Женщина-кошка

Тогда-то она опять и услышала тихое, жалобное мяуканье. Этот звук она тут же узнала. Пейшенс оглянулась и увидела, что на комоде сидит May и с самым невинным видом вылизывает себе лапку.

– Это ты! – вскрикнула Пейшенс. – Неужели... неужели все это натворила ты?

Ома подошла к кошке и осторожно, но решительно взяла ее за ошейник. На нем висел медальон: «Если вы нашли эту кошку, верните ее Офелии Пауэрс». Далее был указан адрес. В одном из новых, недавно заселенных районов. Пейшенс запомнила адрес, затем осторожно взяла кошачью морду в руки и посмотрела в спокойные золотисто-зеленые глаза.

– Ты, киска, такая странная. Я не понимаю, в чем дело... Может быть, просто я схожу с ума, – сказала Пейшенс (кошка с невозмутимым, ничего не понимающим видом смотрела на нее). – Не важно. Что-то здесь определенно происходит, и мне кажется, что ты в этом виновата. Тебе пора домой. Иди. Сейчас же.

Глава 6

Найти дом Офелии Пауэрс было совсем несложно. Это было единственное строение на пять кварталов вокруг, которое можно было назвать домом, – трехэтажный особняк в викторианском стиле, ветхий, но совершенно очаровательный, спрятанный, как засушенный цветок между страниц книги, между огромными небоскребами из стекла и металла, в которых жили и работали молодые финансовые магнаты. Пейшенс уверенно подошла к этому дому. Кошку она держала на вытянутых руках, словно это было не маленькое живое существо, а какая-то опасная железяка. Она позвонила в дверь и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока ей не открыли.

– Здравствуйте, – начала Пейшенс решительным голосом. – Вы Офелия Пауэрс? Видимо, я нашла вашу кошку, и даже, честно говоря, не один раз. Я сняла ее с карниза, и теперь она все время ходит за мной.

Она протянула кошку женщине, стоявшей на пороге. Женщине было лет сорок пять. Она была одета в длинную блузку с замысловатой вышивкой, узкие джинсы и замшевые ботинки. Волосы были заплетены в маленькие косички, на голове – яркая повязка. Довольно крупные, но тем не менее красивые черты лица: глубоко посаженные глаза, широкие скулы, большой рот, крепко сжатые губы. Она преспокойно взглянула на кошку, которую Пейшенс ей протягивала, но даже не шевельнулась.

– Будет вернее сказать, что это она вас нашла, – наконец нарушила молчание хозяйка. Пейшенс удивленно посмотрела на нее. Офелия Пауэрс все так же невозмутимо продолжала рассматривать свою гостью. Потом она удовлетворенно кивнула, распахнула дверь пошире и сказала: – Думаю, вам нужно зайти ко мне.

– Ох, я не могу, – начала отказываться Пейшенс, хотя всю ее решительность как ветром сдуло. – Спасибо, но я опаздываю на работу, и если...

Но Офелия Пауэрс уже скрылась внутри, оставив Пейшенс с кошкой на руках на пороге перед широко распахнутой дверью.

Мгновение поколебавшись, Пейшенс покорно вздохнула и последовала за хозяйкой, пробормотав вполголоса:

– Ну ладно. Только на минутку, а потом на работу.

Внутри царил радостный, праздничный хаос: висели японские колокольчики, ветки растущих в горшках пальм были увиты гирляндами китайских фонариков, пышно цвели кактусы и орхидеи. На полу – старинные восточные ковры, на стенах–яркая современная живопись. Везде экстравагантное смешение старинной и современной мебели – кресла XVIII века рядом с обычным шезлонгом, буфеты из резного дуба, в гостиной простенький, потрепанный французский диван, обитый полинявшей голубенькой тканью.

И повсюду были кошки. Пейшенс пыталась считать их, но вскоре бросила это бессмысленное занятие: их было слишком много. Пока она шла по коридору в гостиную, то встретила не меньше пяти штук. Они, видимо, вышли ее поприветствовать. Они ходили вокруг нее, терлись об ноги и мурлыкали. Пейшенс, расталкивая их и крепко прижимая к себе May, попыталась пройти дальше.

Отбиться от ласкающихся кошек было не так просто, а вот за May она боялась напрасно. Кошка не только не пыталась вырваться, она даже не пошевелилась, пока они не дошли до гостиной. Но едва Пейшенс зашла туда, как May соскочила с ее рук и с невозмутимым видом направилась к дивану, на котором сидела Офелия с двумя другими кошками на руках. Пейшенс даже не успела ничего сделать, так быстро все произошло. May, не обращая внимания на кошек, взобралась на спинку дивана и по-царски уселась там, оглядывая комнату так, словно это было ее королевство.

– Полночь, – сказала Офелия и указала Пейшенс место рядом с собой.

– Что, простите? – переспросила та, неловко присев на краешек дивана.

У ее ног опять вертелись какие-то кошки. Кошки были везде. Они дремали на подоконниках, сидели на книжных полках, на телевизоре, на компьютере. Офелия лениво поглаживала тех двух, что устроились у нее на коленях. У нее у самой глаза были как у кошки – немножко раскосые, внимательные и одновременно отрешенные, видящие все вокруг, хотя не смотревшие ни на что в отдельности.

– Это ее имя, – пояснила Офелия, показав на кошку, сидевшую сзади, на спинке дивана, и, протягивая Пейшенс чашку горячего чая, продолжила: – Полночь. Это египетская May – очень старая и очень редкая порода. Они были храмовыми кошками богини Баст, или Бастет. Бастет – покровительница кошек и женщин. Все May наделены особенной силой. Полночь тоже.

Пейшенс фыркнула:

– А, знаю-знаю. Умеет появляться ниоткуда, пугая людей до полусмерти? Исчезать без всяких на то причин, а потом снова возвращаться?

– Ну да, и это тоже, – улыбнулась Офелия.

Пейшенс устало покачала головой:

– Ох, у меня вчера был ужасный день. Я даже не могу вспомнить всего, что произошло. Куда бы я ни пошла, я везде встречаю вашу кошку, а всякий раз, как я ее встречаю, все идет шиворот-навыворот. Я встретила парня, который мне понравился, но так и не пришла к нему на свидание. Мне представилась возможность продвинуться на работе – и там все пошло прахом. Сегодня меня тоже ждет на редкость паршивый день. И думаю, не только сегодня. – Ее голос сорвался, и она виновато подняла глаза на Офелию: – Я... Вы простите меня. Я понимаю, что это не ваши проблемы. Я даже не знаю, зачем я вам все это рассказываю, просто...

Кошки все так же терлись мордочками о ее ноги, но Пейшенс больше не пыталась оттолкнуть их. Она поставила свою чашку на пол и, стараясь скрыть выступившие на глазах слезы, посмотрела на сидящих у ее ног кошек.

Старшая собеседница внимательно взглянула на гостью, словно желая что-то прочитать на ее лице, и мгновение спустя сказала:

– Все нормально. Можешь рассказать мне.

– Я не знаю... Я хочу сказать, что правда не знаю. Я пошла на фабрику, а потом... не знаю, что случилось потом. И как бы я ни старалась, не могу вспомнить.

Она замолчала, стараясь собраться с мыслями и восстановить в памяти хоть что-нибудь, но тщетно. Пейшенс бессильно покачала головой и встала:

– Мне пора на работу. Я действительно опаздываю.

Офелия дотронулась до ее руки:

– Не уходи. Постарайся рассказать мне, что произошло прошлой ночью.

– Простите. Я не могу…

«Потому что я опаздываю... – подумала Пейшенс. – Потому что мне страшно...»

– Хорошо. Но ты должна прийти ко мне и все рассказать, – сказала Офелия не терпящим возражений голосом. – В любое время. Я всегда дома.

Она наклонилась и легонько шлепнула кота, который принялся лакать чай из чашки Пейшенс.

– Сократ! Ему нельзя. От чая и кофе он становится раздражительным, – объяснила она гостье.

Пейшенс вежливо улыбнулась и направилась к выходу. Но прежде чем Пейшенс успела уйти, Офелия подошла к ночному столику и достала из его ящика небольшую деревянную коробочку. Она обернулась к Пейшенс – и их глаза встретились. Затем Офелия открыла коробочку, достала из нее маленький шарик из каких-то спрессованных зеленых трав и бросила его Пейшенс.

Не успев даже ничего подумать, Пейшенс поймала его на лету, поднесла к лицу и, глубоко вдохнув исходящий от него запах, блаженно улыбнулась: по всему телу прошла приятная дрожь и разлилось спокойствие. Но, внезапно вспомнив, где она находится, Пейшенс отвела руку от лица и с недоумением посмотрела на Офелию. Офелия по-прежнему не отрывала от нее своих больших, широко открытых глаз. Она наблюдала за Пейшенс, как врач наблюдает за новым пациентом.

– Кошачья мята, – просто сказала она и снова захлопнула коробочку.

Глава 7

Если утро этого дня получилось очень странным, то продолжение оказалось еще хуже. Оставив сообщение на автоответчике Джорджа Хедара, Пейшенс отправилась на работу. Было уже поздно. Очень поздно. Сэлли встретила ее встревоженным взглядом, Ланс тоже ничего не сказал, но показал ей листок бумаги, на котором было нацарапано: «У тебя неприятности. Большие неприятности». Приближаясь к своему рабочему месту, Пейшенс замедлила шаг. Но, несмотря на предосторожности, она все-таки слишком поздно заметила хорошо знакомую фигуру босса. Джордж Хедар, в шикарном костюме (на него, наверное, было потрачено больше, чем платили Пейшенс за месяц работы), стоял около ее стола и курил.

– В чем дело? Что вы вытворяете? – взорвался Джордж. Пейшенс молча прошла мимо него и села за свой стол.

– Вы так и не принесли новых эскизов! – продолжал кричать он. – Вы даже не знаете, где они сейчас находятся! И вы не знаете, где они, потому что, я цитирую, «не можете вспомнить»! Просто потрясающая безалаберность!

Пейшенс невозмутимо, не поднимая глаз, слушала его крики. Она рассеянно протянула руку за альбомом и карандашом и принялась что-то рисовать. Когда Джордж кончил свои напыщенные разглагольствования, Пейшенс, продолжая рисовать, переспросила:

– Что?

– Вы вообще меня слушали? – взревел Джордж.

Пейшенс отложила карандаш и подняла глаза на босса. Она немного подумала и ответила:

– Ну конечно, но не так внимательно, как вы сами себя слушали.

Внезапно во всем художественном отделе воцарилась мертвая тишина. За перегородкой Сэлли и Ланс обменялись испуганными взглядами. От гнева лицо Джорджа Хедара стало мертвенно-бледным, а на щеках выступили два красных пятна. Он уставился на Пейшенс, затем, едва контролируя свои поступки от ярости, выхватил у нее тот листок бумаги, на котором она рисовала. Это была карикатура на... него, и очень хорошая карикатура, он сразу себя узнал: с лица струился пот, а изо рта и ноздрей вырывались языки пламени и шел дым.

Не в состоянии вымолвить ни слова, действительно напоминая только что нарисованный портрет, он смотрел на Пейшенс Филлипс с таким выражением, словно мучительно пытался понять, как вообще кто-то посмел такое нарисовать, как посмела это сделать она, да еще здесь и сейчас. Наконец он скомкал бумажку и, сжав ее в кулаке, развернулся на каблуках и вылетел из-за ее перегородки.

Пейшенс посмотрела ему вслед, встряхнула головой и, как проснувшийся лунатик, внезапно поняла, где она и что наделала.

– Мистер Хедар! Постойте, пожалуйста! – крикнула Пейшенс, вскочив на ноги. – Я не знаю, что на меня нашло. Извините! Мне правда очень жаль.

Искренность ее тона заставила Хедара остановиться. Он обернулся и злобно посмотрел на Пейшенс:

– Вам жаль? И это все? Так позвольте, я вам объясню, мисс Филлипс: просто сожалений здесь недостаточно.

Ланс и Сэлли затаили дыхание. Пейшенс посмотрела на Джорджа Хедара и сощурила глаза. На ее лице вновь появилось выражение ледяного спокойствия и уверенности. Такой друзья ее еще никогда не видели.

– Ах, «просто сожалений здесь недостаточно», – сказала она. – Позвольте, попробую иначе. Мне жаль каждой минуты моей жизни, что я потратила на такого бездарного, грубого, неблагодарного эгоиста, как вы.

Она сделала паузу, чтобы сказанное дошло до Джорджа.

– А просветите, пожалуйста, чего было бы достаточно. Нет, мне правда очень хочется узнать! Что я, должна была встать на колени и ползать у ваших ног? Или рыдать и причитать? Или, может быть, вырвать у себя сердце из груди?

Пока Пейшенс говорила, у нее даже осип голос, но в нем не было ни одной умоляющей нотки, она ни о чем не просила, а, напротив, веселилась и даже заигрывала с растерявшимся собеседником. Она вертела в руке карандаш с таким видом, словно это было страшное оружие, а когда, сделав несколько шагов по направлению к Хедару, вышла из-за своей перегородки, всем показалось, что ее и без того стройная фигура стала еще и выше.

– Позвольте мне вам кое-что объяснить. Джордж, попридержите язык! Я не собираюсь выслушивать оскорбления от грубого, бездарного, неблагодарного, самовлюбленного придурка. Ах, я, кажется, забыла упомянуть, что вы еще и лгун, – добавила она, коварно улыбаясь и специально говоря как можно громче, чтобы все, кто был в комнате, могли ее услышать. – Простите, я просто хотела уточнить, сказала я это или нет, потому что это очень важно, потому что единственный вопрос, который здесь всех занимает, – это «что вы вытворяете»...

– Вот блин! – прошептал Ланс.

У Сэлли в буквальном смысле подкосились ноги. Первая реакция всех остальных находившихся в художественном отделе тоже не отличалась оригинальностью, их реплики и действия были лишь вариациями тех двух.

Джордж Хедар стоял совершенно неподвижно, словно его каким-то волшебством превратили в камень. Когда же он наконец снова смог заговорить, то голос его звучал так, будто еще немного – ив комнате раздастся нецензурная брань.

– Очистите ваш стол! – прорычал он и, гордо подняв голову, вышел из комнаты.

Пейшенс посмотрела ему вслед, затем вдруг с удивлением взглянула вокруг, словно не веря, что все эти слова были произнесены ею. Не зная, что предпринять, она крикнула, пытаясь остановить Джорджа:

– Постойте! Мистер Хедар! Мистер Хедар, я не хотела! Я просто пошутила... я...

Ее голос упал до шепота. Она недоуменно посмотрела на карандаш, который все еще держала в руке, и покачала головой, словно говоря себе самой: «Ведь я же правда просто пошутила? Ведь да? Или нет?»

Но Джордж не стал дожидаться того, чем кончится эта борьба между двумя Пейшенс. Он уже ушел. Как только он удалился, вся комната взволнованно, если не торжествующе зажужжала. Все обсуждали случившееся.

Только Пейшенс ничего не говорила. Она бессильно прислонилась к стене, пытаясь осмыслить ужас своего положения.

Она стояла все в той же позе, когда из-за перегородки появилась Сэлли.

– О великая героиня! – сказала Сэлли, встав в величественную позу и театрально жестикулируя. – Приветствую тебя! Я не знаю, кто ты и откуда ты явилась к нам, но... если ты встретишь Пейшенс Филлипс, передай, что Сэлли всю оставшуюся жизнь будет ею гордиться.

Лорел Хедар сидела в кабинете своего мужа за его столом. На углу стола лежали пробные фотографии Дрины, Нового Символа «Фабрики Красоты». Лорел очень старалась не смотреть на них, но все тщетно, ее без дела блуждающий по комнате взгляд снова и снова натыкался именно на эти фотографии. И всякий раз ее лицо перекашивалось от неприязни, если не отвращения. Наконец она все-таки заставила себя заняться делом и взялась за чтение годового отчета, лежавшего перед ней на столе.

«Такой процент прибыли может кому угодно поднять настроение, – с холодным презрением думала она. – Почему же это лекарство не действует на меня?»

– Миссис Хедар, – она подняла голову и увидела, что в комнату входит Уэсли, слуга, телохранитель и личный секретарь Джорджа в одном лице. – Мистер Хедар просил предупредить вас, что он останется на фабрике до вечера.

Лорел презрительно фыркнула:

– Если, говоря: «он останется на фабрике», ты подразумеваешь, что он будет сидеть с Дриной в каком-нибудь ресторане и объяснять ей, чем красное вино отличается от белого, то можешь считать, ты меня предупредил.

– Он просто сказал мне...

– Уэсли, за всю свою жизнь Джордж только раз сказал что-то без обиняков. Когда он женился на мне, ему пришлось сказать просто «да».

– Вы хотите, чтобы я позвонил ему на мобильный телефон?

Лорел взглянула на него и ехидно усмехнулась:

– Вы действительно полагаете, что слово «секретарь» происходит от слова «секрет». Да, Уэсли?

Уэсли несколько утратил невозмутимость. Он, слегка поклонившись, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Лорел дождалась, пока смолкнут его шаги, и вновь принялась рассматривать фотографии с таким видом, словно это были тараканы. Наконец она взяла их в руки, встала и подошла к окну.

На всех крупным планом была изображена Дрина. Очень красивая и очень-очень молодая. Лорел, затаив дыхание, внимательно рассматривала снимки. Она вдруг вспомнила то, что услышала от своего профессора много-много лет назад, когда проходила в колледже античную философию, еще задолго до того, как променяла свою жизнь на красоту и карьеру:

«Природа дала быку рога, лошади – копыта, зайцу – быстрые ноги, кошке – хитрость, рыбам – способность плавать, птицам – умение летать, а мужчине – знания. Для женщин у нее ничего не осталось, кроме Красоты. Но Красота опаснее копий, и от нее не спасет щит. Та, которую природа наделила Красотой, смертоноснее огня и железа».

Помнится, эта цитата привела в ярость восемнадцатилетнюю Лорел, увлеченную в те времена идеями феминизма. Она была еще слишком юной, чтобы понять всю бесперспективность и бессмысленность этого движения. Но профессор только рассмеялся, когда она принялась возражать на приведенные им слова Анакреонта.

– Что? – вспылила Лорел, даже не пытаясь сдержать свою ярость. – Что вы нашли тут смешного?

Но он, ничего не говоря, взял ее за плечи и мягко повернул к зеркалу, висевшему в кабинете; Лорел увидела свое отражение – юная, потрясающе красивая, щеки горят от гнева, непокорная прядь светлых волос выбилась из косы.

– Вот, – наконец сказал он, кивнув на отражение в зеркале. –Лорел, вы настолько прекрасны, что, я боюсь, ваша красота и есть ваша сила и ваш талант. Это дар, Лорел, но это еще и оружие. Не пренебрегайте им. Пользуйтесь им. Главное помните: «Красота опаснее копий, и от нее не спасет щит».

Теперь, тридцать лет спустя, эти слова снова звучали в ушах Лорел.

– «Та, которую природа наделила Красотой, смертоноснее огня и железа», – прошептала она.

Вздрогнув, словно от острой боли, Лорел отвела глаза от фотографий и посмотрела в окно, вниз на улицу. У главного входа в здание стоял огромный «хаммер». Ноздри Лорел вздрогнули, словно она почувствовала добычу. Этот нелепый автомобиль вполне был во вкусе ее тщеславного, но скупого мужа. О, если бы у людей со вкусом были деньги, а у людей с деньгами – вкус! Как это говорится? Нет в мире совершенства...

Когда-то давным-давно у Джорджа Хедара не было вообще ничего. Но красота его жены, ее ум, крепкая деловая хватка и, конечно же, вкус все изменили. Однако за те годы, что они прожили вместе, Джордж нисколько не изменился, он ничего не приобрел, кроме денег.

Кроме денег и еще кое-чего, что можно было на эти деньги приобрести.

Лорел продолжала внимательно следить за улицей. Две фигуры сбежали по лестнице прямо к открытым дверям ожидавшего их «хаммера». Конечно, ее муж и эта девчонка, новый символ компании, оба одеты словно на торжественный прием. Джордж весело смеялся и запрокидывал голову; пропустив Дрину вперед, он ласково, с хозяйским видом похлопал се по попке и забрался в машину вслед за ней.

Лорел судорожно закусила губы и отступила от окна. Фотографии выпали из ее разжавшихся пальцев. Она быстро, может быть даже слишком быстро, отвернулась, ее рука потянулась к стакану, стоявшему на столе Джорджа. Даже не посмотрев, есть ли что-нибудь внутри, она поднесла его к губам.

Пустой.

– Черт! – выругалась Лорел и ударила рукой, в которой был стакан, о стол. Стакан раскололся, но она на этом не успокоилась, а сжала руку в кулак, тупо глядя, как продолжает трескаться стекло, как осколки выскальзывают из ее пальцев и падают на стол.