Помоги проекту - поделись книгой:
Макс тем временем удобно расположился на диванчике, не дожидаясь моего приглашения, и насмешливо ответил, что он мой близкий друг.
Близкий друг, надо же.
— А собственно, какое вам дело до моей личной жизни, Каролина Эдуардовна? — вмешалась я в диалог, пройдя к столу.
— Мне? Да мне абсолютно неинтересна ваша личная жизнь, — усмехнулась она. — А вот вашему близкому другу, — подчеркнула она, извлекая из конверта фотографии, которые успела собрать со стола, — думаю, будет интересно узнать о ваших тайных свиданиях. Как полагаете, гражданка Лист?
И она протянула снимки Максу. Мне стало не по себе — руки похолодели и спина взмокла.
— Так-так-так… — пробормотал он, рассматривая фотографии. На одной он задержался, а потом глянул на меня, обворожительно улыбнувшись. В голове зашумело, словно в неё засунули все океаны целиком. Да что же это со мной?
— Снимки отличные, не смотря на то, что сделаны камерами наблюдения. Однако эта женщина невероятно похожа на Киру. Надо же… А я никогда не верил в двойников. Интересно…
— Что значит похожа? — удивилась Каролина. — Вообще-то на снимках запечатлена как раз мисс Лист.
— Нет, — Макс вернул фотографии Лине. — Кира не могла находиться в это время с этим мужчиной.
— Да? И почему же?
— Да потому что человек не может пребывать в двух местах одновременно. Даже теоретически, — он глянул на меня и добавил: — Конечно, если она человек…
Ясное дело — не человек, раз ты сидишь тут живой и здоровый да ещё так убедительно врёшь — мысленно съязвила я.
— Будьте любезны, — голос Лины стал напряжённым, — поясните ваши слова, если вас не затруднит.
— Охотно, только не пойму, зачем вам это?
— Мужчина на фотографиях — мой брат. Он пропал полгода назад…
— И Каролина Эдуардовна, — перебила я, — решила, что я имею отношение к его исчезновению.
— О, — неожиданно вдохновился Макс. Я поняла, что сейчас он примется воодушевленно врать, потому как ничего другого ему не оставалось. Но поверит ли Каролина его словам? Что-то подсказывало мне — поверит.
— Смею вас заверить, что вы глубоко заблуждаетесь насчёт Киры. Дело в том, что этот день, как и накануне, Кира провела со мной в компании моего друга. Мы встретились совершенно случайно. Так что в день, указанный на снимках, — он вернул фотографии обратно, — Кира находилась за тысячи миль от Австрии.
— А с чего вы решили, что на снимках запечатлена именно Австрия? — удивилась Каролина.
— Я очень хорошо знаю этот отель. Амадей. А он находится в Вене.
— Вы так легко можете определить название и местоположение отеля всего лишь по паре фотографий?
— Только, если отель принадлежит мне, — спокойно отвечал Макс. — И этот отель как раз такой.
Я нервно сглотнула. Ври-ври, Макс, да не завирайся, так и хотелось сказать. Ведь его слова проверить проще простого. Выяснит Каролина, что он соврал и что тогда? Снова будем бегать от органов правопорядка?
— Если хотите, вы можете это проверить. Друга зовут Глеб Нечаев. На данный момент он проживает в Шотландии. Я с удовольствием оставлю вам его координаты.
— Нечаев? — переспросила Лина. — Глеб?
— Друг детства, — кивнул Макс. — А что?
— Ничего, просто…
— У её брата друга тоже зовут Глеб Нечаев, — снова перебила я. — Но таких Глебов Нечаевых в этой стране только больше тысячи, я уверена.
— Да только мне слабо верится в подобные совпадения, — парировала Лина.
— И правильно, — согласился Макс, поднявшись. — В жизни совпадений вообще не бывает. Впрочем, если вы сомневаетесь, можете связаться со мной в любое удобное для вас время. Буду рад помочь.
— Я так и сделаю, мистер Йенсен. А теперь извините, мне пора. Дела… Кира, — обратилась она ко мне уже от самых дверей. — Позвони, как решишь мне помочь. Я буду ждать.
И она ушла, оставив меня наедине с Максом.
Он стоял напротив меня посреди кабинета.
— Ты вернулся… — прошептала я. — Я ждала тебя…
Он нежно коснулся моей щеки. Я вздрогнула, отступая на шаг.
— Ждала, но снова убегаешь… — тихий хрипловатый голос казался чужим.
Макс изменился до неузнаваемости и говорил странные вещи. Разве я уже убегала от него?
— Я не убегаю, а не понимаю…
— Чего?
— Почему ты так изменился? Что произошло? Где ты был?
— Где я был? — едва сдерживая смех, повторил он. — И это ты у меня спрашиваешь? Ты? Не ожидал, что ты опять будешь мне врать…
— О чём ты? — искренне удивилась я.
— Сколько можно играть со мной, Кира? — он не подходил, скрестив на груди исцарапанные руки. — Я живой человек, а ты раз за разом убиваешь меня. Подпускаешь к себе, а потом стираешь память. Зачем? Неужели я не заслуживаю воспоминаний? Я ведь просто хотел быть с тобой. Принимал тебя настоящей, без игры и масок. А ты сбежала. Сменила имя, жизнь… Что ты сделала со мной на этот раз?
— Я… я не знаю… — выдавила из себя.
Я ведь действительно не знала, почему он выжил и не сошел с ума. Не понимала, откуда взялась его уверенность, что я стерла его память, причем уже не в первый раз. Разве нас что-то связывало? Почему он называл меня Миррой? Как мог видеть мои шрамы, мое истинное лицо? Как он преодолел магический барьер? Никому не под силу подобное…
Кто он?
Я всмотрелась в его бледное лицо. Щеки запали, резко выделяя высокие скулы. Нос сломан. Левая щека рассечена длинным косым шрамом через почти белый глаз. Словно покрытые инеем белоснежные брови и ресницы. Больное уставшее лицо. Я стерла с него всю жизненную красоту. Ничего не осталось от прежнего Макса…
Дикий, нечеловеческий смех заставил меня вздрогнуть. Макс хохотал, словно одержимый, а потом вдруг резко схватил меня и прижал к себе. Мир словно перестал существовать. Осталось только гулкое биение собственного сердца и дурманящий низкий голос.
— Ты потрясающая актриса, — шептал он в самое ухо. — Не знал, что можно заставить себя забыть безудержную страсть к мужчине, с кем бок о бок проводишь дни и ночи. Ты убедила меня в обратном.
И он так же внезапно отпустил меня. Только тогда я смогла спокойно дышать.
— Я не играла, — с трудом произнесла я. — Никогда…
— Ты всегда играешь, Мирра. И когда-нибудь ты горько пожалеешь об этом, но будет поздно…
Почему я не помню ничего о том, что он говорил?
Я пыталась найти ответ в его глазах, но в них плясали странные огоньки то ли гнева, то ли…
Додумать я не успела — на столе запищал селектор. Я отвлеклась, а когда повернулась — Макса в кабинете уже не было…
Кира.
Весна полгода спустя.
Солнце в последний раз мелькнуло за крышами домов, исчезая за горизонтом.
Я стояла у окна, наблюдая за суетящимися людьми и проносящимися мимо машинами. Слёзы скатывались по щекам, а перед глазами стояло лицо Максима.
Выудив из новой пачки сигарету, забралась на подоконник и закурила. Машинально покрутив в пальцах бело-синюю пачку, швырнула её на стол. Та приземлилась на толстую кипу бумаг, не издав и звука. Я криво усмехнулась, отворачиваясь к окну. Звенящая пустота резала слух, закрадывалась в самое сердце, выжигая ту толику чувств, что ещё сохранилась. Слёзы высыхали, а новые больше не появлялись.
Он ушёл и теперь навсегда. Я знала, что погубила хорошего человека. И делала это не впервые, поэтому не разменивалась на глупые сожаления об очередной загубленной душе. Максим выжил; он справится. Плохо, что Каролина не узнала брата — для Максима это стало ударом ниже пояса. Хоть он и не подал виду, но я чувствовала, как ему больно. Я видела отчаяние в его глазах, когда он стоял на улице.
Я знала миллионы подобных взглядов, в которых не было надежды и жизненного блеска.
Только почему сейчас так гадко, что хочется разреветься? Неужели все ведьмы обречены на такое жалкое существование? Как вообще жить без чувств? И не только физических, когда не ощущаешь холод и тепло, боль от ран и ударов. Но и душевных, когда просто не можешь любить и жалеть, прощать и ненавидеть.
Только до отупения боишься, что так и не перестанешь жить по инерции. Вот так и со мной — одна лишь пустота внутри.
И только Максиму удалось всё изменить. Он смог воскресить давно умершие чувства. Как? Почему именно он?
Прижавшись лбом к стеклу, я выдохнула клуб сизого дымка. Надоело всё…Устала…
И вдруг… Что это? Видение?
На ступеньках у главного входа стояла худенькая фигурка в длинном тёмном платье с воротником под самое горло. Чёрные волосы девушки волнами струились на ветру, и мне даже почудилось, что я услышала их тихий шелест. Рука задрожала, сигарета выпала из пальцев, когда незнакомка резко вскинула голову, и я увидела её безжизненные глаза. В этот момент, казалось, зазвенели все стёкла в кабинете, а пол будто изогнулся в судороге, заставляя меня схватиться за подоконник. В ушах глухо гудело, отдаваясь тупой болью в затылке. Я вглядывалась в сумрак за окном, в лицо девушки, чей холодный взгляд я узнала бы даже в преисподней. Тот самый пронзительный взгляд чёрной волчицы, с которой я столкнулась в Волчьей лощине.
Вскочив с подоконника, я кинулась к дверям, но остановилась, едва схватившись за ручку.
Не нужно никуда бежать — всё равно внизу никого нет.
Медленно вернулась к окну. На улице всё так же умирал вечер; суетились люди, в тумане сумерек казавшиеся сплошными бесформенными пятнами, а черноволосая колдунья исчезла, словно и не было её.
Что это было? Призрак? Фантом? Игра воображения? Отголоски прошлого? Что?
Теперь я поняла. Тогда в лесу волчица, умирая, пыталась напомнить мне, кем для меня был Макс…
В одночасье рассудок затуманился, и я больше не контролировала себя. Окинув невидящим взглядом больничный двор, дёрнула за ручку. Створка не открывалась. Дёрнула сильнее — без толку. Горло сдавило тисками, не давая дышать. Гробовая тишина кабинета давила расплывчатыми тенями, выползающими из всех углов. Гнетущая тишина, звенящая в ушах, лишала рассудка. Убивала. Мне нужен был воздух. И я с силой ударила по стеклу. Удар, ещё один… Я била по нему как сумасшедшая, но стекло не поддавалось. Я и сама не могла себе объяснить, зачем мне понадобилось разбить это проклятое стекло руками, ведь достаточно всего одного слова… Слова? Простая идея вспышкой озарила моё сознание. Положив ладони на гладкое стекло, одеревеневшими губами прошептала слово Силы. Стекло жалобно взвизгнуло. Из-под пальцев паутиной расползлись по окну трещины, неровными линиями покрывая прозрачную поверхность, пока оно не ухнуло вниз сотней осколков. Холодный ветер ворвался в кабинет, обдувая влажное от слёз лицо, разметал по полу какие-то бумаги. Дышать стало легче…
А напряжение не отпускало, стальными путами сковав сердце. Горячая кровь тоненькими ручейками стекала по изрезанным рукам, тяжёлыми каплями падала на белоснежный подоконник. Люди внизу поднимали головы, указывая на меня, маячившую в разбитом окне. Но мне было плевать. Хотелось громко кричать, до хрипа срывая голос, чтобы слышно стало на краю света. Лишь бы не чувствовать острой, нестерпимой боли. Сжав пальцы в кулаки, резко обернулась, в бешеном порыве сметая всё с рабочего стола. Беснуясь и неистовствуя, я хватала и швыряла всё, что попадалось под руку; переворачивала вверх дном стулья, стол, цветочные горшки. Снова и снова, насколько хватало сил. Только в этом я видела единственный способ хоть как-то заглушить странную, разрывающую на части боль, которая бушевала внутри меня. Боль от неожиданного осознания, кого я потеряла всего пару часов назад.
Как сквозь вату, я услышала чьи-то голоса, звук шагов. Почувствовав слабость, я опустилась на пол и, прижавшись спиной к стене, терпеливо ждала, когда откроется дверь. И вот в кабинет влетела обеспокоенная Таисия Антоновна, мой секретарь с неизменным блокнотом в руках. А следом ввалилось ещё несколько совершенно незнакомых мне человек. Таисия было ринулась ко мне, но я уверенным жестом остановила её, давая понять, что мне нужно побыть одной. Она неуверенно кивнула и, пятясь, вышла из кабинета, попутно вытолкнув и возмущённых посетителей.
Проглотив подступивший к горлу ком, я зарыдала…
Холод. Он был повсюду. Укрывал снежным одеялом. Проникал под кожу. Обжигал. Не давал дышать. Ледяной огонь вспарывал легкие, вспенивал кровь в венах. Мила дрожала. Зубы выбивали чечетку так, что она едва не прокусила себе язык. Босые ступни занемели и посинели. Кое-где багровели язвы. Кровь на шее запеклась, а шрам чесался. И Мила не могла вспомнить, откуда он. Как и все глубокие порезы по ее обнаженному телу.
Снег застилал глаза, инеем оседал на ресницах. Снег не таял, касаясь ее, становился второй кожей, облепляя Милу. Снег дарил тепло. Или Миле так казалось? Она плохо понимала, где находится. Вокруг стеной высились мрачные сосны, лицо царапали колючие еловые ветви. Солнце слепило, но не грело. И оно все время оставалось в зените. Сперва это пугало. Как и холод. Но спустя несколько миль — Мила упорно
считала шаги, мерила ими пройденное расстояние — ее перестало это волновать. Осталось лишь одно желание — выжить.
Чтобы утолить жажду, Мила ела снег, смешанный с грязью и пожелтевшей хвоей. Во рту оставался горький привкус смолы. Силы иссякали, тошнило, в глазах темнело. Но она шла, едва волоча занемевшие ноги по снегу. Изредка проваливалась в сугробы и теряла сознание. Приходила в себя и снова плелась вперед. На север, юг, запад, восток — все равно куда, только бы к людям. Туда, где есть жизнь. Кривые корни цеплялись за лодыжки, и Мила падала, сдирая руки, разбивая лицо. Слезы смешивались с кровью, леденели, разрывали кожу на щеках. Волчья яма встретила острыми кольями и таким долгожданным покоем.
Рот затопила горячая кровь, утоляя жажду. Мила захрипела, закашляла. Легкие обожгло. Она слабо улыбнулась, не сводя глаз с пробившего ее тело багрового кола. Ощутила, как усталость взяла верх, позволяя ей уснуть. Где-то вдали завыли волки. Голоса, наполненные злой болью, приближались. Их было много. Мила могла различить каждый. Следом появились звери. Они окружали ловушку, ставшую ее могилой. Склоняли морды и плакали. Мила видела их бирюзовые слезы в не по-звериному умных глазах.
— Не плачьте, — хотелось сказать, — мне хорошо.
Но вместо слов — хрип.
Потерпи, любимая, — голос в голове, хрусткий, как снег. — Он тебя спасет. Все будет хорошо.
Голос баюкал, а волчий нос не давал уснуть, тыкался в щеку, щекотал горячим дыханием. Снежно-белый матерый зверь смотрел на Милу синими глазами. Называл любимой и звал его. Вожака. Человека с волчьей душой.
Он пришел, когда сумерки расползлись по лесу, туманом цепляясь за разлапистые ветви. Мила уже не видела его, только отблески костра и исчезающее алое солнце. Слышала слова. Мелодичные, как журчание ручья. Завораживающие. Чувствовала обжигающую кровь, льющуюся в горло, по щекам, шее, груди. Живое тепло рядом. Тепло, дарующее сон. Исцеляющий, возвращающий к жизни.
Так странно вспоминать то, что старательно заставляла себя забыть. И у меня ведь вышло, хотя я до конца не верила в силу магии Мудрецов. А она оказалась действенной, раз в Максе я не узнала Марка Йенсена. Мужчину, с которым мне впервые за восемьсот лет захотелось стать нормальной, обычной женщиной, нарожать ему кучу детей и умереть в глубокой старости. Но нет же, ему было мало того, что я любила его безрассудно и отчаянно, никогда не прося чего-либо взамен. Он выяснил (я до сих пор не знала, как он это сделал), кто я на самом деле, и почему-то решил, что сможет принять меня настоящую. Он ещё тогда так искренне радовался, что нашёл родственную душу. Странно…
Впрочем, вполне возможно, у нас бы и вышло жить долго и счастливо. Теперь я уже не уверена, что поступила правильно, бросив его. Тогда и теперь…
Но прошлого не воротить, и в то далёкое утро Миранда Брайс навсегда исчезла из его жизни…
Марк сладко спал, смешно посапывая, как младенец, и улыбался. Я смотрела на него, спящего и такого красивого, и слёзы сами наворачивались на глаза.
Поделиться книгой: