Помоги проекту - поделись книгой:
– Как? Вы туда ни разу не ездили?
– Ни разу. Мне страшно. Для того чтобы я поехала, нужно, чтобы мне показали труп этой змеи! О, я ее узнаю! Еще одной такой не найти. Меня не обманули бы!.. И все-таки я очень жалею о Люверси… У меня остались о нем прелестные воспоминания, и грустные и веселые! Не могу вам выразить, Жан, как я люблю этот замок, этот парк! Когда я думаю о них, мне кажется, что там ждет меня старенький добрый дедушка. И меня это очень мучает… Мне хотелось бы поехать обнять его… И… я не могу…
– Вы были бы рады, если бы кто-нибудь доставил вам эту змею живой или мертвой?
Жильберта грустно пожала плечами. Она не верила в это. Но, подняв глаза на Жана, она прочла в его взгляде такое горячее участие, что не могла удержаться и протянула ему обе руки…
Они переживали необыкновенную минуту счастья и совсем забыли о свидетельнице, которая кипела злобой, но внешне как будто даже покровительствовала этому любовному дуэту. Жан Морейль не удивился, когда она поторопилась прервать их идиллию, продолжая говорить о Люверси и змее.
– Дорогая девочка, – сказала она, делая доброе и умоляющее лицо, – ты должна сделать над собой усилие и побороть свое предубеждение. Уж давно пора. Вот уже пять лет, как змея не обнаружила нигде своего присутствия; значит, она издохла. Я лично думаю, что ее замуровали в одной из тех дыр, которые так старательно заливали бетоном. Теперь уже очевидно, что всякая опасность миновала. И если б ты мне поверила, мы, вместо того чтобы ездить в Довиль, как в прошлом году, или в Э-ле-Бен, отправились бы этим летом в Люверси…
Жильберта испуганно отмахнулась.
– Ни за что, тетя! И не думайте об этом!
– Уговорите ее, месье Жан. Она вас послушает, – прибегла к его помощи графиня. – Подумайте: ведь Люверси – волшебное место. На всей земле нет лучшего уголка!
– Я это очень хорошо знаю. Но что делать? Я там умру от страха!
Жан Морейль и графиня поглядели на девушку со снисходительной улыбкой.
– Не будем настаивать, не правда ли? – сказал Морейль.
«Черт возьми! – подумала мадам де Праз. – Они всегда будут во всем согласны!»
– И потом, как знать, – продолжал Жан Морейль, – вдруг вам кто-нибудь принесет эту змею живой или мертвой?..
И он задумался о чем-то, несмотря на присутствие Жильберты и ее тетки, которым показалось, что он мысленно отделился от них и унесся куда-то в те таинственные области, которые обозначают словом «небеса».
Однако в основе его мыслей была, по-видимому, какая-то забота. Складка на лбу выдавала внутреннюю тревогу…
– Спуститесь на землю! – резво воскликнула Жильберта.
Лицо Жана осветилось улыбкой, и он впервые перевел им свои мысли в слова.
– Любопытная вещь! – сказал он. – Меня змеи никогда не пугали. Напротив. Я довольно долго жил в Индии, и меня больше всего интересовали укротители змей. Я с некоторыми из них даже подружился и, признаюсь, сам научился их искусству. Я свистел в индийскую дудочку и заставлял танцевать этих змей. Я даже достиг в этом деле довольно большого успеха.
– Неужели? – спросила изумленная Жильберта. – Ну вот: ваше бесстрашие и моя трусость будут компенсировать друг друга! Все к лучшему!.. Скажите, вы об этом думали?
– Нет… Я думал… не знаю о чем… по поводу змей… Не знаю, какое-то неясное, старое воспоминание, что ли, которое я не могу выловить из тумана забвения. Но это пустяки, это не имеет значения…
– Значит, – продолжала Жильберта, которая не в силах была оторваться от этой темы, – значит, можно научить змей танцевать!
– Да, при звуках свирели… Но перестанем о змеях! Не лучше ли для вас оставить этот разговор?..
– Нет, поговорим еще, поговорим!
– Вы бравируете своим страхом, потому что знаете, что нечего бояться…
– Значит, они танцуют?
– Они приподнимаются и покачиваются в такт. Можно также их подзывать, заставить приползти…
– О! Неужели кто-нибудь мог бы, находясь снаружи, вызвать к себе змею, вползшую в дом, или змею, внесенную в комнату?..
Жан Морейль побледнел, заметив волнение Жильберты.
– Неужели это возможно?! – воскликнула изумленная графиня.
– Очень возможно, – сказал Жан Морейль. – Жильберта, давайте займемся чем-нибудь другим…
Но девушка, в свою очередь, задумалась над чем-то. Лицо ее судорожно сжалось. Она наконец сказала, продолжая думать вслух:
– Нет, в эту ночь я услышала бы звуки свирели… Я ничего не слышала. Ничего!.. Нет, это невозможно! И кто же, в конце концов?.. Я ничего не слышала… Ничьих следов не обнаружили нигде…
– Это не имеет значения. Ты, надеюсь, помнишь, что в Люверси повсюду асфальт. Вокруг замка нигде нет ни гравия, ни песку; вот почему мы не нашли никаких следов и, что еще важнее, не нашли следов ползания…
– Почему вы считаете, что это еще важнее?
– Потому, дитя мое, что совершенно невероятно, чтобы какой-нибудь человек желал смерти твоей матери, между тем как роль змеи здесь неоспорима. Если же она не оставила следов на асфальте, то только потому, что на нем не остается следов…
– Верно, – сказали одновременно Жильберта и Жан.
– Ну, довольно об этом! – весело объявила мадам де Праз. – Жильберта, милочка, я думаю, что нам пора уходить. Ты совершенно оправилась?
– Мерси, тетя. Я могу идти.
– Мне хочется, – сказал Жан Морейль, – чтобы вы унесли какое-нибудь воспоминание о первом посещении вашего будущего дома. Не будем больше говорить об этой лампе. Но… выберите сами. Все, что здесь имеется, принадлежит вам.
Все трое стояли возле витрины. Жильберта подошла к ключам. Ее жесты и взгляды выражали шаловливое лукавство. И она сказала несколько мелодраматически, но с дрожанием в голосе:
– Нельзя ли, Жан, вместо всех этих ключей – ключ от вашего сердца…
– Вот он!
Он шутливо указал на огромный средневековый ключ.
– Не говорите глупостей! – воскликнула Жильберта, нежно ударив его по руке. – Это ключ от подземелий, наполненных золотом и драгоценностями. Тетя! Хорошо, что ключ от вашего шкафа не так громоздок! Представляете вы себе эту махину у вас на груди!
Мадам де Праз инстинктивно поднесла руку к указанному месту.
– Нет! – продолжала Жильберта, осматривая коллекцию и напевая что-то про себя, желая придать себе настроение, совершенно противоположное истинному. – Ключ от сердца Жана Морейля… Да ну же! Ключ… от сердца… Жана Морейля…
– Вот он! – сказал молодой человек. – Он сделан из всевозможных ключей. Возьмите его.
Он протянул ей маленькое старинное зеркальце, вырезанное каким-нибудь Бенвенуто и украшенное жемчужной каемочкой; потемневшее от времени стекло хранило в своей глубине улыбку Жильберты…
Глава VI. Тревога графини
Клуб этот был маленьким пышным, комфортабельным дворцом. Там царила обычная полутишина, поддерживаемая тяжелыми портьерами и пушистыми коврами, заглушающими звуки.
– Граф де Праз здесь? Я графиня де Праз.
И так как лакей в красных штанах и зеленом фраке выразил легкое сомнение, мадам де Праз сухо добавила:
– Я его мать…
Лакей вежливо поклонился.
– Я посмотрю, здесь ли господин граф.
Он проводил посетительницу в скромную, изящную приемную, носящую мрачную и холодную печать мест, обитаемых исключительно мужчинами.
Через несколько минут швейцар почтительнейше доложил мадам де Праз о том, что граф Лионель находится в зале для бокса и что он просит графиню пройти к нему.
Мадам де Праз последовала за швейцаром через целый лабиринт коридоров и наконец добралась до зала, обитого сверху донизу черным деревом. Под ногами был коричневый мягкий линолеум.
Лионель вышел из противоположной двери. Он был закутан в какой-то фантастически кричащий капот экзотического цвета. На шее было мохнатое полотенце. На босых ногах – легкие туфли с белыми шнурками. Растрепанные волосы и все лицо в красных пятнах свидетельствовали о какой-то серьезной «взбучке». На руке его была огромная перчатка. Он поспешно завязывал пояс на своем шуршащем кимоно.
– Пожалуйста, простите меня, маман, за то, что я принимаю вас здесь. Но, поверьте, ваш визит может изумить хоть кого! Я подумал, что вы хотите сообщить что-нибудь спешное… Что же случилось?
Они уселись в плетеные кресла и глядели друг на друга с минуту: он – как будто смеясь над всеми женщинами вообще и матерью в частности, но в то же время не скрывая любопытства, она – нерешительно и испуганно.
– Что же? – повторил Лионель. – Говорите же!
– Ты, может быть, найдешь, что это глупо… Мне казалось, что я должна предупредить тебя немедленно, не теряя ни минуты… А теперь мне кажется, что поддалась совершенно неосновательным страхам…
– Да скажите же, в чем дело, черт возьми?
– Ты ведь знаешь, что Жан Морейль пригласил к себе Жильберту и меня на чашку чаю. Я только что оттуда и отправила Жильберту одну в Нейли, чтобы сейчас же заехать к тебе. Я… я не знаю, как тебе объяснить, как точнее сказать… Представь себе… по поводу одной лампы заговорили о смерти твоей тетки… Ну, словом, мы с Жильбертой рассказали ему про ужасную ночь девятнадцатого августа и про все, что было потом… Я не могу тебе точно сказать, какая связь между теми замечаниями и наблюдениями, которые запали мне в голову. Но я твердо знаю, что постепенно мною овладела какая-то шальная мысль… Ну и вот я говорю и ничего не могу сказать… Слушай, Лионель, я тебе задам один вопрос, который тебе, конечно, покажется очень странным… Когда ты был в пансионе, ты никогда не был знаком с индусами? Ты никогда не вступал в какие-нибудь отношения с укротителями змей?
Ошеломленный неожиданным вопросом, Лионель расхохотался.
– Никогда! Да ведь вы бы знали об этом! Никогда в жизни, ни на минуту я не вступал ни в какие отношения с этими людьми! Но что все это значит?
– Это значит, что ты снял с моей души тяжесть, которая чуть не придавила меня.
– Каким образом?
– А таким, что если бы допрос установил противное тому, что ты утверждаешь, на тебя пало бы подозрение…
– В чем? – спросил заинтересованный Лионель.
– В том, что ты впустил змею в комнату тетки и вызвал ее или велел кому-нибудь вызвать ее оттуда после того, что случилось в запертой комнате.
Лионель мгновенно вспылил и перестал смеяться.
– Вы с ума сошли! Или я это слышу во сне? Кто мог бы меня обвинить или заподозрить?
– Возможно, что Жан Морейль. Вот почему, как только эта мысль у меня определилась, как только я почуяла опасность, я поспешила тебя предупредить, чтобы ты знал, как ответить на вопросы, если бы это понадобилось.
– Допрашивать! Меня!
– Ну, конечно, нет. Но в интимной беседе можно многое выведать!.. Впрочем, откуда я знаю, что Жак Морейль собирается углубиться в эту трагедию в Люверси? Он только раза два спросил Жильберту: «Что, если вам доставят эту змею, живую или мертвую?»
– Ну и пусть ее ищет! Пусть найдет! Это и мое самое искреннее желание. Я охотно ему помогу в этом при случае!
– И я, конечно! И от всей души!
– Но, бедная моя маман, что вас заставляет думать, что кто-нибудь будет копаться в этой истории, станет осложнять ее, искать в+ней преступника и к тому же еще обвинять меня?
– Все это, дитя мое, я отчего-то вдруг вбила себе в голову. Мать везде видит опасность… Я нахожусь под впечатлением таинственности, которой окружает себя Жан Морейль с его ключами и лампами… Эта таинственность теперь мне показалась совершенно иной: не такой, какую мы до сих пор предполагали. Я уже думала было, что я ошиблась, но теперь вижу, что нет… Когда он заговорил об укротителях змей сразу после того, как разбирали вопрос, замешан ли кто-нибудь в деле смерти твоей тетки…
– Кончайте, маман, вы меня интригуете. Почему вы колеблетесь?
– В первый раз со времени события я разобралась в следующем: если бы кого-нибудь стали обвинять в убийстве твоей тетки, то прежде всего подозрение пало бы на тебя, мой мальчик. На тебя, так как в то время ты уже был мужчиной. Естественно, что на тебя, тем более что после события прошло пять лет и ты не мог бы установить, что ты делал той ночью.
Лионель, с гневным презрением глядевший на мать, воскликнул:
– Но из каких же побуждений я стал бы это делать в вашей бессмысленной гипотезе?
– Из каких побуждений? Ты забыл о той злобной клевете, которой осыпали меня после смерти твоего дяди? Из каких побуждений? Да просто для того, чтобы сделать его вдовцом и дать возможность твоей матери выйти за миллионера Гюи Лаваля!
Молодой человек воздел руки к небу и снова громко расхохотался, и так откровенно, что его заразительный смех расшевелил бы кого угодно, только не графиню.
Она сказала:
– Тут совсем неважно, обоснованно ли это подозрение. Ты понимаешь ведь, что я за тебя совершенно спокойна: я не сомневаюсь в том, что змея сделала свое убийственное дело без чьей-либо помощи. Шум разбудил бы меня или Жильберту, которая не спала и лежала рядом со мной; она тотчас сказала мне, если бы что-нибудь услышала. Нет, об этом не может быть и речи. Дело только в том, чтобы вовремя отпарировать обвинение, которое мне сначала казалось вероятным и которое теперь мне кажется совершенно несостоятельным, потому что, слава богу…
– Я незнаком с раджами и не умею укрощать змей!.. Ха-ха-ха! Нечего сказать, и пришло же вам в голову!
Мадам де Праз пронизала взглядом сына и вдруг залюбовалась им. Выражение материнской гордости разлилось по ее тусклому лицу. Она припала головой к груди Лионеля.
– Что делать! – сказала она робким голосом. – Я вдруг перепугалась… Я так люблю тебя, мой мальчик!
– Вы сегодня женщина с ног до головы… У вас какие-то страхи! Вы нервничаете, возбуждены… Держу пари, что вы хотите мне рассказать еще кое-что!.. Ну говорите же!
– Ты не рассердишься?
Она робко улыбнулась, и он увидел в ее туманных глазах все обожание, всю снисходительность любящей матери. Лионель нахмурил брови и сделал недоверчивую мину.
– Ты в последний раз сказал мне одну ужасную вещь по поводу Жильберты… Помнишь? Утром, у тебя в комнате… Ты намекнул на грипп, который был у нее в прошлом году и чуть-чуть не оказался для нее смертельным…
– Признаюсь, не помню…
– Конечно, вот это-то меня и пугает! Ты не отдаешь себе отчета в том, какие чудовищные вещи ты говоришь. Я твоя мать и знаю, что за этим ничего нет. Но люди судят о нас по нашим словам столько же, сколько по делам. Предположи, что тебя обвинили в каком-нибудь преступлении, – как ты пожалеешь об этих невольно и так легкомысленно сорвавшихся с твоих уст словах, в которых ты сам себя рисуешь в таких ужасных красках!
– Напомните, что я вам тогда сказал…
Поделиться книгой: