Лишние дни [СИ]

— А я! Я то-о-о-же! — Кабан уже готов, а выпить хочется ещё так много.

Мне чужого-нашего не жалко — наливаю и Хрюше.

Хрюша пьёт, надувает щёки, поднимается, делает пару шагов к ближайшему дереву и блюёт.

— Плохо пошла, — понимающе комментирует Игорь. В ихней галактике такое, поди, тоже не в новинку.

— Не то чтобы плохо, скорее нехорошо, — поддакиваю я.

Мне идёт, как по маслу. Машинному. Туда нормально, а оттуда ещё быстрее. Если не заставить себя, то пора — за мной! за Родину! — повторить подвиг Олега.

Я заставляю — мне не до подвигов, да и патриотизму в моём организме с гулькин хер, если не меньше.

А потом: одна за одной — как вода. Вливается одна, журчит другая, опадает в тепло желудка третья, а язык сковывают, тянут прилечь, положить на всё, забить пока не поздно — все вместе.

Встаю. Неуклюже. Пошатываясь.

Игорь в отблесках костра зелёный и загадочный — с Альфы Центра? Или совсем пацан по-домашнему? — с Юпитера?

— Ты куда? — спрашивает он. Хоть кому-то я не безразличен, и это чертовски приятно.

— Всё! — отвечаю.

— Шо всё?

— Всё!

«Всё» — это: мне надоело и хочется спать, не могу больше пить, и хочется спать, суки смеются — мне хочется спать, пошли вы все на… — мне хочется…

Сонный я.

Принимаю решение: найти укромную полянку и похрапеть до утра.

P.S. Я не храплю. По крайней мере, ни разу за собой не замечал.

Иду, куда глаза не видят. Темно ведь. Ночь ведь. Привычно натыкаюсь на деревья и прикрываю лицо руками — жалко, новенькое ещё, вдруг поцарапается?

Иду я, значит, иду, и вдруг наступаю на что-то мягкое (я тоже сначала подумал, что в дерьмо вляпался, а это Олег оказался, хотя…). Мягкое булькает и недовольно, сквозь икоту, заявляет:

— Ты шо-о-о оху-е-ел?

Шаг в сторону, поджигаю спичку, смотрю: картина, достойная пера маляра дяди Васи, взалкавшего на ужин пузырёк тройнухи.

…одеколон употребляют только настоящие мужики!..

Кабан лежит у основания этого… как его?.. он что? решил под клёном желудей поискать? — свиньи, они такие: где угодно нароют.

Товарищи, обратите внимание: мы наблюдаем результат многолетней кропотливой работы отечественных генетиков — возвращение в исходную точку эволюции! — регресс! Сенсация: молодой человек впал в поросячье хрю-хрю! Это ставит под сомнение теорию великого Дарвина: человек произошёл не от мартышки! Это что же в мусульманском мире твориться начнёт, подумать страшно, а всё из-за того, что некто нажрался в неподходящий момент!

Спичка жарит пальцы. Тухнет. Чиркаю сверхновой — интересно же.

Олег пытается принять вертикальное положение. Однако делает это весьма своеобразно. Хватает ствол, подтягивает к нему тело — садится, ствол между ног. Затем, перебирая руками вдоль, медленно подтягивается вверх, прижимаясь чреслами к коре — ну, не извращение ли? из каких-нибудь новомодных? И всё бы ничего — лишь бы во благо, вот только… Деревце-то молодое совсем — ребёнок почти! — тонкое. А потому гнётся согласно следующей зависимости: чем дальше продвигается Олег, тем сильнее под его весом прямая превращается в кривую. К тому моменту, когда Хрюша полностью встаёт (относительно ствола, прошу заметить), деревце оказывается параллельно земле. Кабан за ненужностью отпускает древесину — расти шишка большая и маленькая! — он-то теперь уверен в своей вертикальности, и вдруг — опаньки! шо за ёп твою мать?! это ж буратинство какое-то! — наш герой оказывается на уровне прелых листьев и собственной блевотины, личиком по направлению к звёздам.

Далёким и красивым.

Гаснет. Чиркаю. Смотрю.

Стремление к Большой Медведице повторяется. Печальное зрелище. Отвернись, Умка, рано тебе, не готов ты ещё — стать настоящим джедаем и найти жёлудь под клёном.

Я хочу спать.

— Ну, ни хуй себе! это ж буратинство…

Цель: найти место, где можно тихонечко прилечь. И чтоб комаров не было.

Прочь отсюда! Прочь от свиньи, возмечтавшей о небе. Рождённый жрать помои и собственное дерьмо на две кости не встанет, попирая немытым пяточком облака обетованные! Не мечите миксер перед… и сзади!

Кстати, сзади:

— …твою мать??? это ж бу…

Искать!

Искать!

И плевать, что непроходимый лес противится дубами по лбу и берёзами в лоб! И по боку, что луна спряталась в складках листвы и думает, что это есть повод не осветить мне путь к сладкому сну! И без разницы, что я подвернул ногу — правую, или нет, левую, или всё-таки правую? — и без разницы, что я хромаю на обе лыжни! Ведь я…

— Я найду!

Уже нашёл.

Полянка.

Пейсатая полянка, симпатичная. Полянка что надо. И ноги есть куда положить, и спину, и голову, и жо… с пупком.

Сплю… Я уже сплю…

Космос, заполненный жужжащими вертолётами, или смеющимися ангелами — с рожками и копытами?

А потом мне приснился сон:

— Поле Крестов, — экскурсовод, примечательный носом с кровавыми язвочками, оборачивается к школьникам. — Вы слышали о Поле Крестов? Хе-хе-хе?

Класс заворожено кивает: слышали. Как-никак это обязательная экскурсия в Чернобыль: с осмотром дырявых саркофагов, лабораторной работой по замерам уровня радиации и, конечно, посещением местных достопримечательностей — зоопарка мутантов и Поля Крестов.

Мы смотрим на стеклянную после второй аварии, часто истыканную равнину — кресты: перекошенные, чёрные, серые, с Иисусами и без — разные! — слышали, а теперь и увидели.

— Почему?! Как? — перепуганный толстячок Андрюшка Клячко, бессменный объект задрочек и астматик, чувствует за всех — прыщавый голос ошарашенной толпы.

— Никто не знает. Каждый день распятия вырубает очередная бригада смертников, но на утро, хе-хе-хе… — руки, усердно чесавшие нос, оттопыриваются в стороны. — На утро, хе-хе-хе, опять двадцать пять.

— А зачем смертники?..

— Надо же пропалывать? Прореживать? Обновлять? Надо. Это как сад: Поле. Здесь каждые полчаса экскурсия. Вот будете плохо себя вести…

— Дети, смотрите внимательнее и запоминайте детали, — властный голос Надежды Эрнестовны обрывает угрозу экскурсовода. — В понедельник мы будем писать изложение…

Будем писать изложение, обязательно будем, но не сейчас. Сейчас я…

Сплю. Я всего лишь сплю.

— Твою мать!! — кто-то кричит. Громко. Над самым ухом. Моим голосом кричит, моим языком ворочая, моими губами — моё ведь тело боль почувствовало. Сегодня просто наступательная ночь какая-то: то я наступлю на кого-нибудь, то на меня. Сейчас вот на меня. А это неприятно. Когда на меня. Лучше уж, когда я. А другому неприятно. И тогда мне приятно, что мне не неприятно, хотя, конечно, при этом мне и неприятно, что другому неприятно. Но лучше другому. Чем мне.

Перемотка. Повтор:

— Твою мать!!! — на меня наступили наглейшим образом: на бедро чуть выше колена. Я знаю: это происки врагов. Я ушёл, пресытившись развратом и злоупотреблением алкоголя, я покинул суетный мирок-у-костра, дабы уединится на отдалённой поляне, незапятнанной осколками бутылок, где и возлёг с целью медитации и успокоения в концентрированном здоровом сне. Но мне не простили столь откровенный бунт против общества, погрязшего в меркантильности и пороках. Нашли! Выследили! И мало того: решили затоптать!

Спящего!

Вот же суки!

Перемотка. Повтор:

— Твою мать!!

Тень резво отпрыгнула и спряталась за другую, габаритней. Та, другая, наклоняется к моему лицу и клацает зажигалкой:

— Ба, да это же Шура!

— Костик, ты што ли?

А ведь действительно Костик. Шаман наш: камлания под «Альминской долиной» и выведение из бодуна на дому. Он же — незабвенный автор несравненной надписи на створках лифта в подъезде Дрона «I dont like fish bekos fish is fakin vote» — чёрным маркером по голубому пластику. Кстати, в этом крике души отразилось не только жизненное кредо Шамана, совмещающее в себе абсолютное незнание английского и таблицы умножения, но и глобальнейшее презрение ко всем фазовым состояниям аквавиты — к карасям в частности. Данная фобия, по моим наблюдениям, произрастает из генетического неприятия всего, что по градусному эквиваленту уступает пиву, как точке отсчёта этико-моральных ценностей.

— Я. А позвольте вас спросить, Шура, шо вы здесь делаете?

И откуда в нём столько скепсиса, а?

— Я отдыхаю. А вот какого хека вас сюда принесло?!

— Отдыхаешь?

Оп-па, это что-то новое, мне уже не доверяют.

— Отдыхаю. Нашёл себе, понимаешь, полянку укромней, от тебя подальше. И залёг.

— Полянку?

— Полянку!

— Полянку?

— Полянку!

— Полянку?

— Конечно, полянку! А шо это, по-твоему?!

— Это «тропа Хоши Мина», по которой мы ходим в сортир.

— Чего?! Которая метрах в десяти от костра?!

— В одиннадцати.

Спички, где мои спички? Н-да, похоже на утоптанную землю. И, похоже, ты, Шурик, — мудилка картонная. Это ж надо…

Понимаешь, Умка, всяко в жизни бывает.

А Костик уже заливается:

— Мы тут идём: я объясняю молодому человеку преимущества холодной штамповки по сравнению с внематочной беременностью. Общаемся, короче, на теологические темы, а на пути бревно валяется! Молодой человек на бревно наступает, а оно матом ругается! Прикинь, говорящее бревно! Говорящее, ёлы, бревно! Матом! А бревно — это ты!

— Сам ты… Пинокио.

Огрызаться не в моём стиле. Да и спать расхотелось. Как-то сразу. Лучше уж выпить за упокой несбывшейся мечты. Назло звёздам. Аминь.

Кабан стоит рядом (ты гляди: сумел-таки!), закусывает хлебом водку. Из темноты конденсируются девочки и толкают предложение:

— Идёмте на пляж.

— Зачем? — морщит лоб Юра.

Олегу тоже интересно. И мне. И только Костика данный вопрос не чешет ни за одним ухом. Костик занят. Он, игнорируя протесты одного из местнячков, божится завести «Яву» отвёрткой. Хозяин мотоцикла слёзно умоляет воспользоваться ключом, но Костик гневно отвергает лёгкие пути: отвёртка молниеносно вгрызается в замок. «Ява» не заводится. Грядёт вторая попытка. Местнячок грудью ложится на мотоцикл — истинный последователь Александра Матросова, но Костика такие мелочи никогда не останавливали. Резкий замах…

Парня спас Игорь:

— Костя, давай выпьем.

Отвёртка театрально закидывается в кусты — ну, не в бардачке ж ей место?! — паренёк ещё не понял, что спасён, а Костик уже допивает стакан:

— После тыща сто сорок пятидесятой не закусываю.

Юрин интерес не остаётся безответным.

— Купаться. Идёмте на пляж купаться…