Смертельный вкус Парижа

Клэр трусливо оглянулась на мрачного Бартеля:

– Ну да. Первый раз вскоре после нашего прихода в «Ля Тур д’Аржан», а второй – после того, как все это стряслось, пока мы ждали таксомотор.

Подошла Мартина, подала инспектору бумажку с номером. Он переспросил:

– Рамбуйе?

Клэр колыхнула грудью:

– Я же сказала, Марго живет в Рамбуйе.

– И из ресторана вы оба раза звонили ей в Рамбуйе?

– Ну разумеется, в Рамбуйе, она же там живет, – терпеливо растолковывала Клэр инспектору-тугодуму.

Валюбер направил на свидетельницу толстые окуляры своих черепаховых очков:

– Выходит, что второй раз вы позвонили мадемуазель Креспен где-то через полчаса после того, как месье Люпон покинул ресторан. Вы говорили с ней?

– Конечно, можете проверить, – с обидой напрасно обвиняемой праведницы заявила Клэр.

– У Марго машина, – упрямо стоял на своем Антуан.

Инспектор кивнул:

– Мы уточним время всех звонков, но если в половине двенадцатого Маргарита Креспен была у себя дома, то за полчаса до этого она никак не могла стрелять в месье Люпона. За это время невозможно добраться от набережной Турнель до Рамбуйе.

Победоносным потряхиванием своего плюмажа Клэр подтвердила выводы следствия.

– Мадам, месье, вы застали на берегу или в тоннеле кого-нибудь, кроме раненого?

Месье Паризо развел руками:

– Убийца не стал нас дожидаться.

– Раненый мог говорить?

Клэр вмешалась:

– Я сразу бросилась к нему, у меня теперь все платье в его крови. Я умоляла его сказать, что случилось, но бедняга только дрожал и дышал с ужасными хрипами и свистом. – Она ткнула в блокнот инспектора: – Пожалуйста, запишите, что я пыталась спасти его, я перевязала его рану своими чулками!

Все уставились на бледные столбики ее ног. Я вспомнил дурацкие чулки, зачем-то сикось-накось намотанные поверх смокинга. Ну что ж, одной загадкой стало меньше.

– Что произошло потом?

Паризо запихнул влажный платок в карман:

– Швейцар вызвал машину «Скорой помощи», она прибыла через десять минут, но санитары забрали только раненого. Мы все вернулись в ресторан, я уплатил по счету, метрдотель вызвал нам два таксомотора, и мы приехали сюда.

В коридоре появилась мадам Люпон. Все замолчали. У нее были красивые ноги, и все ее движения были четкими и собранными. Лицо было совершенно бесцветным, но спокойным. Либо эту женщину смерть мужа не потрясла, либо она исключительно хорошо владела собой.

Антуан Бартель поспешил ей навстречу. Инспектор Валюбер засунул блокнот в карман и снял головной убор, обнажив голову с редкими седыми волосами и глубокими залысинами. Без особых эмоций он сказал вдове несколько сочувственных слов, водрузил котелок на место и повернулся к нам с Мартиной:

– Доктор, сестра, мне надо взглянуть на жертву.

По дороге в операционную Валюбер спросил:

– Месье Люпон приходил в сознание?

– В полном сознании раненый не был, нет.

Мартина возразила:

– Когда я вернулась со всем необходимым для операции, доктор Ворони́н как раз нашатырем привел его в чувство и что-то у него спрашивал.

– Что вы спрашивали, доктор?

– Кто стрелял в него.

– И что он ответил?

Совершенно не в моих интересах было делиться со следствием тем, что могло послышаться мне в невнятном хрипе умиравшего.

– К сожалению, как я сказал, больной не мог говорить. Не думаю, что он понял меня.

Мартина опять нашла нужным уточнить:

– Он пытался что-то сказать, но не мог. Ему удалось выдавить из себя только что-то похожее на кашель. Как будто у него клокотало в горле. Хрр-пырр… Пыр-кхр…

Я снял с тела простыню:

– Пулевое ранение с правой стороны между шестым и седьмым ребрами. Один выстрел. Смерть от потери крови. Этот разрез сделал я, когда пытался добраться до продырявленного пулей кровеносного сосуда, но было поздно, сердце уже остановилось.

Инспектор внимательно осматривал труп. Заодно с ним и я впервые разглядел покойника. Во время операции все мое внимание сосредоточилось на попытках спасти пациента. Ив-Рене Люпон при жизни был холеным, полнеющим, но еще крепким импозантным мужчиной с пышной смоляной шевелюрой и типичной галльской внешностью – густыми бровями и тонким ртом, запавшим между большим носом и торчащим подбородком.

– Похоже, его застрелили в упор. – Инспектор вытащил увеличительное стекло, склонился над полноватой белой грудью покойного.

Действительно, кожа вокруг раны была опалена. Я указал на миску:

– Вот пуля.

Валюбер повертел ее в пальцах:

– 7,65 миллиметра.

Он вынул из кармана гильзу, сравнил ее с пулей, засунул и то и другое в карман. Поднял правую руку трупа. Рука была ухоженная, ногти аккуратно подпилены, на волосатом запястье болтались золотые часы. Косточки тыльной стороны ладони оказались расцарапаны, словно кулак с силой проехался по чему-то жесткому, вроде тротуара или каменной стены.

– Либо он ударился рукой при падении, либо с кем-то дрался.

Я указал на оставшийся под телом распахнутый смокинг:

– Он с кем-то дрался.

– Почему вы так уверены, доктор?

– Пуговицу оторвал я, когда спешил добраться до грудной клетки. Но правый лацкан уже был отодран.

– Помогите мне, пожалуйста.

Вместе мы приподняли тело, инспектор вытащил из-под покойника измазанный в крови, пробитый пулей черный шерстяной пиджак, повертел в руке наполовину оторванный и сильно мятый сатиновый лацкан.

– Действительно, пуля не порвала бы ткань по шву. Возможно, санитары случайно оторвали.

– Вряд ли санитары тащили раненого за один правый лацкан. Спросите лучше мадам Паризо, она может помнить. Похоже, что Люпон дрался с убийцей.

– В таком случае на убийце тоже могли остаться следы драки.

Инспектор снял с запястья покойного часы, вытащил из нагрудного кармана смокинга окровавленный платок, из боковых карманов выудил золотой портсигар и маленькое, туго набитое портмоне, в нем оказалась пачка крупных купюр. Валюбер раскрыл портсигар, повертел в пальцах сигарету:

– «Голуаз»… Доктор, какое отношение к этой компании имеет ваша жена?

– Почти никакого. Мы прибыли в Париж три месяца назад из Тегерана. Элен – модистка, в Тегеране у нее была лавка головных уборов. В Париже она познакомилась со многими русскими эмигрантами, имеющими отношение к миру моды. На прошлой неделе на показе летней коллекции в модном доме князей Юсуповых ей представили месье Люпона. На следующий день Люпон прислал нам приглашение на ужин в честь выхода его альбома о старинных кушетках. Я не мог присоединиться, так как должен был дежурить здесь, но Элен приняла приглашение. Она хотела расширить круг своих парижских знакомств. К сожалению, Люпон перебрал и начал приставать к ней…

– Откуда вы это знаете? – перебил меня инспектор.

– Она из ресторана прибежала прямо сюда, ко мне.

– Ах вот как? – Он оживился, опять раскрыл блокнот. – Пожалуйста, все, что она рассказала, во всех подробностях.

Поскольку обслуга ресторана уже доложила ему об инциденте, я решил ничего не скрывать, но постарался, чтобы поступки Елены выглядели ожидаемыми и не вызывающими подозрений.

– Месье Люпон столкнулся с моей женой в фойе на выходе из туалетной комнаты и взял с ней чересчур игривый тон. Элен растерялась – в Тегеране приняты иные формы обращения к замужним женщинам. Она почла за лучшее покинуть ресторан, благо знала, что мой госпиталь находится совсем рядом.

– Вы помните, в котором часу она появилась здесь?

– Сразу после одиннадцати. Как раз прозвонил колокол Нотр-Дам.

– В восемь минут двенадцатого, – тоном классной дамы поправила меня Мартина Тома.

– Так. Выходит, ваша жена бежала до госпиталя двадцать минут?

– Она дошла так быстро, как дошла бы любая женщина на каблуках по темным улицам, не очень хорошо зная дорогу, – сказал я сухо.

– Довольно рискованный поступок – ходить одной по ночному городу, вы не находите?

– У нее не было выбора, но винить в этом можно только покойного. Она, кстати, даже не знала, что месье Люпон, оказывается, тоже вышел из ресторана.

– Ваша жена была как-то особенно взволнована, испугана?

– Не больше ожидаемого. Я вызвал такси, и она уехала домой.

– У нее до крови было разбито колено. Доктор Ворони́н продезинфицировал его, – наябедничала Мартина.

– Ах вот как? Колено? Какое?

Мне все меньше нравилось это дознание. С каждым вопросом инспектора и ответом Мартины крепло впечатление, что Елена сначала подралась с месье Люпоном, а затем застрелила его. Как мог, я постарался развеять эти безумные предположения:

– Правое. По дороге сюда она споткнулась и упала.

– Доктор, вы сами были знакомы с месье Люпоном?

– Нет, если не считать моих попыток спасти его.

– Хм. Ваша жена была с сумочкой, вы не помните?

– Да, у нее была с собой маленькая сумочка.

– Простите, я вынужден спросить: у вас или у вашей жены имеется огнестрельное оружие?

Я сказал, что нет. Так было проще. Чем меньше возможностей убить, тем меньше совершенно необоснованных подозрений. К тому же наш браунинг, как назло, стрелял пулями калибра 7,65 миллиметра. Краем уха я слышал о новом способе сверять следы на пуле с нарезками в дуле, но о пистолете никому, кроме Елены, известно не было, и разумнее было не рисковать.

– Моя жена не имеет никакого отношения к гибели месье Люпона. Месье Люпон с кем-то дрался. Согласитесь, очень маловероятно, чтобы он бил женщину кулаком. Наверняка на берегу Сены на него напали клошары.

Валюбер еще раз осмотрел расцарапанный кулак и оторванный лацкан.

– Я работаю в полиции почти тридцать лет и встречал очень мало клошаров с пистолетами. К тому же его не ограбили. Завтра в полдень я приеду к вам домой, расспрошу мадам Ворони́н, взгляну на ее сумочку.

Я поморщился: дотошный служака наверняка и коленку Елены захочет тщательно проинспектировать. Он записал наш адрес, кинул последний взгляд на покойника:

– Ничего не трогайте. Я пришлю машину из префектуры, тело заберут в наш морг для судебной экспертизы.

Мы молча покинули операционную.

За стеклом регистратуры спиной к нам стоял месье Бартель, прижимая к уху телефонную трубку и излагая кому-то события вечера. Инспектор кашлянул над его плечом, Бартель оглянулся:

– Извини, я перезвоню. – Не смутившись, он повесил трубку на рычаг. – Инспектор, смерть такого человека, как Ив-Рене Люпон, невозможно сохранить в секрете.

Валюбер строго сказал:

– Тем не менее не посвящайте широкую публику в детали происшедшего. Убийца не должен знать, что именно известно полиции.

Антуан хмыкнул:

– Инспектор, все, что знает Клэр, знает весь Париж.

Мадам Паризо возмущенно встрепенулась:

– Интересно! А сам до этого звонил Марселю Додиньи! Худшему врагу Ива-Рене!