Тайна крови

Подошла к станку и, коснувшись руками теплого дерева, положила ногу. Мужчина мягко дернул ленту пуантов и профессионально перевязал. Действительно, я допустила ошибку, видимо впопыхах.

— Пятачок стерся. Следует заменить обувь.

— У меня нет такой возможности, — произнесла едва слышно, позволяя перевязать пуант на другой ноге. Я и сама видела, что они почти негодные, но на новые денег у меня не было.

— Нашла возможность тренироваться, найдешь возможность добыть новые. Второй акт, с арабеска. Движения знаешь?

— Конечно, — без лишних слов вышла в центр зала и замерла.

Отелепатеть! Я танцую по просьбе самого фета Ронхарского! Можно сказать — это кастинг!

Не знаю, сколько нужно танцевать, но я готова все тридцать минут! Партию знала наизусть, вот только там дуэт… Но ничего, дуэт можно и одной станцевать, обозначив парные элементы. Я встала в стойку. Действительно, на перевязанных пуантах равновесие держалось куда лучше.

Зазвучала музыка, и я вступила. Арабеск, поворот, тур, волна в такт музыке, наклон. Мелко застучали по полу пятачки пуантов. Самый приятный звук на свете! Идеальный поворот головы, тело натянуто, словно струна, каждый пальчик на своем месте. В зеркало я следила за безупречными линиями тела, за мрачным и сосредоточенным взглядом Максимилиана, но, когда при следующем повороте он взял меня за руку и в следующий миг закружил в поддержке, сбилась. Быстро исправилась и следующие десять восьмерок мы танцевали вместе. Скользили друг по другу телами, я взмывала вверх и падала почти до самого пола. Такого невероятного партнера у меня прежде не было. В его руках я была готова на все — на любые движения и поддержки, хотя всегда боялась перехода из верхней стойки в нижнюю, боялась, что руки партнера соскользнут, и я разобью себе лицо. К счастью, все обходилось. Сейчас же не было никакого страха. Сильные руки держали нежно и уверенно, движения оказались легкими, плавными, грациозными, ими хотелось любоваться, что я и делала, наблюдая за нашими отражениями в многочисленных зеркалах. Когда музыка стихла, я, натянутая до предела, застыла в его вытянутых руках, поднятая высоко над полом. Впервые не боялась упасть. Во всех смыслах этого слова.

Через несколько секунд Максимилиан уверенным движением вернул меня на пол и, выровняв сбившееся от танца дыхание, выдал:

— Данные имеются.

Имеются данные? Данные имеются? Имеются, пустынный мертвоед тебя подери, данные? Он что, шутит так? Я танцую без малого двадцать лет! Ни одной технической ошибки не допустила!

— Данные имеются? — повторила, задыхаясь от возмущения. — Все было идеально!

— Верно. В том и проблема.

— Я вас не понимаю.

— В твоем техничном исполнении не хватает чувственности.

Я уперла руки в бока и возмутилась:

— Это балет, а не сальса, здесь не нужна чувственность!

— Первый танец Джорджианы и Луиса.

Я встала в четвертую позицию и вытянула вперед руки, к Луису в лице фета постановщика. Его лицо мгновенно преобразилось. Мужчина вошел в роль и посмотрел на меня так, что захотелось, если не трусы снять, то на ручки ему забраться точно. В его взгляде было столько всего, что даже танцевать не требовалось, я и так все понимала.

Мы станцевали всего три восьмерки. Сильная ладонь, намерено или нет соскользнула с моей талии и коснулась местечка пониже, после поворота он прижал меня слишком близко, так близко, что подними я голову — и наши губы соприкоснутся, и я уже молчу про совсем не невинное касание бедрами, когда по рисунку танца он обнял меня со спины. По моей коже словно электрический разряд пробежал. Дыхание сбилось, сердце само пустилось в бешеную пляску…

— Все, достаточно, — бесцветным голосом отрезал он. Двери в зал распахнулись и на пороге замерли танцоры. А мы тут стоим в центре зала, обнимаемся и смотрим на них. Балетмейстер уверенно и даже высокомерно, я — испуганно.

— Ну? Чего ждем, как мохноухи рысокоти. Проходим, переодеваемся, разогреваемся.

Танцоры живо подобрали отпавшие челюсти — не каждый день их постановщик танцует, да еще и с незнакомкой, и молча прошли внутрь.

— Слушай, Ландрин, — как ни в чем не бывало, мужчина отошел на шаг и произнес негромко. — Без чувственности твой танец — просто набор движений под музыку. Ты должна взмахом руки заставить мое сердце биться чаще, поворотом головы — захотеть тебя, движением ноги заставить бояться. Я должен чувствовать с первого твоего шага и до момента, когда кончик твоей пачки скроется за кулисами. Сейчас я вижу невероятно техничное исполнение, которому позавидует любой робот.

Стиснула зубы, глотая обиду. Я ведь столько работала! Мне выпала почти невозможная удача — пробы, а не увольнение и так все запороть! У меня нет чувственности? Где же мне ее найти?

— Я не вижу прогресса.

Стоп. Что значит не видит?

— Вы знали? — осенило меня. Иногда мне и правда казалось, что кто-то наблюдает, но я никого не видела и списывала на страх вылететь с должности.

— Конечно знал. Но балетом нельзя заниматься чуть-чуть и уж тем более он не терпит внимания два раза в неделю. Им нужно жить.

— Если бы у меня была такая возможность, — мечтательно вздохнула и покосилась на очередную пару танцоров.

— У тебя есть парень?

Поджала губы. Счастье, что никто не слышал, о чем мы разговариваем, хотя все смотрели именно на нас. Еще бы. Незнакомка и постановщик! Интриги, скандалы, расследования!

— Был. Да сплыл.

Максимилиан усмехнулся и тут уж я не выдержала:

— Находите это смешным? Разбитое сердце — это смешно? — уперла руки в бока.

— Нахожу это закономерным. Тебя не хочется трахнуть.

Вот уже второй мужчина мне об этом говорит! Да еще и так прямолинейно. Впрочем, третий, если считать Таххира. Но тот не сказал, тот наглядно продемонстрировал. Однако с какой стати я должна заботиться о чьей-то эрекции?

— Ну знаете! Весьма этому рада! Я не шлюха, чтобы всем меня хотелось. И не анник!

— Чему же здесь радоваться? Женщина создана, чтобы возбуждать мужчину. Пробуждать в нем эмоции!

— Да что вы говорите?

— Жалость, конечно, тоже эмоция… — многозначительно протянул он, подходя ближе, совсем вплотную. Я отступила на шаг и уперлась спиной в деревянную балку станка. Он коснулся моей щеки тыльной стороной ладони. Замерла, словно загнанный в ловушку мохноух перед прыжком хищной рысокоти. Когда мужчина, невзначай или нарочито, коснулся меня бедрами, залилась краской по самую макушку. Кажется, даже волосы порыжели от смущения и негодования.

— Если я вас коленкой в пах ударю, это будет достаточно чувственно? — прорычала, когда уже стало невмоготу.

— Ударь, — согласился он, широко улыбаясь. Вот какой интерес, если разрешают?

— Не стану я вас бить, вы же не будете меня насиловать! Тем более в присутствии труппы!

— Интересный ты экземпляр! — после недолгого молчания резюмировал мужчина и отступил на шаг назад. — Напоминаешь мне пружину, сжатую до предела. Сжатие, — он сложил пальцы в кулак и стиснул до побелевших костяшек, — это всегда приложение энергии. Тоже своего рода чувственность. Только сейчас она у тебя направлена внутрь. На поддержание каких-то глупых барьеров и принципов. Отпусти эту энергию и тогда, возможно, что-то получится.

Он резко разжал пальцы, я даже моргнула от неожиданности. Перевела взгляд на постановщика и возразила:

— Но балет требует дисциплинированности и жестких рамок…

— Этого требует не балет, а техника! — перебил он. — С техникой у тебя все в порядке. Ты хороший исполнитель. Но, чтобы стать танцором, одной техники мало. Зал свободен для тренировок с шести утра до семи и с одиннадцати вечера до полуночи. Можешь приходить и тренироваться с остальными. Через неделю жду с тем же номером здесь.

4

— Вы… — я открыла рот. Слова благодарности попросту застряли — такими большими были.

— Я! — согласился он. — В центр зала.

Я оглянулась, но рядом с нами никого не было.

— Вы это мне?

— Проблемы со слухом, Аллевойская? В центр зала.

Я вышла, к немалому удивлению присутствующих.

— Первый танец Джорджианы и Луиса. Роки.

Ко мне подошел высокий худощавый блондин в обтягивающем купальнике и лосинах, тонкий, словно тростник и высокий, словно небоскреб. Заиграла музыка, мы повторили танец, который до этого танцевали с Максимилианом. В этот раз прежней уверенности не было, все же партнер не такой опытный, хотя и видно, что профессионал. Я старалась думать о той самой чувственности, которой в моем исполнении нет, но вместо нее мое лицо перекосила какая-то жуткая гримаса, а движения, кажется, стали еще более скованными.

Когда мои ноги снова коснулись пола, балетмейстер окинул взглядом танцоров, напряженно наблюдавших за исполнением. Они, равно как и я, не понимали, что происходит.

— Видите, что бывает, когда танцуешь только телом?

Одна из девушек — солистка в постановке, я знала ее по репетициям, за которыми тайком иногда подсматривала — смахнула с лица напряжение и нервно улыбнулась. Все же, я исполняла сейчас ее партию… Девушка расправила плечики, выпрямила голову, на которой блестели идеально зализанные и собранные в култышку черные волосы и картинно усмехнулась.

— На твоем месте, Сандра, я бы не улыбался так довольно. В центр зала. Ронд де жамп партер, соте и фуэте. Начали. И раз, два, три…

Я грустно вздохнула и под неодобрительные взгляды пошла в сторону лавочки, где лежали мои вещи.

— Вы только посмотрите на нее, — усмехнулась Сандра, когда я проходила мимо. — Возомнила себя золушкой, пустышка?

— Стоп.

Музыка стихла, танцоры остановились и уставились на фета Ронхарского. Из-за меня? Так я быстренько, тенью скользну…

— Аллевойская, я что-то непонятно объясняю?

Разогнулась. Похлопала глазами. Он что, галюн-травы объелся? Или я ее объелась и сейчас у меня острый такой приступ галлюцинации?

— Ронд де жамп партер, соте, фуэте. Что-то не ясно? — повторил он.

Дважды просить не пришлось. Яснее ясного!

Моя сумка с грохотом шмякнулась на лавку. Секунда и я уже в последней линеечке, рядом с подтянутой блондинкой вливаюсь в разминку. Неважно, что через час мне нужно быть в больнице, плевать! Отправлю ТМС-ку своей подруге, она там заведует младшим медицинским персоналом, прикроет. Не каждый день выдается шанс позаниматься с таким великим постановщиком, как фет Ронхарский!

Пот тек с меня в три ручья, пальцы болезненно ныли и кровоточили. Не нужно развязывать пуанты, чтобы это понять. Каждое движение, исполняемое легко и с улыбкой, давалось кровью. Я парила над полом, кружилась и танцевала наравне с остальными. Если и уступала в чем-то, то только Сандре, да и незначительно. Ногу она вскидывала легче и выше, движения ее были воздушней, исполнение — чувственней. Именно глядя на нее, поняла, что имел в виду Максимилиан. Но как мне обрести эту внутреннюю свободу? Заставить расцвести внутреннюю искру бутонами фейерверков?

Под конец тренировки ноги подрагивали. Давно я не загружала себя по полной.

Вслед за остальными я направилась за одеждой, но фет Ронхарский подозвал к себе. Стоило полагать, меня не примут с распростертыми объятиями, но чтобы все настолько плохо! Сандра исподтишка поставила мне подножку. Споткнувшись, я бы растеклась по полу слизняком, но рядом оказался Роки, который вовремя подхватил.

— Вот что бывает, когда берут кого попало! Ты же на ногах едва стоишь! Немудрено на фуэте ногу подвернешь, а потом мы виноваты!

Важно задрав голову, она взяла с лавки свой рюкзак и, пихнув меня плечом, отправилась к душевым. В гордом одиночестве. Не удивительно, что с таким характером никто не захотел составить ей компанию.

— Не обращай внимания. Конкуренцию почувствовала, вот и бесится. Ее можно понять, — хмыкнул Роки.

Интересно, где только успел загореть? Его кожа почти бронзовая — крайне редкий цвет для наших мест. Либо живет на последних этажах и имеет доступ к солнцу в любое время, либо тратит огромные деньги на искусственное!

Я привыкла к взглядам свысока и подлостям, потому выходка прима-балерины вызвала лишь скептическую ухмылку. Ну и чувство собственной важности в левой пятке зачесалось. Не станут третировать того, кого не боятся. А меня — пустышку-самоучку, получившую неплохую школу в детстве она испугалась.

— Если станет приглашать на ужин, — Роки понизил голос и кивнул в сторону постановщика, чей взгляд буквально ввинчивался мне между лопаток, спиной чувствовала! — соглашайся. Это кастинг.

— Кастинг?

Парень приподнял бровь.

— Все примы проходят через это. Сандра тоже прошла, но они с Максом что-то не поделили. Вроде как у нее парень появился и… В общем, сама понимаешь. Такой шанс не каждый день выпадает!

— Спасибо. Наверное, — добавила неуверенно и к постановщику уже подходила без былого энтузиазма.

— Вливаешься в коллектив? — небрежно бросил фет Ронхарский.

— А следует?

— Есть в тебе что-то, — скользнув по мне взглядом, заключил он. — Завтра в семь.

— Завтра в семь?

— Ужин. В Рэдкайле. Не опаздывай, иначе буду считать это отказом.

Подхватил с лавки олимпийку и вышел из зала. А я осталась стоять в толпе незнакомых людей, которым не нравилась, с кучей невероятных эмоций и повисшим вопросом: ужин в Рэдкайле? Он вообще серьезно? Меня же туда не пустят! А, если и пустят пустышку, то у меня платья подходящего нет! Стоп. Я что, правда пойду на ужин с незнакомым мужчиной? А что, если он меня… Ладно, я не маленькая девочка. Не уложит же он меня поперек стола, чтобы взять силой. В его распоряжении вся труппа крупнейшего театра оперы и балета девятого дистрикта, лучше танцоры, красивейшие женщины, одна Сандра чего стоит, а тут какая-то я. Да еще и без искры! Хотя слова Роки заставили засомневаться… Ладно, главное прийти, а там будем смотреть по обстоятельствам. Не каждый день пустышке выпадает шанс подняться с земли хотя бы на средний уровень.

Именно туда я и смотрела, когда, зябко передергивая плечиками, шла до подземки. Средний уровень! Под ногами чавкал вчерашний дождь, а там, наверху, любая погода в радость. Прежде мы с родителями жили на среднем уровне, летали на воларах, наслаждались относительно свежим воздухом, никакой грязи, никаких забот. Разве что птицы грозными камнями в период брачных игр бомбардировали стекла, но когда мы поставили птиценепробиваемые и этой проблемы не стало. Там наверху правда проще и шанс, который мне выпал, следует использовать. Там можно увидеть кроны гигантских деревьев и их зелень, а не только корни, как внизу и мелкие кустарники. Конечно, на домашних огородах выращиваются карликовые деревца по метру-полтора, но разве они сравнятся с настоящими двухсотметровыми великанами? Одно из таких как раз растет рядом с больницей, напротив Аклуа Плейз, где меня ждет не дождется фет Хартман. Ох, простите, фетрой!

Трен за двадцать минут домчал до первого района — центра девятого дистрикта, и я выползла наружу в безликой толпе пустышек, таких же как я, похожих друг на друга. Между нами одна разница: я не плачу налог в виде обязательной сдачи ста единиц телепатической энергии, потому что во мне искра есть. Теоретически. Любой прибор это покажет. Вот только невозможность ее раскрыть приравнивается к ее отсутствию…

Я замерла возле лечебной высотки. Вверх уходят пятьдесят этажей, готовых принять больных с самыми разными проблемами и патологиями, от обычных физических до всевозможных магических. Наверное мне невероятно повезло, поскольку удалось устроиться на пятидесятый этаж — к богатым больным. Конечно, говно у них не розами пахнет и оно точно такое же, как у бедных, но платят за его уборку в разы больше. За такие деньги я и горшок вынесу, и уши развешу, ведь очень часто у нас лежат богатые старики, ставшие ненужными своим детям и им банально не с кем поговорить…

Через дорогу от больницы, светлой, словно хрустальной, стояла вбитая в землю Аклуа Плейз. Контраст неописуемый. Там, за черным тонированным стеклом кипела жизнь самых богатых, обеспеченных и высокородных жителей девятого дистрикта. Там решались судьбы, заключались важнейшие договора, там находился залог благополучного существования всех жителей и залог нашей безопасности — семейство Хартманов. Я поежилась, глядя на хищный взгляд припаркованных возле здания воларов. Конечно, большая часть из них стоит на подземной парковке, некоторые — на крыше, но часть, словно красуясь, выставлена напоказ перед парадными дверьми. Из тонированных штуковин лениво выползали мужчины в безумно дорогих костюмах и женщины, одетые с иголочки. Молодые, богатые, все лоснятся и сияют.

Сейчас мне чудилось, словно из этого хищного, пропахшего властью, опасностью и какой-то первобытной мощью здания на меня смотрит он — Харви, чтоб ему… Венероликий! Мужчина, полагающий, будто достаточно обронить небрежное приглашение, и я прибегу, сломя голову. Взгляд стал физически ощутимым, и я поспешила юркнуть в стеклянный лифт, чтобы взлететь на пятидесятый этаж. Конечно никто на меня на самом деле не смотрел. Уверена, Хартман не опускается ниже сотого этажа, если вообще знает о существовании того, что ниже линии воображаемого фарватера. Но впечатление на меня, как оказалось, он произвел неизгладимое.

Звякнул лифт, напоминая, чтобы я покинула его уютные закрома и двинулась выполнять непосредственные обязанности. И без того на полтора часа опоздала. Если меня не уволят — будет чудо! Впрочем, если уволят, я долго убиваться не стану. Не каждый день получается станцевать у фета Ронхарского. Да что там, не каждый день можно станцевать с ним!

— Опоздала! — повинилась, скидывая с себя кофточку и прямо так, комком бросая в шкафчик.

Лоби, скрестив руки на груди, откинулась на спинку кожаного кресла. Здесь, в комнате младшего медицинского персонала кудрявая блондинка была королевой, поскольку в большей степени именно от нее зависело, кто останется работать, а кто вылетит. У нее слабая лечебная искорка, но хорошее образование, потому Лоби выбила себе непыльную денежную работенку ближе к специальности. Или просто я удачу привлекла, потому что, при нашем знакомстве искры у нее вроде как не было — разглядеть не могли. Мы вместе мыли посуду в одной маленькой забегаловке. Через неделю Лоби огорошила меня новостью, что у нее открылась лечебная искра, и она поступает на факультет медицинского менеджмента. Так я потеряла связь со многими друзьями… У всех открывались искры, находились таланты и устраивалась жизнь. У всех, кроме меня.

С другой стороны, Лоби считала меня своим хвостиком манула — символом удачи, потому помогла получить денежную работу и вовремя закрывала глаза на подобные выходки.

— Надеюсь, причина стоящая?

— Более чем! — я быстро застегивала пуговички на серебристом халате с антимикробным покрытием и обернулась в поисках таких же перчаток. — Я танцевала!