала. А ты совсем замёрзла. Зайдёшь на чай?

По моей щеке пробежала слеза. Софа. Сейчас ее имя казалось чужим, хотя когда-то было самым-самым родным и лучшим.

«Что бы я сделала, если бы увидела ее сейчас?» — эта мысль беспокоила меня лишь изредка, но всегда навевала печаль.

Оставив страдания по прошлому, я пошла в сторону родительского дома, по пути заскочив в кондитерскую. Выйдя с коробкой любимых пирожных моей мамы, я увидела ее. Просто будто что-то отдаленно знакомое, как дежавю, на чем мой взгляд невольно задержался.

Мне показалось, что я смотрю в глаза самой себе пять лет назад. В ее глазах — бесконечное отражение преломляющихся образов меня прошлой.

— Даш, — выдохнула она, и сердце мое вздрогнуло, словно сухой лист на ветру, и упало.

Софа нисколько не изменилась, и все эти когда-то любимые черты создавали иллюзию встречи с призраком. А потом, опустив взгляд я увидела, что она держит за руку девочку лет двух-трех в смешной шапочке с ушками. Девочка с любопытством смотрела на меня, а я в каком-то ужасе и смятении находила в ее маленьком личике Сонины черты.

— Твоя дочка?

— Да, Юлечка, — ответила она как-то рассеяно.

Я смотрела, как малышка сжимает своей крохотной ладошкой в полосатой перчатке Сонины пальцы, и не могла поверить. «Вот этого ребенка родила моя Софа» — думала я, как-то отстраненно. Это ребенок Софы. Она родила. И, поежившись под внимательным и любопытным взглядом, я поняла, что боюсь этой девочки. Мне не хотелось, чтобы она смотрела на меня.

— Как ты? — спросила Софа, и голос ее показался мне взволнованным, а ее рука в черной перчатке быстрым элегантным движением смахнула пряди волос, упавших на лицо. — Как вообще живешь?

— Живу, как видишь.

Она улыбнулась, улыбка ее вышла усталой, и только теперь я смогла понять, что в ней изменилось. Нет, ее прекрасная внешность осталась прежней, но исчез в ней какой-то веселый, живой огонек. И вместе с тем исчезла ее деланность, наигранность, теперь она казалась мне более настоящей, не скрывала настоящую себя. И я была рада за нее.

— Отец болен, — сказала она. — Поэтому я приехала.

— Серьезно?

— Да. Мы поживем здесь пока…

— А ты сама-то как? — перебила я ее.

— Потихоньку…

«Потихоньку» — эхом отозвалось в голове, и я подумала: «И это говорит Софа?» Софа говорит «потихоньку» и опускает глаза? Наверное, мир слетел со своей оси, а я и не заметила.

— У тебя кто-то есть? — спросила я.

— Да… Андрей… одногруппник мой… бывший, — отозвалась она тихо.

— Не обижает тебя?

Она улыбнулась как-то по-своему: горькой и холодной улыбкой, которая меня так привлекала.

— Ты же знаешь, я не позволю себя обидеть.

И что-то сразу промелькнуло в ее бледном лице, в поджатых ярких губах, в бархатном голосе прежней Софы. Но оно исчезло так же быстро и, кажется, бесследно.

— Да, — вздохнула я. — Не позволишь.

— А как у тебя? — Спросила она, обратив на меня пристальный взгляд. И тут же отвернулась. — Есть кто-нибудь?

— Есть.

— Любишь?

— Люблю, — кивнула я.

— И… она… тоже любит тебя?

— Да. Любит.

— Значит… ты счастлива?

— Счастлива.

— Это хорошо… Я рада.

И я не стала спрашивать у нее, счастлива ли она. Потому что не нужно было это. Потому что и так видела, что нет. Несчастлива. Видела, что Софа жалеет. И вдруг стало очень больно.

— А ты изменилась, — отметила она.

— Правда?

Она улыбнулась.

— Ты… Ты снова стала такой, как когда мы только встретились. Свободной что ли.

В горле вдруг образовался колючий комок. Я молчала.

— И я правда очень рада, — она продолжала с явным усилием. — Что… нашелся такой человек, который не делает тебе больно. Она ведь хорошая?

— Замечательная, — я улыбнулась.

— Хорошо… хорошо… — повторяла Софа.

А я подумала, что это совсем не то, что она хотела бы сказать.

— Ну… ладно. Мы пойдем, наверное, — вздохнула Софа, сжимая ручонку дочери.

И я смотрела, как ее тонкая фигурка скрылась за дверью с надписью «КОНДИТЕРСКАЯ», и хотела закричать: «Постой! Мне так много нужно сказать тебе… подожди…».

Подул холодный ветер. Поняв, как сильно замерзла, я пошла домой.

Там было тихо. Родители еще не вернулись, а Кристина — моя девушка — спала на диване, подобрав под себя ноги и положив руку под голову. Я накрыла ее одеялом, лежавшим рядом, и тихонько вышла из комнаты.

Зашла на кухню и поставила коробку на стол. Налила воду в стакан, немного пролив. Стояла и смотрела на него невидящим взглядом, а потом ушла в ванную, заперлась и опустилась на кафельный пол.

Я плакала долго и никак не могла остановиться, словно раз и навсегда оплакивая те чувства, что я не могла отпустить уже много лет. Оплакивая все те надежды, мечты и какие-то цели, что я постоянно ставила себе тогда. Свою наивность. Чистоту первых чувств, которые бывают лишь однажды.

Сейчас я уже почти не вспоминаю ту встречу. Вспоминаю только маленькую дочку Софы. И думаю: «А на что вообще похожа моя жизнь? Ради чего я живу? Ради кого? И что оставлю после себя, кроме бессчётного количества тетрадей, рисунков, дневников? Что оставлю я?». Софа живёт ради своей дочери. А я?

Я люблю Крис. Моя любовь к ней со временем обрела странные формы и стала похожа на болезненную зависимость. И я точно знаю, что, если вдруг Крис уйдёт от меня, моя жизнь закончится. Потому что без неё я уже никто. Нет. Даже ничто.

Но сейчас я почему-то начала вдруг замечать, что чего-то в моей жизни не хватает. Чего-то очень важного. Какого-то света. А внутри у меня по-прежнему темно…

Конец.

08.05.2021