Сожженная земля [СИ]

Парень белозубо оскалился и поднял со дна телеги лезвие от косы и два серпа. Аристократ на плоту зажмурился — солнце ослепило его бликом от остро заточенных лезвий.

— Нам есть чем встретить лихунов, милорд! — зловеще заверил молодой крестьянин.

— Так ведь и они к вам не с голыми руками подойдут, — усмехнулся лорд.

Течение унесло повозку крестьян дальше на север. Щедрый весельчак снова приобнял спутниц. Девушка под его правой рукой, тоненькая блондинка с изящными чертами лица, расхохоталась.

— И кто из нас добрая душа? Леди Беделин обрекла нас на размокшую еду, а ты, Керф, выбросил все наше золото этим крестьянам? Не знаю, кто из вас глупее в своей щедрости!

Парень ласково растрепал блондинке волосы. Они явно были близки: с Беделин-Бенни он не позволял подобных интимных жестов, и обеих девушек это устраивало.

— Не жадничай, Эйт! Пусть бедные да голодные получат пищу и знания. А мы нынче вольные пташки. Для нас пришло время искать новую пищу и новые знания.

Изящная блондинка Эйт фыркнула.

— С кистенем на большой дороге? Уверена, у тебя это отлично получалось Пока ты не попался солдатам и тебя не приговорили стать «Королевским Медведем». Я знаю, что ты тоскуешь по той жизни, Керф, но не хочу разделять ее с тобой!

Керф с размаху хлопнул блондинку по ягодицам.

— Ах, не хочешь? Негодница Эйт! А как же любовь?

— Вот еще, разбежался! Любовь ему подавай! Мы с тобой просто развлекаемся, Керф. Не говори мне о любви!

По лицу Керфа пробежала тень. Шатенка Беделин, которой становилось все больше не по себе, попыталась перевести разговор, принимавший слишком интимный оборот:

— Милорд, леди Эйтана, взгляните! Два короба плывут прямо к нам! Может, в них что-то полезное?

— Бенни, детка, у тебя глаз алмаз! Давай проверим, может и впрямь пригодится! Вот только брось-ка эту привычку — милорд, миледи! Мы не в Академии и не при дворе. Мы изгои. Наши имена в списке тех, кого надлежит поймать и обезглавить. Ты, я, Эйти — на равных. Так что давай без милордов и миледи. Друзья зовут меня Брог. Можешь звать меня по имени, Керф, — но эта привилегия у другой красавицы, — он подмигнул светловолосой леди Эйтане. — Как бы мне не запутаться, если еще одна красавица начнет обращаться ко мне по имени! Но чего точно не стоит делать, это кликать меня милордом. Договорились, Бенни?

— Договорились… Брог!

— Вот это другое дело! Эйти, ты же не ревнуешь, правда?

Эйтана выразительно подняла бровь.

— Ты слишком высокого о себе мнения. С чего бы мне тебя ревновать? Ты свободен и можешь делать что хочешь с кем хочешь.

— Ага, все-таки ревнуешь! — нелогично заключил Керф.

Эйтана воздела глаза, словно жалуясь небу, с каким идиотом свела ее судьба. Тем временем Беделин притянула к плоту короба, которые барахтались возле одинокой колонны. Еще пару дней назад колонна была частью городского особняка, а сегодня особняку не повезло оказаться посреди русла новорожденной реки. Из всего строения каким-то чудом уцелела лишь эта колонна.

— Проклятое течение… Эйт, вы с Бенни придерживайте этот ящик, он полегче. А я пока затащу на плот второй… Эйт… Ты меня слышишь?

Леди Эйтана стояла неподвижно, как окаменевшая, с открытым ртом. Зоркие глаза, расширенные от изумления и ужаса, были обращены к северу. Керф и леди Беделин обернулись на север, чтобы увидеть, что поразило их спутницу. Там, вниз по течению нарождавшейся реки, на холмах возвышалась прозрачная женская фигура колоссальных размеров. В золотых лучах солнца она танцевала и росла все выше в небо. Кроваво-алое сияние губ резало взгляд даже с такого далекого расстояния. Ослепительный белый свет лился из глазниц, белые змеистые волосы струились по плечам.

— Ч... что… ч-что это?… — запинаясь, вымолвил Керф. Беделин в безмолвном оцепенении взирала на немыслимое зрелище.

— Богиня, — выдохнула Эйтана. — Богиня Иртел пробудилась. Река… эта река — Она. Она вернулась из тысячелетнего заточения. Этот потоп был ее пробуждением.

* * *

Посреди пустыни пепла стояла нетронутая деревня. Почти нетронутая. Точно кто-то очертил в середине правильный овал и уничтожил все, что осталось за его очертаниями. Несколько домов оказались на середине спасительной границы. У таких строений неведомый художник будто стер ластиком стены, часть крыши, подпола, что попали за грань. Оставшаяся часть рушилась, но пара домов выстояли. Их выжившие обитатели завесили образовавшиеся проемы тряпками, заставили досками из разрушенных домов.

Одним из таких зданий был дом сельского головы. Хозяева загородили провал на месте задней стены дюжиной досок и перемотали их ветошью. Перед крыльцом, обращенным к центру спасительного круга, собрались все селяне, кто уцелел в чудовищном пожаре. Сам голова держал речь.

— Стал-быть, братцы, дорожки у нас нонче всего-то — али на юг, в Аревайю, али на север, в столицу. Милорд магик толкует, мол, в столице рабочие руки крепко надобны. Наградят токмо не сразу, а жильем и харчами обеспечат. По прошествии, как казна оправится, стал-быть, щедрое пожалование всем, кто государыню в темные времена выручил. Надо решать. Кто пойдет на север, тех милорд магик сам проводит, под своей защитой. Кто на юг — стал-быть, сами по себе. Ну, туда и дорога ближе, и живот сохраннее.

— А зачем нам уходить? — подал голос тощий жилистый крестьянин с жиденькой рыжей бородкой. — Колодезь цела, припасы в амбарах целы. Пахоту не начинали. Остаться бы как есть, да начать посевную. Дома-то кто строил? Чай не духи лесные, не демоны заморские? Своими тож ручками, в поте лица по бревнышкам складывали. И теперь — на север, в чужекрайнюю даль, да в очаг пепелища? Что мы там забыли? Здесь — дома, плуги, лошади живые. Ежели надо, так и сами впряжемся. А там — токмо посулы государыни, которая свою землю от Болотного Мага уберечь не сумела.

Никто не отшатнулся от крамольных речей. Некому было карать за крамолу — былые крамольники и каратели равно обратились в пепел при Сожжении, и пепел их перемешался над всей Ремидеей. Нынче крамола звучала отовсюду, и если б отыскались желающие карать, то скоро не осталось бы никого из переживших огонь да воду.

— Ты, Тинка, работать готов, не щадя себя, мы тебя знаем! Да только оглянись вокруг — сколько нас осталось!

Староста обвел рукой собравшихся у крыльца.

— Осьм-десят дворов была деревня! А теперь? Семь и два-надесят вас тут стоит, со мною вместе, осиротевших да обездеченных. — При этих словах старосты в толпе раздалось женское всхлипывание. — Одиннадцать мужиков, осемь баб — вот вся наша трудяжная сила! Да два старика, да шесть детишков, коим прокорм нужен. Амбары-то у нас целы. И посевную мы подымем. Вот токмо кто будет стеречь амбары да посевы от лихого люда?! Как мы вдесятером охороним стариков, баб и детишков, имущество и пропитание наше? Чай не духи заморские нам помогут, — передразнил голова Тинку.

— А милорд магик? От полымя нас уберег, так неужто лиходейцев не отвадит?!

— Сдался ты милорду, — фыркнул один из сельчан. — Он ужо давно в столицу навострился, еще до пламенного лиха. Его свои тут же позвали. Он даже следствие с дурехой Марной хотел бросить, на нас ейное правосудие оставить. Кому то следствие надобно, коли его начальственные магики, кто его сюда направил, бунт супротив государыни учинили? Ежели бы лошади не потравились на Весенской конюшне, уехамчи бы, и сгорели бы мы тут все. А опосля пламенного лиха не пошел сразу, чтобы нас не бросать. Но завтра он уйдет. А нам надо успеть раздумать и собраться, ежели с ним надумаем идти.

Тинка фыркнул.

— Ты милорду-то передай, пусть спасибо Создателю скажет за потравленных лошадей. Он тут отсиделся, а там Болотник сколько своих же магиков пожег-покрошил. И скольких еще покрошит. Если бы растяпа Весен не накормил сопрелым сеном своих лошадок, помчался бы милорд своим на подмогу да сгорел там супротив Болотника. А тут и сам цел остался, и нас от полымя прикрыл, воздай ему Создатель. Вблизи лиходея смог бы он так прикрыться, чтобы живым остаться? Лучче бы оно милорду пересидеть смуту здесь, с нами. А када оно утихомирится, да кады государыня взаправду смогет награждать служение, а не токмо посулы сулить, тады и в столицу можно навостриться.

— Многие рассуждают именно так, мэтр Тинка. Именно поэтому Ее Величество щедро наградит тех, кто встанет рядом с ней в тяжелые времена, когда она нуждается в поддержке. Не тех, кто придет лишь за наградой, когда смута и разруха останутся позади.

Голос, ответивший крестьянину, разительно отличался от прочих голосов и акцентом, и интонациями. Через калитку во двор старосты вошел стройный юноша среднего роста, в черном плаще поверх аккуратной темной одежды. Маленькая толпа дружно развернулась и низко склонилась перед юношей.

— Думайте лучше. Кто ждет вас на юге? Там вы станете обузой, как сотни других беженцев. На севере вы будете желанными работниками. Там есть труд и будет награда. Не сразу. Но будет тем щедрее, чем раньше вы окажете поддержку Ее Величеству. Сейчас земля покрыта пеплом. Но ветер и магия устранят эту помеху. Землю нужно будет вспахивать и засеивать. Подумайте, какие наделы вы сможете получить. Они не будут уступать дворянским наделам.

— Мы и сами можем взять любые наделы, милорд, — хохотнул Тинка. — Спорить-то некому. Уж не осерчайте за дерзость, милорд благодетель.

Юноша пожал плечами. Дерзость крестьянина беспокоила его не больше, чем несушка, которая путалась у него под ногами, ковыряя клювом землю.

— Взять сможете, а удержать? Как бы то ни было, решение за вами. Я сказал мэтру Луми, — он кивнул в сторону старосты, — я жду еще сутки и выезжаю в столицу. Желающих приглашаю присоединиться ко мне. Прочие останутся здесь или двинутся на юг — кому как заблагорассудится. Однако вас так мало, что вряд ли вам стоит разделяться. Советую принимать решение сообща — либо вся деревня выдвигается со мной, либо в переполненную беженцами Аревайю, либо остается на месте.

Воцарилась тишина. Ни староста, ни языкастый Тинка, никто из сельчан не подали голоса. Молодой маг тоже молчал. Взгляд его скользил по земле, вслед за рыжей несушкой. Курица деловито разрывала клювом и лапками землю, выковыривая жирного дождевого червя.

Одиннадцатилетний Кози тоже наблюдал за охотой курицы. Сожжение оставило его круглым сиротой. Дом его семьи стоял на окраине деревне — далеко за чертой спасительного овала. Накануне Сожжения Кози заигрался с тринадцатилетней дочерью старосты. Монна Ита накормила его сытным ужином и оставила ночевать. Отец Кози был крепким хозяйственным мужиком, и семья старосты была не прочь породниться с ним браком. Дружба детей всячески поощрялась родителями. Теперь родниться было не с кем. Всем выжившим придется стать друг другу одной большой семьей.

У Кози было живое воображение. Мальчик подумал, что их спаситель смотрит на курицу с ожиданием. Будто испрашивает совета или одобрения. Он привык не рассказывать свои фантазии никому из взрослых, и даже товарищам. Но про себя он начал придумывать историю о том, что курица на самом деле — магичка, возлюбленная их спасителя милорда. Злодей Болотник обратил ее в курицу в наказание за то, что пошла супротив него в мятеже против государыни. И теперь она прилетела к возлюбленному из столицы, чтобы тот снял с нее чары лиходея. Как только милорд с курицей окажутся в столице, он снимет с нее чары и они поженятся…

Голова распустил сход, чтобы люди разошлись поразмыслить. Вечером они должны были собраться вновь и принять решение. Тинка уходил со двора головы последним. Перед калиткой он задержался, глянул на курицу, которая деловито оттопырила крылья и присела опорожнить кишечник.

— Вот таковски, глупая птица. Жрешь тут и серишь. Серишь и жрешь. И не знаешь даже, как тебе свезло. Все твои сестренки давно разлетелись пеплом и перьями над землей. Только тебе, глупой, свезло, что милорд магик у нас застрял. Из-за тебя застрял, к слову. Да из-за дурехи Марны. Теперь и Марна сгорела, не дождавшись милордова правосудия. Только и хватило дури курей всему селу попортить. А закрыть от огня не смогла ни себя, ни семью. А все туда же — магичка я, магичка! Милорд магик ее одним взглядом обездвижил, и курей излечил, и нас спас. Вот это я понимаю, магик. Только Болотник еще сильнее. Но ты, глупая птица, ничего не ведаешь, токмо серишь и жрешь. Да радуешься, что можешь, а то ведь еще давича ни срать ни жрать не могла из-за Марны. Так-то, глупая птица.

Перед сходом мэтр Тинка дернул рюмашку бабкиной наливки, успокоить нервишки, расшалившиеся после Сожжения. Да язык развязать. Перед пахотой, жатвой или сенокосом он не брал в рот ни капли. Но вот разговоры разговаривать на трезвую голову — последнее дело. Вот и прибегнул мэтр к бабкиным запасам.

И сейчас Тинка крепко пожалел, что не успокоил нервишки благочестивой молитвой. Он зарекся принимать на грудь с утра. Потому что ему помстилось, что курица насмешливо фыркнула, совсем по-человечьи. А затем высунула короткий птичий язык и тоже по-человечьи, поводила им вправо и влево, как будто дразнила крестьянина.

* * *

В ста милях к югу от столицы возвышался среди серой пустоши укрепленный замок. Крепостная стена была цела, ни один уголок не отсечен. Стену окружал цветущий луг, покрытый пестрыми головками полевых цветов. Личный маг местного лорда оказался очень силен. На краю луга стояло несколько домов — там начинались фермы арендаторов. Все уцелевшие фермы были заброшены — спасшиеся крестьяне перебрались за стену замка.

Теплой безлунной ночью одна из ферм почти незаметно для постороннего взгляда начала оживать. Легкие шорохи маленьких лапок, всхлопывания птичьих крыльев, стрекот насекомых — такие звуки были редкостью в этой части материка. Казалось, крестьянский дом заполнился всеми животными, какие только смогли здесь выжить. А затем внезапно все звуки смолкли, воцарилась полная тишина. Но тишина окутала домик лишь снаружи. А внутри зазвучали человеческие шаги и человеческие голоса. Глаза собравшихся людей слегка фосфоресцировали от применяемой магии, что позволяла им видеть в темноте. Примерно полсотни человек расселись на полу в несколько рядов. Лишь в центре просторной фермерской комнаты оставался клочок пространства. Туда ступил мужчина лет тридцати, с черными как смоль волосами, густыми бровями. Темные глаза обвели собравшихся. Многим стало неуютно под острым, пронзительным взглядом, будто непрестанно оценивающим всех и каждого.

— Что ж, лорды, леди, монны и мэтры! Все, кого я надеялся здесь увидеть, собрались. И я поздравляю и вас, и себя самого с тем, что вы живы, и сейчас находитесь здесь, а не в королевском дворце. Здесь те, кто никогда не получит прощения узурпаторши Гретаны, и не унизится до того, чтобы просить его. Те, кто остались верны милорду и Академии. Некоторые из вас могут жалеть о своем выборе. Ни милорда, ни Академии больше нет. Но я хочу вам сказать, что Академия — это не стены классных аудиторий, а люди. Это мы с вами. Мы живы и полны сил. Ничто не мешает нам возобновить нашу работу, наши практики и исследования. Мы — маги. Но мы остаемся магами, пока практикуем и прикасаемся к Источнику Маны. Без упражнений наши способности захиреют.

Один из сидящих перебил оратора.

— Вы говорите, нам ничто не мешает, милорд Артан? А как же Старые Маги? Как мы будем упражняться, если мы не могли применять магию, даже чтобы добраться сюда? Мы боялись, что нас выследят по мельчайшим магическим действиям. Стоит нам использовать ману, как Старые тут же будут знать, где мы.

— Есть одно место на Ремидее, где мы можем практиковать и оставаться незамеченными. Не все из вас знают о нем. Эту тайну милорд Кэрдан доверял лишь избранным. Но сегодня каждый, кто находится здесь, — избранный. Лишь потому, что выжил и сохранил преданность. Место, о котором я говорю, находится в восточных лесах. Оно поглощает эманации любых изъявлений, которые происходят внутри.

— Вряд ли Бродяга обрадуется, когда к нему нагрянут сливки Магической Академии… — медленно проговорил другой сидящий.

— Мы выразим ему наше предельное сочувствие. Сейчас всем нелегко. Но мы должны оставаться Академией. Любой ценой. Мы не можем позволить себе такую роскошь, как внимание к прихотям Айлена. Мы не можем быть теми, кто мы есть, не практикуя.

— Значит, место следующей встречи — Бродячий Айлен?

— Да, лорд Фелас. Мы выдвигаемся немедленно. Я предлагаю вам и всем, кто знаком с особенностями Бродячего Айлена, сейчас подойти ко мне. Каждый из нас возглавит группу, которая выдвинется в направлении Айлена. Его невозможно найти самостоятельно, без проводника, который умеет выходить с ним на связь.

Несколько человек встали рядом с Артаном. Остальные маги начали группироваться вокруг них. Каждый из старших магов дал пояснения членам своей группы, куда и как продвигаться, как поддерживать связь между собой. Маги слушали внимательно, лишних вопросов не задавали.

Через несколько минут люди один за другим начали покидать ночное пристанище. На короткие мгновения крестьянский дом снова заполнился шелестом крыльев и шорохом лап. Артан уходил последним. Он окинул взглядом опустевшую комнату и приготовился перекинуться летучей мышью. Но тут из угла выступила человеческая тень.

— Милорд… Прошу прощения, что задерживаю вас. Я хотел переговорить с вами наедине.

Артан шагнул навстречу говорившему. Взгляд молодого Адела Лутана напомнил ему взгляд Эберета, когда тот отказался от практики в Распете.

— Я полностью к вашим услугам, лорд Адел.

— Милорд, вы сказали, что нам нужно сохранить Академию любой ценой. Так ли это? Сожжение, Потоп — не хватит ли с нас? Не хватит ли с Ремидеи? Стоит ли Академия того, чтобы платить за нее подобную цену? Милорд Кэрдан был сильнейшим. Но откуда, в самом деле, взялась его сила? Поклянетесь ли вы, что речи, будто он тянул силу из нас, — лишь пропаганда Старых?

— Адел, то, что делал милорд, осталось с ним навеки. У нас осталась Академия. Вы скажете мне, что она осталась в руках Старых и ренегатов. Но верите ли вы, что Старые позволят снова учиться и учить, как было при милорде Кэрдане? Только представьте, Адел: больше никаких занятий, никаких студентов и преподавателей, никакой иерархии! Учение без семинаров и лабораторных, без выездных полевых практик, без зачетов, экзаменов, творческих вечеров! Все канет в забвение. Только учитель и ученик в благородном уединении. Сугубо индивидуальная ответственность. Никаких коллективных форм обучения. Вас прельщает такая разновидность обучения? Вы хотите этого?

Лутан внимательно смотрел на учителя.

— Адел, я могу поклясться лишь в одном, что касается милорда Кэрдана. Какие бы цели он ни преследовал, он создал самое прекрасное на земле — нашу Академию. В моих глазах это прощает все. Я хочу вернуть Академии ее статус. Снова легализовать ее. Если для этого мне придется столкнуться с полчищами Старых и легионами ренегатов, я готов. Старые против самого принципа Академии. Они считают индивидуальное обучение единственно верным путем обучения. А я убежден в правильности нашего пути. Я хочу, чтобы Академия, наша Академия, Адел, жила. Ваша, моя, леди Эйтаны, Вэвила, Брогара. Академия достойна того, чтобы существовать.

Артан замолчал, продолжая пристально смотреть на Лутана. Юноша промолвил:

— Вы сказали, что Айлен может воспротивиться нашему переселению в стены его замка. Он действительно может оказаться серьезным препятствием? Чего нам следует ожидать от него? И что же он такое — человек или место?

— Айлен — Очень Старый Маг. Он обрел вечную молодость задолго до того, как маги открыли, что соприкосновение с источником маны приносит долголетие. Айлена можно назвать бессмертным. Судите сами, насколько серьезным противником он способен стать. Он располагал временем изведать такие глубины, которые никому из нас и не снились. И еще, Адел. Вы сейчас упомянули Айлена и «стены его замка». Зарубите себе на носу — нет Айлена и его замка. Айлен и есть замок. Они неразделимы, как плоть и кровеносные сосуды. Замок Айлена — это его тело.

— Если это так… хотя я изо всех сил пытаюсь, и никак не могу вообразить подобное… если это так, то мы окажемся в полной его власти, когда прибудем туда. Не сожмет ли он нас в своих стенах всмятку, словно в гигантском кулаке?

Артан с усмешкой покачал головой.

— У такого всевластия есть обратная сторона. Все, что попадает внутрь Айлена, становится его частью. Причиняя нам вред, он повредит сам себя. А он, несмотря на его немыслимое бытие, не безумен. Он четко видит выгоду и опасность для себя.

От фермерского домика убегала пара собак. Они промчались уже полсотни миль, и сбавили шаг, чтобы перевести дыхание. Через полчаса, отдышавшись, одна смогла направить мысленное послание другой:

«Артан ничего не сказал о богине… Он не мог не видеть Ее. Все должны были видеть Ее. Почему они молчали? Почему мы молчали, Керф?»

«Потому что говорили о другом. Ты же слышала, Эйт, мы покидаем столицу, покидаем Арвиг. Этот Айлен прячется в дебрях Морехи. За пределами досягаемости Иртел. Там мы не побеспокоим Ее, а Она не побеспокоит нас. Зачем было говорить о Ней?»

«Ты в это веришь? Что Она не побеспокоит нас? Что Ее возрождение нас не коснется? И Артан в это верит? Он настолько глуп?!»

«Тише, Эйт. Твой вопль разрывает мой маленький песий мозг. Давай для начала доберемся до Айлена живыми и невредимыми. А там спроси милорда, как возрождение Иртел может коснуться нас. Может, он ответит тебе. Вот только я сомневаюсь. Сомневаюсь, что сам милорд Кэрдан смог бы тебе ответить! Или кто-то из Старых. Впрочем, можешь их спросить, пока мы не пробежали столицу!»

Собачка больно укусила его за ухо.

«Ай! Эйти! Не время и не место для любовных игр! Обещаю, мы займемся этим, как только выберемся с проклятого пепелища… Ай! Прекрати!»

Собака вцепилась в его ухо еще крепче.

«Ну ладно, ладно, прости меня! Про Старых была плохая шутка. Но я думаю, что никто не сможет ответить тебе, как нас затронет возрождение Иртел. Сейчас главное — добраться в Мореху, связаться со стариной Феласом, отыскать Бродягу и проникнуть в него. Лишь после этого мы займемся философскими вопросами. Ну и тем, что я тебе обещал, само собой!»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. У Восточных Столбов. Преисподняя и Рай

Ладья поднималась на восток, вверх по течению реки. Плоское дно скользило по поверхности воды, не погружаясь вглубь. Ветер дул навстречу, но бледно-голубой парус, подобный цветом прозрачному льду, надувался против ветра и законов природы. Плоскодонка стремительно двигалась по сужающемуся руслу.

По бортам лодки сидели несколько гребцов причудливого вида. Трое цвергов — плотные, коренастые человекообразные существа ростом чуть больше метра; с длинной курчавой бородой, бугристой кожей землистого оттенка. Двое сатиров с обнаженным человеческим торсом и козлиными ногами. Огромные половые органы выпирали из шерстяной поросли, что густо покрывала тело ниже пояса. На макушке росли длинные изогнутые рога.

Были и люди среди гребцов. По сравнению с прочими диковинными созданиями в них не было ничего необычного, не считая устрашающей льдистой пленки между веками. Но такая пленка застилала глаза всем существам на лодке. Позади остальных гребцов располагались гигантские гусеницы. В древних книгах они назывались сороконожками, хоть имели три, а не четыре десятка конечностей. Гусеницы управлялись каждая с двумя веслами. Их выпуклые фасеточные глаза тоже обволакивал налет инея.

Весла гребцов порхали в воздухе и едва задевали воду. Как ветер дул против движения, не мешая парусу раздуваться в обратную сторону, так и гребцы махали веслами будто игрушками. Ни ветер, ни декоративная гребля не двигали ладью. Она плыла сама по себе, повинуясь незримой мощи.

На корме стоял мужчина. Худой и темноволосый, с серебристыми проблесками на висках — то ли седина, то ли изморозь. Его профиль напоминал хищную птицу, а между век пролегал льдистый налет, как на глазах гребцов. Его прикосновения морозили кожу, и каждый из гребцов вздрагивал, если он дотрагивался ненароком или чтобы отдать распоряжение.

Он чувствовал жгучую, тянущую нить, устремленную на восток. Его путь лежал в недра могучих гор — Восточных Столбов. Но нить тянулась еще дальше. Сквозь горы, в сердце дремучего леса. К той, с кем он связал себя непреодолимыми чарами иного мира — тонкого, прекрасного, блаженного — и беспощадного.

Теперь он понимал свою ошибку. Свое безумие. Тридцать лет назад он пережил непосильную утрату. Женщина, которую он смог полюбить — он, не знавший любви даже к родной матери, — умерла от изнурительной болезни. Честнее сказать — он сам убил ее. Их близость разрушала женщину. Но расстаться не сумели ни он, ни она.

После той утраты он принял решение больше не пускать женщин в сердце. Жить как прежде: использовать для удовольствия и выбрасывать, когда надоедали. Но познав однажды близость, тяжко изгнать из души потребность в ней. И он нашел выход. Поверил, что нашел…

Феи — бессмертная раса прекрасных, вечно юных женщин, могли дать то, в чем он нуждался. Без горя утраты. Фея разделила бы с ним весь его земной путь — каким бы долгим он ни вышел. А мужчина собирался жить долго, очень долго. Он был магом, а маги на Ремидеи обретали долголетие вместе с чародейскими навыками.

Он не учел одного. Если фея решала связать жизнь с человеком, она выбирала сама, повинуясь неподвластному влечению. Та, кого маг захотел сделать спутницей жизни, не выбрала его. И он отомстил — жестоко и уродливо. В результате получил, чего добивался: привязал к себе фею, до конца своих дней. Теперь приходилось расплачиваться за опрометчивый поступок.

Впрочем, он не жалел. Он собирался найти выход, найти решение. Маг никогда не сдавался обстоятельствам — не сдастся и на этот раз. Настигнет беглянку, куда бы она ни ушла. Даже в другой мир, свое тонкое пространство, недоступное для него. Должен быть способ.