Цветок папоротника

Баронесса, как добрая хозяйка с наступлением тепла велела собрать все накидки, выстирать их в ручье, заштопать, отдать самые ветхие на подстилку собакам, и в самое ближайшее время нашить новых. Лайн, успевший доказать свои знания и умения взялся посчитать, хватит ли готового войлока на накидки, или придется валять еще. Вот так и получилось, что выбирались из замка шпионы короля разными путями. Сэмюэль выехал на телеге, которая везла стригалям провиант. А Дэвлин вышел сам, и под пристальным взглядом десятника пошел сначала в лес.

Стражник планировал немного отойти от опушки, потом обогнуть село, добраться до домика, в котором их ждала снятая комнатка и уже там обсудить с Лайном их наблюдения и отправить доклад королю. В принципе все уже было понятно. Барон добрый хозяин, но детей у него нет, иначе в замке болтали бы о бастардах. Или девка из купальни хвалилась бы «сыночком от нашего господина». Иногда любовниц и детей прячут, но в замке это просто невозможно. Слишком много людей живут в маленьком замкнутом пространстве. Он сам слышал, как служанки в кухне выясняли, кому из них нужнее монета от баронессы, за согревание постели ее супруга. А ведь они все незамужние и бездетные! Значит скоро они отправятся в свои деревеньки, выйдут замуж, а монетки станут приданым. А «уши короля» поедут в свои владения. Ох, не зря они крюк сделали, много интересного в хозяйстве барона подсмотрели!

Коркодэйл вдохнул чистый лесной воздух и собрался уже повернуть к селу, но его планы сбила женщина в простом темном платье и светлом платке. Она появилась перед ним внезапно, словно вынырнула из тени деревьев. Уставилась яркими глазами с медленно, словно дурачку сказала:

– Не спеши уезжать, воин. Твое дело здесь еще не закончено.

Дэвлин встал, как вкопанный. Ведьму он узнал с одного взгляда.

– Какое дело, уважаемая? – изобразил он дурачка.

– Королевское, – усмехнулась та в ответ. – Раньше самой короткой ночи отсюда не уезжай! А еще… загляни, как время будет в кузню, которая на Диком ручье стоит. Много нового узнаешь!

С этими словами ведьма отступила назад и растворилась в лесу. Коркодэйл постоял некоторое время вслушиваясь в разноголосое пение птиц, потом глубоко вздохнул и все же повернул к домикам. Надо бы обсудить эту странную встречу с напарником!

Глава 7

Обсуждать в домишке ничего не стали. И Дэвлин и Самюэль заметили дырочку в перегородке, заткнутую комком шерсти. Похоже хозяйка дома была страшно любопытной особой! Поэтому мужчины взяли чистую одежду, еду и поговорив о пустяках отправились в лес – перекусить на травке, да пива выпить. Якобы. На самом деле мужчины жуя хлеб и сыр делились впечатлениями от барона и его замка, а потом писали короткое письмо в королевскую канцелярию. Пока писали Лайн вдруг сказал:

– Одно странно – барон и хозяин хороший и воин способный, а не любят его в округе.

– Есть такое, – подтвердил Коркодэйл и припомнив встречу с ведьмой спросил: – знаешь, где кузница у реки?

Сын торговца шерстью припомнил поездку в шерстобитню и кивнул:

– Видел, за селом стоит. Не скажу, что близко. Дымок черный сквозил, угольный и мостки у самого леса.

Дэвлин кивнул понятливо. Дымок мог от ям углежогов быть, но мостки – это уже серьезно. Значит кто-то черпает воду, обливает что-то или просто наполняет корыта для закалки металла.

– Давай-ка туда прогуляемся, краешком, – сказал сын барона, – ведьма местная велела мне туда заглянуть.

Мужчины собрали снедь в корзинку, и неспешно пошли краем леса, стараясь не попадаться на глаза кумушкам и шустрым мальчишкам. Идти пришлось далеко. Уже стихли звуки человеческого жилья, летний воздух звенел от жужжания насекомых и пения птиц, и тут Сэмюэль схватил Дэвлина за рукав:

– Слышишь?

– Что? – воин прислушался и кивнул: – слышу!

Где-то вдалеке раздавался стук железа по железу.

Мужчины тут же отступили под сень деревьев и медленно двинулись туда, где звук усиливался. Через полчаса они аккуратно приблизились к невысокому строению, немного заглубленному в землю. Коническая крыша с широким дымоходом, отсутствие окон и широкая дверь выдавали в нем кузню.

Шум долетал именно отсюда.

Притаившись, два опытных наблюдателя подобрались ближе и больше часа прятались в кустах, наблюдая. Кузня работала! Да еще как! Кузнец и два молотобойца ковали клинок, а стоило им отойти к реке – смыть сажу или охладить клинок, и на замену им вставал подмастерье с учениками, делая подковы, гвозди и прочую мелочь, но не хозяйственную, а военную!

– Смотри, – толкнул Самюэль Дэвлина, – пряжки для сбруи куют!

– Куют, – подтвердил стражник, – не запрещено.

– А вон там, на обрешетке что висит? – прищурился сын торговца. Зрение у него было несколько хуже, чем слух.

– Крючья, – определил Коркодейл, – на такие лестницы вешают, или кидают на веревке, чтобы конника с седла сдернуть!

– И тоже запрета нет?

– Нет, – качнул головой стражник, – на багры почти такие же ставят, на остроги еще.

– Но зачем тогда кузню так далеко от замка относить? – поинтересовался Лайн.

– А то сам не знаешь? – хмыкнул шепотом Дэвлин, – чтобы грязи и копоти поменьше, вода от пожара рядом была, и молотом над ухом не стучали!

– Как же нам тогда доказать, что барон недоброе задумал? – возмутился Самюэль.

– А он разве задумал? – все с той же насмешкой подколол приятеля Коркодейл, – барон Грейнж рачительный хозяин. Земли свои бережет, с крестьян лишнего не тянет, а что жену поменять решил, так каждому владетелю наследник нужен!

Лайн помрачнел и шепнул:

– Пошли назад, поговорить надо!

– И у меня новости есть! – так же серьезно ответил Дэвлин.

Они углубились в лес, потом вышли к той же речушке, но ближе к замку. Присели на берегу, разложили хлеб и сыр, вновь делая вид, что отдыхают на травке с кувшином пенного и чуть не хором сказали:

– Баронесса!

Переглянулись, и сын барона уступил сыну торговца. Тот помогал во внутренних помещениях донжона, и слышал куда больше.

– Барон желает не просто жену в монастырь сбыть, он хочет приданое ее удержать и на сестре жениться, – поделился Лайн. – Служанки об этом в открытую говорят.

– Ведьма мне велела до Иванова дня здесь быть, чтобы королевское дело не упустить. И про кузню она подсказала. До праздника три седьмицы осталось, потерпим, а там глядишь от короля ответ придет!

Когда солнце стало клониться к закату, мужчины вернулись в замок. У ворот их встретил мрачный десятник, потянул носом, унюхал пивной дух и немного расслабился.

– Что-то случилось, десятник? – насторожился в ответ Дэвлин.

– Да хозяйка ваша прибегала, у которой вы каморку сняли. Ушли говорит мужики к реке и нет целый день.

– Ха, – Коркодейл склонился ближе к Улефу и почти шепотом сказал: – мы с земляком выпить хотели, а бабы, они ж зудеть начинают, вот и ушли на травку. Да еще дочка у этой вдовы… страшненькая больно! Выпьешь, и женит ненароком! Лучше уж под кустом поспать!

Десятник, видно, разделял мнение новенького, поэтому хмыкнул, хлопнул его по плечу, а Лайну сказал, что его уже баронесса спрашивала, на счет сукна. Мужчины еще поухмылялись и наконец зашли во двор, чтобы приступить к своим обязанностям.

* * *

Замок жил своей жизнью. Приезжали и уезжали торговцы, стучали молотки мастеровых, шелестели юбками служанки, запасающие вместе с баронессой летние травы, первые ягоды и свежие веники для уборки.

Горячая летняя пора никому не давала времени присесть и передохнуть. Однако так складывалось, что Самюэль постоянно сталкивался с юной родственницей хозяйки замка. То принесет в мастерскую корзины и найдет Виолетту за прялкой. То увидит ее стройную фигурку в коридоре, там, где баронесса приказала развесить на сквознячке полынные и ромашковые веники для просушки. Случалось им столкнуться на пороге прачечной, или в темном уголке большого зала.

Каждый раз сердце парня замирало от волнения, и он уговаривал себя, что слишком ничтожен для дочери рыцаря. А потом ловил быстрый взгляд из-под ресниц, или замечал нежный румянец, внезапно покрывающий щеки девушки, и все добрые мысли выметало из головы напрочь! Ему хотелось ловить ее тонкие пальцы, обнимать рукой тонкую талию, дышать сладким запахом ее волос… Потом кто-нибудь что-нибудь ронял, ругался или окликал его и волшебство развеивалось до следующей встречи. Лайн вздыхал, и клялся себе не замечать родственницу хозяйки замка, и клятва действовала ровно до того момента, как где-нибудь на стене или в окне донжона не мелькали лиловые ленты, вплетенные в темную косу.

У Коркодэйла в начале лета были свои заботы. Ему не терпелось взглянуть на свою собственную землю, оценить дом, пашню, узнать, что посеяли крестьяне и чего они ждут от нового землевладельца. Однако больше ему даже в деревню вырваться не удалось – барон вдруг начал муштровать стражников, и поручил умелому новичку натаскивать юнцов. А за мальчишками нужен был глаз да глаз – они так и норовили влезть в неприятности или побить друг друга палками до серьезных увечий.

В итоге стражнику приходилось по два-три раза в день вести паршивцев к баронессе, просить примочку или кровоостанавливающий бинт, а то и «рукав» из колючей собачьей шерсти на вывихнутое запястье или подвернутую ногу самых невезучих щенков. Баронский лекарь считал все это мелочью и блажью, и лекарств никаких не давал. Леди Вероника же журила подростков, и обязательно приказывала раненому вымыться, сменить рубашку, а к жгучему зелью, которым заливала раны, прибавляла пряник или пару фиников.

Конечно, среди замковой стражи лечение царапин считалось баловством, но Коркодэйл успел повидать не только королевский дворец, и знал, что из-за грязной царапины можно и руки лишиться. Потому и таскал мальков на лечение, хотя приходилось беспокоить жену барона.

Впрочем, с каждой встречей леди Грейнж нравилась Дэвлину все больше. Внимательная, строгая, мальчишки при ней выпрямляли спины и утирали слезы. И в то же время – милосердная. Лишней боли не причиняла, а порой и прятала мальчишек в пристройках, поручая им посильную работу. А еще у леди был особый талант – она видела способности других людей и умело находила им применение.

Старик-нищий, прибившийся к замку в холодную зиму теперь целыми днями, плел корзины и верши, да не один, а с парой мальчишек из бедных семей. Так в замке и корзины в достатке были, и рыбка свежая на столе случалась. Старушка ослабевшая, подкинутая к воротам, поселилась в мастерской. Делать что-либо сил у нее уже не было, зато сказки она рассказывала замечательные! К старушке приставили девчонку из сироток, и вскоре выяснилось, что не только сказки бабулька сказывать умеет, но и вязать красивые тонкие узоры простыми спицами.

Даже сам Дэвлин внимания леди Грейнж не избежал – не раз уже она просила его сопровождать ее в деревню для охраны, а там и в делах приходилось разбираться, и споры между старостами улаживать. Спокойствие и вид Коркодэйла быстро усмиряли крикунов, а леди потом с улыбкой благодарила стражника, и не забывала похвалить его перед десятником и даже перед мужем.

Будь Дэвлин простым стражником, ему бы это льстило, но его опыт подсказывал – добром внимание баронессы не кончится. Так и случилось. Его подкараулили в густой тени у стены. Он только вышел из уборной, и поправлял одежду. Сразу четверо очутились рядом, толкнули к стене, отсекая от солнечного двора, а самый опытный еще и кинжал его придержал со словами:

– Не балуй, мы только поговорить.

«Говорить» собирался самый гонористый, мелкий и тощий, похожий на ощипанного петуха стражник. Дэвлин уже знал, что он приходился родственником самому барону, правда дальним, и только потому ходил всюду с горделивым видом, положив руку на потрепанный пояс из красной кожи.

В общем этот примечательный типчик вывалил на Коркодэйла сразу все. Тут были и «приперлись всякие, внимание барона к себе привлекают», и «не вздумай смерд к баронессе яйца подкатывать» и тут же «сиди тихо, а то нож в печень воткну и в нужнике утоплю».

Дэвлин выслушал всю эту дичь с максимально равнодушным видом, а потом кивнул остальным:

– Неужели вы это мне сказать хотели? И для этого в темном углу зажимали? Да я бы и сам давно ушел, скучно тут у вас, ни девок, ни пива, да только ведьма велела раньше Иванова дня не уходить!

Упоминание ведьмы сработало! Гонористый родич барона отшатнулся, выпустив рубаху Коркодэйла, остальные отступили медленнее и тот, который выглядел самым разумным сказал:

– Коли ведьма велела, ладно! Но к баронессе лишний раз не приближайся, а то барон сам твою башку на ворота повесит! И после не задерживайся!

Стражник скупо хмыкнул, поправил рубаху и ушел на тренировочный двор, гонять юнцов. Не подходить, значит не подходить. Он ведь не безусый мальчишка и сдержать желание почаще видеть женщину сумеет. Да и есть с кем напряжение сбросить, если возникнет! А в Иванов день, когда все жители деревень выйдут в луга и леса, чтобы праздновать макушку лета, плясать у костров, приносить тайные жертвы и ловить удачу, пытаясь отыскать цветок папоротника. В эту волшебную ночь любая женщина и любой мужчина, встретившись в лесу могут разделить страсть на двоих, не встретив осуждения. А в замке есть очень аппетитные особы! Да и в деревне смазливых лиц не мало!

Взяв меч, Коркодэйл начал показывать мальчишкам основные переходы из стойки в атаку, а сам продолжил вспоминать, как праздновали Иванову ночь в его родном замке. В луга не выходили только его юные сестры, да матушка. И то, для барона и баронессы ставили шатер на ближайшем заливном лугу, чтобы их ночь благословила землю.

Дэвлин задорно усмехнулся, вспоминая, что и он сам и его братья и некоторые сестры родились весной – через девять месяцев, после жаркой летней ночи. Да и в деревнях хватало таких вот «весенних лучиков». Интересно, а здесь ставят шатер для барона и баронессы? Или делают как в столице – устилая брачное ложе пучками трав? А может переняли обычай ближних соседей, и усыпают постель зерном и монетами? Стражник и не заметил, как задумался, а вот натасканный за пару недель оруженосец довольно ловко ткнул его деревянным мечом в ногу и радостно завопил:

– Ура! Я победил!

Пользуясь расслабленностью мальца Коркодэйл хлопнул его своим мечом плашмя по мягкому месту и насмешливо окоротил:

– Не убив медведя шкуру делишь? Одна маленькая ранка меня не убьет, а вот тебя я бы уже пополам развалил!

Остальные ученики посмеялись над увлеченным парнем, но под строгим взглядом наставника вновь взялись за учебные мечи.

Глава 8

Баронессе это лето тоже давалось непросто. После визита к ведьме, у нее вдруг словно открылись глаза. Мир развернулся, позволяя замечать то, о чем молодая женщина позабыла. Шероховатость ткани, аромат свежего, ноздреватого хлеба, острую красоту рассвета и безупречную форму свечи вышедшей их формы… Каждый глоток воздуха, каждая чаша воды теперь имели столько вкуса, запахов и цвета, что она порой застывала на месте, плененная блеском солнечного луча в гранях хрустальной подвески.

Виолетта посмеивалась над сестрой, но и сама вела себя непривычно – то смеялась, то затихала, напевая грустные песни. Младшая дочь рыцаря не хотела становиться баронессой, понимала уже, какое это бремя, да и сам барон Грейнж был, по ее мнению, слишком грубым и неприятным человеком. А еще юную девушку пугал супружеский долг, о котором шептались служанки перестилая постели. Видела она и слезы на лице сестры после визитов ее мужа в спальню. Слышала рассказы о болях и пугающие шепотки среди женщин, живущих возле купальни. Если бы в замке были благородные дамы, юная Виолетта наверняка узнала бы и другие стороны супружеской жизни, но рыцари, живущие по соседству, до сих пор избегали присылать дочерей на службу к баронессе, хотя и признавали, что она отличная хозяйка.

За семь лет брака леди Грейнж научилась скрывать многое – слезы, боль, тоску и разочарование. Нашла свои маленькие радости, привыкла держать лицо в любой ситуации, но вот это внезапное открытие мира с другой стороны стало для нее сюрпризом и скрыть от мужа некоторую свою задумчивость леди Вероника не сумела. Барону новое выражение лица жены не понравилось. Сначала он присмотрелся к ней, потом начал отслеживать окружение супруги. Не найдя признаков измены, просто стал еще более грубым и жестким. Каждый день напоминал о монастыре, и, к собственному удивлению, услышал однажды в ответ:

– И в монастыре люди живут, милорд. Там светит то же солнце, а ночами восходит луна. Сияют звезды, горит огонь, течет вода, цветут травы. Для меня в любой обители найдется работа. А вот кто будет вести ваш замок? Виолетта еще слишком юна, и если оправдает ваши надежды и сразу понесет, то будет беречь дитя, не обращая внимания на кухню и припасы.

Грейнж зыркнул на жену, буркнул что-то вроде:

– Разболталась, языкастая стала! – и ушел, тяжело грохоча сапогами.

Прежде Вероника расстроилась бы, а может даже испугалась. Постаралась скрыться в глубине донжона, занялась бы самой тяжелой или утомительной работой, лишь бы перестали дрожать руки. А теперь она взглянула вслед мужу и пожала плечами. Все, что она сказала ему было правдой. Хорошими хозяйками не становятся в один день. А работа найдется всегда, пусть и в скромной монастырской келье. И раз в ее жизни мало что изменится, то стоит воспользоваться малыми преимуществами своего положения, пока они еще есть! Вот сейчас она пошлет служанку за ягодами и сливками, растолчет в ступке кусочек сахара, и устроит для себя и Виолетты пир на весь мир! В своей спальне! А муж пусть ругается где-нибудь там, на плацу!

Выполнив задуманное, Вероника почувствовала себя лучше, и неожиданно для самой себя вынула из чехла лютню. Когда-то она училась играть на ней и неплохо пела, а потом забросила, потому что муж каждый раз возмущался тем, что она отлынивает от домашних дел. Барон предпочитал слушать героические баллады в исполнении мужчин-менестрелей, а «женские слащавые песни» считал капризом недалеких дев.

Сестра хоть и удивилась, но очень обрадовалась. Дамы вдвоем вышли в солярий, открыли окна, чтобы проветрить комнату, нагретую солнцем, и вместе запели те баллады, которые помнили с детских лет. Звонкий голос Виолетты забирался высоко-высоко, кажется в самое небо, а более низкий голос Вероники плыл, как пушистое облако.

Леди развеселились, позвали служанок с кувшином ягодной воды, и не замечали, что во дворе то и дело останавливаются, прислушиваясь слуги, а то и воины. Хмурит брови барон Грейнж. Потаенно радуются служанки – если леди поет, может быть, она все же ждет ребенка?

Веселье закончил барон. Ворвался в солярий, разогнал женщин, и утащил жену в спальню. В этот день он был особенно груб, но Веронике было наплевать. Она прикрыла глаза, вытянула руки вдоль тела и лежала, представляя себя камнем, который омывается водой.

Прежде она стонала, вскрикивала, иногда даже плакала, и муж купался в ее унижении, иногда сам щипал ее до синяков, или требовал такое, что Вероника считала стыдным, да еще и посмеивался над ее смущением. Со временем она перестала реагировать так бурно, но боль все равно пробивала ее щит, а в этот день она просто плыла, закрыв глаза, не обращая внимание на пыхтение супруга и скрип кровати.

В самом скором времени барону стало не интересно. Он попытался расшевелить супругу, перевернул ее на живот, подпихнул подушку, потом грубо схватил за волосы, собираясь привычно заставить ее ублажить его, но Вероника открыла глаза и посетовала:

– Простите великодушно, супруг мой, но у меня ужасно разболелась голова…

Лицо Грейнжа налилось кровью. Он однажды уже объяснил жене, что ему не отказывают. Она тогда неделю прятала синяки под платьем, и с той поры уступала всегда, даже в дни неудобные для зачатия.

– Я могу лишь смиренно лежать, выполняя долг супруги, – закончила фразу баронесса и вновь вытянулась на разворошенной постели, благочестиво сложив руки.

Барон замер. Жена не отказывает, наказать не за что, но и привычной для него разрядки не дает! Плюнув на каменный пол, Грейнж подхватил камзол и ушел, чтобы сбросить свое желание на служанок.

