Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Царская свара (2) - Герман Романов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «ДУРМАН ВЛАСТИ» Глава 1 Шлиссельбург Иоанн Антонович утро 6 июля 1764 года

— Есть два варианта. Оба, несомненно, устроят ваше императорское величество! Сенат будет просить ваши императорские величества сочетаться брачными узами! Екатерина Алексеевна еще молода и с радостью подарит вам наследника престола, который будет править, и объявлен цесаревичем, помимо Павла Петровича! А во втором…

Генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский сделал долгую, почти театральную паузу, сверля Ивана Антоновича тяжелым взглядом. Тот выдержал его совершенно спокойно, опыт изрядный имелся по прошлой жизни. Ведь в теле молодого человека, на его 24-м году жизни, «безымянного узника» Шлиссельбургской крепости, что стал настоящей «железной маской» русской Бастилии — бывшего императора Иоанна III Антоновича, свергнутого с престола еще младенцем — оказался именно он. И вообще — вчера ночью этого «секретного арестанта» должны были убить при попытке освобождения, предпринятой подпоручиком Василием Мировичем с командой солдат Смоленского полка.

Воцарившейся на троне Российской державы, «матушке-царице» Екатерине Алексеевне узник порядком отравлял жизнь — как-никак вполне законный и легитимный правитель, происхождением из династии Романовых — в чью пользу уже было свыше десятка заговоров. Нужно было как-то решать эту проблему, и немецкая принцесса, ставшая русской императрицей, поступила радикально — благо опыт по преждевременной кончине собственного мужа, императора Петра III Федоровича от «геморроидальных колик», которыми выступили ее клевреты во главе с Алеханом Орловым, вооружившиеся вилками и ножами, у нее имелся.

Вот только откровенное убийство второго мужчины, бывшего до нее на престоле Российской державы, мог выйти государыне боком — недоброжелателей у нее хватало с избытком. Потому «партия» продумана была по-гроссмейстерски — надзиратели получили от нее инструкцию с собственноручно дополненным пунктом, в котором приказывалось убить «безымянного узника» при любой попытке освобождения. И как только команда Мировича ринулась к внутренней цитадели, охранники Иоанна Антоновича, за годы «тюремного сидения» с ним осатаневшие от такой службы, быстренько выполнили приказ, заколов арестанта. Кроме несчастного царя, более никто не пострадал в эту ночь, даже раненых в перестрелке не имелось. А это свидетельствует о том, что режиссер поставил хороший, почти «достоверный», но все же «спектакль», дополнением к которому стал суд.

Сенаторам, там заседавшим, прямо запретили пытать подпоручика Мировича — тот мог рассказать лишнего, выдав некстати тех, кто подбивал его на эту дерзкую затею (сплошь из окружения самой императрицы), «грамотно» спровоцировав на то, что сама Екатерина Алексеевна назвала «Шлиссельбургской нелепой». И тайно выплатив потом убийцам Иоанна Антоновича по семь тысяч рублей и даровав майорские чины.

Вот только подготовленный «спектакль» провалился еще до «премьеры» — в разум и тело узника за двое суток до мятежа Мировича «вселился» совсем иной человек, используя несчастного узника «реципиентом». Так уж случилось, что в один сентябрьский, дождливый и хмурый день 2020 года, в Шлиссельбургской крепости от инфаркта умер пожилой человек 69-ти лет, тезка — тоже Иван Антонович, только фамилия Никритин, историк по образованию и следователь по профессии.

Стрессовую ситуацию с «переселением» в иное тело с началом «новой жизни», он смог пережить, не сойти с ума — школу жизни прошел нелегкую, адаптировался относительно быстро к сложившимся обстоятельствам. И решил выжить любой ценой, осознав в кого он попал, и, сколько ему осталось жить. Двое суток — срок долгий, успеть можно многое, если есть соответствующие навыки и знания, а оные имелись. Вот только попытка освобождения вышла кровавой — солдаты Мировича перебили всю караульную команду, четверо из нее перешли на сторону заговорщиков. А оба надзирателя, капитан Власьев и поручик Чекин, несостоявшиеся убийцы императора, сами оказались на положении арестантов. И от этого факта Иван Антонович испытывал немалое удовлетворение…

— А во втором случае, — повторил князь Вяземский, — вы можете стать регентами, соправителями до брака цесаревича Павла с одной из ваших сестер, ваше величество.

«В первом случае ты играл на Катьку, слишком грубый подкат. Взять ее в жены и ожидать судьбы Петра Федоровича? Способ смерти на усмотрение «второй половинки»?! Благодарю, покорно! Бесплатный сыр только в мышеловке встретить можно! А вот второй вариант явно для знати подготовлен — регент не монарх. Тут или ее, или мои, или наши общие права будут Сенатом резко ограничены. Или аристократией по типу Верховного Тайного Совета, что царица Анна Иоанновна разогнала. Власть олигархии принять добровольно?! Он меня держит как законченного дурака!»

— Хм, весьма интересная постановка, князь. Коснемся первого варианта, вами предложенного. Брак с Екатериной Алексеевной? А какие будут гарантии, что я не скончаюсь в самом скором времени от «геморроидальных колик» от многократного тыканья вилками в живот, или от «апоплексического удара» табакеркой, или другим тяжелым предметом, в висок, али по затылку. Зная кончину Петра Федоровича и тяжелую руку братьев Орловых такое более чем вероятно. Не возражайте, не стоит — мы оба хорошо знаем правду!

Иоанн Антонович усмехнулся при последних словах, и, видя, что Вяземский что-то собирается сказать ему в ответ, решил перехватить инициативу в разговоре, чтобы очертить линию для собеседника:

— Екатерина Алексеевна очень решительная женщина, с характером почти мужским, и в борьбе за власть перейдет к любым средствам и способам, не гнушаясь ничем. В этом шкафчике лежит ее инструкция, данная моим надзирателям — в ней приказ меня убить при попытке освобождения, — Иван Антонович встал с кресла и негромко произнес:

— Оставайтесь сидеть в кресле, князь. Мои люди не слышат разговор, но вас видят. Так что поберегите свою жизнь — иные поступки могут быть неправильно истолкованы нашими ретивыми слугами. Поймите, они дорожат службой в Лейб-Кампании.

«Ага, быстро соображаешь. Спесь я с тебя все-таки сбил. И хоть не до конца, но теперь без апломба со мной общаться будешь. А то привез мне два варианта — один мне категорически невыгоден, а второй выгоден вам, господа сенаторы. Типичная «разводка» клиента на несколько вариантов, из которых тот выбирает… наименее для него невыгодный, или наоборот — самый худший. «Лохотрон» называется! Знаем, проходили».

— Вот инструкция, можете прочитать, — Иван Антонович достал из шкафа изъятые у надзирателей бумаги, выбрал нужный листок. И дал его Вяземскому, который стал внимательно рассматривать текст. А сам уселся за стол, усмехнулся и снова стал говорить:

— Это подготовленное убийство, генерал-прокурор. Кто толкал подпоручика Василия Мировича на мое освобождение? В разговорах Григорий Орлов и гетман Разумовский прямо говорили, что нужно ухватить Фортуну за волосы. Екатерина Алексеевна присвоила ему следующий чин вне всякой очереди и без каких-либо заслуг, вот что странно. С чего бы это? Но что за странная блажь втемяшилась в голову императрице Екатерине Алексеевне — принять Мировича и поздравить его подпоручиком?!

— Государыня часто принимает офицеров и поздравляет их с чином, — осторожно произнес Вяземский, подбирая слова — теперь он не был столь уверенным как вначале визита:

— Просто Мирович из сосланных в Сибирь шляхтичей Малороссии, и ее императорскому величеству хотелось узнать о нем больше. Ведь имения ему Сенат не вернул, они конфискованы и отданы другим владельцам. Вот императрице Екатерине Алексеевне и захотелось встретиться с Мировичем и чином подпоручика сгладить допущенное Сенатом по отношению к нему жестокое, но справедливое решение…

— Полноте, князь. Вначале последовал чин, а Екатерина Алексеевна посмотрела на него и оценила — способен ли он на поступок — пожелать освободить меня из подземелья. Решение Сената последовало лишь через месяц — причем жестокое. Старое правило — нагреть и охладить, нагреть и охладить. Не только в любовных играх женщины его применяют, но и в политике — вот потому в ней ставки высоки.

— Но это, ваше величество, лишь мнение, пусть и царственное — мы не можем сказать, что думала императрица…

— Суди не по словам их, а по делам. А последние… Очень грустно. Но давайте я вам прочитаю одну записку — весьма примечательная вещь.

Иоанн Антонович развернул листок бумаги, усмехнулся, взглянув на несколько обеспокоенного генерал-прокурора, и начал читать. Стараясь, чтобы слова выглядели выразительно:

«Извольте еще немного потерпеть и будьте благонадежны, что ваша служба тем больше забыта не будет, а при том уверяю вас, что ваша комиссия для вас скоро окончится и вы без воздаяния не останетесь. Ваш всегда доброжелательный слуга Н. Панин».

Иван Антонович усмехнулся, глядя на удивленное лицо Вяземского, которое, впрочем, быстро стало невозмутимым. Положил листок на стол и достал другой:

— Очень познавательное чтение, князь. Обратите внимание на дату — как раз после разговора императрицы с Мировичем. С чего бы такое, может возникнуть закономерный вопрос?! Это так, к слову пришлось. Вот записка от графа Панина более примечательная — кроме денег, а он выплатил авансом моим надзирателям по тысяче рублей, там есть примечательный текст, прямо пророческий, — Никритин снова усмехнулся, посмотрев на лицо Вяземского — невозмутимое, но напряженное:

«Оное ваше разрешение не далее как до первых летних месяцев продлиться может».

Иван Антонович аккуратно подвинул листки к Вяземскому, отметив, что выражение на лице того буквально окаменело, превратившись в гипсовую маску. А потому произнес со смешком:

— Странное дело — формальный глава Тайной экспедиции граф Никита Иванович Панин заискивает перед своими подчиненными, умоляет их и просит. О чем такие мольбы? Фигура столь высокого ранга опускается до подобного обращения только в одном случае — когда нужно до крайней необходимости сделать их руками очень грязное дело. Такое, как убить свергнутого с престола императора.

Меня то есть!

У князя Федора Барятинского было долгов на пятьдесят тысяч — и он пошел освобождать трон для Екатерины Алексеевне — сидеть на оном одному удобнее, чем двум. А двум моим надзирателям, считая их полными недотепами, посулили майорские чины и по семь тысяч рублей каждому. Вот только «кукловоды» просчитались…

Глава 2

Шлиссельбург

Генерал-прокурор Сената

Князь Александр Вяземский

утро 6 июля 1764 года

— А вот еще одно удивительное распоряжение, шефа Смоленского пехотного полка, генерал-аншефа Петра Панина. Родного брата графа, того, что в эпистолярном жанре обращался к моим несостоявшимся убийцам. В нем он приказывает в случае просьбы полкового адъютанта подпоручика Мировича, который им же и был поставлен на эту должность, ставить оного в караул по Шлиссельбургской крепости, когда захочет. Мнения полковника Римского-Корсакова по этому поводу генерала не интересует. И правильно — приказы на то и отдаются, чтобы их выполняли, а не обсуждали. Вот только штука заключается в том, что заговору в пользу моего освобождения это не помешало, а даже наоборот — серьезно помогло!

От последних слов Александру Алексеевичу стало плохо, хотя князь продолжал держать маску невозмутимости. И мысленно проклинал братьев Паниных — оставить столько улик в заговоре, цель которого убить «безымянного узника», что вполне сейчас здравствует перед ним и является самым настоящим императором, как тут не крути законы и манифесты против него. Ведь возведенная на престол Екатерина Алексеевна не вполне легитимна, и нужно дожидаться совершеннолетия цесаревича Павла.

Нет, уже поздно!

Сейчас вопрос не в будущем царствовании трижды клятого Иоанна Антоновича, а в дальнейшем правлении Екатерины Алексеевны и ее сына. Да, сильно недооценил Иоанна Антоновича, посчитав, что проведший всю жизнь в заточении молодой человек, окажется столь изворотливым и умным. К тому же самостоятельно много чему научившийся. Можно даже сказать, что получил прекрасное образование, пусть говоривший с ним на русском языке чуть иначе. Но последнее как раз и объяснимо.

— Я понимаю, что против Екатерины Алексеевны прямых улик нет — она достаточно умна, чтоб оставить против себя такие обстоятельства. Но вот косвенных данных более чем достаточно, чтобы потребовать от графа Панина дать обстоятельный отчет. Вы, князь, как генерал-прокурор Сената, стоящий на страже законности, должны понимать, что тут идет явное злоумышление на жизнь государя, пусть и лишенного возможности царствовать. Но сейчас я вернулся на трон дедич и отчич. Потому — имею полное право обратиться к Сенату, и к вам, князь лично, провести тщательное расследование, взяв братьев Паниных под караул и допросить их с пристрастием! Я имею в виду пытки! Думаю, что эти бумаги, как и показания моих надзирателей, могут напрямую свидетельствовать о подготовке цареубийства, уже второго. Следствие по первому прискорбному случаю, как я знаю, вообще не велось, а ведь убийцы спокойно разгуливают на свободе и даже обласканы императрицей. Закон спит!

Последняя фраза, сказанная на латыни суровым тоном, добила князя Вяземского. Сильно недооценил он императора, а ведь генерал-майор Бибиков, посетивший недавно Холмогоры с проверкой «брауншвейгского семейства», оставил восторженный отчет о старшей сестре императора Екатерине Антоновне, отметив ее необычайное умственное развитие. Этот доклад стоил Александру Ильичу высылки из столицы — отправили расследовать причины возмущения работников и крестьян на уральских заводах.

— Я понимаю, что вы, князь, присягнули императрице Екатерине Алексеевне, и по ее настоянию занимаете должность генерал-прокурора Сената. Тем не менее, я прошу вас служить не монарху, а стране. Да, кстати, я понимаю, что сейчас мои слова вызовут у вас негодование, но я их все же произнесу, — Иоанн Антонович остановился и посмотрел прямо в глаза Александра Алексеевича. Под этим взглядом князю стало неуютно, холодок пошел по спине — на него холодно взирали глаза пожилого, много чего видевшего за свою жизнь человека, а не молодого императора. Он даже тряхнул чуть головой — наваждение исчезло.

— А теперь о главном, Александр Алексеевич. Вы прекрасно знаете, что 9 января 1757 года, императрица Алексеевна родила дочь Анну. При известии об ее беременности, Петр Федорович в присутствии многих свидетелей, да того же Льва Нарышкина, в сильном недовольстве произнес следующие, весьма примечательные слова — «Бог знает, почему моя жена опять забеременела! Я совсем не уверен, от меня ли этот ребенок и должен ли я его принимать на свой счет».

Иоанн Антонович хмыкнул, губы его исказила усмешка. Князь Вяземский ничего не спросил, сидел молча, понимая, что его миссия с треском провалилась. А ведь он надеялся прельстить никогда не видевшего, кроме своей камеры, узника, новой для него жизнью. Еще бы не искушение — женитьбе на императрице и долгом счастливом царствовании. А ему ясно показали, чего стоит такой брак.

— Да, кстати — 4 июля 1762 года, за два дня до смерти Петра Федоровича, его любезная женушка Екатерина Алексеевна направила к нему в Ропшу лейб-медика Поульсена. Нет, не с лекарствами, а с хирургическими инструментами для вскрытия тела и снадобьями для бальзамирования трупа. Какая «заботливость» о муже, и какая предусмотрительность — императрица уже знала, что очень скоро овдовеет! И вы мне предлагаете ее в супруги?! Я разве похож на самоубийцу, князь?

Вяземский стиснул зубы — в голове лихорадочно бились мысли. Теперь он не сомневался, что заговор в Петербурге весьма разветвлен — в Шлиссельбург постоянно шли депеши от информированных людей, отнюдь не дворцовые слухи, а сведения, о которых он сам, высший сановник империи только догадывался. Доносить о таком могли только люди, которым императрица Екатерина Алексеевна, безусловно доверяла.

— К тому же, Александр Алексеевич, она совершила двойное предательство — не имея прав на трон, она отобрала его от мужа, и не передала сыну. А все те, кто возвел ее на престол, вольные или невольные соучастники. А может это и правильно, ведь Павел Петрович сын императора только по отчеству. Помните скопище придворных, что пришли поздравлять его с дочерью? И злые слова Петра Федоровича, ведь цесаревич стал несчастным «рогоносцем», на эти «поздравления» — «я уже к ней давно не захожу, и Бог ведает, откуда у нее дети берутся?!» Дети! Понимаете — все услышали слова, но их не расслышали — дети! Дети!

— Это грязные слухи…

— Оставьте, князь, мы не на заседании Сената. Скажите, что родившийся в пожаре дома ее камердинера Шкурина граф Бобринский не ее сын от Григория Орлова?! И Станислав Понятовский, как и Сергей Салтыков не приложили рук… Кхм, тут руки как раз не нужны. Скажем так — не приложили должных усилий к появлению на свет Анны и Павла?! Господа сенаторы — возводить узаконенного ублюдка на престол вверх цинизма. Но вы вцепились за это мертвой хваткой — потому и обласканы за свои деяния императрицей сверх всякой меры!

Вяземский побледнел — оскорбление было неприкрытым. Но сдержал вспыхнувшую ярость, понимая, что иначе живым с этой комнаты не выйдет. Вернее, жизнь ему сохранят — но очутится он в зловонном подвале, вместе с другими немногочисленными сторонниками Екатерины. Под кнутом на дыбе он сам многое расскажет — прекрасно знал, как пытками умеют добиваться признания. А палачи у Иоанна Антоновича найдутся — таких людей в первую очередь правители выискивают.

— Вот вам ответ на ваш предложенный второй вариант. Не велика честь отдавать замуж родную сестру за салтыковского бастарда. Было бы во благо слить линию братьев Иоанна и Петра Великого — если бы не имелось тех мерзких подозрений в законности происхождения нынешнего цесаревича! Да, если меня вздумают шантажировать участью отца, братьев и сестер — скажу прямо — все виновные в этом грязном деле, с чадами и домочадцами казнены будут люто. Не взирая на их положение в обществе!

Впервые Вяземский отметил мимолетную вспышку ярости на бледном лице с ястребиным носом. Молодой император по-своему был красив — длинные белокурые волосы, с легким рыжеватым оттенком, отнюдь не узкие плечи, статен, с природной величавостью. И видимо слов на ветер не бросает — такой сможет отмстить. В то же время Александр Алексеевич видел, что его игра правильно отгадана, не понимал только одного — почему Иоанн Антонович не стал притворяться, а так предельно жестко высказал свое неприятие Екатерине Алексеевне. Видимо, пришедшие ему из Петербурга донесения подробно описывали многие нюансы столичной жизни.

— Ни у меня, ни у сенаторов не было и мысли угрожать вашей семье, государь, — генерал-прокурор склонил голову, чтобы император не увидел его глаза. Именно родными братьями и сестрами, их злосчастной судьбой, было решено припугнуть Иоанна Антоновича. Однако после сказанных слов сия мера, выбранная генералами на консилии, бесполезное занятие — ибо последует отмщение, которое будет ужасным.

— Надеюсь на это, Александр Алексеевич, — молодой император усмехнулся, а Вяземский похолодел, поняв, что его игра в очередной раз отгадана. И пришла мысль — а ведь такой государь не будет игрушкой в руках аристократов, он вполне способен прислушиваться к мнению знати, но править будет самостоятельно. И в решимости ему не откажешь — сбивает войско, измайловцы с конногвардейцами на его стороне. Еще три-четыре дня и положение Иоанна Антоновича укрепиться, справится с ним уже уговорами бесполезно. Только силой гвардейских полков, знаменитых «потешных», куда собраны сливки русской знати. А это значит, что неизбежен конфликт между «старым» московским боярством и «жильцами», и «новым» дворянством, что выслужилось во время реформ Петра Великого по его знаменитому «Табелю о рангах» — последних в армии намного больше.

Ох, как не хочется схватки, исход которой предсказать очень трудно. А ведь любая ошибка будет стоить дорого — побежденных здесь жалеть не будут. Может, стоит задуматься, и отойти в сторону? Чтобы не попасть между двумя смертоносными жерновами, которые просто измолотят любого, кто попадет между ними…

Глава 3

Шлиссельбург

Иоанн Антонович

утро 6 июля 1764 года

«Хорош, жук. Решил мне проверку на «вшивость» устроить, прогнуть. Это не переговоры, разведка. Потому, может быть, стоит генерал-прокурора оформить по «третьей категории»? Нет, не нужно. Верен он Екатерине Алексеевне, вот только интересно — насколько пределы этой самой преданности растянуты?! Сейчас мы это и проверим», — приняв решение, Иван Антонович усмехнулся и внимательно посмотрел в глаза Вяземского — взгляд того вильнул, а такое о многом говорило.

— Александр Алексеевич, я прекрасно понимаю, что императрица, придя к власти, перебрала господ сенаторов. Всех, в той или иной степени преданных предшествующим монархам, отстранили от реальных рычагов управления. Это касается братьев Шуваловых, что служили Елизавете Петровне. Того же канцлера Воронцова — клеврета Петра Федоровича, отца его любовницы Лизы, и ряда других сановников. На их места были выдвинуты другие люди, обязанные своим выдвижением именно императрице Екатерине Алексеевне, и только ей одной!

Житейское дело — так всегда поступают монархи, неуверенно сидящие на престоле и желающие опереться на лично им преданных людей. Последних они щедро осыпают милостынями, дают титулы и назначают на самые высокие посты. Тут все закономерно и логично — чтобы те сами по себе приобрели определенный вес среди старой знати, и заняли более высокое положение. Так Шуваловы стали графами при Елизавете Петровне, как и Алексей Разумовский, ее то ли морганатический супруг, или попросту — любовник. Сейчас таковыми стали новоявленные графы Орловы, среди которых покойный Григорий Григорьевич, человек без роду-племени, выскочил через женскую постель в «светлейшие князья». А каковы его реальные заслуги, допустим, перед вашими, Александр Алексеевич, лично? Он что — ревностно исполнял обязанности канцлера или президента коллегии?

«Эко тебя проняло, князь. Старая родовая знать, Рюриковичи, теперь вынуждена приспосабливаться к новым обстоятельствам, когда вперед лезет всякая грязь, как вы считаете. А ведь твой предок был опричником Ивана Грозного — ты об этом уже позабыл?!»

— Кроме участия в заговоре и убийства Петра Федоровича их просто не наблюдается. Да, он стал отцом бастарда графа Бобринского — вот и все. То есть — фаворитизм, как явление, не несет в себе пользы для государства. Можно вспомнить «полудержавного властелина» Алексашку Меншикова, ставшего таким же «светлейшим князем», что ухитрился украсть годовой бюджет России. Или такого же курляндского герцога Бирона, что вместе с родственниками украл доходы огромного государства уже за два года. Почему армия и флот не получали долгое время жалования?

Иван Антонович снова посмотрел на князя. Вяземский его ни опровергал, ни поддерживал — видимо, внутренне соглашаясь с доводами, но как лицо официальное, не в силах говорить откровенно. Впрочем, именно такая позиция генерал-прокурора его сейчас более чем устраивала. Если не поддержит, то, по крайней мере, задумается.

— А не потому ли, что за успех переворота Екатерина Алексеевне выплатила заговорщикам без малого миллион рублей, да еще сумасшедшие суммы выплатила королю Фридриху и покрыла чудовищные долги собственной матери. Не потому ли она так стремилась к власти, чтобы погреть свои блудливые ручонки в русской казне?! Неужели вы думаете, что воровство и казнокрадство исчезнут при ее любовниках, фаворитах и временщиках?! Им нужны интересы государства Российского?! Процветание нашего народа и державы? Или только своя собственная корысть?!

— Еще Петр Великий безуспешно боролся с такими явлениями как воровство и казнокрадство, — глухо произнес Вяземский, и при его словах Иван Антонович возликовал — удалось втянуть генерал-прокурора в разговор, а то до этого тот вел себя по отношению к нему отстраненно. Теперь можно и свою картину будущих перемен развернуть перед князем, самолюбие которого явно страдает в нынешних реалиях.

— Если убрать условия, при которых эта язва терзает организм государства яко человеческий, тот держава начнет выздоравливать. Только время и просвещение, не один все рассекающий нож лекаря, способны излечить нашу страну. Тут Иван Шувалов и Бецкой правы — в повреждении нравов наши болезни, а школы и университеты способны дать преданных Отечеству людей. Но то дело времени, князь. Знаете, какой я указ приму первым, как только мне присягнет Сенат и народ?

— Какой, ваше величество?

— Вот посмотрите, — Иван Антонович быстро расстелил на столе карту России, найденную в форштадте. И ткнул пальцем в самую восточную часть, где у побережья Камчатки, нарисованной как на душу картографу пришлось, очерчены были маленькие кружочки.

— Это острова, открытые Витусом Берингом, и названные в его честь Командорскими. Здесь, в прибрежных водах, а также у острова Медный, водится огромный тюлень, названный «морской коровой». Оно описано Георгом Стеллером, когда 23 года тому назад корабль из экспедиции потерпел крушение. Это животное можно встретить только здесь, более нигде в мире оно не встречается. Понимаете — нигде! Сейчас это существо фактически истребили наши русские люди! И если не запретить немедленно на него охоту, под страхом жесточайшего наказания, то года через два не останется ни одного животного — оно полностью вымрет!

Иван Антонович посмотрел на генерал-прокурора, сильно удивленного его коротким рассказом. Еще бы — ждал откровений, а тут всего лишь какая-то «морская корова». Это его немного взъярило, но он быстро взял себя в руки. Неважно, как закончится его борьба с Екатериной, но одно доброе дело в здешней жизни он обязан совершить.

— Если мы перебьем всех животных, изгадим нашу страну — тогда что мы оставим потомкам нашим, князь? Рассказы о нашей глупости и корысти, лени и алчности?! А ведь мы обязаны оставить им державу с лучшей жизнью, чем сейчас. И таким путем идти поколение за поколением, понемногу меняя и страну, и людей в ней живущих, к лучшему. Так что прошу вас, князь, о милости к будущему наследию. Как вернетесь в Петербург, то немедленно распорядитесь от имени Сената отправить к сибирскому губернатору требование немедленно принять меры к защите этого животного. А также распоряжение камчатскому воеводе запретить всем жителям под страхом смертной казни охоту на «корову Стеллера».

Считать ее впредь «государевым наследием» — а забой тягчайшим преступлением против императора, злоумышлением на его собственность. Для охраны на каждом из островов, где есть лежбища этих животных, оставить вооруженных смотрителей, можно набрать на службу казаков, коим платить втрое больше, если число «коров» будет увеличиваться с каждым годом. Для чего им вести строгий учет и отправлять мне ежегодно о том отписки. Прошу вас сделать это незамедлительно по приезду в столицу. Поверьте — наше общее будущее того стоит!

Иван Антонович посмотрел на несколько ошарашенного Вяземского — об охране животных, заповедниках и «Красной книге» тут еще ни сном, ни духом не ведали. И решил ковать железо, пока оно горячо — склонился над столом и тихо заговорил:

—Если Екатерина Алексеевна сама, по собственной охоте, откажется от престола в мою пользу, то вопроса, как о цареубийствах, так и законности происхождения Павла Петровича поднимать не буду. Выделю приличное содержание, цесаревича определю в армию — пусть пройдет службу, а там посмотрим. Женой, она мне, сами понимаете, с такой репутацией не нужна, о чем я имел честь сообщить ей лично. Не удивляйтесь — так оно и было! И вот еще что хочу вам сказать…

Иван Антонович остановился, посмотрел на князя — Вяземский весь во внимании, глаза серьезные, не мигаю. По лицу видно, что напряженно думает, видимо прикидывает варианты.

— Если не захочет прислушаться к моему совету, а генералы решат начать со мною «маленькую победоносную войну», то пусть пеняют потом только на себя, и собственную глупость. А ля герр ком а ля герр! Жаль, конечно, развязывать междоусобицу, но Сенат должен остаться в стороне от нее и управлять страной. Потому на вас возложена высокая значимость — постарайтесь, князь, не встревать в царскую свару. И другим не позволяйте этого делать — сами знаете нрав фельдмаршала Миниха — он не остановится ни перед чем. Однако все это затянется не более, чем на пять дней — как только подойдут армейские полки, я приду в столицу. Так что власть вскоре переменится, учтите этот факт.

Иван Антонович усмехнулся и чуть склонился к Вяземскому, заговорил негромко, но внушительным тоном:

—Я буду ценить людей исключительно по деловым качествам, направленным на благо России! Все остальное имеет второстепенное значение. Вы на своем месте, князь, на нем и останетесь…

Глава 4

Санкт-Петербург

Премьер-майор лейб-гвардии Преображенского полка

Генерал-майор, граф Алексей Орлов

Утро 6 июля 1764 года

— Побили изменников, Захар Григорьевич, всех, кто присягу Екатерине Алексеевне вероломно отверг! Ивашкины сторонники!

Алехан при последних словах грязно выругался, сплюнув на пропитанную кровью землю. Душила ненависть, однако рассудка он никогда не терял, даже когда от ярости темнело в глазах. Из всех братьев Орловых, как отмечали все современники, именно его считали «отъявленным плутом», и при этом считали «умницей». В свое время организовал убийство императора Петра, задавив того своими могучими пальцами, черные пятна от которых на искривленной шее усопшего, лекарь Поульсен так и не смог спрятать даже толстым слоем румян, и на похоронах царя, многие послы, что наклонялись над телом, их хорошо разглядели.

За такую готовность пойти ради ее интересов даже на плаху (а ведь Сенат вполне мог потребовать такой меры наказания за цареубийство — и тут такое вполне могло случиться), Екатерина Алексеевна приблизила его к себе, наделив доверием. Причем, как втихомолку болтали злые языки, даже разделила свою особую милость на двух братьев сразу — ведь один фаворит хорошо, но два еще лучше.

Наверное, не зря злословили придворные дамы, ведь спустя чуть больше четверти века, видимо, памятую о братьях Орловых, постаревшая Екатерина Алексеевна рассыпала свои милости на двух братьев Зубовых, Платона и Валериана. Младший однажды цинично заявил окружавшим его придворным — «нам с бабушкой на двоих аккурат восемьдесят лет». Но измельчали люди за этот срок — не стали способны на действительно решительные поступки, вместо могучих орлов лишь больные зубы. Но сейчас это время не пришло, к счастью, или к горечи…

Измайловская слобода была полностью разгромлена, кое-где на 9-й роте, а так назывались улицы, дымились пепелища, везде лежали трупы, как в зеленых мундирах, так и в исподнем белом белье, разбросано оружие — фузеи, пистолеты и шпаги. И лужи запекшейся крови, которые еще не успели присыпать сырой землею.

— Восстал третий батальон, который возглавил поручик князь Волконский, — хрипло произнес Алехан. — Вначале пили вино, потом им огласили послание Ивашки. Вот тут офицеры и сержанты вооружились и разошлись по своим ротам, сучьи дети. Третий батальон поднялся на мятеж поголовно, цейхгаузом овладели, вооружились, зарядили фузеи. А вот во втором батальоне заминка вышла — два ротных капитана Олсуфьев и князь Белозерский стали уговаривать гвардейцев не изменять матушке-царице. Вот их тут и побили прикладами, а князя потом кто-то заколол штыком. Найду убийц, кишки им вместо тюрбана на голову намотаю!

Алексей Григорьевич грязно выругался и сплюнул на землю. Президент Военной Коллегии граф Чернышев посмотрел на преображенцев, что стояли цепью в отдалении, держа в руках фузеи с примкнутыми штыками. Орлов перехватил этот взгляд:

— Я в полку был, когда фурьер доложил, что среди измайловцев мятеж начался. Поднял по алярму лейб-роту, потом весь первый батальон и сюда двинулся. Поспешали ночным маршем, но все-таки зело опоздали — оба мятежных батальона выступили на Шлиссельбург, построившись в ротные колонны с развернутыми знаменами. Пытался их остановить, в погоню бросились. Так они развернулись плутонгами арьергарда и начали по нам стрелять. И метко палили, заразы!

Алехан показал три дырки на полах мундира, да отверстие от пули в шляпе. Затем снова вычурно выругался, сплюнул на землю в очередной раз и начал рассказывать глухим баском:

— Под утро все как раз и случилось — в третьем часу. Они уже уходили, а со мной только половина лейб-роты. Начали с ними перестрелку, да только фузей у них намного больше. Потерял двоих преображенцев убитыми, да еще троих ранило, одного тяжко — ногу лекаря отняли князю. Если бы мятежники в атаку пошли, нас бы смяли и затоптали в пыль башмаками — их ведь почти полторы тысячи без малого. А так они трусливо ушли по дороге, прикрывшись сильным арьергардом — у них много тех, кто с пруссаками воевали, а два сержанта еще с Минихом в крымском походе участвовали. Голыми руками просто не возьмешь!

— А здесь что произошло?

— Одна рота восставших не успела выступить, да к ней еще около полусотни измайловцев из первого батальона примкнули. Приказал им сдаться! В ответ стали стрелять по нам, собаки! Тогда приказал всех перебить, яко злодеев и изменников — как раз весь батальон преображенцев подошел сюда. Вот дома и загорелись, сам приказал их запалить — там инсургенты засели, те, кто сдаваться не пожелал.

Алехан ухмыльнулся, глядя на посеревшее лицо генерал-аншефа. Тот даже задыхаться стал, не в силах вымолвить ни слова. Орлов прекрасно понимал это волнение — впервые затаенная вражда между гвардейскими полками вырвалась наружу и сразу пролилась кровь. Столбовые и выслужившиеся дворяне схлестнулись между собою, решая силой вопрос кому править — императору Иоанну или императрице Екатерине.

Сошлись в страшной бескомпромиссной схватке, как всегда водится у русских, и началась бойня на истребление, которой Алехан был рад до глубины души. А потому негромко произнес:



Поделиться книгой:

На главную
Назад