Перекрестки судеб. Стася и Тим.

— Это обещание?

И как же нереально приятно наблюдать, как румянец покрывает ее щеки и высокую шею.

— Только если мечтаешь проваляться в больничке с инфарктом, — парирует с легкостью. — Все-таки не каждый выдержит, — и устрашающим шепотом, — как скелет гремит костями.

— Ну… — Тимур забрасывает бутылку в бардачок и медленно трогает машину с места, пропустив мимо ушей ее последнюю фразу, — если медсестрой будешь ты, я определенно не против.

— Оставь свои грязные фантазии при себе, — фыркает Русалка. — Со мной тебе ничего не светит, Бэтмен.

Тимур лишь подмигивает в ответ и сосредотачивается на дороге. А когда выезжает за город, Русалка крепко спит, виском притулившись к стеклу. Тимур сворачивает на обочину, глушит мотор и выбирается из машины. Из багажника достает плед, бережно, чтобы не разбудить, укладывает Русалку на сидении и укрывает. Она ерзает на сидении, укладываясь поудобнее и затихает, натянув плед до самого подбородка.

Прикрывает дверцу и набирает номер.

— Привет, Белка, — улыбается Тимур, привалившись бедром к капоту, когда в трубке звучит мягкий женский голос. И тепло растекается под кожей, согревая и отравляя. Снова и снова.

— Здравствуй, Тимур, — выдыхает Инга настороженно. — Все в порядке?

— Да, а почему ты спрашиваешь? — теперь тревога проверяет на прочность Тимура.

— Последний раз ты называл меня Белкой, когда я…

Она не договаривает, но Тимур и без нее все помнит. Сырой подвал, перепуганная донельзя Белка и удушающий запах смерти. Он искал ее сам, потому что похитители пообещали ее отцу, что убьют ее, если тот скажет хоть слово ментам. И только когда она оказалась в безопасности, бандитов повязали. И теперь ее старое прозвище непроизвольно стало сигналом опасности для Инги. Тимур же назвал ее так по привычке. Хотя кое-что действительно случилось, вернее, кое-кто. Тимур бросает короткий взгляд на заднее сиденье, где спит Русалка, и нарушает затянувшуюся паузу.

— Мне нужна твоя помощь.

— Это отвратительно, Тим, — возмущенно шипит Белка, скрестив на груди руки. Он приехал к ней полчаса назад и изложил суть своей просьбы. И теперь она готова испепелить его не только словами, но и взглядом.

— Мне просто нужно знать…

— Да слышала я, что тебе надо знать, — вскидывает ладонь, прося его замолчать. — И я не буду тебе помогать, Тимур.

Он смотрит на нее, такую красивую, и стискивает зубы. На ней светлый брючный костюм и туфли на шпильке, темные волосы собраны в пучок на затылке. И воспоминания о том, как он распускал ее волосы, пропуская мягкие локоны сквозь пальцы, стучит по вискам ноющей болью, как обручальное кольцо на ее безымянном пальце.

— Не ты, найдется кто-то другой, — дергает плечом и делает шаг к ней, застывшей в пороге кухни.

— Зачем, Тимур? — останавливает уже у кровати, где спит Русалка. — Кто тебе эта девочка?

— Эта девочка, — Тимур оглаживает Русалку взглядом, подмечая, как сведены брови на переносице и как плотно сжаты ее чувственные губы, а пальцы стиснуты в кулачки. Кошмары?

Тимур приседает на корточки рядом, подушечкой большого пальца разглаживает складку на лбу, проводит по аккуратному носику с россыпью веснушек, задевает нижнюю губу и та послушно приоткрывается, словно от долгожданного прикосновения. Тимур улыбается краешком губ. Пальчики Русалки разжимаются и она вся, еще мгновение назад натянутая, как тетива, расслабляется. Вот и прекрасно. Тимур убирает за ушко прядку ее волос и поднимается на ноги, чтобы тут же столкнуться с изумлением на лице Инги.

— Кто она, Тимур? — спрашивает вдруг просевшим голосом.

— Она…она мой ключик к Гурину, Белка.

— И все?

Она пытается поймать его взгляд, допрашивая, точно заправский следователь.

— А я разве на допросе? — намного резче, чем стоило. Но ему не нравятся ее вопросы.

— Я лишь хочу понять, Тимур, — смягчает голос, отступая.

— Не надо, Белка. Просто помоги и я уеду.

— Ладно, — вдруг соглашается. — Но если ты пообещаешь мне все ей рассказать потом…после…

— Инга, — ему становится смешно, — если бы я планировал ей рассказывать, она бы сейчас не спала.

— Ты неисправим, Тим.

— А ты только сейчас это поняла? — он удивлен.

Слишком много личного в их незатейливом диалоге. Слишком много прошлого, в котором они давно поставили жирную точку.

Инга не отвечает, коротко усмехнувшись, стягивает с плеч пиджак и уходит в ванную.

— Кофе себе сам сделаешь, — вернувшись в латексных перчатках, джинсах и темной водолазке, бросает она. Тимур на мгновение зависает на ней, такой простой и совсем домашней в этой одежде. Он успел забыть, что она бывает такой. И это выбивает почву из-под ног. Он делает жадный вдох. — Я позову, если ты мне понадобишься, — словно не замечая его состояния. А может, и правда не замечает. Между ними давно и безнадежно распростерлась бездонная пропасть. И сегодняшнее его смятение – глупое стечение обстоятельств. Он просто слишком устал.

На кухне Тимур усаживается на стул, упирается затылком в стену и прикрывает глаза. Ждет. Кофе не пьет. И ни о чем не думает. Но стоит ему закрыть глаза, как она приходит сама, с рыжими взглядом, горящим злостью, с тугими локонами, в которые отчаянно хочется зарыться носом и дышать-дышать. не позволяет ему выпасть из реальности, хотя очень хочется. Неужели снотворное все-таки действует и на него? Нет, это не снотворное. Хуже. Он стряхивает наваждение, ерошит волосы и замечает Ингу, сидящую за столом напротив. У нее усталый вид, как будто она только что повстречалась, как минимум с чертом. И боль острыми когтями раздирает внутренности. Он резко встает, подходит к окну, пытается открыть окно, но пальцы дрожат и бешенство щекочет нервы. Ему не нужно слов, чтобы понять – он был прав. И он убьет суку Удава за то, что тронул Русалку.

Теплые ладони ложатся на его плечи. Он вздрагивает и цепенеет. Инга растирает его плечи, скользит ладошками ниже, растирая его закаменевшие мышцы, обнимает и прижимается к его спине всей собой. Он чувствует ее запах, полевых цветов и лета, и ее всю, такую нежную, мягкую и знающую его даже лучше чем он сам.

— Ты должен ее беречь, Тимур, — шепчет она, щекоча своим дыханием.

Он вдыхает обжигающий летний воздух – окно все-таки поддалось. Дрожащими пальцами впивается в подоконник.

— Она такая беззащитная и…

— Ты можешь сказать, откуда у нее все эти шрамы? — перебивает, не позволяя ей еще прочнее увязнуть в его бездне.

— Я могу лишь предполагать…

— Откуда? — и боль танцует на его внутренностях ту самую ламбаду.

— Скорее всего, от осколков. Как будто боком упала на груду стекла. Понимаешь?

Он кивает. Да, он понимает. Еще как. И желание убить Удава уже не такое острое, потому что смерть для этого ублюдка – слишком легкое наказание.

— А вот на руке… — Инга смыкает пальцы в замок, сдавливая его живот, как будто хочет удержать на месте. — На руке она сама. Еще у нее ссадины наружных половых органов и только недавно зажившие разрывы… — она сглатывает, слова подбирает. — У нее был секс, Тимур. Жесткий и даже жестокий. И не только традиционный…

— То есть ее трахали во все дыры, верно? — циник в нем торжествует, а все остальное нутро выворачивает от тихого «да» Белки.

Если слова могут убивать, то Инга делает точный выстрел прямо в сердце. Тимур даже дергается и упирается лбом в стекло, потому что его череп раскалывается надвое. Его мозг отказывается принимать то, что она говорит. Ему больно. Охренительно больно от ее слов. Как будто она переломала ему хребет, вывернула кишками наружу и вышвырнула подыхать. Он никогда не знал, что боль бывает настолько опустошающей. И что ее причиной станет маленькая рыжеволосая Русалка. Он вообще не понимал, почему ему так хреново. И ладони нестерпимо жжет. Он смотрит на них, в черной коже перчаток, и видит, как они горят. И это чертов огонь сжирает их до костей. В нос забивается вонь жареной плоти.

— Тимур… — голос Инги врывается в затянутое туманом сознание. — Тимур…

— Все в порядке, — он снимает с себя ее руки. — Спасибо.

Возвращается в спальню, берет закутанную в плед Русалку на руки и уходит, чувствуя на себя тревожный взгляд женщины, что когда-то давно была для него целым миром. А сейчас…сейчас он держит на руках Русалку и задыхается от собственного бессилия и осознания, что это он…он сотворил с ней весь этот кошмар.

…— О, товарищ начальник, — скалится Удав, — какими судьбами?

Игнат смотрит на него, как на букашку, а Тимуру от одного вида этого хлыща тошно и помыться хочется. Черт, одергивает он себя, поймав на желании почесаться. Никогда брезгливым не был, а тут…И вроде бы место приличное: чистенько так и обставлено по картинкам новомодных журналов, но касаться ничего не хочется.

Игнат пропускает мимо ушей сарказм Удава. Достает из кармана фотографию и кладет на столик перед ним.

— Знаешь его?

Удав делает вид, что напрягает память, хотя Тимур по глазам читает, что узнал мажора он слету, а теперь артачится, цену себе набивает. Шутка ли, самый матерый опер города к нему пожаловал лично и без ордера на арест. Да еще и с Тимуром в компании. Крутов не сомневается, что Удав и его знает.

— Тимур Русланович… — расплывается в улыбке, как будто только замечает Тимура. Тот смотрит пристально и Удав тут же съеживается под этим взглядом. Тимур ухмыляется, довольный реакцией этого хлыща. Он ему не Игнат, ему плевать на законы, раздавит и не заметит. И очень хорошо, что Удав это понимает. Значит, разговор сложится. У него нет времени и желания искать другой вариант.

— Товарищ начальник, я…

— Давай без прелюдий, Кеша, — обманчиво мягко перебивает его Тимур. Удав кривится, услышав собственное имя. Не нравится оно ему, не по статусу. Поэтому Тимур и вворачивает его в диалог. — Этот парень должен стать твоим постоянным клиентом.

Удав постукивает пальцами по колену.

— Это будет не так просто. У этого парнишки «крыша» солидная, но…

— Не надо никаких «но», Кеша. Сроку тебе неделя.

— Только из уважения к вам, Тимур Русланович, — елейным голосом растекается Удав. — И заметьте, товарищ начальник, — уже Игнату, — ничего не прошу взамен. Все сделаю в лучшем виде. Только координаты оставьте, о результате сообщить.

— Не переживай, Кеша, — ухмыляется Тимур, — через неделю мы тебя сами навестим.

— Даже не сомневайся, — добавляет Игнат, забрав фотографию Гуринского сыночка.

Уже в машине, когда они отъехали от квартиры, где выловили Удава после трехнедельных поисков оптимального решения, Игнат напрягается.

— Не нравится мне это, Тимур. Слишком легко Удав согласился.

— Плевать, — смотрит в окно, но ничерта не видит. Ему самому этот Кеша не понравился. Тимур прекрасно знал, что такие, как он, без личной выгоды ничего не делают. Но…сейчас главное, чтобы этот Удав все сделал, как надо.

Он сделал. Через неделю Влад Гурин плотно сидел на «герыче», а его папашка слег в больничку с инфарктом. И даже тогда Удав ничего не попросил в уплату за свою услугу, сказав, что мажорчик с ним сполна расплатился…

Тогда Тимуру было плевать, что получил Удав с Гурина-младшего. А сейчас, смотря на спящую в его постели Русалку, он знает, кем расплачивался мажорчик за каждый «чек».[1]

И желание хорошенько выпороть эту блаженную идиотку выкрашивает его бешенство в алые тона. Как можно было пойти на такое? Лечь под дилера и ради чего? Ради дозы брату? Бред…Чушь полная!

Он встает с кровати, подходит к окну, засунув руки в карманы. Он никогда не поймет причины, даже если все узнает. Никогда не примет ее решение, потому что это идиотизм чистой воды. На что она надеялась, продлевая агонию братца? Неужели не понимала, что это не помогает, а убивает его? И ее тоже убивает.

Черт! Не замечает, как взгляд снова возвращается к ней, свернувшейся клубком на самом краешке его огромной кровати. Оглаживает мягкие черты лица, разрумянившиеся щечки-яблочки, которые тянет потрогать, и влажные губы, слегка приоткрытые, такие манящие и чувственные. И за грудиной неприятно саднит, а пальцы чешутся от желания прикоснуться к ее мягкой коже. Тимур стягивает перчатки и проводит ладонью по оконному откосу, унимая зуд. Ощущая залатанной кожей каждое движение, колючками протыкающее до самого запястья. И потом долго смотрит на них, в заплатках ожогов, и не понимает…

Бросив на подоконнике перчатки, уходит из спальни, оставляя Русалку наедине с ее снами, уже не такими страшными, как в квартире Белки. На кухне берет нож и проводит острием по ладони. Еще и еще, пока на коже не проступают полоски крови. Только тогда становится легче, только тогда странный зуд откатывается под натиском жгучей боли. Тимур выдыхает, смотрит в белый потолок, по которому расползаются причудливые тени, вытягивая из темных углов и его прошлое.

[1] Чек - доза наpкотика (10г)

глава 6 Стася.

Меня будит удар. Сильный, точно в солнечное сплетение. Я задыхаюсь, скатываюсь с кровати, падаю на пол, больно ударившись спиной. Боль прошивает все тело, перед глазами разливаются радужные круги. Едва искры не сыплются. Закусываю губу, скрутившись клубком, часто дышу, чтобы хоть немного усмирить боль. Считаю до пяти.

Один, два, три…

На четыре комнату взрывает отчаянный мужской крик. Настолько дикий, что моя боль кажется ничтожной. Надрывный, острый, он пронзает меня, словно разряд высоковольтки. Закладывает уши и хочется бежать без оглядки, но я медленно поднимаюсь на этот крик, рвущий барабанные перепонки. Поднимаюсь и замираю, парализованная увиденным.

Тимур…

Он лежит на кровати неподвижно с открытыми глазами и кричит. Его лицо – перекошенная маска боли, страха и отчаяния. Пальцы вцепились в бедра с такой силой, что костяшки побелели, а на коже наверняка останутся синяки. Вот только это все ерунда.

— Тимур… — шепчу, потому что кричать не выходит, голоса нет. — Тимур! — зову, но он не реагирует.

Только дергается, как в конвульсии, одним мощным движением рвет простыню, при этом тупо смотря в потолок невидящим взглядом. Черт! Срываясь на хрип, истекая потом и слезами, он кричит и, что самое жуткое, спит.

— Тимур! — не долго думая, бросаюсь к нему, падаю на колени рядом с кроватью. — Проснись! Тимур, ты меня слышишь?! — толкаю его в плечо, перехватываю руку.

— Нет…нет…Пустите меня… — Тимур трясет головой, отмахивается. Удар сильный. Падаю на пол. Снова. Да что же такое, только и успеваю подумать, как лицо обжигает болью, в ушах звенит, темнеет перед глазами, а во рту появляется привкус крови. Зажмурившись, отползаю к стене, отираю с разбитой губы кровь. Глубоко дышу. Что ж за невезуха такая? Стону, прикрыв глаза и заткнув уши, потому что крик сводит с ума. Открываю глаза спустя долгие мгновения. Когда Тимур, наконец, стихает. Голос, что ли сорвал? Или кошмар отступил? Звон в затылке прекращается, комната больше не плывет, и Тимур спит спокойно.

— Что ж за жизнь такая дерьмовая, – шепчу я, по стеночке поднимаясь на ноги. Голова не кружится, только щеку печет и саднит губы. — Как же меня так угораздило вляпаться? На кой черт ты появился в моей жизни, Тимур Крутов?

Злясь и ругаясь, я нахожу кухню, петляя по дому несколько минут. И все-таки какой огромный у него дом, просто с ума сойти! И такой…пустой. Такое ощущение, словно он и не живет здесь. Провожу пальцами по полочкам в арке, что ведет в просторную белоснежную гостиную. На подушечках – серая пыль. Точно не живет, потому что на неряху он точно не похож – чистюля и одет с иголочки. Кухня у него не просто большая, она огромная и напичкана современной техникой под завязку. Усмехаюсь, ощупывая взглядом шкафчики. В одном из них обнаруживаю высокие стаканы. В один из них набираю воды и возвращаюсь в спальню. Долго примеряюсь, как бы половчее вылить воду на напряженное лицо Тимура. Хорошо хоть глаза закрыл. Это облегчает задачу, потому что смотреть в пустые, но живые глаза – жутко.  Выдыхаю. Набираю полный рот воды, взбираюсь Тимуру на колени, развожу в стороны его неожиданно расслабленные руки в стороны, выплевываю воду в лицо и отпрядываю…

Тим.

…Тимур распахивает глаза, но некоторое время не может понять, где находится. Еще мгновение назад он пытался выбраться из горящего дома. Искал сестру, а после – выход. Задыхался. Вырывался от пожарных, пытавшихся остановить его. Он не мог бросить сестру. Не мог. А теперь…

Он обводит взглядом комнату. Все правильно. Его спальня. Его дом. Вчера днем он привез сюда Русалку, а вечером улегся спать рядом с ней, потому что его тянуло к ней невыносимо. До зуда в обожженных ладонях. До ломоты в костях и необъяснимого желания в паху. А все, что было после – лишь кошмар. Он вытирает ладонью почему-то мокрое лицо и смотрит на Русалку.

Она сидит на его ногах. В рыжих глазах - страх. Он напугал ее своим кошмаром. На нижней губе кровь. Тимур осторожно касается раны.

— Это я? - спрашивает хрипло.

Русалка кивает и пытается улыбнуться, но тут же кривится, отдернув голову и облизав закровившую губу. И вся съеживается, готовая к новому удару. Что за хрень?

— Ты кричал, – объясняет она. — Я хотела разбудить тебя, но ничего не вышло. И вот… – она разводит руками. И снова морщится, замирает, выпрямив спину. И ее красивое личико искажает гримаса боли.

— Что? — он резко садится, обхватывает ее руками, точными движениями ощупывает спину. Русалка охает, когда он давит на поясницу.

— Упала с кровати, — нехотя признается она. — Ты…очень громко кричал.

— Испугалась?

Кивает.

— Прости, я не хотел, – шепчет он, лаская дыханием, втягивая ее запах. Большим пальцем гладит ее щеку. Она на секунду прикрывает глаза, затаив дыхание, а потом неожиданно улыбается.