Тайна крови

Зажмурилась и горячо-горячо попросила: «Господи, если ты есть где-то там, меж звезд и планет, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, помоги! Пусть это Ползучее Великородие меня отпустит! Пусть я вернусь к Тану и Альби! Обещаю хорошо себя вести и верить в тебя, даже когда никто не верит!»

Вот кто говорил, что Бога нет? Гад ослабил хватку и позвал:

— Эй. Имя у тебя есть?

— Эй будешь своего енота звать! А я — фета Ландрин Флер Аллевойская!

Согласна. Имя мне досталось пафосное, да еще и двойное — отец из пятого дистрикта и там традиция детям двойные имена давать. Одно от матери, другое от отца. Вот только все, что с ним связано, меня жутко бесит. Но Ползучее бесит больше, потому захотелось припечатать его капелькой пафоса. Хотя, лежа под сотней килограмм мускулов особо не повыпендриваешься.

2

— Ты подданная пятого дистрикта?

— Если бы! Харви, чтоб ему аркх…

— Это я уже понял. На что ты готова, чтобы вернуться домой, фета Ландрин Флер Аллевойская?

— Ты это на что намекаешь? — гневно сверкнула глазами и хотела взбрыкнуть, но великородие перехватило меня за секунду до маневра и, опасно сверкнув глазами, нависло прямо надо мной, касаясь кончиками медных волос, обдавая запахом миндаля и крепкого кофе.

— Я спрашиваю — на что ты готова?

Плюнуть в рожу, пустынный ты мертвоед, вот на что! Только плюнуть-то я плюну и в результате окажусь либо внизу на камнях в крайне неудобной позе с мозгом отдельно от головы либо, в лучшем случае, мои органы разъедутся по разным дистриктам, спасать чьи-то жизни. Недешево стоит донорство. За одного человека миллионов пять анников можно выручить! Хотела я как-то почку продать, когда с деньгами было совсем туго, но, к счастью, обошлось…

Стиснула зубы, понимая, что ребята без меня не выживут, а этот гад просто-напросто потешается.

— Что вам надо от меня?

— Вам? — жестко усмехнулся он. — Теперь в тебе проснулись манеры, девочка?

Девочка? Да я такая же девочка, как аркх мальчик! Да и сам мужик далеко не старик, хотя во взгляде промелькнуло нечто сильное, древнее и могущественное, от чего по спине холодок прошелся. Едва заметная щетинка приятно царапнула щеку, когда он склонялся к моему уху, чтоб зловеще так прошептать про манеры.

— Они очень плохо высыпаются, знаете ли. Но персонально вам могу отсыпать. Сколько?

Его ладонь сомкнулась на моей шее. Совсем не больно, но показательно. Шутить и язвить вмиг перехотелось. В глазах Ползучего Великородия разливалось олово.

Ой.

Нет! Нет, нет, нет! Ничего себе пиончики на соседском балкончике!

Хартман собственной персоной! Только какой из?

Неужели Харви, чтоб его перекосило, Венероликий? Божечки, я же в тебя поверила! Правда-правда!

Вляпаться по самые помидоры? Спроси меня как!

— Это был очень и очень плохой день…

— Только не для меня, — хищно улыбнулся правящий, легким рывком поднимаясь и поднимая следом меня. Всю такую помятую в грязном и рваном платье. Рядом с одним из правителей девятого дистрикта, которого вот в это такое красивое лицо назвала… Да как только не назвала!

— Может, я лучше сама? Вниз?

— Вниз тебе не грозит, девочка. Теперь — только наверх.

Понимаю, глупо, но я перевела взгляд наверх.

И вовсе это оказалось не глупо, поскольку над нами бесшумно завис волар последней модели. То есть полностью из небьющегося (вот совсем небьющегося) стекла с каркасом из гарцана.

— В смысле, наверх?

— Жду тебя завтра. В час дня. Надень что-нибудь приличное и не опаздывай.

— Э-э… С какой стати?

— Завтра и узнаешь.

Он обхватил мой подбородок пальцами и чуть приподнял, чтобы лучше разглядеть мое лицо в сиреневом свете Венеры. Недолго думая, мотнула головой и цапнула его за руку. Пока Ползучий не опомнился, со всех ног бросилась к единственной тропинке, ведущей вниз.

Меня настигли стремительно. Так стремительно, что даже пискнуть «мама» не успела.

— Не испытывай мое терпение и садись в волар!

— Сам садись в свой волар, я с тобой никуда не полечу!

Чтобы не брыкалась, Ползучее скрутило мне руки и, удерживая их за спиной, грозно прорычало:

— Приказ великородного. Садишься в волар и летишь домой. Завтра в час дня жду тебя в Аклуа Плейз.

Его глаза вновь стали пепельно-сизыми, а я поняла, что хуже, чем есть, день закончиться попросту не мог. Точнее, хуже будет, если волар по дороге сломается, и мы разобьемся. Вот только с трудом верилось, чтоб повелительская летательная машина была способна на такую подлость.

— Недаром тебя народ ненавидит! Пустынный мертвоед!

Аркх с ним! Пусть наказывает, пусть с утеса сбросит, пусть что хочет делает, мне уже все равно! Игнорируя странный взгляд — гнев вперемешку с удивлением — развернулась на каблуках и… чуть не свалилась, потому что один из них с жалобным кряком сломался.

Спокойно, Ланни. Дыши. Один. Два. Три… А, к аркху плешивому!

Не удержалась и зарычала, крепко-крепко сжав кулаки. Затем сняла туфлю-предатель, нормальную туфлю, со всей силы швырнула их с утеса и, не поворачиваясь, прорычала Великородию:

— С тебя бутылка вина за десять тысяч анников, туфли и компенсация за разбитый телепатовизор!

С этими словами забралась в волар и плюхнулась грязным платьем на диванчик из свежевыделанной кожи. Желудок вместе с легкими остался на утесе, когда мы поднялись в воздух. Только когда следившее за нами взглядом Великородие по размеру не превосходило крошкоеда (которого так и хотелось раздавить), желудок и легкие нас догнали.

— Вашу ладонь, фета.

Привычно приложила ладонь к планшету и незнакомый тощий мужик, чем-то напоминавший богомола, только не зеленого, а светло-коричневого, получил обо мне полные данные. При рождении все жители дистрикта попадают в единую базу, где собирается абсолютно вся информация о человеке. Сейчас самец богомола может посмотреть и на мой последний визит к гинекологу, и на школьный аттестат, и даже на фотографии с выпускного в университете. Особенно последнее меня пугает!

— Куда летим?

— Домой.

Уточнять смысла нет. В бортовом компьютере помощника Великогада уже высветилась точка назначения: тринадцатый квартал, четвертый квадрат, седьмой этаж, дом номер три.

— Пристегнитесь. Мы перейдем на сверхзвуковую скорость.

— Ага, как бы не та-а-а…

«Так» растянулось, кажется, в вечность, поскольку меня вжало в сиденье с такой силой, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже моргнуть не получалось, а щеки расползлись в стороны. Только спустя несколько секунд, когда худые пальцы пилота пробежались по сияющим квадратикам на сенсорной панели, вернулась способность к жизнедеятельности.

— Должен предупредить, чтобы вы не распространялись о произошедшем.

— Вот ведь незадача! А я только хотела позвонить Аландри Деморти и всем разболтать, что плюнула в лицо Харви Венероликому, назвав его Ползучим Великородием. Это же Харви был? Или все же Кайл? Или…

— Достаточно, фета, — холодно прервал мужчина. — У вас, кажется, брат и сестра.

Я заткнулась. Непрозрачный намек живо достиг цели. Отвернулась и принялась разглядывать пейзаж, если картину за окном можно так назвать. Скорее что-то из авангардизма. Мне не часто вообще-то доводилось летать на воларах. Только в детстве, когда мама еще была жива, а отец нас не бросил. Мы все вместе летали в парк аттракционов и за покупками в главный гипермаркет, что в башне Аклуа Плейз, там, куда Харви, чтоб ему песка в трусы, приказал мне завтра прийти. Ведь именно в Аклуа Плейз заседают Хартманы.

Сейчас неоновые огни за окном смазались в бело-красно-зеленые полоски, мельтешащие словно вспышки фейерверков. Будто разноцветные блестки засыпали в миксер и нажали на максимальную скорость перемешивания. Огни играют, водят хороводы, обтекают волар ласковыми волнами и уносятся прочь.

Представить невозможно, что повелители каждый день летают на воларах по собственной выделенной линии и наслаждаются такими видами! Это несправедливо!

У-у, Ползучее Великородие! Ненавижу!

— Я поняла, — сказала севшим голосом после долгого молчания. — Не распространяться. Не переживайте. Пустышке все равно никто не поверит.

— Сейчас не те времена, фета. К тому же, журналисты могли вас заметить, когда вы пытались убежать от фетроя.

— Журналисты?

— Они найдут его даже за куполом. Никаких интервью, никаких комментариев. Мне бы не хотелось лишний раз напоминать, что стоит на кону.

Не хотелось бы, а все равно напоминает. Брат и сестра все еще несовершеннолетние и меня могли лишить права на опеку. Сволочи! Мерзкие пустынные мертвоеды, вот они кто!

Светло серые, почти ледяного цвета глаза водителя внимательно следили за пространством, хотя на такой высоте, особенно с автопилотом, можно было закинуть ноги на приборную панель и наслаждаться полетом. Точнее, чем-то смазанным там, за окном. А ведь скорости совсем не чувствуется. Мы будто замерли на месте!

И что-то подсказывало, пилот вовсе не пилот…

— Не переживайте. Крест на могилке и то больше расскажет!

Мужик глянул на меня как на ненормальную. Но, как дипломированный историк, я знала, что несколько тысячелетий назад людей не кремировали. Их закапывали в землю, ставили крест, с именем и датами жизни, огораживали это место заборчиком. Это чтобы было куда прийти, поговорить, поплакать и перекусить в особые дни. Что-то подобное для особо богатых практиковалось и триста лет назад, на окраине дистрикта. Потом случилось массовое «восстание». Просто в один из дней родственники обнаружили вскрытые могилы, и началась такая паника, что Хартманы, правившие в то время, издали декрет о кремации. С тех пор скончался — получи от дистрикта индивидуальную жилую площадь размером двадцать на двадцать сантиметров из пластика или, если ты побогаче, металла либо даже дерева. Хочешь — развей прах над обрывом памяти, хочешь — храни дома, дело твое. У меня так и не поднялась рука развеять все, что осталось в память от мамы…

А ларчик с могилами, к слову, просто открывался. В щите образовалась брешь, и из пустыни в город ломанулись пустынные мертвоеды. Животных быстро ликвидировали, но декрет все же остался в силе.

— Спускаемся, — отчеканил мужчина и волар стремительно сиганул вниз.

Забыла пристегнуться и со всей силы впечаталась в стеклянный потолок. Шишку точно заработала.

Выходила из чудо-техники недовольно потирая голову. Хорошо, что сейчас глубокая ночь, и соседи спят, иначе от вопросов о навороченном воларе потом не отвертеться. Особенно соседка фета Шурья досужая. Уж каждый раз, стоит выйти из дому, внимательно оценит: в чем, с чем, зачем и когда. А потом не упустит случая, чтобы ввернуть что-нибудь этакое, от чего волосы на спине зашевелятся. Как-то пожаловалась мне на Альби, даже угрожала, что с опекой свяжется. Якобы сестра моя по девочкам специализируется, потому что слишком уж жарко с подругой прощалась. Конечно, я не одобряю современную моду целовать друг друга на прощанье, даже в щеку, но и диктовать молодежи условия бесполезно. Они все равно поступят так, как считают нужным. Альби четырнадцать и она разберется со своей личной жизнью, но воспитательную беседу и профилактический шмон в ее комнате я тогда все же навела и внутренне успокоилась. Она давно, глубоко и, кажется, безнадежно еще с третьего класса влюблена в Итана Хогарда. Все, как полагается: блондин, спортсмен, звезда школы из семьи великородных. Не особо богатых, но тем не менее.

Выплыла из воспоминаний, когда мощная воздушная волна сбила меня с ног и заставила плюхнуться на колени в пыль. Зашибись. Еще только синяков для полного счастья не хватало!

— Чтоб у тебя телепатическая энергия кончилась, а зарядиться негде было! — плюнула стремительно уносящейся вверх точке. Кроме точки, к слову, наверху много чего было: огромный сиреневый диск Венеры едва ли не на полнеба, выглядывающие отовсюду шпили высоток, неказистые многоэтажки, покрытые наверху шапками карликовых деревьев, солнечных батарей и резервуарами для сбора дождевой воды и росы, медленно плывущие волары тех, кто победнее. Увы, на обособленный домик где-нибудь в тихом районе или домик повыше у нас не было денег. Наверху, конечно, поспокойней, вид красивее, меньше грязи и уровень преступности, но это мечты из прошлой жизни. Когда-то мы жили на среднем уровне… Когда-то.

Закончив сеанс воспоминаний, я смахнула подступившие к глазам слезы, нащупала в кармане карту и вошла в стеклянный лифт, шлепая босиком. Кабина качнулась, завизжали механизмы, и мы медленно поползли вверх. Точно когда-нибудь это устройство сорвется и расколошматит нас к Егоровой бабушке! Когда стеклянная кабина лениво раскрыла наполовину створки, предлагая протиснуться через них, как уж придется, я стремительно вылетела в прихожую. Точно пора поверить в Бога. Не представляю, как та же фета Шурья к себе на пятый этаж завтра поднимется. Ее филей не в пример моему.

Приложила пластик к панели и тихонько зашла домой. Родной запах защекотал ноздри. У каждого дома есть свой уникальный аромат, которого уже достаточно, чтобы почувствовать себя лучше. Пахло сырой травой и землей — Альби снова что-то выращивала и забыла закрыть двери в огород, Тан мастерил какие-то приборы и не закрыл банку с маслом, с кухни веяло теплым ужином. Дом, милый дом! В холодном многомиллионном мегаполисе из стали, стекла и песка порой чувствуешь себя пылинкой, винтиком в непонятном механизме, пустотой. И только оказавшись дома понимаешь, что внутри кожаного мешка, кроме крови, мяса и костей есть душа…

В комнате Альби шептала музыка. Я заглянула тихонько, но сестра уже спала. Выключила проигрыватель, накрыла ее одеялом. Зашла проверить Тана. Снова пришел за полночь! Грязные ботинки валялись около кровати, плюхнулся спать прямо в одежде, даже не вынул наушники из ушей. С ним особо не церемонилась. Выдернула наушники, стянула грязные носки, дернула джинсы, из заднего кармана которых выпал презерватив.

— Отвали, а! — заплетающимся языком прошепелявил брат.

— Что-о? — склонилась, понюхала. — Отелепатеть! Ты что, пьяный?

— Я пьяный? — брат перевернулся на спину и попытался сесть, но у него не получилось. Он повалился обратно на подушки. — Забодай меня бодан, я правда пьяный.

Низкий рваный смех, словно кашель енота, заставил прийти в себя.

— Тан, ты что творишь? — подняла с ковролина презерватив и помахала перед носом брата. — Как это называется?

— В твоем возрасте и не знать? Стыдно должно быть, Ланни.

— Тан!

— Ой, отвали, мамаша. Мне шестнадцать, имею право иметь женщин! Сказала бы спасибо, что предохраняюсь.

— Отелепатеть. Спасибо, Тан, — заметила язвительно, даже не зная, как реагировать на подобное поведение. Брат и прежде сбегал из дома или приходил поздно, но чтобы пьяным? И чтобы из кармана презервативы сыпались? Это что-то новенькое. — Так, встал!

— Чего?

— Встал, живо! — скомандовала ледяным тоном, а сама вышла из комнаты и отправилась в душевую, как раз напротив его комнаты.

Настроила на панели минимальную температуру, запустила внутреннюю систему циркуляции и за шкирку потащила сонно-пьяного брата прямо в приспущенных джинсах и сползшей с плеча майке. Из соседней комнаты выглянула сонная Альби в длинной розовой ночнушке.

Пихнула брата в кабину и закрыла пластиковые двери. Тан терпеть не может холодную воду, мигом проснулся, завопил и стал колотить в дверцу:

— Выпусти меня! Ландрин, аркха тебе в задницу, выпусти!

— Что ты сказал?

— Сцакха!

— Что-что?

Меня колотило от гнева и обиды. Должно быть, произошло нечто из ряда вон выходящее, если брат ведет себя подобным образом и еще позволяет себе оскорбления в мой адрес. Я никогда не смогу заменить им родителей. Да и родителем быть не умею. Матери не стало семь лет назад, когда мне было уже восемнадцать, Тану только девять, а Альби вообще семь. Отца, чтоб дохлогрызки его останками побрезговали, если умер, мы лишились сразу после рождения Альби — четырнадцать лет назад. Стоит ли говорить, что все нуждались в родительском внимании и заботе, но не получали их? У всех сформировались свои комплексы, свои обиды и каждый справляется с трудностями как может. Я никогда не ставила себя в положение матери, старалась быть другом, но иногда приходится вести себя довольно жестко, если дорогой тебе человек гробит свою жизнь.

Альби положила ладошку на мое плечо и негромко произнесла:

— Оставь его, Ланни.

— Ты знаешь, что случилось? — я увеличила температуру воды и Тан начал успокаиваться. Постоял немного, облокотившись руками о стену, затем провел ладонями по коротким светлым волосам и вытер лицо.