Помоги проекту - поделись книгой:
— Тогда кончай кобениться и завязывай с войной в Сирии…
И здесь наврал! Конечно, никакие сенегальцы ни в каком баре его не били — разве что чуть-чуть. Незапятнанно белый пиджак, благородная бледность лица, под глазами, правда, синеватые тени, но ни в коем случае не синяки.
Выясняется, впрочем, что драка была полтора месяца назад — вспомнилась просто.
Мы располагаемся за столиком в уголке летнего кафе, я заказываю обещанные сто граммов армянского коньяка и ввожу в курс дела. А сам не спускаю с него глаз: вдруг проколется…
Такое впечатление, что Петя растерян. Начисто забыв о своих межнациональных распрях, с озадаченным видом изучает он фотографии и переписку с шантажистами.
— Слушай, куда мир катится?! — возмущённо вопрошает он. — Вот, скажем, отправил я тебе лет десять назад срочную телеграмму… из Мордовии… в два часа ночи… с доставкой…
Было дело. Наизусть я тогда эту телеграмму затвердил. «ЗАПЧАСТИ ВЫСЫЛАЮ КУРИТЬ БРОСИЛ СТЕПАН».
— Жёстко, — кается Петя. — Согласен, жёстко. Но чтобы так… — Он снова всматривается в компромат — и лицо его стареет.
— Тоже считаешь, прикол?
— А кто ещё?
— В смысле?
— Кто ещё так считает?
— Лёха.
Петя задумчиво доцеживает коньяк.
— Нет, — сокрушённо изрекает он. — Не понимаю я нынешнего юмора… Грань утрачена! Ну вот какая, скажи, разница: всерьёз тебе жизнь сломают или по приколу?
— Сам-то как полагаешь?
Петя рассеянно заглядывает в опустевший фужер. Заказываю ещё.
— Одно из двух, — говорит он. — Срок истекает. И либо ты получаешь смайлик с каким-нибудь «хи-хи», либо…
Замолчал. Задумался.
— Ну?! Что либо?!
— Либо фотографии пересылаются тестю.
— Зачем?!
— А так… Чтоб смешнее было…
Его перебивает телефон.
— Это тебе, — сообщает Петя.
«У вас остаётся двадцать один час».
Приносят коньяк.
— А сам бы ты как на моём месте поступил?
Петя вздёргивает брови, его удлинённое породистое лицо принимает мечтательное выражение.
— Терять нечего? — живо спрашивает он.
— Боюсь, что да…
— Ну так чем сидеть и часы считать… Закатился бы в ресторан… с лучшим другом… попьянствовали бы… А вечером — к Томке… на всю ночь…
И летнее кафе словно бы взрывается перед глазами.
— Томка… — сипло выговариваю я, прозревая. — Это Томка…
— Ка-кой ужас! — вскрикивает она, и видно, что не притворяется. — Они нарочно с этой точки снимали! Бож-же… На боках — складки… А рожа-то, рожа!..
Вот ведь беда какая — складки на боках! Да и о чём ещё беспокоиться, если ты третий год как в разводе? Тебе сколько лет, дура? Конечно, складки — когда принимаешь коленно-локтевую позицию!
Однако, получается, и Томка тоже не имеет отношения к шантажу… Мог бы, кстати, и раньше сообразить. Даже если вдруг снова захотела замуж… На кой я ей сдался — без денег, без работы, без «мазды»?
Томка мечется по комнате — чистая фурия: встрёпанные чёрные волосы, тушь поплыла, помада — тоже. Ищет, о которую стену разбить мой телефон. Тот издаёт жалобный предсмертный вскрик. Видя такое дело, отбираю, прячу. На экран не гляжу. Сам знаю, сколько ещё часов у меня остаётся. Двадцать ровно.
— Как на них выйти? — неистово исторгает она. — Поубиваю уродов!..
Да я бы, знаете, и сам не отказался…
А Петенька-то, пожалуй, прав. Терять нечего.
— Томка… — обессиленно зову я, доставая из барсетки чёрно-золотую коробку «хеннесси».
Но Томке не до того. Расследование набирает обороты.
— Олька? — кричит она в трубку (в свою уже, естественно). — Твоя работа, кошёлка? Фотографиня хренова! Я спрашиваю: твоя работа?..
О Господи… Этак всё отпущенное шантажистами время уйдёт в никуда!.. Сколько его, кстати, осталось? Только что ведь помнил!
Достаю свой гаджет, активирую…
И цепенею.
Последнее сообщение выглядит так:
«Спасибо. Фотографии уничтожены. Мы в расчёте».
Кидаюсь к телевизору, включаю.
Из Сирии опять выводят войска.
Пребываю в остолбухе, пока не обращаю наконец внимание, что телефон в моей руке давно уже голосит.
— Да?..
— Ну ты даёшь!.. — слышится ворчливо-насмешливый голос Лёхи Мыльного. — Так я и знал, что Сирия — твоих рук дело…
— Лёха… — ошалело бормочу я. — Что это было, Лёха?
— Это ты меня спрашиваешь? Это я у тебя спросить должен!
Еду медленно, на автопилоте, даже не пытаясь прийти в себя. В голову, естественно, лезет всякая дурь.
Самое простое — предположить, что это именно прикол, а никакой не шантаж. Приказ о выводе войск отдан был наверняка не сегодня, следовательно они всё знали заранее…
Минутку! А кто они вообще? Знакомые вроде вне подозрений — откуда им знать планы генштаба? А остальным до меня просто нет дела! Совпадение? Тоже как-то, знаете, маловероятно…
Ну не инопланетяне же!
Может, я экстрасенс какой, да не догадываюсь? А они как-то вот разнюхали, взяли на испуг. А от испуга способности прорезаются…
Какие способности? При чём тут вообще способности? Я ведь про Сирию ни разу даже и не вспомнил — не до того было!
Или подсознание сработало?..
Стоп! Не о том я думаю.
Отсутствовал невесть где три с лишним часа: ни в конторе не обозначился, ни дома… А! Наплету что-нибудь…
Бережно располагаю милую мою «маздочку» у подъезда. Уже в лифте спохватываюсь — быстренько уничтожаю компромат. Чтобы нигде ничего… Тут мне опять звонят. Кто? Петя? Нет, не Петя… Звонит Ирка. Тоже одноклассница.
— Тошенька!.. — Голос её исполнен ужаса и благоговения. — Это правда, что ты бросил свою Анфису и ушёл к Томке?
Немею на миг.
— Кто сказал?..
— Да все уже говорят!.. Слушай, я тобой горжусь! Пожертвовать во имя любви…
Двери лифта раздвигаются, и первое, что я вижу, — мои пожитки, выброшенные за порог.
Поделиться книгой: