День отца

Лабрус Елена

День отца

 Глава 1

— Посиди-ка тут, Стефания, — засунул я ребёнка в сиденье продуктовой тележки.

Присел, чтобы достать с нижней полки пачку подгузников.

— Что значит, он хочет дом? — раздался над головой возмущённый женский голос, слегка сипящий: то ли сорванный, то ли простывший.

Мимо процокали тонкие каблуки головокружительной высоты. Полы белого пальто скользнули по коробкам, стоящим в проходе. На дорогой ткани остался грязный след. Я невольно проводил его глазами, но женщина даже не заметила, что испачкалась, остановилась, прижимая телефон к уху, и невидящим взглядом уставилась на горку детского питания в стеклянных баночках.

— Какое он вообще имеет отношение к моему дому? — выкрикнула она, закашлялась, а потом прохрипела: — Я заплатила за каждый кирпич в его стенах со своего кармана. Нет, этот дом оплачен моими кровью и потом. А всё, что делал этот козёл: таскал туда своих баб. И теперь он, видите ли, хочет дом?

Я разогнулся, держа в руках огромную упаковку подгузников. Подмигнул Стешке. Она крутила головой в неудобном капюшоне и увлечённо мусолила кулак. Потерпи, малыш, мы быстро. Делая вид, что внимательно изучаю этикетку, я сдвинул тележку ближе к незнакомке.

Вернее, к знакомке.

Я мог не узнать её голос, потому что она его сорвала. Я мог забыть сколько лет прошло с нашей последней встречи: пять? шесть? Но этот гордый профиль с идеальным голливудским носом, который она сделала, едва ей стукнуло восемнадцать, я бы не забыл никогда.

Славка.

Сердце врезалось в рёбра, как птица в стекло.

Славка!

Я выдохнул, улыбнулся. И тут же поспешно прикрылся упаковкой подгузников.

— Что?! Его официальные доходы за период нашей совместной жизни превышали мои? Да знаю я, сколько платят в его сборной! Только где были эти деньги? Хватит с него Гелендвагена. Пусть складывает в машину свои клюшки и убирается!..  Нет. И слава богу, что у нас нет детей!.. — прижимала она к уху телефон.

Я невольно отвёл глаза: кольца на её пальцах слепили.

И я точно знал, что каждый из сверкающих камней настоящий и, возможно, тоже оплачен кровью и потом какого-нибудь африканского повстанца, что добывали кровавые алмазы для корпорации Де Бирс, а компания «ORLOV», одна из крупнейших ювелирных сетей в стране, успешно покупала их для своих изделий, о чём мы не раз спорили: я подначивал, она злилась. Но это мне вспомнилось совсем не кстати.

— Нет, я не отдам Бахтину ни половину дома, ни четверть, ни камня, ни рубля за него. Так и передайте его адвокату. Это мой дом! Магдалина Ефремо… — её оборвали на полуслове. И Владислава замолчала.

Слушая своего адвоката, Владислава Орлова, дочь владельца бренда «ORLOV» и сети ювелирных салонов «57 граней», «Маркиза», «Аграф», расхаживала от полки к полке в секции детских товаров с совершенно потерянным видом. Вряд ли понимая, что рассматривает: стеллажи с детскими кашами или банки с молочными смесями. Она выглядела такой поглощённой своими проблемами (я, кажется, зря натянул шапку пониже на глаза), а ещё такой… худой.

Когда мы встретились впервые, нам было по шестнадцать.

Славка весила восемьдесят килограммов, я — за сто. На авторском тренинге по похудению, как назвали бы его сейчас, психиатр, врач высшей категории Зинаида Витальевна Сабурова, вправляла мозги подросткам с проблемами пищевого поведения и лишним весом, и делала это весьма эффективно за очень неплохие деньги.

Я, провинциальный паренёк, только что переехавший в большой город, попал на её курс для богатеньких деток, только потому, что она моя родная тётка. А поправился, когда умерла мама. Часами зависал над кактусами, крошечными «живыми камнями»: литопсами и конофитумами, что она так любила, и постоянно что-то жевал, даже не замечая, сколько и что. Славка же была типичной заучкой, любимой мамино-папиной упитанной девочкой, которую растили в роскоши и безбожно закармливали. Девочкой, которая вдруг осознала, что хочет быть привлекательной.

Сейчас нам было по тридцать.

Чёрт, я знал её полжизни!

И, хотел этого или нет, но судьба сталкивала нас не первый раз.

Владислава развернулась в мою сторону, я отвернулся к стеллажу и невольно прикрылся рукой, почесав бритый висок, ёжик волос на котором уходил вниз в густую чёрную бороду.

— И что? — прозвучал её осипший голос за спиной.  — Да не говорите мне про совместную собственность, я не хочу даже слышать об этом!

Я замер, когда её рука метнулась буквально у меня над головой, чтобы поправить криво поставленную пачку влажных салфеток. От окутавшего меня облака дорогих духов, нет, просто её любимых духов, физически стало больно.

Настолько, что я старался не дышать.

Настолько, что в груди тоненько заныло, словно деревом защемило пилу.

Я выдохнул, только когда Славка прошла, и развернулся в другую сторону, усиленно рассматривая соски и погремушки в ярких коробочках.

— А мою компанию он случайно не хочет? — хрипло усмехнулась Владислава Орлова.

Или Владислава Бахтина? Не помню, она взяла фамилию мужа?

За спиной раздались голоса: в отдел детских товаров зашли другие покупатели.

Скрипели проезжающие мимо тележки. Люди переговаривались. Но я слышал только стук её удаляющихся каблуков и её хриплый голос:

— Присылайте, конечно. Все до последней бумажки. Я хочу сама посмотреть на эти цифры.

Стало горько и тошно.

И почему я не удивлён, что этот козёл ей изменял?

Но она всегда была целеустремлённой. Решила весить пятьдесят килограммов — и похудела. Захотела красивый нос — и сделала. Но больше всего на свете она хотела выйти замуж за Бахтина...

— Боже, какой он красивый! — заворожённо вздыхала Славка, глядя как на лёд выходит хоккейная команда.

Арендованный тётей специально для «колобков» зал с окнами на каток в Ледовом дворце, помимо диетолога и двух тренеров, что с нами работали, видимо, должен был дополнительно мотивировать на успех. Ведь там на льду крутили аксели и тройные тулупы стройные фигуристы, отрабатывали броски мускулистые хоккеисты. Шли хоккейные матчи.

Но я имел неосторожность влюбиться в умную девочку с русой косой и необычным именем Владислава, а она — в форварда молодёжной команды и самого перспективного игрока хоккейной сборной, двухметрового двадцатилетнего красавца Максима Бахтина.

И это тоже у неё получилось — выйди за него замуж.

Я же и сразу ходил не для того, чтобы худеть, меня привели. И потом ходил только ради Славки. Да и неразделённая любовь никак не способствовала похудению. Похудел я потом. Как-то сам. Пока учился в колледже. Потом в армии, где вытянулся под метр девяносто, оброс мышцами и с тех пор и думать забыл о лишнем весе.

— Ну что, домой, Стефань? — развернулся я, так и прижимая к себе подгузники.

И замер.

Тележки с моей малышкой не было.

Глава 2

  Я крутанулся туда-сюда в пустом ряду детских товаров.

Успел заметить, как в дальнем конце только что повернули две дамы с тележками.

Рванул за ними.

Выбежал в проход. Люди, люди. Тележки, тележки. Детский отдел всегда был самым пустым в супермаркете. Но в остальных рядах, как обычно пятничным вечером, кипела жизнь. Я пробежал все ряды по одной стороне. Потом — по другой. Затем сделал все то же самое по каждому ряду, методично и последовательно, не пропустив ни одного, пока не добежал до касс.

— Простите, — даже не знал я что сказать, обращаясь к охраннику. — Моя девочка. Она сидела в тележке. Я обернулся. А их уже нет.  Ни ребёнка. Ни тележки. Ей всего полгода. На ней розовый комбинезон и капюшон такой, с ушками, — в отчаянии показывал я на себе.

— Сразу видно — папаша, — хмыкнула пожилая женщина, проходя мимо. И покачал головой. — Как так можно: потерять ребёнка!

Пока я невольно провожал её глазами, а она всё оглядывалась и осуждающе хмыкала, охранник связался по рации с пультом.

Толпой в три мужика: два в фирменной одежде с нашивками «ОХРАНА», и один я, мы выбежали на парковку.

Вопли моей Конфетки я бы узнал из любого количества детских плачей.

Прямо на нас, толкая перед собой тележку, уже бежала женщина в белом пальто.

— Простите! Господи, простите! Это ваш ребёнок? — зажала она рот рукой, когда я выхватил из корзинки малышку и прижал к себе, успокаивая. — Я не знаю. Не понимаю, как это произошло. Я просто машинально взяла тележку и пошла на выход. Я говорила по телефону… — сипела она, прижимая к груди руки, что заметно тряслись.

— Ваша? — по-деловому спросил охранник с усами.

— Моя, — кивнул я, успокаивая всхлипывающую Стефанию.

— А в тележке что-нибудь было? — уточнил его напарник без усов.

— Нет, я не успел ничего взять.

— Ясно, — кивнули они синхронно. — Ну, хорошо, что обошлось.

— Клянусь, у меня не было дурных намерений, — заламывала руки Владислава, пока я усиленно отворачивался. — Господи, простите! Я такая рассеянная в последнее время из-за этого развода.

— Ничего. Все хорошо, — прижимал я к себе мою девочку, чувствуя, как по спине течёт пот и сердце буквально выскакивает. — Все в порядке. Спасибо, мужики, — кивнул.

Они раскланялись, и, докладывая по рации, что инцидент исчерпан, ушли.

А я не знал, что делать, когда Славка уставилась на меня.

— Простите, мы знакомы? — всматривалась она в моё лицо, заросшее густой щетиной совсем недавно.

Не знал, как ответить. И как не ответить.

Было горько, что она меня не узнала. Но вроде я и не хотел быть узнанным.

Хотел уйти неузнанным. И не хотел уходить.

Я даже не знал, что скучал.

— Я понимаю, что никак не могу искупить свою вину. Но мне так... Господи, я хотела сказать жаль, но вдруг поняла, как ничтожны мои проблемы по сравнению с тем, что, наверное, пережили за эти несколько минут вы.

— Я всё же пойду куплю памперсы, за которым пришёл, — кивнул я, давая понять, что… ну, пойду в общем.

И уже развернулся, когда она вдруг воскликнула:

— Рим?! Рим Азаров?!

Сердце оборвалось и позорно сбежало в пятки.

— Рим! — выдохнула она неожиданно радостно.

— Привет, Слав! — натянуто улыбнулся я.

— Боже, Рим! — она сделала шаг назад, чтобы на меня посмотреть. С восторгом. — Ты… Отлично выглядишь! Отпустил бороду?

— Немного, — подтвердил я очевидное. — Ты тоже. В смысле хорошо выглядишь. Сколько?

Только тот, кто на тренинге Сабуровой лил с нами пот и слёзы, воюя за каждые сто граммов, мог понять этот вопрос.

 — Сорок восемь, — улыбнулась она.

— Даже меньше, чем ты хотела. Помню, ты поставила себе цель — пятьдесят. И все говорили, что при твоём росте сто семьдесят — это слишком мало, а ты отвечала…

— У меня тонкая кость, — хором произнесли мы.

Она засмеялась так легко и открыто, и смотрела на меня с таким нескрываемым восхищением и радостью, что ком встал в горле.

Но потом, как обычно бывает, повисла неловкая пауза.

Я посильнее натянул на голову Стефании с растрёпанными волосёнками капюшон. Она удивлённо таращила на тётю глазёнки. Владислава переступила с ноги на ногу.

— Чем занимаешься? — спросил я, вымученно улыбнувшись.

— Как всегда, — прохрипела она и откашлялась, приложив руку к шее. — Прости, голос совсем сел с этой работой. Папиной ювелирной компанией. А ты? — она нахмурилась, видимо, пытаясь вспомнить на кого же я учился, кем работал.

— Электрик, как и раньше, — кивнул я. И не стал добавлять многословное: специалист по автоматизации электромонтажных работ в ракетно-космической промышленности.

— Женат? — спросила она и тут же сама ответила, показав на малышку. — Господи, да. Очевидно же, — покачала головой. — Не знаю, что со мной в последнее время. Я такая рассеянная.

— А ты? — не стал я признаваться, что подслушивал.

— Развожусь. С Бахтиным, — горько усмехнулась она. — Мы с тобой всё время встречаемся, когда я… то замуж выхожу, то развожусь.

И я бы мог поспорить: не только. И напомнить, что, когда она влюбилась в своего Бахтина, я тоже был рядом. Но не стал. Обернулся к дверям магазина.

— Прости, да! — стукнула Славка себя по лбу. — Памперсы!

— Да, — натянуто улыбнулся я.  — А ты за чем пришла?

Да ещё в магазин в нашем отдалённом спальном районе.

— Я? — она задумалась. И как-то беспомощно оглянулась, словно и сама не понимала, как тут оказалась. — Не помню. Я… А! — безнадёжно махнула она рукой и усмехнулась. — Какая уже разница! В этот магазин я точно больше не пойду. Такой кошмар, — приложила руку к груди. — Такой стыд. Малыш, — потрясла она Стешку за рукав, — прости глупую тётю. Ты такая хорошенькая, — улыбнулась она. — А глазёнки какие! — она повернулась, заглядывая в мои карие. У Конфетки глаза были синющие, но вряд ли это было видно в вечернем полумраке на крыльце супермаркета.  — А волосы светлые. Мамины?