Спору нет!

«Бабуля», уловив момент, когда собачье недоразумение со звонким лаем пробегало мимо, наяривая круги вокруг Герды, подхватила на руки свою недоразвитую псину. Заворковала, запричитала, заохала.

– Фиби, девочка!

Цесаркин усмехнулся про себя:

«Фиби Буффе, мать вашу!»

И уже собрался открыть дверь в комнату, позвать Герду, зачарованно разглядывающую новых соседей, когда Нина Тарантуль протянула ладонь к его собаке. Денис не заметил в ее взгляде даже толики страха. Словно они знали друг друга сто лет и сейчас подошли поздороваться.

Денис, поборов в себе искушение дать команду «фас!», застыл как вкопанный, когда его собака серьезной породы вытянула шею, как малолетний щенок, подставляя холодный и мокрый нос во вражескую руку.

– Какая же ты хорошая, – пробормотала Нина, гладя большую темно-коричневую морду. Умные глаза собаки чуть прикрылись, хвост вильнул пару раз. Герда всем своим видом показывала, как ей приятно общение с Арахной.

«И ты, Брут!» – хотелось заорать Цесаркину. Он тяжело вздохнул, желая, чтобы День Предательства закончился побыстрее и, повернувшись к вероломной любимице, велел:

– Пойдем к себе, Герда!

Денис рывком потянул на себя хлипкую дверь. Слишком резко. И тут же ему на голову посыпались какие-то кульки с вещами и коробки со старыми пожелтевшими брошюрами. Научные труды бабушки и деда. Он успел отскочить в сторону и в недоумении уставился на открывшийся натюрморт. Вся комната… Да какая там комната?! Комнатушка! Оказалась заставлена домашним скарбом, более двадцати лет назад вышедшим из строя. Поломанные стулья, шкафы, коробки со старыми книгами и прочим барахлом – все перемежалось друг с другом и казалось погребенным под слоем пыли и грязи. Хотя некоторые вещи, поломанные и грязные, кто-то добрый сложил в огромные кульки, занявшие все свободное пространство и без того маленькой комнатенки.

– Что это? – изумленно вскинулся Денис.

– Ваша собственность, – хмыкнула Нина. – Чулан Коржевской.

И, развернувшись, гордо проследовала к себе. Цесаркин вновь оторопело застыл, наблюдая, как шлейф длинного шелкового халата жемчужного цвета благородными складками стелился по полу. Денис жадно оглядел удаляющуюся женщину. И снова рассердился сам на себя. Даже локтем в раздражении двинул, попав по старой картонной коробке, набитой журналами, и приводя в движение огромный эмалированный таз, вместивший в своем нутре полчища стаканов и рюмок из мутного стекла. Вся эта неустойчивая конструкция заскользила вниз. Цесаркин попробовал остановить лавину, подставив на пути следования коробки свой собственный бок. Даже наклонился чуть-чуть, чтобы плечом придержать таз. Но тот без препятствий проехал по белой рубашке Дениса, оставив около воротника ржавый жирный след, и грохнулся на вымощенный плиткой пол. На кухню тотчас же вернулась Нина. Он заметил испуганный взгляд, быстро сменившийся циничной улыбочкой.

– Браво, – усмехнулась Арахна.

Хорошо хоть Фиби-Буффе на руках помешала ей зааплодировать.

– Спокойной ночи, – холодно бросила "бабуля" и ушла к себе в комнату. Снова щелкнул замок.

Денис, сумрачно глянув на недоумевающую Герду, потрепал ее по шее.

– Испугалась, девочка? – усмехнулся он и добавил с укоризной: – Ты же смелая собака!

– Ну да, – словно сказал ее взгляд. – Но где наш новый дом? Ты же обещал!

– Потерпи, – пробормотал Цесаркин. – Сейчас весь хлам на помойку вынесу, и обоснуемся на ночлег. А завтра я все куплю.

Круглые коричневые глаза Герды печально осмотрели коридор, где только что прошла новая знакомая.

– Может быть, с ней? – красноречиво говорил растерянный собачий взгляд. – Красивая женщина не станет спать в хламовнике. Иди туда...

– Даже не проси, – сердито буркнул хозяин. – Это наш враг. А ты еще ластилась, предательница...

Заскулив, она глянула на него осуждающе и устроилась под обеденным столом, давая понять, что имеет собственное мнение и не согласна с хозяином.

Денис в ужасе оглядел кухню: по полу валялись осколки вперемежку с журналами и какими-то крупами.

– Картина маслом, – чуть слышно фыркнул он и, велев Герде отойти подальше, принялся убирать мусор. Набив под завязку найденные в ящике мешки для мусора, он оглядел комнатушку, превращенную в чулан, и подхватил еще старый шкафчик, расчищая себе дорогу к заветному дивану с продавленными пружинами.

"Сегодня и на нем переночую, – решил Цесаркин, открывая нараспашку окно. – А завтра перетащу любой другой. Может, из дедушкиного кабинета".

Он резво подхватил мусор и понесся вниз к бакам. Но по возвращении стало понятно, что одним разом не отделаешься. Пришлось сходить еще и еще раз. Цесаркин просто представить не мог, что его мать и тетка, разбирая вещи после смерти бабушки, не стали ничего выкидывать, а все сложили в чулане, где теперь предстояло жить.

Через пару часов ему удалось расчистить проход к дивану и освободить само проваленное ложе. Оставалось искупаться и лечь спать. Он выставил на кухню какой-то старый чемодан и, соорудив из бабкиного драпового пальто ложе для собаки, позвал, присвистнув:

– Герда!

Глава 5.

– Герда!– Денис снова позвал собаку, но бесполезно. Никто не прибежал, не потерся об ноги. Цесаркин в нарастающей панике оббежал всю квартиру. Заглянул в бабушкину комнату, до сих пор хранившую запах ее любимых духов–«Красной Москвы». Затем распахнул дверь в гостиную, где накрытые простынями плюшевые диваны мигом напомнили могильные холмы, запорошенные снегом. Денис отпрянул в сторону и в два шага пересек коридор, оказавшись в бывшей детской, абсолютно пустой комнате.

«Где же ты, Герда?» – мысленно осведомился у собаки Цесаркин, потирая затылок.

Оставались еще библиотека и столовая. Но в последней расположилась Арахна, а дверь в библиотеку всегда запиралась на ключ. Цесаркин на секунду даже застыл от догадки, что собака не смогла бы самостоятельно войти в закрытые комнаты в незнакомом доме, а вот выскочить следом в распахнутую входную дверь запросто!

«Фу ты ну ты, море ясное!» – про себя выругался Денис и добавил еще парочку крепких выражений и, запретив себе переживать раньше времени, подхватил валявшийся на сумке поводок и бросился на улицу. Он выбежал во двор и попытался вглядеться в темноту.

– Герда!– снова окликнул собаку. – Герда!

Ему показалось какое–то мимолетное движение в деревянной беседке в дальнем конце двора. Цесаркин кинулся туда, но лишь вспугнул тискавшуюся парочку.

«Хорошо хоть не в самый ответственный момент я к ним ворвался, – мысленно хмыкнул Денис, извинившись перед двумя влюбленными оленями. Длинные конечности, острые локти. И глаза, растерянные и испуганные. – Испугались, что сообщу маме с папой, – догадался он и досадливо пробурчал про себя: – Что ж родители их не гоняют?»

Цесаркин раздраженно глянул на часы. Половина второго.

«Куда же ты делась, моя собака?» – отчаянно вскинулся он, злясь на себя, что на минуту отвлекся от поисков. И что есть духу ринулся в соседние дворы. Выскочив к детскому саду, Денис обнаружил дыру в заборе. Герда никогда не славилась любовью к загулам, но все случается в первый раз. Оглядев ограждение из кривых, с облупившейся краской, прутьев, Цесаркин, вспомнив, как в детстве легко перескакивал через этот самый забор, решил повторить. Он поставил ногу на металлическую полосу, связывающую воедино все колченогие прутья, и попытался перемахнуть, на миг ощутив себя восьмилетним мальчишкой. Но затрещавшие по швам джинсы оказались против этой затеи. Денис всмотрелся в непроглядную тьму, превратившую деревья, детские веранды и горки в единое целое, и снова позвал собаку. Бесполезно! Понимая, что пробраться внутрь не получится, он бросился бежать вдоль забора, но и это не дало результатов.

«Где ты, девочка? – снова воззвал к любимице Цесаркин. – Одна, в чужом районе!»

Решив завтра с утра продолжить поиски, он понуро поплелся домой. Если старый бабкин чулан можно было назвать его новым домом. Перед самым подъездом Денис оглянулся по сторонам и в отчаянии заорал:

– Герда!

В соседнем подъезде открылось одно из окон, и пьяный мужской голос пригрозил:

– Вали на фиг к Снежной королеве, Кай! Сейчас спущусь, все зубы пересчитаю!

В этот момент на третьем этаже, прямо над его головой, распахнулась балконная дверь и из комнаты, прозванной бабушкой «столовой», выскочила большая коричневая собака, просунула морду между прутьями, внимательно глянула на Дениса и громко гавкнула. Всего один раз, словно говоря: «Я здесь. Где тебя носит, хозяин?»

– Вы там совсем обалдели?! – закричали откуда–то сверху.

Денис, мысленно отмахнувшись от дурацких воплей, взлетел на свой этаж и, напоминая себе Кинг–Конга, яростно ворвался в квартиру.

Герда как ни в чем не бывало восседала посреди коридора, а дверь к бабуле оказалась заперта изнутри.

– Пойдем спать, вероломная собака, – пробормотал вымотанный Цесаркин и, потрепав Герду по холке, побрел к себе в чулан. Она, поджав хвост, потащилась следом. И с полувздохом–полустоном улеглась на новую постилку.

Остаток ночи Денис проворочался на неудобном жестком диване, стоявшем здесь с незапамятных времен. Цесаркин вспомнил, как давным–давно бабушка с дедом ругались между собой – выкинуть «топчанчик» или нет. Денис словно заново увидел кухню, где с самого утра пахло сдобой, бабушку в красном переднике, надетом поверх темно–синего платья, с аккуратной стрижкой и завитыми на мелкие папильотки волосами. А рядом насупленный дед в шелковой полосатой пижаме и с неизменным журналом «Наука и жизнь» в нервных узловатых пальцах. И он сам, Дениска Цесаркин, сидит между стариками и ест свежую, чуть теплую ватрушку, запивая ее молоком. Сколько же лет прошло? Денис почувствовал, как в душе закипает злость на эту чертову куклу, Нину Тарантуль. Арахна, блин!

Почему же так распорядилась судьба, что он – наследник Крутояровых – должен ютиться в чулане, а эта алчная гадина дрыхнуть на велюровом диване? Да еще Герду приманила. Выставила дураком в глазах собаки.

Цесаркин тяжело вздохнул, и снизу эхом ответила Герда.

«Не раскисай», – сам себе наказал Денис, поймав себя на мысли, что расставание с Шуркой далось ему легко, а вот мнимая пропажа собаки заставила поволноваться.

Он постарался сосредоточиться на работе, но в который раз мысли перекатились на предательство близких – маменьки, Шурки и даже Герды. Денис запретил себе плохо думать о матери и Герде. Во всем виноват только один человек. Арахна ей имя!

«Трахни в бок меня медуза», – выругался он, снова представив тонкую шею бабули и шелковую ткань, мягко стелящуюся по плечам и груди. Цесаркин мысленно шагнул к Нине почти вплотную и аккуратно ладонью провел по нежной коже, отвел в сторону русые пряди и погладил ежик волос на затылке, а затем медленно принялся развязывать пояс, запутавшись пальцами в тонкой ткани. Денис потянулся к манившей его женщине, мечтая отодвинуть в сторону шелк, холодящий пальцы, и коснуться горячей кожи. Но привередливая Арахна отступила в сторону, он всем телом двинулся следом… И свалился с «топчанчика». Хорошо хоть не на голову Герде. Собака жалостливо глянула на него, словно говоря:«Предлагала же пойти спать к новым знакомым. Там удобнее и веселее!»

–Даже не проси, – рыкнул в ответ Цусаркин и, обидевшись на Герду, отвернулся к стене и уснул.

Проснулся он поздним утром и сразу понял, что находится в квартире один. Подошел к двери в столовую, заглянул внутрь. Как будто никто и не спал этой ночью. Никаких улик типа брошенного на стул пеньюара или разбросанных по углам тапочек. Он обернулся и осмотрел прихожую. Есть! Бледно–розовые тапки, Шурка называла такой цвет нюдовым, притаились на полке. Цесаркин, быстро вернувшись, взглядом обшарил кухню. Арахна никуда и не думала съезжать. В углу, недалеко от мойки, одиноко маячили две миниатюрных тарелочки, словно из набора игрушечной посудки. Столовый сервиз Фиби–Буффе, собачьего недоразумения.

По привычке Денис залез в шкафчик и, пошарив взглядом по полкам, выудил зубочистки.

– Вас то, родимые, мне и надо, – хмыкнул он недобро и, заглянув в чулан, убедился, что Герда на месте. Она приподняла голову и, недовольно рыкнув, завалилась спать дальше.

«Вот и правильно, – мысленно фыркнул Денис. – Свидетели мне не нужны!»

Он вернулся обратно к двери в столовую и, внимательно осмотрев дверной замок, точным движением воткнул зубочистку в узкое отверстие, напрочь заклинив металлический язычок. Потом аккуратно отрезал ножом никому не нужный конец тонкой деревяшки и отправился к себе писать иск. Воскресный день не предвещал никаких встреч и развлечений. Цесаркин прогулялся по парку с собакой, потом забрал в кафе заказанные роллы и после обеда, смахнув пыль со старого журнального столика и разложив на нем материалы дела, принялся за работу.

Антон Анатольевич Рогинский, прозванный друзьями АнтАнтом, разводился со своей женой после сорока лет совместной жизни. И если не скальп несчастной жены, то хотя бы все нажитое во время брака стремился получить в личное пользование. Что там жена и дочка, если все заработал он сам, вот этими натруженными руками!

Цесаркин вспомнил «мозолистые» ладони заказчика – холеного мужика лет шестидесяти с тщательно закрашенной сединой и кольцами на безымянных пальцах. На правой руке – перстень с крупным темно–синим сапфиром, а на левой – замысловатое, по краям обрамленное бриллиантами кольцо с набитыми по кругу золотыми цифрами, сверкающимина черном фоне.

– Чем больше удастся отжать, тем выше твой гонорар, – отрезал на прощание Рогинский, автоматически потирая кольцо с цифрами и, заметив взгляд адвоката, серьезно пояснил:

– Когда это кольцо в Париже купил, так сразу пруха поперла. Я его на ночь в сейф прячу. Дважды забыл надеть, так один раз евро скакнуло, а второй – в обэп вызвали.

– Тогда лучше не снимать, – улыбнулся Цесаркин. – Такие риски. – И шутя добавил: – А где в Париже покупали? Я б смотался.

Рогинский хохотнул, давая понять, что ему шутка понравилась, и, погрозив пальцем, направился к выходу.

Денис особо не верил байкам о кольце, но доподлинно знал, что товары из-за бугра АнтАнт завозил под видом гуманитарной помощи, практически не платя пошлины и НДС. Состояние Рогинского, подлежащее разделу, включало пакет акций банка, входящего в пятерку региона, розничную сеть магазинов постельного белья, фабрику «Милый дом», завод строительных материалов, несколько гектаров леса и свиную ферму. И все бы ничего, а только фабрика, магазины и лес оказались записаны на тещу. И вот тут начиналось самое интересное. Лес жена, вот глупая женщина, отдавала и так, магазины предлагала поделить поровну, а вот фабрику категорически не захотела включать в общее имущество. Этот номер мог пройти с любым другим мужиком, но только не с АнтАнтом. Он по мировому соглашению забрал лес и магазины, а теперь требовал фабрику.

«Не на того напала, голубушка», – хохотнул про себя Цесаркин и почесал затылок, пытаясь понять, как и чем надавить на строптивую разведенку. Время от времени он отвлекался от ноутбука, задумчиво глядел в окно на стайку воробьев, расположившихся на стоявшем неподалеку тополе, и рассуждал, где же носит Нину Тарантуль. Но вот в замке повернулся ключ и по паркету зацокали собачьи когти.

«Фиби–Буффе не приходит одна», – под нос себе пробормотал Цесаркин.

Герда, насторожившись, выглянула на кухню.

– Ты куда? – недовольно пробурчал Денис, и собака тотчас вернулась обратно, виляя хвостом, словно говоря: «А что? Я ничего…»

Он услышал на кухне знакомые шаги, и тут же на всю квартиру запахло жареной картошкой и мясом. Денис, съевший за целый день только сет роллов, почувствовал острый приступ голода. Нестерпимо захотелось мяса. Отбивную или кусок шашлыка. Хоть что–нибудь! Цесаркин попробовал убедить себя, что растительная пища гораздо полезней и в фасоли содержится белка… не сосчитать. Но упрямый организм не хотел ничего знать про белки и углеводы, а нагло требовал мяса. Даже не курицу с индейкой, а кусок хорошо прожаренного стейка. Или на худой конец отбивной.

«И если вдуматься, что там за стенкой в холодильнике… Нет, нельзя, – оборвал он свои мясные фантазии.– Мясо вредно, от него происходит гниение в желудке. Подумай о несчастных животных, умерщвленных ради твоей прихоти… Их все равно уже забили, – перебил внутренний голос. – Если не ты, то кто–то другой обязательно съест, – подначил он совесть Цесаркина.– Пойди посмотри! Арахна что–то ставила в холодильник. Можно взять один маленький кусочек. Всего один. В качестве платы за моральные издержки и издевательства».

Денис напряженно прислушался. В душе лилась вода. Мадам Тарантуль принимала омовения перед сном.

«Она ничего не заметит», – подначил он сам себя и тут же оказался около холодильника. Быстро открыл дверцу и уставился на прозрачные пластмассовые судочки, составленные друг на друга. В одном бултыхалось что–то темно–красное, похожее на борщ, в другом лежала жареная картошка и сквозь стенку даже виднелся румяный бок шампиньона. А в третьем, стоящем на верху пирамиды, просматривались пласты мяса и плавленого сыра. Мясо по-французски! Цесаркин попытался вспомнить, когда ел это блюдо. Получалось, еще до жизни с Шуркой. В какой–то прежней, давно забытой жизни.

«Открой, посмотри, – скомандовал внутренний голос. – Просто посмотри. Уйми приступ мясной лихорадки!»

Денис потянулся к судочку и, быстро открыв, залюбовался ровными кусками мяса, зажаренными с сыром и помидорами. Беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы сосчитать каждый кусок. Всего пять!

«Если взять один, она и не заметит. Вон тот, сбоку, самый маленький», – промелькнула шальная мысль. Проснувшаяся совесть попыталась урезонить, но Цесаркин, приказав ей молчать, выудил двумя пальцами понравившийся кусок и, запихнув его в рот, захлопнул холодильник и, вернувшись в чулан, поймал на себе осуждающий взгляд Герды.

– Молчи, – пробубнил он с набитым ртом и, взяв со стола бутылку с водой, принялся жадно пить.

Перед сном Нина попробовала закрыть дверь на замок – маленькую задвижку, входящую в один комплект с ручкой, черненой под бронзу. Не получилось.

«Да что же это такое?» – в сердцах подумала Арахна и снова попробовала провернуть заветную защелку. Никак.

«Что ж, и ежу ясно, кто тут постарался, – хмыкнула про себя Нина.– Ни дня без гадости. Прям девиз семейства Крутояровых». Она глянула на часы, понимая, что в половину первого ночи звать кого–то на помощь уже поздно.

Пришлось расстелить постель и улечься спать с открытой дверью.

«Ну не придушит же он меня? – мысленно озадачилась Нина, представив, как на цыпочках Денис Цесаркин с подушкой или гарротой крадется к ней в комнату. – Глупости!» – отмахнулась она и, спихнув на пол надоедливую Фибку, вздумавшую облизать хозяйке лицо, закрыла глаза.

Сон не шел. Слишком нервным выдалось воскресенье. Нина вспомнила, как утром вместе с Элкой и Настей выносила из порушенной квартиры мусор: мебель и вещи, еще пару дней назад радовавшие хозяйку. А теперь придется заново покупать абсолютно все. Знала бы, в первый раз затарилась бы дешевым ширпотребом. А так выбирала самое лучшее, на что запал глаз. Мишка, намбер ван в списке мужей, тоже приезжал ненадолго, пока новая супружница не хватилась. Помог вынести расколотый на части платяной шкаф и разбитый телевизор. А потом смущаясь оставил деньги.

– На, – протянул увесистую пачку пятитысячных купюр. – Это на обустройство.

– Много что–то, – возразила она. – Половины хватит. Жена тебя заругает.

– Она не знает об этих деньгах, – серьезно отмахнулся бывший муж. – А тебе сейчас нужнее. Бери, Нунька! Тут все-таки и мой сын живет.

Нина, тяжело вздохнув, положила деньги в сумочку и велела испуганной Фиби, сидящей на подоконнике:

– Сторожи!

Михаил рассмеялся.

– В этом ты вся! Любую неприятность обращаешь в шутку. Моя жена повесилась бы на люстре от такого погрома... Жалею, что тебя бросил и с ней сошелся. Если вернусь, пустишь?

– Нет, Ломакин, поезд ушел, – слабо улыбнулась она. – Той женщине ты нужнее. И ее детям тоже. Спасибо, что не забываешь нас с Ромкой, но обратной дороги нет, – твердо поставила точку в разговоре.

– Прости, – прошептал он, легко касаясь губами ее виска. – Никогда мне не вымолить прощения!

– Я не держу на тебя зла, – отмахнулась она, поправляя ему вихор на макушке. – Береги себя, Мишка!

Когда за бывшим закрылась дверь, а следом и подруги разошлись по своим делам, Нина, примостившись рядом с Фиби, пересчитала деньги. Четыреста пятьдесят пять тысяч.