Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ)

Гиллара осторожно подошла к мужчине, протянула ему серебряную монету и доверительно шепнула:

– Считай мой вопрос простым любопытством.

Надсмотрщик, повертев серебряник в пальцах, убрал его в кошель и лениво откликнулся:

– Из Отерхейна пригнали. Эти варвары понабрали рабов для какого-то строительства, город они там строили, а потом, как не нужны стали… До сих пор вон еще караваны оттудова приходят.

Гиллара оборвала собеседника на полуслове:

– Я хочу купить его, – она небрежно махнула рукой в сторону связанного юноши и добавила: – Ну и телегу, чтобы его перевезти. Я хорошо заплачу.

– Нам нельзя продавать рабов без приказа хозяев.

– Никто не узнает. Скажи, что мальчик умер. Чего стоит один жалкий раб? А за деньгами я не постою – дам тебе втрое больше против стоимости здорового. Этот же все равно дня через два к праотцам уйдет, если только мы не увезем его. Ты ничего не потеряешь.

Надсмотрщик удивленно помолчал, затем, с подозрением растягивая слова, произнес:

– А зачем это он тебе? Да еще за такие деньги?

– О, видишь ли, – Гиллара смущенно потупилась, – он красивый. Даже в таком виде. А если я его отмою да одену, он доставит мне немалое удовольствие. Ну, подумай, зачем нужен красивый мальчишка такой старой женщине, как я?

– Я не знаю, я не уверен…

– Мне. Нужен. Этот. Раб. Сейчас!

Гиллару сильно вымотала долгая дорога, а потому привычная сдержанность изменила ей, женщина потеряла терпение и слишком рано перешла от просьб к приказам.

Надсмотрщику, который только что смотрел на нее хоть и с подозрением, но все же подумывал принять предложение, явно не понравилась ее интонация. Он глумливо осклабился и хохотнул:

– Нет уж, пусть он подыхает! Вали-ка отсюда. Богатых похотливых старух – ненавижу! И вообще…

Он не успел договорить. А Гиллара не успела возмутиться. Только вскрикнула и отшатнулась, когда в шею надсмотрщика по самую рукоять вонзился метательный нож, и мужчина, громко булькая кровью, осел на землю.

Гиллара резко обернулась к своему спутнику:

– Ниррас?! Ты с ума сошел!

Тот равнодушно пожал плечами:

– Тебе ведь нужен был раб?

– Но не так… Я бы его уговорила. А сейчас сюда сбегутся остальные и…

– Не сбегутся, – отмахнулся Ниррас. – Они следят за теми, кто работает. А этот здесь один был: за связанными смотреть и пары глаз достаточно. Так что бери раба и поехали. Пока они опомнятся, мы будем уже далеко. Только зачем тебе этот полудохлый?

– Потом объясню… – рассеянно пробормотала Гиллара. – Когда до Якидиса доберемся. А сейчас усади его на свою лошадь. Сам он и шагу не сможет сделать.

– Восхитительно! – подняв руки к небу, саркастично протянул Ниррас. – На мою, значит, лошадь… Я уже начинаю жалеть, что убил надзирателя.

Однако он все же подошел к столбу и перерезал стягивающие раба веревки. Юноша тотчас же кулем свалился на землю.

– Ну же, – нетерпеливо бросила Гиллара, – подними его! Не теряй времени!

Ниррас негодующе посмотрел на женщину, потом обреченно – на раба. Простонал: "Какая мерзость". Но все же подхватил парня под мышки, закинул на плечо и понес к лошадям, не переставая на ходу ворчать. Раб же, почувствовав, что спасен, тут же потерял сознание, и Ниррасу пришлось всю дорогу поддерживать его, чтобы не упал.

Благо, дорога после каменоломен проходила близ Великого Торгового Тракта, что тянулся от моря до моря: рытвин и ухабов на ней почти не было, а потому до Якидиса – отдаленной провинции, где отшельницей жила Гиллара, – путники добрались быстро. Когда они въехали в ворота замка, на небе уже взошла луна, но юноша этого так и не увидел.

Гл. 3. Иногда люди крепче стен, но чаще – нет

Солнце быстро катилось за горизонт, окрашивая небо золотом и кровью. На фоне сгорающего заката мрачной тенью возвышались грозные бастионы  Антурина – древней и некогда могущественной империи. Никто уже не помнил точной даты ее основания, и даже самые старые летописи смущенно о ней молчали. Зато ходили легенды, будто высокие башни построены на могильных курганах, и сотни человеческих жертв было принесено при их воздвижении и замуровано в стенах. Потому величественные твердыни до сих пор стоят непреодолимой преградой и разрушить их, согласно поверью, невозможно.

По другой версии, давным-давно на месте империи обитали дикие племена, которые поклонялись голодным кровавым богам и владели злой магией. Своих вождей они хоронили, возводя над ними курганы, защищенные страшными заклятиями. Потом племена куда-то ушли, а курганы остались, наводя на людей ужас. Никто не решался строить в этих местах дома: слишком много странных историй ходило о проклятых долинах. Кто-то говорил об оживших мертвенных видениях, способных утянуть на ту сторону реки, в царство теней, кто-то о плясках хитрых духов, что заставляют доверчивых забыть о времени.

И так было, пока не пришел в эти края колдун-изгнанник Антурин, он привел с собой людей, снял с древних гробниц проклятие,  и вознеслись высоко над курганами гордые шпили и нерушимые башни – родился город, который в честь основателя назвали Антурином. Очень скоро он разросся, принимая под свое покровительство окрестные земли, завоевывая новые, и превратился в мощную империю. Правда, находились пугливые, которые утверждали, будто никакого колдуна на самом деле не было, и над государством до сих пор веет проклятие древних гробниц и забытых Богов,  а потревоженные тени умерших вождей и поныне бродят городскими переулками. И вот-вот подойдет срок, когда зловещие проклятия обрушатся на головы потомков тех легкомысленных, что осмелились нарушить покой мертвых.

Но пока империя как стояла, так и стоит, хоть и раздираемая дрязгами и междоусобицей. Да, сейчас Антурин уже далеко не та грозная держава, что когда-то наводила ужас на окрестные государства. Большинство принадлежащих ей ранее земель давно откололись и обрели независимость. Теперь это ослабевшее, лишенное твердой власти царство больше не могло именоваться империей. И сделаться бы ему легкой добычей кочевников, если бы могучие бастионы и по сию пору надежно не защищали жителей. Правители Антурина прекрасно это понимали, а потому, не боясь захвата со стороны, погрязли в борьбе с мятежами и собственным народом. Они забыли, что даже в самой мощной твердыне можно найти брешь и что лучшими защитниками являются люди, а не стены.

Но никогда не забывал об этом молодой кхан хищного Отерхейна, давно задумавший взять город-крепость: ведь Антурин преграждал путь к Илирину Великому. А Илирин – это выход к морю. Нерушимые твердыни даже во сне не давали властителю покоя, омрачая чело его тяжелыми думами.

И наконец пришло время, Отерхейн вошел в силу и попытался сломать своими клыками крепкие стены.

Сначала был мощный штурм, потом изнурительная осада. Но в итоге все оказалось куда проще: однажды, темной безлунной ночью, кто-то со стороны осажденных открыл ворота. Войско ворвалось в Антурин и скоро там не осталось ни правителя, ни военачальников, ни самозванцев, претендующих на власть. Некогда могущественная империя благодаря предательству практически бескровно досталась Отерхейну и отныне становилась его провинцией.

***

Всю ночь в бывшем императорском замке горел свет – это пировала военная знать. Звучала музыка, доносился громкий смех, раздавались бранные песни и грустные баллады. Длинный стол заставили яствами, вино лилось рекой, извивались в танце гибкие танцовщицы, кидая призывные взгляды тем, кто казался им покрасивее и побогаче. Кто-то пил мало, кто-то много, некоторые покачивались, из последних сил соблюдая зыбкое равновесие и глядя вокруг осоловевшими глазами.

Во главе стола восседал Великий Кхан, рядом с ним – главный советник Тардин и военачальник Ирионг. За спиной правителя, держа меч наготове, стоял, невозмутимо поглядывая в зал, предводитель личной охранной дружины кхана – Видольд. Эти четверо почти ничего не пили: присутствие кхана на пиру было данью уважения войску.

В самый разгар веселья, когда вино начало литься мимо ртов, песни утратили всякую стройность, а подвыпившие танцовщицы перестали танцевать, кхан молча поднялся из-за стола, сделав знак Ирионгу и Тардину. Все трое быстро двинулись к выходу. Видольд последовал за ними.

– Ты сделал, как я велел, Ирионг? – спросил кхан, стоило им оказаться за дверью.

– Да, повелитель. Везде стоит стража, воины патрулируют улицы. Я приказал Гоменху, он проследит, чтобы к ним не попало ни единого бочонка вина. Все-таки мы не у себя дома, а Антурин еще не Отерхейн.

Кхан коротко кивнул:

– Осторожность не помешает. Патрульные не выражают недовольства, что их лишили отдыха?

– Они не смеют, мой Кхан. Да и командуют ими опытные десятники. Волноваться не о чем.

– Хорошо. Прикажи Гоменху, пусть проследит, чтобы эти десятники, если все будет спокойно, получили вознаграждение.

– Все будет исполнено.

– Надеюсь. Видольд, – Элимер обернулся к мужчине с мрачным лицом, полускрытым черными волосами. Из-под бровей того блеснул опасный взгляд таких же черных глаз.

– Я слушаю, Кхан, – голос прозвучал вальяжно. Этот человек старался избегать излишних, на его взгляд, проявлений почтительности. Как ни пытался Элимер донести до него в приватной беседе необходимость соблюдать Придворное Уложение, все оказалось бесполезно. Упрямый горец, на словах соглашаясь, на самом деле продолжал упорствовать и не признавал себя всецело подвластным правителю, считая, будто служит по собственному желанию. Отчасти так оно и было.

Об истории, связанной с Видольдом, не знал никто, кроме самого Элимера и его охранной дружины. Даже Тардин. И никто не мог понять, откуда в один прекрасный  – или  отвратительный – день Видольд с дружиной оказался в войске кхана.  А загадка решалась просто – нынешний главный телохранитель являлся главарем той разбойничьей шайки, на которую наткнулся Элимер, надеясь найти тело брата. А новоявленная дружина была самой шайкой.

Да, история вышла презабавная. Элимер еще помнил время, когда он только-только вступил на престол и не мог доверять никому: ни советникам, ни войску. В тот день, как только он расспросил Видольда о брате, ему пришла в голову необычная мысль, и он продолжил спрашивать:

– Как тебя зовут, человек? Откуда ты, почему стал разбойником?

– Э, не слишком ли много ты хочешь знать? Ну, ладно-ладно, – ухмыльнулся черноволосый, заметив, как сошлись на переносице брови собеседника, – ради моих ребят, раз уж эти олухи попали в окружение, я отвечу. А ты за это отпусти нас.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия.

– Верно подмечено, – главарь нахально подмигнул Элимеру. – Что ж, меня называют Видольд-Ворон, я горец из края Высоких Холмов. Как я стал разбойником? Хм, давно то было… С отчимом не поладил, вот и сбежал, да прибился к одной шайке. Был сначала мальчиком на побегушках, а потом, как вошел в возраст, так помощником главного. Где только не побывали, от моря до моря прошли. А в Отерхейне нас накрыли. Мне и еще нескольким из наших удалось бежать. Мы разделились, я двинулся к столице, думал, может в войско возьмут, мечом-то я неплохо машу, отец еще с детства учил. Да только куда там! Не взяли. Сказали: чужеземец и рожа грабительская. Я еще побродил по Отерхейну, даже батраком немного поработал, да понял, что вольная жизнь, хоть и  опасна, да вольна. Вот и набрал  свою шайку. Мы, кстати, уже к Независимым Княжествам думали податься, там нашему брату куда вольготнее, да тут вы нас скрутили. Вот и вся история. Что скажешь? Отпускаешь нас?

– Я задал еще не все вопросы.

– Никогда не понимал, отчего некоторые люди так любопытны, – насмешливо пропел головорез. – Хей, а может, ты к нам прибиться хочешь? Это всегда пожалуйста, дерешься ты недурно, –  Видольд расхохотался собственному предложению, затем серьезно добавил:

– Ладно, молчу. Задавай уже свой вопрос.

– А что, если тебе и твоим людям предложат стать воинами Отерхейна?

Взгляд разбойника стал сосредоточенным, а в глазах промелькнуло подозрение. Видимо, он не привык доверять людям, потому и ответил осторожно:

– Кто же нам такое предложит?

– Я.

– Понятия не имею, кто ты, – фыркнул главарь.

– Имя мне Элимер,  я властитель этой страны.

Если Видольд и удивился такому открытию, то виду не подал. Приподняв одну бровь и задумчиво почесывая затылок, бесстрастно протянул:

– Зачем кхану такой большой страны вербовать разбойников? Больно это странно. Зачем это тебе? И есть ли у нас выбор?

– Что ж, буду с тобой откровенным. Видишь ли, Видольд, кханом я стал совсем недавно и не могу доверять людям, служившим еще моему отцу, ибо они предпочли бы видеть на престоле другого. А мне нужны свои люди. Сложно сказать, почему я обратился именно к тебе – эта мысль пришла изнутри, но я ей доверяю. Выбор у вас есть. Либо вы вступаете в мое войско, либо…

– Либо ты нас убьешь? – со смехом закончил фразу Видольд. – Какой же это выбор?!

– Ты меня перебил, – отрезал Элимер, – а я не закончил. Либо ты поклянешься кровью Горы, что уведешь из Отерхейна своих людей, и вы никогда, никогда сюда больше не вернетесь.

– А ты, правитель, видимо неплохо знаком с обычаями горцев, если требуешь именно этой клятвы. Но откуда вдруг такое великодушие? Ты даже согласен отпустить нас…

– Никакого великодушия. Просто мне не нужны рабы, согласные на все, лишь бы сохранить свои жалкие жизни. Мне нужны люди, верные мне по собственному желанию. Поэтому я предоставляю вам выбор. Я достаточно знаю народ горцев, чтобы понять: если ты согласишься на мое предложение, то никогда не предашь.