Помоги проекту - поделись книгой:
– Ну… Она ему книгу какую-то вернула. Получается, общались…
– Ты помнишь тот день, когда ее сбил трамвай?
– Помню.
– Как она вела себя с утра?
– Ну… Завтрак… как обычно… Потом – не знаю, я на курсах была.
– На каких?
– Я курсы иностранных языков посещаю. Бывшие Берлица… Там Екатерина Александровна преподает.
– А Екатерина Александровна – кто?
– Она с Лизой занимается немецким.
Увидев недоумение на лице Опалина, Надя нетерпеливо пояснила:
– Лиза – сестра Гали, в школу ходит.
– Понятно. А медведь в коридоре чей?
– Анечки. Она младшая.
– А почему ты сегодня не на курсах?
– Так занятий нет.
Занятий нет, а одежда все-таки не домашняя. Опалин смерил Надю взглядом. Она нравилась ему, но он чувствовал в ней напряженность, как у человека, который не хочет сказать лишнее, боится проговориться.
– Давай вернемся к третьему февраля, – попросил он. – Ты ведь не весь день была на курсах?
– Нет. Потом я на катке каталась, а вечером в кино пошла.
– Да? И какая фильма шла?
В те годы слово «фильм» употреблялось в женском роде.
– «Цирк Поммера» с Мацистом. Видел?
– Нет еще. У меня… у меня работы много.
– Ты сходи, – посоветовала Надя, с сочувствием глядя на него. – Мне понравилось…
– Ты одна в кино была?
– Почему одна? Полный зал был…
– Нет, я имею в виду, ты одна пришла, без знакомых?
– А, если в этом смысле… Да, одна.
– После фильмы что было?
– После фильмы? О-о… Я вышла из кинотеатра – ничего не видать… Идти-то вроде близко, но мне даже не по себе стало. Думаю, посижу в буфете, послушаю музыку… оркестр играл… Пока пирожное съем, кофе выпью, думаю, и туман рассеется. Какое там! Посидела, выглянула в окно – а там только хуже стало. Поняла, что нельзя больше сидеть, надо возвращаться домой… Еле дошла. Галя на кухне с матерью ссорилась, я не стала туда заходить и ушла к себе.
– А почему они ссорились?
– Это ты у Анны Андреевны спроси, – с вызовом ответила девушка.
– Во сколько ты вернулась домой?
– Не помню. Поздно было уже. Папа читал газету, как обычно, если я где-то задерживаюсь… Потом я услышала, как дверь хлопнула, но не обратила на это внимания. Утром я узнала, что Галя ушла и домой не вернулась. Аристарх Николаевич встревожился, Анна Андреевна плакала… Стали искать ее… Ну и нашли. Только по сапожкам опознали, она недавно новые купила…
– Скажи, а во сколько фильма началась?
– Ты про «Цирк Поммера»? В четверть седьмого. Кинотеатр «Палас». – Надя тяжело вздохнула. – Может, тебе еще билет показать? У меня где-то валяется.
– Покажи, – спокойно велел Опалин и поглядел на нее загадочным взором, в котором ей почудилась неприязнь.
Надя принесла из комнаты сумочку, обшарила все отделения и нашла-таки билет, который завалился в самый угол. Опалин расправил его и тщательно прочитал все надписи.
– Ну и зачем это? – мрачно спросила Надя, забрасывая косу за спину. – Ты что, меня подозреваешь в чем-то?
– Да при чем тут подозрения, – проворчал Опалин, возвращая ей билет, – мне протокол надо будет оформить, понимаешь? Свидетельница такая-то, жила в одной квартире с жертвой, в тот день была там-то и там-то, рассказать может то-то и то-то, в доказательство своих слов предъявила, к примеру, билет на фильму…
– А! Строго как у вас…
– Конечно. Я же не для себя расспрашиваю, а для дела…
Надя немного успокоилась, но все же глядела на него недоверчиво. Чтобы не настораживать ее, Опалин перевел разговор на родителей Галины.
– Скажи, ты их хорошо знаешь?
– Ну, раз мы живем в одной квартире… – ответила девушка, поводя плечом.
– Что они за люди?
– Они-то? Обыкновенные…
– В каком смысле?
Надя неожиданно рассердилась.
– В таком! – Она сверкнула на Опалина глазами. – Ну что о них можно сказать? Анна Андреевна вся в семье, Анечка часто болеет, Лиза вот тоже… учится не очень… Аристарх Николаевич работает, у него ответственная должность в Моссовете, еще по партийной линии нагрузка…
– А чем он конкретно в Моссовете занимается?
– В жилищно-строительном комитете состоит, – ответила Надя, наморщив лоб. – Они муниципальным и кооперативным строительством руководят… и не только в Москве, но и в губернии.
– А-а, – протянул Опалин. – Важное дело.
Новоиспеченная столица пухла и лезла во все стороны, как дрожжевое тесто, которое проворонила беспечная хозяйка, и в этих условиях строительство действительно имело огромное значение. Увы, квартирный вопрос, испортивший москвичей, решался туго и явно не поспевал за ростом города.
– Я не могу себе представить, как она могла решиться на такое, – пробормотала Надя, ежась, – она же видела, что все ее любят, хотя Анна Андреевна своей воркотней любого выведет из себя…
– Воркотней?
– Да, она очень настойчивая бывает, и одно и то же… по много раз… это, знаешь, раздражает. Моя-то мама совсем другая… поэтому я вижу разницу.
– А мама твоя где сейчас?
– Так она в тресте работает. У папы секретаршей.
– Разумно, – неизвестно к чему заключил Опалин и попросил лист бумаги и ручку, чтобы написать протокол.
Не без сожаления он отлепился от мягкого дивана, подсел к столу и стал писать, но неожиданно прервался.
– Не для протокола, просто мне любопытно. Почему ты не в домашней одежде? Я тебе помешал куда-то идти?
Губы Нади дрогнули.
– Нет, я… Ты правда не для протокола?
– Честное слово.
– А то я тебе не скажу.
– Нет, скажи. Мне просто интересно.
Девушка вздохнула.
– Я очень скверная, ты мне веришь? Я выдумала, что у меня сегодня важное занятие, чтобы не идти на похороны… Я испугалась, что не выдержу. Я… понимаешь, я до сих пор не могу представить, что Гали больше нет… Умом понимаю, но… как же так? Ведь она же была жива совсем недавно… В общем, я ушла утром и вернулась, только когда убедилась, что они ушли. И тут ты позвонил…
– Понятно, – кивнул Опалин и снова наклонился над листом.
Пивная № 22
Часы чихнули, потом пробили одиннадцать, довольно крякнули, словно сделали нужное дело, и пошли тикать прежним ходом. Опалин сунул протокол в папку и поднялся.
– Ты разве не будешь дожидаться Евлаховых? – удивилась Надя.
– Нет, я лучше потом зайду.
Он чувствовал себя не в настроении общаться с людьми, которые придут с похорон, наверняка будут плакать, переживать свое горе – а тут он со своими расспросами, которые будут растравлять их раны. Поглядев на Надю, он понял, что она угадала его мотив, и насупился. Чего он не понял, так это того, что его чуткость сильно возвысила его в глазах девушки. Она знала о том, что Евлахов настаивал на расследовании гибели дочери, и предвидела сплошные неприятности. А тут пришел обыкновенный, можно сказать, юнец, неловкий, но, кажется, старательный. И его вполне реально было приручить.
– Я все-таки не думаю, что Галя покончила с собой, – заговорила девушка, когда Опалин в передней обматывал шею шарфом и натягивал пальто. – Она… видишь ли, она была расстроена, но не настолько…
Незваный гость повернулся к ней, выпятив челюсть, и она увидела, как колюче блеснули его глаза.
– Я пока вижу только, что ты мне врешь, – сказал безжалостный Опалин.
Он произнес эти слова по наитию, отчасти для того, чтобы посмотреть на ее реакцию, и выражение ее лица показало ему, что он совершенно прав.
– Ну… это… – пролепетала совершенно растерявшаяся Надя. – Где я вру?
– Сама знаешь, – отрубил Опалин, воинственно нахлобучивая шапку. – До свиданья, – и он вышел, оставив последнее слово за собой.
Прыгая через две ступеньки, он поднялся на последний этаж и стал искать в списках жильцов коммунальных квартир фамилию Катаринова. Наконец она нашлась, и Опалин, чтобы вызвать именно того, кто ему был нужен, коротко позвонил четыре раза, как предписывал сделать листок под звонком.
Дверь распахнулась почти сразу же. На пороге предстал жизнерадостный толстяк в подтяжках, которые крепко держали на своем месте видавшие виды черные брюки. Свет электрической лампы отражался бликом на его желтоватой лысине. Иван озадаченно сморгнул. Не таким, ох, не таким представлял он человека, из-за которого Галя Евлахова могла покончить с собой.
– Пардон, – сказал толстяк, одним глазом выражая тревогу, в то время как в другом искрилось сдержанное веселье, – вы, должно быть, ошиблись. Три раза звонить, три!
«Вот это номер», – мелькнуло в голове у Опалина.
– Лучший товар! Гарантия! – соловьем заливался толстяк, умильно складывая пухлые лапищи, поросшие жестким черным волосом. – Бюро похоронных принадлежностей «Вечность» к вашим услугам. Кооператив! 272-я артель известна всей Москве качеством своей работы! – Он сделал попытку горделиво выпятить грудь, но вместо того, конечно, выпятил брюхо. – Кого хороним? – спросил он интимно.
– Никого, – опомнившись от удивления, буркнул Опалин. – Я Катаринова ищу. Звонил четыре раза, как тут написано.
Толстяк моментально скис. Так быстро не скисает даже молоко.
– А, вы тоже из этих? Ну-ну, – усмехнулся служитель Танатоса. – Шестая дверь от входа, – добавил он, посторонившись, чтобы пропустить в квартиру гостя. – Только стучите погромче. Он там, но… сами понимаете…
Опалин пока ничего не понимал, но на всякий случай переложил папку в левую руку, а правой пошевелил в кармане рукоять браунинга. Подойдя к двери Катаринова, он постучал – сначала тихо, потом громче, потом еще громче. Наконец изнутри до его слуха донеслись какие-то невнятные звуки, заскрежетал поворачиваемый в замке ключ, который, очевидно, крутили не туда. Наконец человек по ту сторону двери определился, справился с ключом и открыл дверь.
– С-слушаю, – выдохнул он с усилием, привалившись к косяку плечом и виском.
Это был довольно красивый молодой блондин с артистической внешностью и замечательными голубыми глазами – но в данный момент глаза интересовали Опалина куда меньше, чем зрачки. Он поглядел на них, на круги под глазами, на тонкие губы собеседника, судорожно кривящиеся в пародии на улыбку, все понял и сделал шаг назад.
– Ты Ваня Катаринов? – спросил он, чтобы изгнать последние сомнения. Блондин смотрел на него ничего не выражающим взглядом, затем отлепился от косяка и беззвучно засмеялся, закинув голову, так что напрягся кадык на тонкой шее. Странный смех перешел в подобие икания, на губах проступила слюна. Блондин вытер ее и прислонился лбом к двери, видимо, плохо отдавая себе отчет в происходящем.
– Ладно, – сказал Опалин. – Потом поговорим.
Он отошел к толстяку, который стоял неподалеку, заложив большие пальцы под подтяжки.
– Давно это с ним? – спросил Опалин, кивая на Катаринова, который, как медуза, сполз с двери обратно в комнату и закрылся там.
– Марафет-то?[5] – хмыкнул толстяк. – Да черт его знает. Сначала вроде как не особо заметно было, а теперь…
– Ваш будущий клиент, – не удержался Опалин.
– Все мои будущие клиенты, – с философским спокойствием парировал толстяк.
Ивана передернуло. Он не любил фраз, бьющих на дешевый эффект, а встреча с наркоманом произвела на него угнетающее впечатление. Опалину приходилось ставить себя на место преступников, и многое он мог понять, но наркоманы всегда вызывали у него чувство, близкое к гадливости.
Поделиться книгой: