Доктор рекомендует... [СИ]

Смерть медлит. Смотрит. Человек бы давно потерял кораблик из вида, но он не человек, он видит. И знает, что взрыв увидит тоже. Вот сейчас… Лошадиный скелет под ним переступает с копыта на копыто, поводит белым черепом, скалится осуждающе.

Смерть быстро переворачивает часы — все девять — и воровато прячет их во внутренний карман плаща. Направляет Бинки к Краепаду. Больше не оборачивается.

В конце концов, стоит ли быть Смертью, если можешь позволить себе лишь небольшие жульничества?

Национальные традиции

— Н-да? И что же это такое? — Станислав подозрительно разглядывал вазочку с мелкими черно-коричневыми катышками и воспользоваться любезно прошамканным приглашением «Угоффяйфя, это фкуфно!» не спешил.

— Сало. — Вениамин торопливо дожевал бутерброд с чем-то буровато-желтым и мерзостным даже на вид, запив его большим глотком чая и блаженно улыбнулся.

— Тоже сало? — Можно было и не спрашивать, последняя остановка была на Новой Жмеринке и теперь основным продуктом местного экспорта на «Космическом Мозгоеде» была забита не только кладовка. Правда, там было все ж таки куда более привычное, белое, консервированное и соленое, с приятными глазу розовыми прожилками. — Но почему оно похоже на… так странно выглядит? Его уже кто-то… ел?

Вертевшееся на языке «козьи какушки!» капитан все ж таки сумел удержать. Но Венька все равно посмотрел с осуждением и пояснил, сооружая себе второй бутерброд:

— Потому что оно в шоколаде, Стасик! В черном, с кардамоном и имбирем. Древний рецепт, еще со Старой Земли.

Станислав с сомнением повертел в пальцах темный некрупный орешек, старательно изгоняя из воображения навязчивые мысли о козах. Но мысли были упрямы — как те самые, изгоняемые.

— И ты хочешь сказать, что это можно есть не только с большой голодухи?

Вениамину хватило совести слегка покраснеть.

— Ну… Вкус, во всяком случае, довольно… оригинальный. — Доктор слегка пожевал губами, но тут же снова воодушевился: — Однако сама идея, согласись, достойна всяческого уважения! Не случайно именно она стала фишкой планеты, а вовсе не сотни разновидностей шпига самых разных сортов и вкусов. Мне вот карамельный особенно нравится, не хочешь попробовать?

— Нет уж. Уволь.

— Не уважаешь ты, Стасик, местные традиции!

— Уважаю. Издали.

— Какой же ты все-таки. Стасик, зашоренный! Неуважительный даже, можно сказать, к национальным этническим особенностям! А я вот еще и коржиков там прикупил, вкусные коржики… Что, тоже не будешь? Огорчаешь ты меня, Стасик, ну вот совсем порадовать не хочешь.

Огорченным доктор, однако, вовсе не выглядел, скорее, наоборот. Весь его вид говорил о надежде на «вот и отличненько, тогда мне больше достанется». И, наверное, исключительно наперекор этой надежде Станислав протянул руку за коржиком. Впрочем, те, в отличие от черных драже и крайне неаппетитной серо-бурой дряни на Венькином бутерброде, выглядели вполне обычными и никаких подвохов вроде бы не таили.

— Тоже с салом? — спросил он перед тем, как откусить — так спросил, для проформы и с иронией.

— Нет, конечно! — искренне оскорбился Вениамин. — Ну что ты прям совсем, Стасик … Не с салом, а «З салом». Это если их много, коржей в смысле, то тогда «коржи з салом». А если один — то «корж із салом» национальные традиции надо уважать.

Станислав замер. Выплевывать уже откушенное было неудобно, но и жевать тоже резко расхотелось.

— Вообще-то я понимаю, — сочувственно вздохнул Вениамин, — остывшие они уже не такие вкусные. Их надо есть, пока горячие, тогда контрастом можно насладиться в полной мере. Восхитительнейшее сочетание сладкого сдобного теста, песочного или вот как в этом случае, творожного — и крохотных вкраплений соленых острых шкварок. И вокруг каждого — самое вкусное, сладкое тесто, пропитанное солоноватым чуть подтаявшим мясным соком… Просто пищеварительный восторг!

Станислав схватился за чашку с подостывшим чаем и с помощью солидного глотка сумел пропихнуть в пищевод комом вставший поперек горла кусок этого самого, восхитительно сладко-соленого, творожно-мясного. Станислав сделал еще один глоток, контрольный, и решительно отставил чашку.

— Знаешь, я, наверное, попозже зайду…

— Да какие проблемы, Стасик? Конечно же, заходи в любое время, я тебе всегда рад!

Вениамин проводил старого друга доброжелательной улыбкой. Еще более искренней оттого, что лекция о здоровом образе жизни и необходимости зарядки для мужчин их возраста, которую Стасик собирался ему прочитать, была, похоже, забыта капитаном всерьез и надолго.

Что в имени тебе…

— Вениамин Игнатьевич, можно задать вам один вопрос? — поинтересовался Дэн самым невинным тоном, на какой только был способен, предварительно убедившись, что доктор в медотсеке один и в коридоре тоже никого нет, а также плотно прикрыв за собой дверь.

— Да-да, конечно. — опрометчиво отозвался Вениамин, как раз завершавший ликвидацию последствий кровопролитной борьбы с Котькой, которую удалось таки накормить глистогонным, хотя и с немалыми жертвами среди экипажа. Уборка медотсека постепенно подходила к концу и доктор слегка расслабился, предвкушая, как будет наслаждаться недавно скачанным медицинским журналом под чаек, а может, и подо что покрепче.

— Почему вам не нравится имя Денис? У вас на него фобия? Как у Станислава Федотовича на рыжих или киборгов?

Последнее время Дэна все больше интересовали разнообразные тонкости человеческих межличностных отношений. И особенно — те, которые люди почему-то не очень спешили ему демонстрировать и пояснять. Оставалось признать, что период «почемучки» у киборгов тоже протекает специфически и порадоваться тому, что свои неудобные вопросы навигатор все-таки предпочитал задавать жертве наедине.

Вот и сейчас…

— Почему не нравится? — растерянно моргнул застигнутый врасплох доктор. — Хорошее имя.

Доктор не врал. Значит, дело было в другом.

— Вам не нравится это имя применительно ко мне?

Доктор вздохнул. Отвел глаза и зачем-то начал второй раз протирать спиртовой салфеткой край раковины.

— Да нет, почему же… — промямлил он. — Не то чтобы не нравится…, но Дэн как-то лучше звучит… и короче… И вообще лучше тебе подходит.

Теперь искренность в его голосе тоже была — но процентов на семнадцать, не более. Бинго!

— Почему? — Дэн заинтересованно поднял левую бровь и уставился на Вениамина Игнатьевича в упор. Доктор снова вздохнул и наконец-то выбросил в утилизатор использованную салфетку.

— Ну… понимаешь… мне показалось, что это будет не совсем правильно… — Он бросил на Дэна быстрый взгляд, смущенно пожал плечами и пояснил с виноватой улыбкой: — В отличие от Стаси… Станислава Федотовича… я ведь точно знал, что ты можешь быть кем угодно, только не Денисом Воронцовым.

Дэн продолжал смотреть — молча. Просто смотреть. Рыжая бровь приподнялась еще на миллиметр. Он давно уже научился в моменты растерянности тянуть паузу и смотреть так, что люди начинали чувствовать себя неуютно и растерянно сами.

Вот и сейчас доктор не выдержал первым. Вздохнул, взял со стола неубранный пинцет, повертел его рассеянно в толстеньких пальцах и положил обратно. Сказал, словно извиняясь:

— Медицинская карточка, Дэн. Там есть все, понимаешь? В том числе и прошлое место работы. — Он еще раз вздохнул, улыбка стала грустной, но голос теперь звучал твердо. — А еще там есть сведения о состоянии здоровья. А ты, знаешь ли, хоть и напоминал умирающего от чахотки политзаключенного, но вот на бессознательную тушку с множественными повреждениями средней и высокой степеней тяжести как-то похож не был. Ну вот, знаешь ли, как-то совсем.

Доктор тоже пошевелил бровями, словно пародируя Дэна. Получилось комично — светлые гусеницы на круглом улыбчивом лице. Наверное, надо было улыбнуться. Или сказать что-нибудь.

Дэн молчал.

— Вот еще и поэтому нам ни в коем случае нельзя было задерживаться на сутки. — Тон доктора сделался назидательным. — Настоящий Денис в любой момент мог прийти в себя и обнаружить утрату паспортной карточки, и ее тут же бы заблокировали. А ты, похоже, об этом даже и не подумал, правда? Так я и знал, всему-то вас учить надо, обо всем-то бедному доктору самому думать приходится… — Надолго выбить Вениамина из равновесия не удавалось даже киборгу.

Хотя некоторые отдельно взятые киборги не оставляли попыток. Вот и сейчас…

— Тогда — почему?

— Что «почему»? — Вениамин уже окончательно пришел в себя и потянулся за чайником. Зажурчала вода.

— Почему вы меня не сдали?

Доктор насмешливо фыркнул, поставил чайник на базу, покосился ехидно и удовлетворенно, словно именно этого вопроса и ждал.

— Это, Дэнечка, уже совсем другой вопрос. А мы с тобой только об одном договаривались.

Скажи мне, кто твой капитан…

«Уважаемый доктор, а почему-таки вы рискнули и не сдали Дэна? Так уверены в собственной интуиции или что-то ещё?»

— Ну побойся бога, Стасик! — всплеснул доктор пухлыми ладонями. — Ну какая там могла быть опасность?! Причем такая страшная, с которой не справился бы бравый космодесантник в самом расцвете сил и с бластером наперевес?

— А если бы Дэн оказался не сорванным, а засланным? — не принял шутливого тона Стас. — Нормальным таким боевым киборгом, которому отдали приказ внедриться к нам на борт и в нужный момент нейтрализовать команду, чтобы пираты могли беспрепятственно…

— …похитить Марию Сидоровну в гарем какого-нибудь нью-эмиратского шейха, ага-ага. Или… — глаза доктора зловеще сузились, голос перешел в свистящий шепот — … украсть цитометр!!! Как я мог забыть про самое ценное! Конечно!!! Именно так все и было! Всегалактический заговор с целью злодейского похищения… да что я! Всевселенский!!!

— Не смешно! — рявкнул капитан.

В ответ Вениамин бессовестно захихикал. Продолжил умиротворяюще:

— Ну что у тебя было красть. Стасик, ну сам подумай? Что у нас могло быть на борту такого ценного, чтобы тратить на это целого киборга? Ну ладно, ладно. Пусть и не очень целого, но все же имущество не из бросовых, на свалке не валяется… Ну, не на каждой свалке… Никакого ценного груза у нас тогда не было и в помине, ни амского жемчуга, ни центаврианской биофлешки, ни даже цистерны святой воды. Только сухпайки на полтора месяца и биостанция, а ее еще попробуй продай…

— Корабль! На этот раз доктор промолчал. И Станислав продолжил негромко и веско, словно впечатывая каждое слово:

— Корабль — это ценность. Особенно для пиратов. И что может быть проще для навигатора, чем построить маршрут в нужную точку, заведя его прямо под пушки? И что бы я смог сделать со своим бластером против корабельных орудий? Корабль — это серьезно.

— Ну, а если серьезно, — доктор вздохнул, — то сам подумай, Стасик — кто же из по-настоящему серьезных людей посылает на по-настоящему серьезное дело настолько не подходящего исполнителя? Причем по всем параметрам неподходящего! Ладно, бронхит. Ладно, одежда. Ладно, открытая двухнедельная рана на спине, не обработанная и уже начавшая загнивать. Но у него же даже энергозапас на нуле был! Это как брать на серьезное дело оружие с полностью разряженной батареей! Нет, Стасик! Если бы Дэнька действительно оказался несорванным, то с пославшим его клоуном ты справился бы и без бластера!

— Ты не мог быть в этом стопроцентно уверен!

— Как и всегда, когда ставлю диагноз. — Доктор с безмятежной улыбкой пожал плечами и философски добавил: — Стопроцентно уверен в диагнозе может быть разве что патологоанатом.

— И как мне требовать дисциплины, а? Ну вот скажи, как?! Если даже ты — даже ты!!! — с самого начала только и делаешь, что на глазах у команды нарушаешь мои прямые приказы!

— А чего ты хотел, Стасик? — хитро ухмыльнулся Вениамин. — Каков капитан — такова и команда. Тебя за что из армии выгнали, а, Стасик? Не припоминаешь?

— Там была война! И если бы я исполнил тот дурацкий приказ — это стоило бы жизни хорошим парням!

— А дурацкие приказы всегда оплачиваются чьими-то жизнями, Стасик. Да что я тебе объясняю, ты ведь и сам это отлично знаешь. — Доктор снова вздохнул, потер переносицу, словно поправляя очки. Он больше не улыбался. — Знаешь, конечно. И что иногда нет времени советоваться и надо брать ответственность на себя. Ты сам всегда так поступал, уж мне-то не надо врать, я тебя как облупленного… Я тобой всегда восхищался, не шучу, я бы так не смог… я до сих пор себя порою спрашиваю — а как бы я поступил, окажись Дэн человеком? Или нормальным киборгом, несорванным:. и знаешь, я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос.

Доктор покачал головой, и вдруг улыбнулся светло и радостно:

— Ты даже не представляешь, как я обрадовался, когда понял, что Дэнька сорванный и, значит, все в порядке! Такое облегчение…

— В порядке?!

— Ну конечно, Стасик! Ведь сорванный точно не будет пакостить, у него другие задачи! Ну зачем же дергать себя за волосы, не надо, Стасик, пошли лучше ко мне в медотсек, я тебе чайку накапаю. Успокоительного. Можно даже с лимончиком…

Выждав еще минуту и убедившись, что ни капитан, ни доктор не собираются возвращаться в пультогостиную за какой-нибудь забытой мелочью, Дэн осторожно выскользнул в коридор и бесшумно просквозил в свою каюту. Все это время он просидел в санузле, резонно предполагая, что покидать это укрытие при ссоре старших было бы по меньшей мере… нерационально, что ли. Он не собирался подслушивать, просто… Извините, капитан, так получилось. Ну да. Получилось вот… Только что он в очередной раз окончательно и бесповоротно убедился, что человеческая логика не поддается никакому разумному анализу.

Рыжий ген

В отличие от Джилл, на Полину романтическое настроение накатывало не раз в месяц, а исключительно после разговоров по межпланетной связи с космическим полицейским повышенной кавайности. И выражалось оно не в перестирывании гардероба или вязании шапочек из светодиодов, а в приставании к кому-нибудь из коллег с долгими душещипательными разговорами лирической тематики.

В этот раз жертвой оказался корабельный доктор, опрометчиво вышедший в пультостиную в неподходящее (вернее, самое подходящее, — с точки зрения Полины) время.

— Как мы познакомились с моей бывшей? — Прижатый в угол Вениамин окинул пустую пультогостиную растерянным взглядом, понял, что помощи ждать неоткуда, и позорно капитулировал: — Да обычно познакомились, ничего романтического… Мы просто учились вместе. Ну, какое-то время…

— Учиться и работать вместе — это же так романтично! — Полина вздохнула то ли прочувствованно, то ли завистливо, глядя на доктора сияющими лирикой глазами. — А можно подробнее? Вы сразу поняли, что она ваше все? А она? А что вы ей сказали на первом свидании? А она что сказала? Что ей больше всего в вас понравилось? Вениамин Игнатьевич! Ну что же вы молчите?!

— Ну я уже и не помню, столько лет прошло…

— Вениамин Игнатьевич!!!

— Пальцы, кажется… Да, точно, она позже мне именно так и сказала, что выбрала меня за нежные пальцы.

— Нежные пальцы… — простонала Полина, закатывая глаза. — На первом свидании… О-о-ох… Как это романтично!

— Ну, по сути это и свиданием-то никаким не было… Практическое занятие, тренинг на первичное пальпирование, нас как раз в пару поставили. Сначала я ее, ну… пропальпировал… а потом и она… хм-м… — Доктор почему-то смутился.

Видя, что на сегодня жертва романтического настроения выбрана и зафиксирована и опасность миновала, в пультогостиную потихоньку начали возвращаться остальные члены экипажа, до этого скрывавшиеся по каютам. Первым к своему креслу проскользнул Дэн. И сразу же на всякий случай обвешался кучей рабочих вирт-окон.

Доктор проследил за ним затравленным взглядом и неожиданно оживился.

— Кстати, о моей бывшей… Полина, ты что-нибудь слышала о рыжем гене?

— Нет, — хлопнула глазами корабельная медсестра, — а причем тут…

— Это безумно интересно! — перебил ее воодушевившийся доктор. — Все дело в мутации одного гена, MC1R, который у блондинов, шатенов и брюнетов нормальный, немутировавший, и отвечает за стимуляцию выработки меланина. И лишь у рыжих он мутированный, и вырабатывает совершенно другое вещество, называемое феомеалином. Именно оно красит волосы в рыжий цвет и делает кожу более светлой. Но если бы дело ограничивалось только этим! Знаешь, какое у феомеалина самое интересное свойство? Нет? Он относится к группе стимуляторов, повышающих чувствительность болевых центров в мозгу, что приводит к повышенной общей чувствительности организма к боли. Плюс они генетически являются гипотермиками, а потому более чувствительны к высоким… хм… температурам.

Перед последним словом доктор почему-то словно бы слегка запнулся и чуть понизил голос.

Полина покосилась на невозмутимо щелкающего по биоклавиатуре навигатора и неуверенно протянула:

— Д-да, это ужасно интересно, но при чем здесь…

— Конечно, интересно! Из рыжих вообще получаются самые паршивые пациенты! Той же анестезии, к примеру, им требуется чуть ли не в два раза больше*, плюс повышенный риск кровотечений, хуже заживают раны и синяки. Сплошной кошмар для лечащего врача! К тому же это самый малоустойчивый тип, поскольку антистрессовые гормоны выделяются у них в наименьшем количестве. Поэтому рыжие чаще всего имеют холерический темперамент и отличаются взрывным и заводным характером… — Доктор тоже покосился на остающегося безучастным навигатора и назидательно уточнил: — А спокойными и флегматичными только кажутся.

Полина моргнула. Нахмурилась. Лирический блеск в ее глазах уже почти полностью сошел на нет, но инерция незаданного вопроса осталась.

— А ваша жена тут при чем?

— Моя жена? — Теперь нахмурился уже доктор, растерянно и недоумевающе.

— Ну да. Вы сказали — «кстати, о моей бывшей». И начали рассказывать почему-то не о ней, а о рыжем гене.

— А-а-а! — Доктор смущенно хмыкнул. — Ну так это просто. Она ведь рыжей была, моя Ленка-то. Я потому так тогда и деликатничал, боялся, что синяки останутся. — И добавил с извиняющейся улыбкой: — Я ведь не знал тогда, что она крашеная.

Тут доктор немножечко преувеличил — не в два раза, а всего лишь на 20 % (прим. Дэна)