Ошибка Времени

Внезапно его взгляд упал на торчащий из-под смирительной рубашки палец босой правой ноги. Палец был испачкан в чем-то темно-буром, почти черном. Словно молния ударила в мозг Джона, моментально восстановив в его памяти ужасную, непередаваемую картину.

Открытая дверь. Ванная. Наполовину отдернутая полиэтиленовая занавеска со следами рук. Ванна наполовину заполнена алой водой. И Селин. Сидящая на полу. Обнаженная. Соски ее грудей отрезаны, и вместо них в зияющие кровавые дыры вдавлены ее же вырванные глазные яблоки. Те места, где когда-то находились ее прекрасные, чарующие зеленые глаза наспех сшиты черными суровыми нитками. Окровавленная игла с нитью находится здесь же – она воткнута в щеку Селин, и нить свисает с ушка иглы, касаясь ее ключицы. Ноги Селин раздвинуты, и из ее влагалища тянется жуткий окровавленный моток – это пуповина. На другом конце пуповины – почти сформированный младенец, весь в крови и слизи. Судя по параллельным трещинам на его черепе, его вырвали из материнской утробы небольшим ухватом для барбекю. Вероятно, он не пролазил в узкую щель, и ее пришлось расширить садовым секатором. Все эти принадлежности были аккуратно сложены рядом, на ее любимой подушке с некогда голубыми цветочками. Сейчас это были красные цветы. Темно-красные, похожие на дорогущие розы из цветочного магазина двумя кварталами вверх по улице, где Джон иногда позволял себе купить такой букет для любимой жены.

И ее руки. Руки Селин были согнуты в локтях, а кисти загнуты вперед, казалось, словно огромная самка богомола заползла в ванную и там попала на разделку зоолога – любителя.

Рот Селин был раскрыт. Губы отсутствовали, а вырванные зубы были вбиты корнями по всей поверхности черепа.

Последнее, что вспомнил Джон, перед тем, как с грохотом рухнуть в лужу собственной блевотины и крови Селин, это то, как она внезапно дернулась, и из ее горла вместе с зеленоватым светом неожиданно вырвалось отвратительное, ни с чем не сравнимое першение: «Зеленый дом!»

19.

От нахлынувших воспоминаний Джон в ужасе заорал, одновременно из его глаз полились слезы.

– Кто?! Кто?! Какой извращенец мог это сделать?! – связанный Джон беспомощно метался на кушетке, не в силах что-либо сделать.

– Уже неважно, – раздался мягкий, добродушный голос. – Важно лишь – сможешь ли ты отомстить?

– Что?! Кто здесь? – Джон с ужасом бешено завращал белками глаз, пытаясь определить источник голоса.

– Это я, Джон. Ты. Ты должен разорвать эти ремни и выбираться отсюда.

– Кто я? Кто ты? Что за чертовщина здесь творится?

– Ты, Джон. Все человечество – это ты. Ты – суть мира сего. И ты должен преодолеть себя и вырваться. Но освобождение твоего разума возможно лишь единственным путем. Путем уничтожения того, кто сотворил это с твоей женой. А также с другими.

– Каким другими? Покажись, черт побери! Не беси меня! – Джон, словно в эпилептическом припадке, дергался на кушетке, пытаясь выхватить взглядом то один, то другой угол комнаты.

– Соберись, Джон. Вспомни, что будет! Проникни внутрь себя и постигни Круг. Вспоминай не памятью, но сутью своей. Вспоминай тысячами, миллионами подсознаний! Разорви путы Времени, связывающие тебя! Уничтожь цепи Пространства! Стань единым целым со Вселенной! Слушай музыку Вечности, Джон! – невидимый голос постепенно нарастал, казалось, что комната расширяется от исходящих звуковых колебаний.

– Убирайся к черту, кто бы или что бы ты ни было!!! – завопил Джон. – Оставь меня в покое!!!

– Покоя не существует, Джон! Время – это всегда движение! Статики не существует в принципе! Абсолютно все движется безостановочно! Вся жизнь! И даже смерть! Тебе суждено обрести это знание! И ты способен обрести его! И ты хочешь обрести его! Найди убийцу, Джон! Уничтожь его! Уничтожь себя! Уничтожь себя в себе и весь мир в себе! И отмщение успокоит тебя! Открой дверь и выйди наружу! Выпусти себя из клетки сознания на волю!

Голос все усиливался. Он был повсюду, пчелиным роем, жаля барабанные перепонки. Змеиные жала голоса впивались в каждую клетку тела. Музыка гремела безумным оркестром, в ней сплелись бархат вальса, жесткость хеви-металла, ритм рок-н-ролла, жар миллионов симфоний. Ноты и аккорды вращались в сумасшедшей карусели, осью которой была сама Вечность.

Джон увидел себя стоящим возле кушетки, на которой он бился в истерике, связанный. В его руке возник нож. Он разрезал им сковывавшие тело ремни.

Когда ремни упали на пол, Джон встал с кушетки. Его волосы были взъерошены, глаза блестели непонятным зеленоватым огнем. Одним усилием воли он разорвал смирительную рубашку, и она лохмотьями повалилась к его ногам. Он остался абсолютно обнаженным.

Джон распростер руки и поднял взгляд. Над ним яростным черным смерчем кружилась временная воронка, готовая навечно принять свою жертву. Словно переведя назад стрелки часов, он взглянул на прошлое и осознал все.

Гудвин огляделся и увидел лежащий на полу нож, которым он разрезал свои путы. Он схватил его и поднес к своей груди.

Айрин наметила точку под левой грудью и сильно размахнувшись, с силой всадила в себя острейшее лезвие.

Русс вскрикнул и упал на колени. Жизнь ярко-алой струей вытекала из него на мягкий пол комнаты.

Юджин в последний раз посмотрел на воронку и дико расхохотался.

– Я сделал это, отец! – закричал Стэнфорд в темноту приближающейся воронки. – Я нашел их и отомстил! Я прошел испытание! Я – Источник!!!

Неистовый хор голосов раскатывался в безумном смехе, пока не скрылся в черной бездне воронки.

***

Мужчина собирался постучаться, как вдруг из-за двери раздалось негромкое:

– Входи. «Зеленый дом» желает видеть тебя.

Мужчина резко отдернул руку, словно прикоснулся к раскаленному железу. Постояв еще секунду, он шумно выдохнул, сконцентрировался и повернул ручку двери.

– Заходи, чего стоишь? Чай будешь?

– Не откажусь. На улице что-то прохладно.

– Да ты присаживайся, не стесняйся. Бери вон ту белую кружку, вот чайник, вот сахарок. Да ты больше, больше сахара-то клади. Где ж тебе еще жизнь-то сладкой покажется? – хозяин кабинета усмехнулся.

– Да, хорошо. Благодарю. Чай просто превосходен. Английский?

– Я, честно говоря, не знаю. Подарок. Мне тоже нравится. Как сам-то?

– Да ничего, нормально. Существуем помаленьку. А ты?

– Ну, я же, как ты! У тебя все хорошо – значит, у меня просто превосходно, – опять улыбнулся хозяин.

Несколько минут оба молча пили горячий чай.

– Знаешь, я должен тебя поблагодарить, – прервал паузу хозяин кабинета. – Если бы не ты, я бы никогда не смог сделать этого.

– Да брось. Подумаешь, пара пустяков.

– Не скажи. Все могло закончиться весьма плачевно. Для тебя плачевно, конечно. Но, раз все обошлось, я в долгу перед тобой.

– Сочтемся, – усмехнулся гость.

– Нет, правда. И угораздило же меня сотворить такое! И вроде – ну да, я ошибся, нечаянно совершил непростительный поступок – так вы же пользуйтесь, наслаждайтесь, извлеките выгоду для себя и окружающих! Нет же! Все становилось только хуже, хуже и хуже. А обратить процесс я сам не мог. Нет, точнее, мог, но многие осудили бы меня. А сомнение в моих действиях могло породить невесть, что! А так ты навел порядок, исправил мою ошибку, к тому же не своими руками. Хвалю! Еще чайку?

– Нет, благодарю. Я на минутку только. Дел по горло.

– Если что, забегай. Всегда рад тебя видеть! Все-таки – родня фактически, – расхохотался хозяин.

– Не вопрос, – улыбнулся гость. – Я тут провел кое-какой анализ, и, честно говоря… – он замялся.

– Ну-ка, ну-ка! Нет, ты не молчи! В чем дело? – хозяин отставил в сторону чашку.

– В общем, я обнаружил у тебя еще пару-тройку ошибок. Чтобы не быть голословным, я представлю полный отчет.

– Да что ж такое! – всплеснул руками хозяин. – Если отчет будет верным, прямо не знаю, что и делать! Хотя нет, знаю! Посажу тебя на свое место! Вот тогда и посмотрим! – добродушно засмеялся он. – Вот тогда и увидишь, легко ли сидеть в моем кресле или трудно. Ладно, жду твоего отчета. Если там все верно, будешь исправлять мою ошибку также, как в последнем случае с этой зловредной человеческой расой.

– Несомненно, Создатель. До встречи, – кивнул головой гость и вышел, затворив за собой дверь.

– До встречи, Доктор. До встречи, мой брат, – проговорил Создатель.

Он допил чай и подошел к окну. А затем еще долго стоял и смотрел в него, глядя на тусклый зеленоватый свет, окаймляющий Вечность.