Вероника полежала немного, потом тихонько хихикнула и встала с кровати. Да-да, впервые за семь лет брака молодая женщина рассмеялась, встав с постели! Потом позвала служанку, приказала подать другое платье взамен измятого и разорванного на груди, и велев прибрать постель напевая двинулась на кухню: сытый мужчина – добрый мужчина. А ей надо задобрить мужа. Скоро Иванов день, и ведьма велела ей непременно быть на празднике!

* * *

Вообще в баронстве Грейнж Иванов день отмечали все. Крестьяне устраивали празднество у реки – танцевали, жгли костры, пускали венки по воде, гадая на суженого. Воины уходили в лес, чтобы поймать для себя «русалку» или «мавку» бродящую в одной белой рубахе среди деревьев. Барон и баронесса традиционно появлялись на празднике в самом начале, выливали в огонь кубок вина, после чего Вероника возвращалась в донжон и до утра слушала из окна пьяные песни, крики и стоны.

Барон приходил в замок под утро. В разорванной рубахе, в заляпанных зеленью штанах. Молча падал в супружескую постель, и храпел до обеда. Потом требовал воды, вина, бульона и ласки. Если жена отказывала или просила его помыться – бил. Так что Вероника не любила этот праздник прежде. Но в этом году она решилась сделать то, что подсказала ведьма – явиться на празднике не только официально, но и тайно! Она загодя сшила рубаху с длинными «русалочьими» рукавами и спрятала ее в свой сундук.

Виолетта тоже хотела танцевать у костров и даже мечтала вслух, как было бы здорово прыгнуть через костер с женихом, но юной леди полагалось сидеть в замке. Даже на торжественную часть Вероника брала ее с собой на свой страх и риск – барон мог не дозволить и такой малости.

Остаток дня леди Грейнж прошел в хлопотах – она сновала между кухней и кладовыми, лично проверила печати на бочках с пивом, экономно выделила сыр, и весьма скупо – сладости. Знала, что деревенские и сами принесут пироги с ревенем и щавелем, напекут лепешек с сыром и творогом, а ягоды просто зальют парным молоком, чтобы опустить чашу угощения в закатную солнечную дорожку, дрожащую на поверхности воды.

К вечеру, стараниями баронессы, у ворот замка стояла телега, нагруженная бочками с пивом и легким вином. Тут же лежали ковриги хлеба из озимой муки, сыр, ранняя зелень, пироги с ягодами и несколько вареных окороков, уцелевших с зимы. К весне копченое мясо стало жестким, а вот отваренное с кислицей вновь вернуло себе мягкость.

Вокруг телеги собрались все, желающие пойти на праздник. Нарядные платья и чепцы перемежались яркими рубахами, камзолами, куртками и жилетами. Каждый постарался принарядиться для гуляний. В самом замке оставались старики, да кое-кто из стражников. Для них праздничный стол накрыли во дворе. Тут будет и костер, и танцы, но основное празднование будет все же у реки.

Барон Грейнж вышел из донжона, когда слуги уже устали переминаться с ноги на ногу и тревожно поглядывали на солнце – у костров следовало появиться до заката, чтобы успеть умилостивить местных духов. И пусть церковь не одобряла языческую часть праздника, все же отказаться от нее не смел ни один землевладелец – а ну как земля не родит?

По случаю Иванова дня лорд Грейнжа принарядился. Поверх простой полотняной камизы, он надел зеленый камзол с разрезами на рукавах. Широкий золотой пояс, ножны и все застежки были украшены зеленым стеклом. Дорогое украшение, и редкое. Штаны же были черными и довольно простыми. Вероника молча приготовила для мужа одежду, полагая, что камзол он все же скинет, предаваясь любовным утехам с очередной ловкой селянкой, а вот штаны об траву или о смолистые сосны так испачкает, что потом их только слуге отдать или на лоскуты порезать. Барон так же молча надел то, что выбрала жена, но смотрел на нее с подозрением – прежде законная супруга не своевольничала, только смотрела обреченно-устало и все.

Следом за бароном и его женой шла, потупив глаза Виолетта. Сестру баронесса приодела в красивое лиловое платье с подкладкой из золотистого шелка, но фасон платья был еще «детский» с пояском под грудью. Это неимоверно сердило младшую, но стянуть поясок на бедра, как принято было носить девушкам постарше, она не решалась после слов Вероники: