Птица-пересмешник. (Новый перевод).

Глава первая

Открытие Зенкали

В стороне от морских путей, на той воображаемой линии, где сливаются волны Индийского и Тихого океанов, лежит утопающий в зелени остров Зенкали — милейшее, забытое Богом местечко, такое далекое, что можно подумать, будто оно не может ни влиять на внешний мир, ни подвергаться его влиянию.  И все же однажды, в течение двух месяцев своей истории, Зенкали держал в напряжении весь цивилизованный и большую часть нецивилизованного мира — газетчиков, телевизионных комментаторов и других акул пера. Забегая вперед, скажем, что цена за столь яркое занятие мировой сцены была суровой. Даже сегодня, если вы упомянете о произошедших событиях (хотя большинство ран уже зажило, — но ведь шрамы все еще напоминают о себе), то  рискуете схлопотать синяк под глазом в заведении «Мамаша Кэри и ее курочки» (и то считайте, что дешево отделались). А если заговорите о птице-пересмешнике в заново отстроенном Английском клубе, то от вас шарахнутся, или, во всяком случае, дадут понять, что вспоминать об этом считается дурным тоном.

Все началось в январе. Островитяне, как обычно, объелись и перебрали с алкоголем во время рождественских праздников и теперь страдали от болей в печени и желудке, — результат  поедания жареной индейки и сливового пудинга при температуре чуть выше 32 градусов по Цельсию в тени. Остров дремал под ласковыми солнечными лучами, охраняемый конусами двух вулканов —Тимбалу и Матакамы.

Ни одному островитянину (все лечились алка-зельцером и бикарбонатом соды) даже не снилось, что судьба гонит к ним через бескрайний океан нечто более смертоносное, чем ураган, цунами или землетрясение, — нового помощника для Его Превосходительства политического советника. Им был Питер Флокс, эсквайр — высокий, обаятельный, светловолосый. От человека с  такой невинной внешностью ожидать чего-нибудь плохого было бы странно, так же как, к примеру от щенка пекинеса (если не знать, что щенок болен бешенством). 

По прибытии в Джакарту Питер с тревогой обнаружил, что судно, которое должно было доставить его на Зенкали, было переоборудованным французским судном для ловли сардин, неопределенного возраста и сомнительных мореходных качеств, управляемым толстым, небритым греком по имени Аристотель Паппаятокопулос, набравшим команду из веселых, жизнерадостных, но ни черта не смысливших в мореходном деле зенкалийцев. Экипаж, казалось, относился к идее отправиться через океан на весьма подозрительном судне с энтузиазмом группы бойскаутов, отправляющихся через пруд в протекающем каноэ.

Все выкрикивали указания друг другу, но никто им не повиновался, и все это было еще более тревожно из-за того, что у «Андромеды III» был такой сильный крен на правый борт, что любой круглый предмет, помещенный на палубе, имел возможность скатиться к леерному ограждению и плюхнуться в грязные воды гавани.

Бледно-кремовые чемоданы из телячьей кожи Питера, выбранные с такой тщательностью в лондонском магазине тропической экипировки, явно не произвели впечатления на команду зенкалийцев — их хватали, швыряли туда-сюда коричневыми руками, царапали ими по леерам или любому другому удобному для царапанья выступу и, наконец, бесцеремонно бросили на мягко дымящуюся кучу гуано[1], оставив лежать на верхней палубе в носовой части судна. 

Питер впервые пожалел, что не знает пиджин-инглиш[2], который все понимали в этой части света.

— Послушай, — обратился он к зенкалийцу твердым (как он надеялся) тоном, — юноша показался ему смышленее остальных, — ты помощник капитана?

Парень был рослым, молодым, в потрепанных брюках, разваливающейся соломенной шляпе и с крышками от бутылок кока-колы, висевшими на шее в виде ожерелья. 

Изысканно вежливым жестом абориген снял шляпу и прижал ее к груди, обнажив при этом великолепные зубы, сверкнувшие в широкой доброжелательной улыбке.

— Это ты помощник капитана? — повторил вопрос Питер.

— Сахиб[3]? — юноша, ухитрился улыбнуться и в то же время озабоченно нахмуриться.

— Ты помощник капитана этого корабля? — спросил Питер в третий раз, говоря очень медленно и четко.

— Корабль! — Да, сахиб, — юноша, расплылся в улыбке.

— Так ты помощник капитана?

— Да,  сахиб… корабль, — парень похлопал себя по шляпе.

По лицу и спине Питера градом катился пот. Его изящные белые парусиновые брюки приобрели грязный серый цвет, а стрелки, которые были на них еще два часа назад, исчезли бесследно. Ткань прилипала к ногам, и столь радовавшая его обновка теперь выглядела так, будто на ней ночевал динозавр, мучимый бессонницей. Больше всего на свете Питеру хотелось укрыться в тени, переодеться в сухое и выпить чего-нибудь прохладительного.

— Как тебя зовут? — спросил он, пробуя другую тактику.

— Андромеда — без колебаний ответил юноша. 

— Андромеда? Но это же девичье имя…  а, понятно, ты имеешь в виду, что корабль называется «Андромеда»?

— Да, сахиб, корабль, — обрадовался парень, видимо услышав опять знакомое слово.

Питер вытер лицо и горло промокшим носовым платком и попробовал снова.

— Моя пассажир, — сказал он, указывая на себя и чувствуя себя крайне глупо. — Мне нужна каюта… я хочу, чтобы ручная кладь была доставлена в каюту… мне хочется прохладного напитка… я пассажир, смекаешь?

— Я Андромеда три, — повторил парень, явно обеспокоенный тем, что Питер не понял этого важного момента. 

К счастью, прежде чем Питер успел призвать Всевышнего, чтобы тот поразил оболтуса на месте ударом молнии, у его локтя внезапно материализовался  капитан. Исходивший от него аромат чеснока сразу заглушил отнюдь не слабые запахи копры, гуано и шести коров, которых зенкалийцы дружными усилиями пытались водворить на палубу, подгоняя громкими мелодичными криками. Коровы упрямились так, что дали бы сто очков вперед любым ослам. 

— Сэр, — сказал капитан столь глубоким и густым голосом, что казалось, он доносится из машинного отделения, — я капитан, Аристотель Папайятокопулос. Я — к вашим услугам. Зовите меня просто — капитан Паппас. Здесь все меня так зовут, а то боятся ошибиться, выговаривая мое имя полностью.

— Ошибиться? — переспросил Питер.

— Точно так, сэр, — сказал капитан, — ни один еще не выговорил правильно. Кто говорит «Мангопулос», кто — «Бананопулос»…

Питер почувствовал, что разговор с капитаном Паппасом будет таким же содержательным, как и тот, который он только что имел с тем, кого он принял за его помощника.

— Очень рад вас видеть, капитан, — начал он. — Меня зовут…

— Румба, танго, вальс, — перебил капитан и слегка наморщил лоб в раздумье, — полька, стэп… Нет, нет… Квикстеп! Рок-н-ролл, менуэт… Ага! Фокстрот!

— Извините, господин капитан… — изумился Питер.

— Ничего страшного, мистер Фокстрот, — успокоил собеседника капитан. — Я пытаюсь запомнить ваше имя ассоциативным методом. У нас, греков, знаете, он нередко практикуется.

— Но меня зовут не Фокстрот, — пробормотал пораженный Питер.

— Правда? — сказал капитан, подняв брови от удивления. — Так как же? Слоуфокс Пасодобль?

— Да нет же, никакой не пасодобль и уж тем более не слоуфокс! — твердо сказал Питер. — Меня зовут Питер Флокс.

— Флокс… флокс… — Капитан устремил на собеседника взор, не веря услышанному. — Так где же его танцуют, этот самый флокс?

— Да это вовсе не танец… это… как бы вам объяснить… Ну, понимаете, цветок такой, — сказал Питер, в первый раз в жизни столкнувшись с неадекватной интерпретацией своего имени.

— Цветок… Это который растет в саду? — спросил капитан.

— Ну да, — ответил Питер.

Капитан навалился всем своим могучим телом на перила и закрыл глаза.

— Флокс… — произнес он глубоким начальственным тоном. — Так… Флокс, маргаритка, ромашка, роза, георгин, флокс…

— А разве… — начал было Питер.

— Анютины глазки, тюльпан, подсолнух, колокольчик, — не дал возразить капитан, очевидно решив блеснуть своими познаниями в ботанике, — бегония, кувшинка, анемон, ф л о к с…

Он открыл свои крохотные черные глазки и посмотрел на Питера.

— Ну, теперь я навсегда затвердил ваше имя, навсегда! — сказал он тоном победителя. — Оно навек останется в моей памяти! А что, неплохой способ запоминать! Наш брат грек никогда не ошибется в выборе метода! Ведь верно?

— Верно, — пробурчал Питер, — а теперь не будет ли слишком трудно проводить меня в мою каюту, отнести туда мой багаж и принести мне чего-нибудь холодного? Пить очень хочется.

— Конечно, конечно, — сказал капитан. — Калаки проводит вас в каюту. Я все запомнил, можете на меня положиться!

Он скороговоркой отдал распоряжения на пиджин-инглише тому самому юноше, которого Питер принял за помощника капитана. Тут же появились два его приятеля, и все трое, подхватив багаж Питера, исчезли в недрах корабля.

— Следуйте за ними, любезный сэр, — сказал капитан, сопровождая свою речь величественным  жестом, — они отведут вас в каюту… Лучшую на всем корабле! Лучшая каюта для нового помощника Шефа!

— Вы знаете, кто я? — удивился Питер.

Капитан громко рассмеялся, запрокинув голову и демонстрируя во всей красе своего рода зубоврачебный Форт-Нокс, сверкавший между его пухлыми губами. Он возложил на свой изрытый оспинами нос пухлый палец, направив его на маленький блестящий глаз:

— О, я знать все, что происходит на Зенкали. Я знать все про всех! Как добрый Господь, мои глаза повсюду, и ни один верблюд не упадет на землю без того, чтобы она не сказала мне об этом. На Зенкали у тебя будет все, что хочешь, только дай мне знать!

— Спасибо, — ответил Питер и, нежно подталкиваемый могучей рукой капитана, побрел, спотыкаясь, по замызганному коридору в темные гулкие глубины суденышка, пропахшие затхлой водой, краской и — по каким-то непонятным причинам — духами «Фиалки Пармы».  

Все три дня, что продолжалось плавание на «Андромеде III», Питер горько жалел о том, что не дождался отправления «Императрицы Азии», более крупного пассажирского судна, которое посещало Зенкали раз в месяц. Пока «Андромеда III»,  шатаясь и дрожа, боролась с океанскими волнами, он начал сожалеть и о том, что поспешил занять предложенный  пост. Лежа на своей похожей на гроб койке, он вспоминал, как был польщен, когда дядя сообщил ему эту новость.

— Посылаем тебя на Зенкали! — говорил сэр Осберт, разглядывая своего единственного здравствующего родича холодным синим оком сквозь монокль. — Надеюсь, что тебе будет там хорошо.

— Да что вы, дядюшка, все будет просто замечательно! — воскликнул Питер. Его друг Гюго Шартри прожил на Зенкали месяц, а когда вернулся, то расписал ему все прелести тамошней жизни не хуже заправского агента бюро путешествий.

— Помни, мы посылаем тебя не в отпуск , — едко сказал сэр Осберт, — а на помощь этой тупице Олифанту.

Произнеся эти слова, сэр Осберт принялся расхаживать взад-вперед по конторе. За окнами хлопьями валил снег, и за белой пеленой, похожей на кружевную сетку, кипела и бурлила жизнь лондонских улиц.

— Не скрою, ситуация на Зенкали… хм… мягко говоря, оставляет желать лучшего, — признался сэр Осберт. — Как тебе известно, мы пообещали им самоуправление. Точнее, власть перейдет к этому их несуразному монарху — королю Тамалавале Третьему.

— А я-то думал, что как король он довольно хорош, — попытался было возражать Питер, — прогрессивный и так далее.

— Он просто клоун, — огрызнулся сэр Осберт. — А можно ли чего другого ожидать от каннибала, даже закончившего Итон? Он, подчеркиваю, — прохвост, а когда прохвост в добавок к тому же — черномазый, то поверь мне, это уже полтора прохвоста. Пока Зенкали находился под нашим владычеством, мы еще как-то могли держать его в узде, но теперь…

Он взял со стола эбонитовую линейку и со сдерживаемой яростью ударил ею по ладони. 

— Мой эскулап не велит мне волноваться, — продолжал он. — Мол, у меня изношенное сердце. Ну как, как я могу не волноваться, когда правительство направо и налево разбазаривает Империю?

Сэр Осберт на минуту смолк, чтобы перевести дыхание. Питер хранил молчание: у него были диаметрально противоположные взгляды на эти проблемы. В прошлом они с дядюшкой отчаянно спорили, но сейчас Питеру не хотелось упускать шанс отправиться на Зенкали.

— Хочу напомнить: Империя — это то, во имя чего мы, представители славного рода Флоксов, сражались и умирали. Возможно, вы, молодые, привержены новым идеям и для вас все это — звук пустой. Жаль, очень жаль! Понимаешь ли ты, что ни одно важное событие в истории Англии и в становлении Империи не обходилось без нас — отпрысков древнего рода Флоксов!

— Да, дядя, но ты не должен волноваться.

— При Азенкуре[4] были Флоксы, в Трафальгарской битве[5] участвовали Флоксы, — продолжал сэр Осберт, — и в битве при Ватерлоо, и в управлении Австралией и Новой Зеландией… И в Индии их было немало… И северо-западная граница практически только на них и держалась… А сколько их было в наших африканских владениях! Теперь, когда к власти пришли эти чертовы лейбористы, Империя стала расползаться, словно ветхое одеяло… Ей-богу, может хватить удар, когда видишь, как эти сыновья лавочников, эти паршивые тред-юнионисты и разные прочие мужланы, одевшись в шикарные костюмы, бродят по Уайтхоллу — весь пол в плевках, как в снежных хлопьях! — и раздают Империю по кускам всяким проходимцам, которые еще не отучились варить на обед своих дедушек и бабушек!

Он сел за письменный стол и вытер лицо платком.

— Теперь слушай, — успокоившись, продолжил он. — Самое щекотливое во всей этой истории вот что. Как раз тогда, когда мы уже было собрались предоставить этому народу самоуправление, в Генштабе решили, что Зенкали имеет важное стратегическое значение. То ли хотят держать русских подальше от Индийского океана, то ли еще что-то в этом духе. Смешно, ей-богу: остров-то на карте похож на точечку, оставленную мухой, а вот поди ж ты! Они хотят построить там аэродром и взорвать риф, преграждающий вход в бухту, чтобы туда мог войти эсминец. Но для этого придется затопить несколько долин и соорудить гидроэлектростанцию. Они попытались проделать то же самое в Альдабре[6], но наткнулись на яростное сопротивление любителей животных… Есть же такие чудаки! Тебе не кажется, что мир сошел с ума? Представь: Британскому флоту прегражден путь в бухту из-за того, что там обитают гигантские черепахи! Чушь какая-то! Можно подумать, черепахи помогли нам выиграть Трафальгарское сражение! Или битву при Сомме[7]! Говорю тебе, в наше время у людей нет чувства соразмерности. 

— Так что же будет дальше? — заинтересовался Питер?

— Ну, вообще-то переговоры продолжаются, но этот король хоть и черномазый, а не промах. Учеба в Итоне для него даром не прошла, — сказал сэр Осберт, явив весь свой характер истинного регбиста. — Он заключит с нами выгодную сделку, помяни мое слово! Он знает историю с черепахами. Слыханное ли дело, британское правительство шантажируют проклятыми рептилиями!

— А принесет ли этот аэродром пользу зенкалийцам? — поинтересовался Питер.

— Еще спрашиваешь! Туда со всех концов света будут стекаться бравые летчики и моряки! Тратить там деньги на сувениры и… — Тут дядюшка осекся. — В общем, понимаешь, на что тратят деньги бравые летчики и моряки. Гидроэлектростанция создаст массу рабочих мест… Все это будет прекрасно для острова, что бы там ни говорил этот тупица Олифант. Но ситуация щекотливая. Король еще не дал окончательного согласия. А какие знатные люди участвуют в этом деле! Лорд Хаммер! «Хаммерстайн-энд-Гэллоп»! Они и собираются строить плотину — во всяком случае, подали заявку, но, право же, это чистая формальность. В общем, ситуация в высшей степени деликатная, и поэтому я не хочу, чтобы ты раскачивал лодку, слышишь?

— Да, сэр, — почтительно ответил Питер.

— Я просто хочу, чтобы ты держал ухо востро и докладывал мне, если что-то случится, понимаешь? Мы просто не можем быть слишком осторожны, когда имеем дело с этими черномазыми. 

И вот теперь Питер был в открытом море, на пути к Зенкали, и мрачно размышлял, не похоронит ли его в море бравый капитан Паппас. Вскоре, поскольку в желудке у него не осталось ничего, что еще можно было бы извергнуть наружу, он провалился в беспокойный сон.

Проснувшись поутру, Питер увидел, что что шторм утих и корабль пыхтит по лазурному морю. Небо было голубым, маленькие стайки летучих рыбок выскакивали над сверкающей поверхностью моря и пролетали перед самым носом у суденышка, а в небе недвижно парили два альбатроса, без всяких усилий поспевая за судном, будто привязанные к корме невидимыми нитями. Чувствуя себя куда бодрее, вдохновленный хорошей погодой, Питер направился в крохотную кают-компанию разузнать насчет завтрака и увидел уютно устроившегося там капитана Паппаса, который с аппетитом поглощал поданные ему на невообразимо засаленном блюде яичницу с беконом, колбасу, бобы и поджаренный хлеб.

— С добрым утром, с добрым утром! — ухитрился обрадованно крикнуть капитан с набитым ртом. — Как спалось?

— Спасибо, ничего, — покривил душой Питер, с содроганием отводя глаза от капитанской трапезы.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал капитан. — Отлично выспались, теперь полагается плотный завтрак, а? Как насчет доброй яичницы с беконом? У меня на корабле чертовски хороший повар, он может приготовить что угодно.

— Спасибо, я не имею привычки плотно завтракать, — перебил капитана Питер. — Мне бы только кофе с тостами, если можно.

Капитан рявкнул, и появились кофе и тосты. С энтузиазмом ковыряя спичкой в золоте своих зубов, хозяин суденышка по-отечески взирал на гостя.

— Стало быть, — промолвил он, — вы никогда прежде не бывали на Зенкали?

— Нет. Но слышал, что это премилый островок.

— Премилый. — Почти похож на греческий остров. Но все-таки это вам не Греция. Здесь одни негритосы, вот в чем беда! Ничего страшного, нормальные люди, только дикие — не такие цивилизованные, как греки. Понятно?

— Понятно, — сказал Питер, (интересно, будут ли Зенкалийцы называться ниггерами после самоопределения?) — Насколько я понимаю, они скоро получат самоуправление?

— Самоуправление? Хо-хо! — прорычал капитан Паппас. — Это не будет самоуправление для зенкалийцев. Нет, нет, мистер Фокстрот, это только самоуправление для Кинги.

— Кинги? Что такое Кинги? — спросил Питер, отказавшись от всякой попытки заставить капитана запомнить его имя.

— Кинги — это король, — сказал капитан, пораженный невежеством Питера.

— И ты называешь его Кингом?  Разве это не считается… хм… оскорблением королевской особы?

— Что-что? — спросил капитан, никогда прежде подобных фраз не слышавший.

— Я имею в виду… не слишком ли фамильярно его так называть?

— Да нет, нисколько. Он сам себя так называет. Это его… так сказать… прозвица.

— Прозвище?