Помоги проекту - поделись книгой:
Пролог
Друзья! Я очень надеюсь, что вам понравится эта история. Она не столько о том, что написано в аннотации, сколько о добре и зле, о любви и дружбе, о низком и прекрасном, о трудностях и умении их преодолевать. Здесь нет идеальных героев, хоть они и обладают некоторыми сверхспособностями, они такие же люди, как и мы: бывают наивны или же, наоборот, несправедливо жестоки, совершают ошибки, пытаются их исправить, ссорятся, влюбляются, но все как один упорно идут к своей цели, которая у каждого из них своя.
Многие имена я придумала, поэтому они могут звучать непривычно. Есть несколько спорных, в которых настоятельно рекомендую ставить ударения следующим образом:
Ольгерд
Ярико
Свартрейн
И ещё заглядывайте в визуализацию, если хотите узнать их поближе. Ну вот, вроде бы и всё.
Я бы очень хотела, чтобы герои и события вам запомнились. Если история отозвалась и нашла отклик в ваших сердцах, напишите об этом! Порадуюсь вместе с вами.
Приятного чтения!
_________
Мокрая, ветреная ночь сменила долгий серый день. Тучи сгущались над маленькой деревенькой, словно предчувствуя беду, горестно покачивались далёкие макушки деревьев. Порывы промозглого ветра, такие непривычные в травень-месяц, заставили Ольгерда поглубже закутаться в тёмно-зелёный плащ, подбитый мехом, и поднять воротник.
— Ну и погодка, мать его…
Из густой берёзовой рощицы доносилось хриплое, сердитое карканье промокшего ворона. Ольгерд поморщился и ускорил шаг.
Он продрался сквозь колючую стену высоких зарослей. Ветка шиповника слегка оцарапала щёку, капли дождя, с шелестом слетев с холодных ветвей, пролились за шиворот. Ольгерд уже трижды проклял тот вечер, когда согласился на то, чтобы прийти на условленное место к ведунье. Верней всего, она его просто зачаровала своим глубоким, тяжёлым взором ярких глаз. А глаза у неё большие, зелёные, опасные глазищи, как омуты…
Она стояла посреди поляны, залитой темнотой. Дождь шуршал по складкам её длинного тёмного плаща. Едва заслышав шорох травы под ногами Ольгерда, она сбросила капюшон. Густая копна неистово рыжих кудрей рассыпалась и волною окутала её плечи. Ольгерд даже слегка прищурился от такого обилия красок: рыжая на тёмно-зелёном, очам больно.
— Не убоялся, — довольно заметила Астра, и холодная улыбка тронула её алые губы, обветренные и оттого чуть припухшие. — Пришёл-таки.
— Что мне ещё оставалось делать, — сердито буркнул Ольгерд, поёжившись. Неуютно было одному посреди мокрого, неприветливого леса с Астрой. Не было тепла подле молодой рыжей ведуньи, костёр её волос не согревал. — Коли только к тебе одной и можно обратиться.
Астра усмехнулась. Губы её исказились в полуулыбке. Худая рука появилась из-под складок чёрного плаща. Сквозь длинные тонкие пальцы, унизанные чёрными перстнями, едва уловимо пробивался слабый золотистый свет. Ольгерд нетерпеливо переступил с ноги на ногу и протянул руку. Астра только крепче сжала кулак.
— А как же клятва? — из-под длинной волны чёлки опасно сверкнули её глаза. — Ты готов?
Ради руны. Готов.
Ольгерд закатал рукав рубахи и разжал ладонь. Вены на запястье взбухли и потемнели от напряжения. Астра задумчиво оглядела протянутую ладонь.
— Глупый, — прошептала она, подойдя чуть ближе и коснувшись свободной рукою подбородка Ольгерда, заросшего светлой щетиной. Её взор вдруг обжёг, глаза оказались совсем-совсем близко. Повеяло травяным настоем и мокрой пылью. — Ты обречёшь себя на одиночество. На вечные страдания. Подумай. Подумай хорошенько.
— В Ночь Серебра исполнится всё, — отмолвил Ольгерд отчего-то так же тихо. — Страдания кончатся. Я обрету себя. Сызнова…
Ведунья снова усмехнулась, но горькою была её усмешка. Ещё раз взглянув на раскрытую ладонь Ольгерда, она сорвала с пояса стальной клинок и одним быстрым движением полоснула по внутренней стороне её. Кровь брызнула из-под остро отточенного лезвия, рука Ольгерда дрогнула, но Астра перехватила его запястье и соединила его руку со своею. Первые несколько мгновений ничего не происходило, а потом вдруг нестерпимо яркое золотистое свечение охватило их соединённые ладони, вспыхнуло золотым кольцом вокруг них, обожгло обнажённую кожу. Ольгерд, не в силах более терпеть жгучую пронизывающую боль, закричал. Болью пронзило всё тело, от кончиков пальцев и до самых коленей, неожиданно дрогнувших, будто сотни невидимых игл вонзились в живую плоть. У Ольгерда потемнело в глазах, он пошатнулся, но сумел устоять на ногах. Где-то вдалеке было слышно, как ворчит и перекатывается гром, готовый вот-вот разразиться. Астра наконец убрала ладонь и протянула Ольгерду руну. Золотистый свет успокоился, стал тихим, едва различимым. Маленькая руна, размером всего в пол-ладони, начала затягивать порез на руке, едва коснувшись его. Ольгерд с изумлением взирал на неё: ничего необыкновенного. Чистый кусочек дерева, гладко обструганный, с несколькими выжженными лучами, выходящими из одной точки. Знак Стрибога. Всего лишь одна…
— Ну а дальше сам, — усмехнулась Астра и снова набросила капюшон. Тут же в лесу стало будто бы темнее: яркий сполох рыжих волос скрылся под тёмною тканью.
— Но ты пообещала мне помогать, — растерялся Ольгерд.
— Обещание здесь только твоё, — молвила Астра в ответ. — Ты поклялся на крови, не я. Тебе надобны руны, не мне.
И с этими словами она взмахнула полами плаща, щёлкнула пальцами и исчезла в тёмном вихре. Ольгерд взглянул на то место, где она только что стояла: трава была покрыта инеем.
1. Беглецы
Если кругом пожар,
Я не хочу бежать,
Я говорил с огнём —
Мне ничего не жаль…
Ольгерд не ведал, что едва он сошёл с красного крыльца и миновал двор, за ним стали неотступно следить два быстрых зорких глаза.
Из-под земли было почти не видать ничего, кроме алых кожаных сапог, расшитых золотом, к тому же цепляться за мокрое, скользкое бревно было совершенно неудобно, пальцы, взмокшие от напряжения, то и дело скользили. Сквозь крохотное оконце под самым земляным потолком пробивался густой, влажный воздух, тусклые лучи закатного солнца. Наконец Ольгерд вышел через задний двор и запер ворота, и как раз вовремя: именно в то мгновение пальцы соскользнули. Ярико упал на колени на сырую землю и с трудом отдышался.
— Ну что там? Ушёл он?
— Ушёл, — вздохнул Ярико, поглядев на свои мокрые, перепачканные ладони. Работы им в скором времени предстояло много. — Иди, подсобишь мне.
Велена поднялась и подошла к противоположной земляной стене. В срубе было страшно холодно и сыро, она чувствовала, что простудилась, щёки ощутимо горели от жара, но она не признавалась. Знала, что и брат в таком же положении, как и она, и потому не жаловалась: бесполезно. Тем временем Ярико оторвал доску, закрывавшую окно, коротко бросил Велене: "Здесь подержи!" и, пока она придерживала край другой доски, открутил и вторую доску. Этот проход он проделал довольно давно, просто часто приходилось водворять доски на место, ежели приходили стражники или сам Ольгерд — забрать какую-либо работу. А теперь он понял, что пора было уходить: сей день или же никогда.
Вместе с Веленой они освободили себе небольшой проход, такой, что высокому, широкоплечему человеку пробраться можно, и в последний раз оглядели маленький, на большую часть врытый в землю сруб, ставший для них темницей на долгие девять солнцеворотов. Ежели бы не окошко, пропускавшее хоть немного солнечного света, Ярико бы и вовсе забыл, как мир выглядит, а Велена, ещё с самого детства маленькая и слабенькая, совсем зачахла бы в темноте и сырости. Ольгерд дорожил ими обоими: прекрасный оружейник и кружевница, к тому же за работу которым не надобно было платить. И Ярико уже казалось, что он потерял счёт времени, хотя каждый минувший месяц и солнцеворот исправно отмечал на стене крохотной чёрточкой. Ежели в своих расчётах он был точен, им с Веленой минул уже семнадцатый солнцеворот… Много. А жизни толком и не видали.
С тех пор как Ольгерд проведал про то, что в деревеньке в день летнего солнцестояния родится мальчик, которому суждено будет исполнить давнее пророчество, соединив в Ночь Серебра все руны богов и загадав самое важное и самое верное желание при свете свечи, он приказал убивать всех первенцев-мальчиков, которые рождались в двадцать первый день травня-месяца. Ярико и Велена тоже были рождены именно в сей день, но Ольгердовы люди поначалу попросту не обратили на них внимания: в пророчестве говорилось о юноше, а тут — двойняшки. Однако потом, когда весть об этом донеслась до самого Ольгерда спустя уже целых девять солнцеворотов, он отдал приказ разыскать брата и сестру и привести их к нему. Правда, как выяснилось, ни Ярико, ни сестра его Велена ни о каком пророчестве даже и не слыхали, однако им пришлось остаться у Ольгерда, потому что тому потребовались сильные, работящие руки… Конечно, он солгал ребятишкам, и те надолго стали пленниками его.
Из невесёлых мыслей Ярико вырвал тихий шёпот Велены:
— Ну что? Идём?
— Идём, — отозвался он, поднял с пола лук, изготовленный по велению одного из ратников Ольгерда, выкинул его в образовавшийся проём и подхватил Велену на руки. Она испуганно вскрикнула от неожиданности.
— Тише ты, — прошипел Ярико, сетуя на невозможность зажать сестрёнке рот. — Держи меня за плечи. Я тебя подсажу.
Он подошёл к окну и поднял Велену, как мог, повыше. Девушка что было сил уцепилась за деревянный край, но проклятый дождь намочил брёвна, и пальцы немилосердно скользили.
— Держись же, — выдохнул юноша. Хоть Велена и маленькая, а всё ж не пёрышко, долго удерживать на высоте он её не сможет. Да к тому же чем дольше будут копаться, тем вероятнее увидят их… Наконец в руках почувствовалась лёгкость: Велене удалось отыскать опору и перекинуть ноги через край. Ярико, в последний раз оглядевшись по сторонам, сплюнул через правое плечо — так, на всякий случай, — и, подпрыгнув, подтянулся на руках. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Ноги скользили по земляной стене, кое-где заросшей травой. Где-то на дворе залаяла собака, и юноша про себя выругался: а ну как сейчас прибегут Ольгердовы слуги, что тогда? Но Велена стояла пока что спокойно, прислонившись спиной к тёмной деревянной стене сруба, и ждала его. Сделав усилие, Ярико подтянулся чуть повыше и, пригнув голову, пробрался в узкий оконный проём. Тут же его окатило прохладным дождём, и влажный порыв ветра рванул светло-русые пряди. Ярико невольно поднял руку к голове, коснулся пёрышек, прикреплённых к очелью тоненьким кожаным шнурком, и тихонько свистнул.
Сквозь шелест дождя и листьев послышалось громкое хлопанье крыльев и хриплое карканье. Откуда-то из темноты появилась крупная чёрная тень. Ворон, сложив крылья, мягко опустился на плечо Ярико, и юноша, улыбнувшись, потрепал его по мокрым перьям, и без того торчащим в разные стороны.
— Разбойник, — усмехнулся он. — Здраствуй, здравствуй, малыш… Велена, где лук?
Девушка подала брату лук, который он выбросил перед тем, как выбираться самому, и колчан со стрелами. И впервые, верно, Ярико порадовался тому, что была у него работа: ведь ежели бы не приходилось делать оружие для других, он бы не мог делать его и себе — заметили бы да отобрали.
Беспрестанно озираясь и оглядываясь, Ярико и Велена короткими перебежками миновали задний двор, обошли высокий дом Ольгерда в два пола, будто бы опустевший без хозяина, обошли частокол и добрались до лазейки, о которой Велена рассказывала уже давно. Когда-то видела, мол, а когда — самой бы памяти… Лазейка была довольно-таки небольшая, но её размеров вполне хватало, чтобы пролезть, пригибаясь к земле. Ярико полез первым, хотел проведать, всё ли ладно на той стороне за частоколом, всё ли тихо. Серая льняная рубаха, расшитая узорами-оберегами, испачкалась, на неё налипли комья мокрой земли, но о чистоте ли было думать!
— Давай, — бросил Ярико, поднявшись и отряхнувшись. Велена нырнула в лазейку и, прогнувшись, словно кошечка, ловко протиснулась в щель. И только она выбралась и поднялась на ноги, как где-то за углом хрустнула ветка под чьим-то тяжёлым сапогом, послышался шорох шагов по траве, и из-за угла вышел дозорный с копьём наперевес и мечом в ножнах. Медленно, неторопливо прошёл по узкой дорожке мимо задних ворот, мимо лазейки, вокруг которой была разбросана земля, удовлетворённо хмыкнул и пошёл обратно. Тишина вокруг, никого, только ворон летает кругами, то скрываясь в густых ветвях деревьев, то вновь появляясь…
Две пары глаз неотступно и пристально следили за дозорным до тех пор, пока его нескладная широкоплечая фигура не сркылась вновь за частоколом. Ярико и Велена лежали в кустах и едва дышали, боясь даже пошевельнуться, чтобы ненароком не выдать себя. С тонких колючих ветвей капала вода, проливалась за шиворот, на шею, возле самой ключицы, где кожа как раз самая уязвимая, сел комар. Ярико терпел, ждал, пока дозорный скроется, и только тогда позволил себе прихлопнуть комара и стряхнуть капли воды с волос.
— Пошли, — прошептал он и коротко свистнул. — Эй, Феникс!
Ворон, по обыкновению, сложил крылья, приземлившись юноше на плечо. Дорога была открыта.
Они почти бегом добрались до леса, не переставая осматриваться по сторонам: не видит ли кто. Дождь лил немилосердно, где-то вдалеке слышно было, как ворчит и переваливается с боку на бок разбуженный гром. Ночь медленно наползала на лес и окрестности, укутывая всё вокруг мягким покрывалом дождя и ветра. Вскоре совсем стемнело. Желудок скрутило от голода, и Ярико попытался вспомнить, когда они в последний раз ели. Ежели память ему не изменяла, то давешним вечером, когда принесли тёплый хлеб… При воспоминании об этом хлебе, о его запахе, о его тепле, хрустящей золотистой корочке, Ярико чуть не взвыл с досады. И как только не додумался, что отложить надобно было, припрятать, ведь знал, что сбегут, а не есть-то в дороге нельзя.
Сквозь тёмное покрывало ночи и шёпот дождя вдруг прорвался яркий сполох молнии. Гневается Перун-батюшка, пронеслось в голове у юноши. Тут же Велена вздрогнула, прижалась к нему:
— Я боюсь!
Ярико обнял её одной рукою, погладил по светлым растрёпанным волосам, по щеке, и почувствовал, что у неё, вероятно, жар. Да как же, не простудишься тут…
— Ну-ка поворотись, — велел он, протянув руку к её челу. Девушка, наоборот, испуганно отпрянула. — Да не рвись ты! Дурочка! Стой смирно!
Велена послушалась. Ярико коснулся ладонью её лба и убедился в правоте мыслей своих.
— Чего ж ты раньше не сказала? Захвораешь, сляжешь совсем! Горишь ведь вся…
Девушка ничего не ответила, только взор опустила пристыженно. Не хотела сказывать, чтобы брат не тревожился за неё, и без того тревог вдосталь. И сам ведь теперь серчает на неё…
— Ладно, — решил юноша наконец, — доберёмся до земли асвельдов, пойдёшь в деревню. Не спорь, — перебил он её сурово, когда она попыталась что-то возразить. — Пойдёшь в деревню и попросишь крова. А там я к тебе Феникса пошлю, коли сам в порядке буду. Да хотя чего мне сделается, — добавил Ярико с лёгкой усмешкой, заметив, как побледнела сестрёнка при словах этих его. — Вот отыщу местечко безопасное да людей хороших, и сразу же пошлю.
— Уговорились, — вздохнула Велена.
Ночевать им пришлось в лесу. Никаких тёплых вещей у них не было, конечно, а костёр развести было бы невозможно: дождь, хоть и поуспокоился малость, всё ещё моросил. Ярико поначалу даже пытался это сделать, но ничего не вышло, и он махнул рукою.
— Без толку… Ну да обойдёмся.
Он с наслаждением вытянул ноги, повернулся на бок и закинул одну руку за голову. Велена свернулась калачиком подле него и прижалась спиной к его груди. Ярико обнял её свободной рукою, притянув поближе, и даже сквозь одёжу почувствовал, как она вся дрожит.
Наутро, едва рассвело, он открыл глаза. Сквозь мокрую листву просачивались тонкие, едва уловимые лучики солнца, и казалось, будто сами листья, хрупкие, почти прозрачные, светятся изнутри. Велена уже не дрожала, даже наоборот — спала тихо и безмятежно, подложив ладошки под щёку, как ребёнок. Даже будить жаль было, но идти-то надо, ведь Ольгерд уже наверняка заметил их отсутствие, а ежели и не заметил, то заметит в скором времени и обязательно пошлёт погоню. Идти надо…
Завтракать тоже было нечем, а охотиться и искать ягоды — вовсе некогда. Да и чёрт его ведает, какие тут ягоды, в этих местах, что можно есть, что нельзя, так ведь и отравиться недолго. Стрелы понапрасну тоже тратить не шибко-то хотелось: а ну как отбиваться придётся? Худо, когда не ведаешь, что тебе завтрешним днём, судьбою уготовано.
Они шли долго, ещё целый день. И только Феникс, казалось, радовался этому пути: часто срывался с плеча хозяина, исчезал среди деревьев, иногда возвращался, держа в клюве что-то вроде сухих веточек, каких-то ягод, листьев. Когда минул полдень и солнце уже начало клониться к закату, Ярико понял, что лес уже не тот: гораздо более светлый и редкий, и не слышно людей, и не слышно совсем ничего. А где-то вдалеке уже виднеются очертания деревеньки: крохотные домики, дымок над крышами, высокие частоколы вокруг дворов…
— Помнишь ли, что я тебе сказывал? — спросил Ярико, когда Велена нагнала его и остановилась, отдыхая. — Дойдём до деревни — пойдёшь искать кров.
— Верно, — согласилась девушка. — Помню, как же нет…
— Видишь? — он указал в сторону видневшихся домишек. — Сдаётся мне, мы уже на земле асвельдов. Почти спасены.
Лёгкая улыбка тронула уста его, и Велена широко улыбнулась в ответ.
— Ступай туда, — продолжал Ярико. — Ищи людей хороших. Сердечко твоё светлое да доброе, оно тебе подскажет. Ну и… жди Феникса. И меня.
Губы Велены задрожали, тонкие бровки надломились, как хрупкие крылышки, но она не заплакала, а только прижалась к брату, обняла его, будто навсегда прощалась. И Ярико обнял её в ответ, коснулся губами её светленькой макушки. На прощание они троекратно поцеловались.
— Ну, будет тебе… Ступай!
В последний раз оборотившись и помахав рукою, Велена скрылась среди деревьев. Ярико поправил колчан со стрелами за плечом, сжал покрепче лук и неторопливо пошёл вперёд. Всё-таки пора было поохотиться: уж вторые сутки не ел, едва с ног не падал. А за Велену беспокоиться нужды не было: для неё кров уж точно отыщется.
2. Охотник
День клонился к закату. Солнце разукрасило верхушки деревьев багряными отсветами. Славка сидела на поваленном дереве и болтала босыми ногами в ручейке, отчего по воде разбегались дрожащие круги. В лесу никогда не было скучно: всегда находилось какое-нибудь занятие, захватывавшее Славку с головой и заканчивающееся только к самому вечеру. Так и сей день она пришла собрать горицвет и тысячелистник — больше не из чего было варить целебные отвары, а люди из деревеньки продолжали приходить, искали исцеления от хворей всяких.
Поговаривали, что Славка и её мать Весна Любимовна — ведьмы лесные. И ежели Весну Любимовну ещё уважали в деревеньке да побаивались, то Славку, маленькую девчонку, сперва не замечали, потом не верили ей, и только уж когда подросла она и стала делать более матери, сельчане начали и к ней приходить за словом добрым да за помощью.
Славка и сама не знала, сколько ей исполнилось. Солнцеворотов пятнадцать точно, а быть может, уж и все шестнадцать. Конечно, хотелось казаться постарше, и ежели её спрашивали, то она отвечала, что шестнадцатый минул. Красавицей писаной Славка не была: карие глаза, на худеньком, бледном лице казавшиеся тёмными и огромными, короткие волосы, которые отказывались расти и складываться в косу широкую, тонкие руки — словом, девчонкой она была самой обыкновенной. Свататься к ней никто и не заходил: то ли боялись того, что про неё в людях сказывали, то ли так она никому и не глянулась, но так или иначе, Славка была одна и находила радость в лесу.
Уж что-что, а лес она любила. Эту мягкую берёзовую тишину, негромкий, робкий шелест листьев, маленький лесной ручеёк, ласкающий босые ступни, тёплый, сухой ветер… Лес давал приют, прятал надёжно от чужих глаз, щедро делился всеми своими тайнами и богатствами. Пока жив был дедушка Любим, Славка ходила всегда с ним вместе. Он рассказывал ей, где чьи следы, учил различать голоса птиц, показывал, какие ягоды можно есть, какие — нет, и самое главное — учил стрелять из лука. Натягивать тугую тетиву, накладывать и придерживать оперение стрелы, целиться… Лук у Славки был отменный, самодельный, и стрелы для него она тоже вырезала сама. Так и теперь он висел у неё за плечом — пока что без дела, но девушка знала, что работёнка для него непременно отыщется.
Славка скучала по дедушке. Он ушёл всего три зимы назад, и с тех пор девочке казалось, что в её тихой жизни изменилось совершенно всё. Изменился день, который начинался обыкновенно с того, что дедушка Любим топил печь, или с того, что со двора доносился звонкий стук топора: дедушка колол дрова для растопки. Изменилась мать, стала много более тихой, угрюмой, стала подолгу молчать, глядя в одну точку или — так задумчиво — в печь, на весёлый пляшущий огонёк. Изменилась и сама Славка: ежели ранее дедушка ей был во всём помощник и советчик, то теперь в одиночку приходилось всё делать. Только маленькая Зорянка не изменилась, разве что стала ходить и бегать по избе, говорила уж совсем хорошо: минул ей, как-никак, уже шестой солнцеворот.
Славка сидела молча, подобрав ноги под себя и перебирая пальцами тугую тетиву. За все шестнадцать её солнцеворотов ей ни разу не пришлось воспользоваться луком всерьёз; так, баловство одно. Охотиться она и не охотилась вовсе: жалела лесной народец, а еды дома было и без того вдоволь. И втайне надеялась Славка, что хоть когда-нибудь подвернётся ей случай испытать стрелы верные, собственной рукою оперённые. Но думы невесёлые быстро отступили, её сморило. Тишина мягко укутывала шелковым покрывалом, и Славка, прислонившись к тёплому стволу берёзы и запрокинув голову, даже задремала, но вдруг где-то совсем неподалёку зашуршали кусты…
Озираясь, девушка вскочила, оправила подол серой холщовой юбки, схватила лук и вскинула его к плечу. Через мгновение всё снова стихло, но чудилось Славке, что где-то всё же слышны то ли шаги осторожные, то ли тихое похрустывание сухих веток. На цыпочках она пошла на звук, сжимая дугу в ладошке, взмокшей от волнения. Сдула со лба упавшие волосы, прищурилась: и впрямь кто-то был в лесу. Невдалеке, между деревьев, шарахнулась чья-то тень и тут же скрылась за широким дубом. Славка взбежала на пригорок, осмотрелась и невольно охнула, прижав ладошку к губам: так вот что это было за треск! Огромный медведь пробирался напрямик сквозь заросли, ломая тонкие ветви и срывая с них листья. А напротив тех самых зарослей сызнова мелькнула тень, словно призрак. Славка вскинула лук к плечу и прицелилась.
* * *
Ярико натянул тетиву изо всех сил, но та порвалась. Лук стал бесполезным, да и навряд ли бы вышло завалить медведя одной, последней стрелою… Он отбросил оружие в сторону. Только один засапожный нож оставался. Парень выхватил его, пытаясь устоять на одной ноге, и, дождавшись, пока кусты раздадутся в стороны и зверь выйдет на поляну, размахнулся и метнул нож. Раненый медведь зарычал так, что Ярико показалось, что весь лес содрогнулся от этого его рыка. Медведь приподнялся на задние лапы, чуть присел, озираясь, и, истекая тёмной кровью и продолжая рычать, метнулся к дереву, за которым схоронился незадачливый охотник. Оружия у Ярико более не было, и он прижался к тёплому шершавому стволу, обхватил его руками, заведя их назад, почувствовал, как между лопаток бежит тоненькая влажная дорожка. Зажмурился. Вот уж совсем близко медведь, и чёрт его дёрнул лезть в эти заросли…
Рык раздался над самым ухом. Ярико вжался в ствол так, будто хотел с ним воедино слиться. Грубая кора оцарапала кожу на плече. А в следующее мгновение парень уже оказался на земле, под тяжестью лесного хозяина. У медведя из бока торчал нож, тёмные кровавые пятна отпечатались на шерсти, из пасти ужасно несло резким, неприятным запахом. Ярико выставил вперёд руки, чтобы когти зверя не повредили лица и — в особенности — глаз, но тут же почувствовал, как на ладонь, сжатую в кулак, наступила тяжёлая лапа, и пальцы хрустнули. Когти другой передней лапы разорвали рубаху на груди, и Ярико понял, что густой, тяжёлый запах крови — это его кровь. В ушах шумело от того, что он, падая, здорово приложился затылком. Он задыхался от боли, от тяжести, сдавливающей грудь, но не мог сбросить с себя разъярённого зверя и пытался только закрывать лицо, но руки уже ослабели и не слушались. Крепкий, железный будто коготь всё-таки полоснул по лицу, рассёк щёку от губы до виска. Ярико почувствовал на губах железный, горьковатый привкус крови. Каждый вдох давался с болью, на белой льняной рубахе то тут, то там расползались кровавые пятна. Юноша из последних сил цеплялся за обрывки сознания, но вдруг почувствовал, что дышать стало будто бы легче, а медведь обмяк, всем своим весом свалился набок. Снова хрустнуло где-то в руке, на сей раз в левой, и у Ярико всё звёздное небо пронеслось перед глазами.
А потом вдруг он почувствовал невероятную лёгкость, хоть всё тело и болело: тяжёлая туша медведя откатилась в сторону, и снова перед затуманенным взором мелькнуло небо, переплетение ветвей, густая зелень. Над ним склонилась девчонка с двумя растрёпанными косичками. Перед глазами всё плыло и темнело. Девчонка что-то сказала, но Ярико не услышал её и провалился в пустоту.
Славка оставила свой лук на ветке дерева, поклонилась ему в пояс:
— Спасибо тебе, дружочек, выручил! — и снова обернулась к молодому охотнику.
Тот лежал неподвижно, раскинув руки. Голова его безжизненно завалилась набок. Рубаха, некогда чистая, расшитая алыми оберегами, была окровавлена и изодрана и вовсе превратилась в тряпку. Славка опустилась на колени подле раненого юноши, взяла его перепачканную руку в свою, поискала маленькую тоненькую жилку с обратной стороны запястья. Билась, дрожала… Значит, жив покуда. Славка осторожно перевернула его так, чтобы причинять меньше боли, подхватила под руки и попыталась приподнять. Он был не особенно тяжёлым: пуда четыре, ежели не менее. Пальцы Славки тут же испачкались в крови и в земле, но она не обратила на это внимания. Благо, поблизости оказалась… И хорошо ещё, что живёт не так уж и далёко. Главное — до избы дотащить, а там и матушка поможет, подскажет, что делать.
Однако к середине пути девушка поняла, что уже валится с ног от усталости. Шутка ли — добрых полдня по лесу проходила, а толком ничего и не добыла, даже корзинку с ягодами, и ту у ручейка оставила, воротиться бы за нею надобно, да уж не теперь. Славка остановилась передохнуть, осторожно, чтобы не причинить раненому охотнику боли, опустила его наземь, откинула со лба растрепавшиеся волосы и, оперевшись руками о колени, отдышалась. Хоть и не шибко тяжёл он, а всё ж на себе таскать его долго не получится.
Славка опустилась на колени подле юноши, рукавом попыталась стереть кровь с его лица. Тёмные дорожки кое-где засохли и не стирались, а на левой стороне лица виднелся длинный неровный шрам, всё ещё кровоточивший и разрывавший щёку от губ до виска. Когда Славка дотронулась до него, юноша глухо застонал, не открывая глаз, и девушка, испугавшись, погладила его по волосам, убрала с лица прилипшие пряди.
— Тихо, тихо, — прошептала она, будто заклинание. — Потерпи, уж скоро дойдём…
Она поняла: медлить нельзя. Он потерял много крови и, ежели в скором времени не придёт в себя, то может и… Славка даже подумать о смерти побоялась. Поднялась, отряхнула колени и снова подхватила молодого охотника. Он показался ей тяжелее, чем был ранее. Но бросать его было нельзя.
Когда между деревьев показался невысокий частокол, огораживавший двор от посторонних глаз, Славка и не поверила своей радости. Всякий раз, останавливаясь, она проверяла, жив ли парень, дышит ли, и, когда она наконец добралась до дома, можно было уж почти не тревожиться.
Поделиться книгой: