Сорок один

Сергей Волков

Сорок один

Кольт был тяжелым и плохо лежал в короткопалой лапе. На рукоятке дыбился конь, держащий во рту дротик. Длинный ствол тускло светился в лучах заходящего солнца.

– Пять патронов, – заглянув в барабан, пробурчал Винни-Пух. – Сорок пятый калибр. «Фронтиер». Мощный револьвер, только очень неудобный.

– Пистолет, Винни, – поправил друга Пятачок. – Они здесь говорят – пистолет. Помнишь Трех Амигос?

И поросенок, сморщив рыльце, прогнусавил:

– «На, умри с мужским пистолетом, а не с этим пистолетиком».

– Сорок пятый калибр, – со вздохом повторил Винни-Пух, сунул кольт в мешок и бросил взгляд на неглубокую могилу, вырытую получасом ранее. Там, на дне, лежал хозяин револьвера – высокий, худощавый мужчина с несколько акульим лицом, выражавшим холодную жестокость и неумолимую алчность. Посреди бледного лба темнело отверстие от пули.

Орудуя толстой иглой, медвежонок суровой нитью зашил дыру у себя на груди, воткнул иглу в тулью соломенного сомбреро и позвал Пятачка – надо было похоронить покойника.

Завалив мертвеца сухой землей, друзья опустились на колени и Пятачок прочел короткую молитву. Когда он дошел до слова «Амен!», скакун убитого всхрапнул, вытягивая шею. Винни-Пух поднялся, подошел к коню и принялся расседлывать его. В глаза бросилась надпись, выбитая на медной бляшке, украшающей уздечку: «Bolivar».

Освободив животное от сбруи, медвежонок ударил лапой по крупу и конь умчался в прерию, время от времени нарушая тишину громким ржанием.

– Проклятье! – проворчал Пятачок, – будь мы немного повыше, могли бы ездить верхом. А так приходится отпускать всех этих лошадей. Надеюсь, они не попадают в зубы к волкам.

Усевшись на старое серапе, поросенок с помощью отвертки и перочинного ножа быстро разобрал короткий винчестер, почистил его, смазал, собрал и набил магазин патронами.

– Надо идти. – Винни-Пух из-под лапы посмотрел на почти утонувшее в сизой дымке солнце. – Ночь будет ветреной.

– Да, конечно. – Пятачок поднялся, оглянулся на могильный холмик и украдкой сделал на прикладе зарубку. По счету она была сороковой. Закинув винчестер за плечо, поросенок сунул в зубы короткую сигариллу из черуты, черного мексиканского табака. Над прерией разгорался тревожный костер заката…

И винчестер, и сигариллы, и полосатое серапе друзья раздобыли у первого встреченного ими на этой равнине человека. Он был единственным, кто не стал стрелять сразу. Такая беспечность стоила ему жизни, но дала возможность двум путникам, волею случая заброшенным в прерии, выжить.

А виной всему была дурацкая «икспедиция» к Северному Полюсу, организованная Кристофером Робином. Когда Винни-Пух благополучно обнаружил Земную Ось и ее украсила табличка «Северный полюс открыт Пухом. Пух его нашел!», все разошлись по домам. Медвежонок и его друг Пятачок шли самым краем леса, и Пух все время думал о том, что нужно как можно быстрее попасть домой и основательно подкрепиться. Но попасть домой им было не суждено. Земля задрожала, словно в лихорадке, и они полетели куда-то, и летели долго, кувыркаясь и вопя от ужаса.

Потом была пыль, корявые цереусы, высокое синее небо и похожие на гнилые зубы коричневые горы. Плюхнувшись на колючий шар перекати-поля, друзья долго из него выбирались, отряхиваясь и отплевываясь.

– Надо идти на Север! – сказал наконец Винни-Пух и указал лапой куда-то в бок.

– Ты уверен, что Север там? – спросил Пятачок, щуря слезящиеся от нестерпимого солнца глаза. Поросенок даже не поинтересовался, зачем им непременно нужно идти именно туда.

– Конечно, – ответил медвежонок и не стал объяснять, почему. Друзья двинулись по прерии, обходя камни, странных змей с трещотками на хвостах и заросли лофофоры. Время от времени они останавливались, чтобы подкрепиться. Поскольку кроме мясистых шаров лофофоры вокруг ничего не было, ели их. Сочная мякоть кактуса хорошо утоляла голод и жажду. Правда, вскоре Винни-Пух заметил, что облака над головой позеленели, а под ногами шныряют крохотные слонопотамы, но на всякий случай он ничего не стал говорить поросенку, решив, что все это мерещится ему от усталости.

Человек в серапе попался им на второй день пути. Он сидел у небольшого костерка и жарил бекон. Винни-Пух потянул носом и коротко сказал:

– Свинина…

Озверевший от лофофоры Пятачок оскалил желтые зубы и сжал в копытцах тяжелый камень. В крохотных глазках поросенка загорелись злые огоньки, не обещавшие незнакомцу ничего хорошего…

После того, как все закончилось, они долго не решались подойти к мертвецу, но когда все же подошли и заглянули в его залитое кровью лицо, Пятачка тут же вывернуло.

Для незнакомца они выкопали глубокую могилу и над ней поклялись никому не рассказывать о произошедшем. А чтобы клятва была настоящей, поросенок взял плоский серый камень и кровью убитого написал на нем: «Винни-Пух и Пятачок клянутся, что будут держать язык за зубами насчет этого дела, а если мы кому скажем или напишем хоть одно слово, то помереть нам на этом самом месте».

С тех пор прошло больше месяца. Страшная клятва теперь казалась им смешной и нелепой. Друзья выработали свою тактику выживания, и она ни разу их не подвела. Тактика эта строилась на милом местном обычае – сначала стрелять, а потом разговаривать. Все путешествующие или просто шатающиеся без дела по прерии, завидев на своем пути коренастую фигуру медвежонка, открывали стрельбу, не задумываясь. Поскольку и конические, и цилиндрические, и тупоконечные, и облочные, и безоболочные пули наглухо застревали в опилках, которыми был набит медведь, не причиняя ему никакого вреда, вслед за первым выстрелом человек принимался палить без передышки, и увлекшись этим занятием, совершенно не предполагал, что из-за ближайшего камня или куста чаппараля в него целится загорелый и злой как черт поросенок, который промахнулся лишь однажды в жизни…

После выстрела Пятачка над прерией обычно воцарялась тишина. Винни-Пух выковыривал пули – у него их набралась целая коллекция – штопал дыры в плюше, а поросенок рыл могилу и обшаривал вещи очередного мертвеца, более всего интересуясь табаком, патронами и запасами воды.

Пуль, которые медвежонок носил в суконном мешочке на шее, становилось все больше и больше. Каких тут только не было! Медные, свинцовые, мельхиоровые, пять штук серебряных – подарок от странного человека с распятием на груди – одна золотая, длинная, будто торпеда, и даже пуля из ртути. Впрочем, последнюю не удалось приобщить к коллекции – будучи замороженной, она быстро растаяла под лучами жаркого солнца и быстрыми шариками разбежалась по земле. У некоторых пуль имелись надпилы на боках, на других были вырезаны кресты и звезды, а одну украшали инициалы владельца – К.К.

Обо всем этом медвежонок успел подумать, пока они с Пятачком поднимались по раскаленному склону обширной долины, заросшей деревьями Джошуа и мескитной травой. Длинные вечерние тени лежали на выжженной земле. Во рту хрустел песок.

– Перевалим гребень – и привал! – прохрипел Винни-Пух, сделал еще несколько шагов – и удивленно замер, выронив из лап флягу. Пятачок, шедший чуть позади, сразу пригнулся и шмыгнул в заросли, выставив ствол винчестера. Копытце его, сжимающее цевье винтовки, слегка подрагивало – поросенку не терпелось сделать сорок первую зарубку на прикладе.

За выгоревшим взлобком холма, в небольшой лощине, залитой дрожащим маревом горячего воздуха, стояла сложенная из плоских камней хижина. На ее пороге, в благодатной тени, сидел ушастый кролик в клетчатой рубашке и широких штанах. Кролик курил кривую трубку и читал газету. Рядом на ступеньке стояла початая бутылка. За хижиной виднелись три старые могилы с покосившимися крестами. Поодаль угрюмо дремал серый осел. Над ним кружились мухи. Колыхалась на ветру стираное белье – брюки, рубашки, носки…

Винни-Пух упал за камень и жестом велел Пяточку ползти к нему.

– Что думаешь? – жарким шепотом спросил медвежонок.

– Живет один. Давно. Аккуратен. Образован. И главное – у него есть вода. Много воды, – быстро ответил Пятачок и прицелился.

– Не надо. – Винни-Пух решительно поднялся и двинулся к хижине. – мало ли что. Например, вдруг это н а ш Кролик?

В сердцах сплюнув, Пятачок поспешил за другом, на всякий случай держа винчестер наготове.

Получасом позже, умывшись, закусив тушеными бобами и выпив по стаканчику бурбона, они расположились на стульях под навесом, покуривая и ведя неспешную беседу с хозяином хижины, которого звали Братец Кролик.

Солнце закатилось за дальние горы. Над лощиной высыпали крупные звезды. Ночной ветерок нес приятную прохладу. Разговор зашел о странностях судеб литературных произведений и их персонажей.

– Я думаю, во всем виноваты читатели, – проговорил Братец Кролик и выпустил изо рта голубое колечко дыма. Колечко взлетело вверх, под самую крышу, и повисло там, слегка подрагивая.

Пятачок немедленно выдул толстое белое кольцо и направил его точно в центр колечка кролика.

– Читатели тут не причем, – заявил поросенок. – Главные виновники наших бед – писатели. Это они заставляют нас проделывать всякие глупости, которые выдают за гениальные сюжетные ходы. В обычной жизни никто не нас не стал бы делать ничего подобного. Но раз уж мы – персонажи, нам ничего другого не остается, как следовать писательским замыслам.

– На потеху читателей! – ввернул Братец Кролик.

Оба они повернулись к Пуху. Медвежонок задумчиво перебирал пули из своей коллекции и молчал.

– Послушайте, мистер Пух, вы же британец, подданный Ее Величества. Какого черта вы вообще делаете в прериях? – раздраженно спросил Братец Кролик.

– «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря», – ответил Винни-Пух, глядя на юг. Он не знал, что там, в трехстах милях от хижины братца Кролика, за песками и безводными пустошами, лазурные волны Мексиканского залива били в золотой песок пляжей Пасадены.

– Что же касательно вашего спора, – продолжил медвежонок после того, как сделал добрый глоток виски, – то я считаю, что главное зло – это критики. Да, да, критики. Это они извращают замыслы писателей и делают и из них, и из читателей глупцов, которые якобы не могут самостоятельно разобраться в том, что сами написали или прочли.

– Смерть критикам! – кровожадно воскликнул Пятачок.

– Вы мудрее, чем я думал, мистер Пух, – Братец Кролик поднялся со стула и церемонно поклонился медвежонку. – Ваша теория стройнее и логичнее наших вариантов. При случае я обязательно отправлю дюжину-другую критиков к праотцам. А сейчас, друзья мои, уже поздно и нам всем пора спать.

– Перед тем, как мы ляжем, мне хотелось бы спросить: чьи это могилы там, за хижиной? – обратился Пятачок к хозяину.

– Они не представились, – коротко ответил тот и скрылся в дверях.

Кролик устроил своих гостей в единственной комнате. Здесь имелся стол, стул и матросская подвесная койка. На стене Винни-Пух увидел картину – маленького красного зверька, напоминающего лисицу. Внизу было написано неровными буквами: «Портрет моего кролика».

– Разве это не лисица? – спросил Пух.

– Тот, кто подарил мне этот рисунок, говаривал, что это именно лисица, к тому же сделанная лучшим в мире рисовальщиком лисиц, – Братец Кролик улыбнулся.

– Да, но… Ведь здесь написано: «Портрет моего кролика». Так где же он, этот самый кролик?

– Она его съела, – сказал хозяин и ушел на кухню, где и расположился на продавленной лежанке. Братец Кролик лежал и слушал, как гости, шурша соломой, укладываются спать.

– Доброй ночи, англичане! – сказал он по-немецки. – Спите спокойно.

Перед сном Пух, улегшийся в подвесной койке, достал из мешка трофейный сорокапятикалиберный кольт, взвел курок и положил оружие под подушку.

– На всякий случай, – сказал он поросенку. Пятачок кивнул, обнял винчестер, завернулся с головой в ветхое покрывало, более напоминающее гобелен, и с грохотом рухнул в угол под светильником. Вскоре оттуда послышался его храп. Винни-Пух некоторое время ворочался, размышляя, кто виноват в том, что они оказались в здешних краях. Обдумав все варианты, он решил, что главный и единственный виновник – Кристофер Робин, улыбнулся в темноту и тоже уснул.

Друзья не слышали, как хозяин хижины бесшумно поднялся со своей лежанки и на цыпочках прокрался к двери. Выбравшись из хижины, Братец Кролик быстро оседала осла и погнал его в ночь.

Над прерией рыдали койоты. Полная луна плыла сквозь звездные россыпи. В укромном овраге в двух милях от хижины, в которой беззаботно спали Пух и Пятачок, у костра застыли неподвижные тени. Братец Кролик остановил осла на краю оврага, спрыгнул наземь и спотыкаясь на высоких каблуках, спустился вниз.

– Ну? – нетерпеливо спросила одна из теней, едва он появился в неровном круге света.

– В мою паутину попалась пара мух, – кролик захихикал.

– Это точно они? Бессмертный медведь и его приятель, вепрь-убийца?

– Точнее быть не может, – кивнул Братец Кролик. – Я видел их как вас. Перед сном мы развлеклись виски и интеллектуальной беседой. Сейчас они в царстве Морфея. Можно брать.

– Ты уверен? – в голосе говорившего послышалось нетерпение.

– Да не волнуйтесь вы так! – Братец Кролик задрал подбородок. – Оглянуться не успеют, как шашка прыгнет в дамки!

– Ну, храни нас Святая Дева. Это будет славная охота!

– Мы принимаем бой! – хором произнесли остальные. Тени поднялись разом – взметнулись черные плащи – и заспешили вверх по склону. Там они растреножили коней, вскочили в седла и пустились следом за ослом кролика.

Винни-Пух проснулся от острого ощущения опасности. Пятачок тоненько посвистывал носом, где-то под крышей стрекотал сверчок. На полу лежал серебряный квадрат лунного света. Снаружи гремели цикады да койоты выводили свои скорбные песни, оплакивая уже умерших и еще живых – разом.

Осторожно вытащив кольт, медвежонок пристроил ствол на сгибе лапы, направил его на дверь и весь обратился в слух. Вскоре его старания были вознаграждены – он уловил за дверью тихий звон металла и скрип песка под подошвами нескольких человек.

Три оглушительных выстрела прогремели один за другим. Вспышки пламени разорвали полумрак, царивший в хижине. Пятачок вскочил, но запутался в покрывале и снова упал.

Дверь со скрипом распахнулась, в комнату ввалились трое мексиканцев. Двое были мертвы, третий еще дышал. Выпучив непонимающие глаза, он простонал:

– Ми эспуэла?

– Си, сеньор, – кивнул Винни-Пух и вдруг страшная догадка обожгла опилки в его голове. Резко обернувшись к окну, он медленно поднял лапы. Кольт с тяжелым стуком упал на пол. На подоконнике сидела, целясь из двух чудовищных смит-вессонов в медвежонка и наконец-то освободившегося Пяточка, Пеппи Длинный Чулок.

– Знаю, знаю, – пробурчал Винни-Пух, опережая незваную гостью, – Бывают шпоры, которые входят через дверь, а бывают…

Пеппи рассмеялась. Пятачок грязно выругался. В дверях появился Братец Кролик с фонарем в руках. Оглядев неподвижные тела на полу, он покачал головой.

– Фи! Не терплю крови.

Затем он обратился к гостям:

– Извините, ребята, но за вас двоих шериф из Санта Фе дает полторы тысячи долларов…

– Ах ты фраер ушастый! – завизжал Пятачок и рванулся к кролику.

Смит-вессон в правой руке Пеппи оглушительно рявкнул – с потолка посыпалась труха.

– Стоять, окорок с ногами! – Длинный Чулок спрыгнула с окна и сунула дымящийся ствол под нос Пяточку. – Полторы тысячи – это за живых. А за мертвых – тысячу, и клянусь распятием, если вы не будете смирнее мулов, меня устроит второе! Ты сдаешься или нет?

– Разрешите подумать? – смиренно ответил поросенок, положил локти на стол, уткнул уши в копытца и стал думать. Думал он долго и наконец сказал: – Сдаюсь!

С рассветом лощину покинула кавалькада из трех скакунов. Впереди, верхом на осле, привычно трясся Братец Кролик, следом ехала Пеппи. К ее седлу был привязан повод коня, на котором сидели спина к спине туго обмотанные веревками Пух и Пятачок.

Они едва тронулись, как вдруг поросенок крикнул, обращаясь к Длинному Чулку:

– Эй, рыжая чертовка, а где мой винчестер?

– Здесь, отбивная, – отвечала Пеппи, похлопав для верности рукой по притороченному чехлу с винтовкой.

– Смотри же, – серьезно сказал Пятачок, искоса поглядывая на нее, – здесь я его оставлю и повелеваю тебе не прикасаться к нему, и да не коснется его никто другой. Смерть ждет всякого, кто возьмется за ствол поросенка, кроме его прямых потомков.

Пеппи с изумлением взглянула на своего пленника, но ничего не сказала.

Маленький караван достиг окраины Санта Фе только после полудня. Дорога лежала через пустынное кладбище. От нечего делать Винни-Пух принялся читать надписи на могилах:

– Ну и фамилию… Каттиво… Буоно… Брутто… О, вот более-менее человеческая – Уильям Карсон. Хорошо еще, что не Карлсон…