Звездная дорога

— Ты уже решила, что будешь делать?

— Нет. Вернее, был у меня один план, но он оказался невыполнимым.

— А в чём загвоздка?

Дженнифер пододвинулась ближе и положила голову мне на грудь.

— Я в ловушке, Кевин. Я попалась. Я долго тянула с бегством, всё ждала подходящего случая… и дождалась. Уже на корабле я узнала, что этим рейсом на Нью-Алабаму были доставлены рабочие модули станции гиперсвязи. Она вот-вот начнёт работать — если уже не начала.

Ага, подумал я, стало быть, ей известно. И, прикинувшись дурачком, спросил:

— А почему, собственно, ты попалась?

— Потому что на Дамогране меня арестуют.

Я изобразил искреннее недоумение:

— За что? Разве галактическое право предусматривает выдачу беглых жён?

Дженнифер горько вздохнула:

— Не строй из себя идиота, Кевин. Ты же догадываешься, что я убежала не с пустыми руками.

Я прикусил губу. Осторожно, парень, не переигрывай. Она слишком умна, чтобы считать тебя наивным простачком.

— Сколько ты умыкнула?

После секундных колебаний Дженнифер честно призналась:

— Десять миллионов.

— Гм, не такая уж большая сумма, — невинно заметил я. — Ньюалабамский доллар котируется очень низко. По результатам торгов шестинедельной давности на Лондонской валютной бирже его курс составил всего лишь…

— Десять миллионов европейских марок, — перебила меня Дженнифер.

Я был готов к этому и оказался на высоте. Моё изумление не было притворным — я просто заставил себя испытать те же чувства, что и тогда, когда впервые увидел содержимое пакета в ячейке номер 274. На какое-то мгновение у меня даже перехватило дыхание, и я, широко распахнув глаза, уставился на Дженнифер. Она улыбнулась — то ли наслаждаясь впечатлением, которое произвела на меня, то ли её позабавило выражение моего лица.

— Ты серьёзно? — наконец спросил я.

— Без шуток. Мой муж банкир, один из богатейших людей Нью-Алабамы. Я воспользовалась его личным кодом, чтобы попасть в хранилище банка, и взяла из сейфа деньги.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Нет, дело было ночью, перед самым отлётом. Но доказать мою вину не составит труда — ведь камеры зафиксировали каждый мой шаг, вплоть до того момента, как я ввела код доступа и отключила систему безопасности. У меня не было времени заметать за собой следы… впрочем, я и не собиралась этого делать.

— Хотела, чтобы твой муж знал, кто его ограбил?

— Я хотела, чтобы все это знали. — В глазах Дженнифер появился хищный блеск. — Хотела выставить его на посмешище. У банкира жена — грабитель банка!

Я покачал головой:

— Ты сумасшедшая, Дженни. Первая глупость, которую ты совершила, это ограбила банк…

— Нет! — отрезала она. — Первой моей глупостью было то, что я поддалась на уговоры отца и вышла замуж за Купера.

— Ладно, — не стал спорить я. — Ограбление банка было второй твоей глупостью. И, наконец, ты рассказала мне о десяти миллионах — это ещё одна глупость. Когда речь идёт о такой сумме, немудрено потерять голову. Вдруг я решу прикарманить твои денежки, а тебе устроить несчастный случай со смертельным исходом?

— Ты не сделаешь этого, — уверенно произнесла Дженнифер.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я неплохо разбираюсь в людях, и ты… я… В общем, ты очень нравишься мне.

Я хотел рассмеяться, но не смог. Дженнифер говорила искренне, смотрела на меня ласково, а в её устах слово «нравишься» прозвучало с оттенком «люблю»…

«Кевин, не распускай слюни, — предупредил меня здравый рассудок. — Она что-то замышляет».

Следующие слова Дженнифер подтвердили мою догадку.

— Мне нужна твоя помощь, Кевин, — сказала она. — Очень нужна. Тогда, в ресторане, я подсела к тебе не случайно. Я уже знала, кто ты такой. Ты именно тот, кто мне нужен. Ты единственный можешь меня спасти.

В этот момент мои мускулы напряглись, а сердце учащённо забилось от резкого повышения уровня адреналина в крови. Сработал простейший рефлекс, унаследованный человеком от его диких предков, которые полагались лишь на грубую физическую силу и, чувствуя приближение опасности, готовились либо сразиться с противником, либо бежать от него изо всех ног. Иными словами, то, что я испытал, называлось испугом. Я никак не ожидал такого поворота нашего разговора и был захвачен врасплох. Как она могла узнать об этом?! Кто ей сказал?… И действительно ли она та, за кого себя выдаёт? Может быть, эта история с украденными десятью миллионами и бегством от мужа — сплошной блеф, обман, ловушка для меня? Кто-то подозревает, но не до конца уверен, поэтому и подослал ко мне шпиона… то бишь шпионку — голубоглазую блондинку — в надежде, что я, пытаясь ей помочь, открою свои карты.

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — произнёс я, почти мгновенно совладав с собой. — Что я могу сделать?

— Взять меня с собой, — объяснила Дженнифер. — Или ты передумал совершать «прыжок самурая»?

— Что?… Ах, это? — Я чуть не застонал от облегчения. — Так ты знаешь?

— Знаю. И очень на это рассчитываю. Вчера я была в ангаре и видела твой челнок. Один офицер, который пытался приударить за мной, сообщил мне по секрету, что ты собираешься выпрыгнуть из корабля в гиперпространстве, на полпути к Дамограну. Тогда я поняла, что это — мой единственный шанс.

— А тебе не сказали, насколько опасен такой прыжок?

— Сказали. Тот офицер не отрицает, что ты отличный пилот, но, по его мнению, мозги у тебя набекрень.

— Возможно, он прав, — заметил я и внимательно посмотрел на неё. — Ты действительно хочешь составить мне компанию?

Дженнифер решительно кивнула:

— У меня нет другого выхода. Лучше погибнуть, чем провести всю жизнь в тюрьме.

— Ну, насчёт всей жизни ты малость преувеличиваешь…

— Не преувеличиваю! Мой муж позаботиться о пожизненном приговоре без права амнистии и самом строгом режиме содержания. Я выставила его на посмешище своим бегством и, особенно, этим ограблением. Сейчас над ним смеётся вся планета, а он человек болезненно самолюбивый. К тому же… — Дженнифер умолкла в нерешительности. — К тому же, над ним исподтишка посмеивались ещё до моего бегства.

— Почему?

— Ну, видишь ли… — смущённо произнесла она. — Дело в том, что… Короче, он старый импотент, а я молодая… молодая нимфоманка.

Я откинулся на подушку и громко захохотал. Смеялся я главным образом над самим собой, над собственной паранойей. В последнее время мне всюду мерещились шпионы (что, впрочем, вполне объяснимо — моя деятельность приобретала поистине вселенские масштабы), я даже принял за подсадную утку эту, пусть и умную, хитрую, проницательную, но крайне озабоченную… во всех отношениях озабоченную своими проблемами женщину.

— Если бы ты знал Купера, — продолжала Дженнифер, когда я успокоился, — то понял бы, в каком положении я оказалась. Подать на развод я не могла, потому что не имела шансов выиграть бракоразводный процесс. Муж прогнал бы меня из дома без гроша в кармане и с клеймом блудницы.

— Ах да, — сочувственно произнёс я. — У вас же сильны позиции Церкви Второго Пришествия.

— У нас это почти государственная религия. А мой отец, хоть и член Верховного Суда, не пошевелил бы и пальцем, чтобы помочь мне. Он ненавидит меня с самого рождения, из-за смерти матери.

— Твоя мать умерла при родах? — удивился я.

— Нет, чуть позже. У неё была послеродовая депрессия, и она покончила с собой. — Дженнифер горько вздохнула. — По большому счёту, у меня никогда не было настоящей семьи. Отец совершенно не уделял мне внимания, а как только я выросла, фактически продал меня Куперу. Нелюбимая дочь в обмен на пожизненное членство в Верховном Суде — с точки зрения отца это была очень выгодная сделка.

Несколько минут мы лежали молча. Я думал о том, насколько можно доверять Дженнифер. Интуиция подсказывала мне, что сейчас она честна со мной, хоть и не до конца откровенна. А я привык полагаться на свою интуицию — в этом я тоже похож на папашу. (Правда, однажды хвалённая интуиция здорово подвела моего отца, в результате чего, собственно, я и появился на свет… Впрочем, это долгая история, и в ней до сих пор осталось много неясного. По крайней мере, для меня.)

Наконец Дженнифер поднялась с кровати и надела халат.

— Уже встаёшь? — спросил я.

— Да. Сейчас закажу завтрак и приму душ. Тебе подать в постель?

— Что? Душ?

Она рассмеялась:

— Нет, завтрак.

Я отрицательно покачал головой:

— Мой аппетит ещё не проснулся.

— Разбудить?

— Как?

— Вот так! — Дженнифер наклонилась и жарко поцеловала меня в губы. — Теперь твой аппетит проснулся?

Я привлёк её к себе, и она повалилась рядом со мной на постель.

— Проснулся, да не тот, — сказал я. — Может, завтрак подождёт?

— И душ тоже, — согласилась Дженнифер.

Глава 4

Эрик

Я вышел из Туннеля на краю широкой поляны, посреди которой возвышался двухэтажный кирпичный дом с остроконечной черепичной крышей. За моей спиной шептались на слабом ветру оранжевые кроны деревьев, а чуть поодаль, в густой высокой траве такого же цвета, беспечно резвилась стайка белкоподобных существ с золотистой шёрсткой, ничуть не напуганных моим появлением из воздуха. Пушистики давно привыкли к подобным штучкам и воспринимали их как должное, правда, обижались, когда кто-нибудь из гостей сваливался им прямо на головы (а, впрочем, кому бы это понравилось?). Я же совершил «посадку» в обычном для себя месте, которое Дианины зверушки хорошо знали и старались обходить стороной.

Первым делом я огляделся вокруг, выискивая взглядом Ладислава, но никого не увидел и хозяйским шагом направился к дому. Говоря «хозяйским», я вовсе не преувеличиваю. Здесь я не был гостем — ни желанным, ни даже дорогим, — здесь я был своим человеком и мог приходить сюда когда угодно, как домой, не предупреждая о своём визите. Хотя обычно я предупреждал; такое правило я ввёл для себя с тех самых пор, как лет в четырнадцать нагрянул нежданно-негаданно и застал Диану с Артуром — ужасно смущённых и, наверняка, побивших мировой рекорд по скорости одевания. После этого инцидента Диана установила защитные чары, блокировавшие доступ внутрь дома из Туннеля, а дядя Артур, насколько мне известно, здесь больше не появлялся. Тем не менее, я взял себе в привычку загодя предупреждать о своём появлении — лучше перестраховаться, чем снова попасть в такое неловкое положение.

Правда, сегодня я никого не предупреждал, потому как предупреждать было некого. Утром, незадолго до того, как со мной связался Ладислав, я разговаривал с Дианой. Она на часок заглянула в Солнечный Град, сообщила, что собирается пару недель погостить в Авалоне, и попросила меня присматривать за пушистиками (как будто с ними может что-то случиться) и время от времени поливать клумбу с сумеречными розами перед домом. Ей, дескать, будет не до этого — недавно у Бренды появилась «обалденная машина», такая крутая, что… Впрочем, меня не проведёшь. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и «обалденную машину», но для Дианы это скорее предлог, чтобы вновь объявиться в Авалоне, так сказать, совместив полезное с приятным — а под приятным я подразумеваю дядю Артура.

Я шёл к дому, думая о том, что вряд ли тётя Дана обрадовалась гостье, и её чувства можно понять. Как и чувства Дианы. Я сочувствовал им обеим, вернее, всем троим, безнадёжно запутавшимся в любовном треугольнике; однако «болел» я строго за Диану, которая была мне как родная сестра… Но-но, отставить! Если я говорю «как сестра», значит так оно и есть. Я не лицемерю, в отличие от некоторых родственничков — не буду называть имена…

Формально Диана приходится мне двоюродной бабушкой, она младшая сестра Юноны, матери моего отца, но достаточно лишь взглянуть на ту или другую, чтобы слово «бабушка» намертво застряло в горле. К Юноне я всегда обращался «тётя», к Диане — по-разному в разные периоды жизни. Когда я родился, Диана чуть не подралась с кузиной Дейдрой за право менять мне пелёнки, но, к счастью, в то же самое время стало известно, что тётя Бренда ждёт второго ребёнка, и Дейдра бросилась забивать вакантное место няньки, великодушно предоставив меня заботам Дианы. (Я, кстати, очень рад этому обстоятельству. Не спорю, Дейдра прелесть, но, как и все дети Артура и Даны, за исключением разве что Шона, она немного чокнутая. Чего доброго, под её влиянием я вырос бы таким же придурком, как Кевин.) Будучи ребёнком, я называл Диану тётей, позже — кузиной, а затем она постепенно превратилась для меня просто в сестричку. Года четыре назад разница в возрасте перестала играть в наших отношениях сколько-нибудь значительную роль. Хотя биологически Диане было больше пятидесяти (за вычетом тех тридцати, о которых она ничего не помнила), её никак нельзя назвать зрелой женщиной. И дело не в том, что, вернувшись из небытия, Диана обрела новое, молодое тело — в конце концов, и её прежнее, сожжённое Формирующими, было ненамного старше. Просто, достигнув пятнадцатилетнего возраста, она, видимо, решила, что дальше ей взрослеть незачем; годы чередой проносились мимо неё один за другим, а она лишь отмахивалась от них, как от назойливых мух. Если верить тёте Юноне, то ни любовь к Артуру, ни его исчезновение, ни рождение дочери, ни самоубийственное путешествие в бесконечность, ни даже воскрешение из мёртвых, в конечном итоге не изменили Диану. Она осталась почти такой, как была раньше, разве что ещё поднабралась ума — но не в смысле житейской мудрости, а знаний, — что далеко не одно и то же. В последнее время я начал замечать, что суждения Дианы о жизни кажутся мне поверхностными, наивными, незрелыми; фактически, я становился старше и опытнее её. Вместе с тем, её интеллект бил меня наповал, но ещё больше меня поражало то, как это можно, обладая таким мощным умом, десятилетиями оставаться инфантильным подростком…

Я поднялся на крыльцо и тут обнаружил, что входная дверь разблокирована. И не только разблокирована, но и не заперта.

В первый момент я подумал, что Ладиславу надоело ждать меня снаружи, поэтому он взломал защиту, ворвался в дом, взбежал на второй этаж и сейчас находится в спальне Дианы, лихорадочно роясь в её белье. Но потом я отогнал эту мысль, признав её глупой. Прежде всего, Ладислав не из тех, кто вламывается в чужой дом без спросу, но даже если он и вломился, то не затем, чтобы покушаться на бельё хозяйки. Его не интересует женское бельё без женщин.

Кроме того, защита была не сорвана, а снята — это такая же большая разница, как между сейфом, открытым с помощью правильно набранного шифра, и сейфом, замок которого был вырезан автогеном.

Минерва, с лёгким раздражением подумал я, отворяя дверь. Не успела Диана уйти, как тут же объявилась эта мегера. И, небось, со своим новым дружком. Будь моя воля, я бы давно прибил над дверью вывеску «стервам-минервам вход воспрещён», однако Диана невесть почему питает слабость к своей сводной сестре и не позволяет обижать её. Гм… Хотел бы я посмотреть на человека, который рискнёт обидеть Минерву. Боюсь, такой ещё не появился на свет. Не пробил час героев.

Миновав переднюю, я вошёл в холл и, к своему облегчению, обнаружил, что ошибся. Слава Митре, Минервой здесь и не пахло. В мягких креслах у неразожжённого камина с полупустыми бокалами в руках сидело два человека. Один из них был стройный, черноволосый и черноглазый, другой — коренастый, с русыми волосами и серо-голубыми глазами.

— Здравствуй, Дионис, — сказал я. — Привет, Ладислав.

Его светлость понтифик Олимпа, доминус Дионис благосклонно кивнул мне:

— Здоров, племянник. Что ж это ты заставляешь гостя ждать? — Он покосился на Ладислава. — Я тут пролетал мимо и увидел сего младого витязя, неприкаянно бродившего вокруг клумбы. Дай, думаю, позабочусь о нём.

— Ты так великодушен, мой господин! — произнёс я с шутливым поклоном. — О величайший из понтификов, мудрейший из мудрых, благороднейший из благородных, справедливейший из справедливых, Зевсу подобный…

Дионис лязгнул зубами.

— Брось! — коротко сказал он. Ему уже до чёртиков надоели помпезные церемонии во Дворце-на-Вершине-Олимпа, и в глубине души он проклинал тот день, когда поддался на уговоры деда Януса принять жезл понтифика.

Ладислав поставил свой бокал рядом с хрустальным графином на невысокий дубовый столик по соседству, встал с кресла, сделал шаг мне навстречу и протянул руку.

— Ну, здравствуй, Эрик, — дружелюбно произнёс он. — Я рад нашей встрече.

— Я тоже рад, — ответил я, смерив его оценивающим взглядом: судя по всему, за прошедшие три стандартных года он прожил не более четырёх или пяти субъективных лет — как, собственно, и я.

Ладислав родился лет тридцать назад по времени Основного Потока, и биологически ему было примерно столько же. Но в отличие от меня, он не был, что называется, молодым да ранним. Восемь лет разницы между нами (обычно для нашего возраста — величина существенная) можно было смело списать в счёт его затянувшегося отрочества и рассматривать нас как сверстников.

Ладислав был старшим сыном единственного внука четвёртого сына правящего короля, вернее, Володаря Даж-Дома. В своё время мы были почти друзьями и стали бы ими без всяких «почти», если бы не тот скандал… Если бы не тот скандал, мы стали бы не только друзьями, но и родственниками, поскольку Радка была сестрой Ладислава.

Мы обменялись крепким рукопожатием, затем я отстегнул от пояса шпагу, положил её на диван, а сам сел в свободное кресло.

Дионис флегматично промолвил:

— Кажется, теперь я начинаю верить, что вы пришли сюда не драться.

— А с чего бы нам драться? — с невинным видом осведомился я.

А Ладислав добавил:

— Я уже битых полчаса пытаюсь убедить достопочтенного, что намерения у меня самые миролюбивые. В конце концов, я не такой идиот, как мой братец Зоран.

— Вы все дураки в той или иной степени, — любезно заметил Дионис. — И ты со своей роднёй, — он взглянул на Ладислава. — И ты, Эрик. Носишься со своим глупым упрямством, которое именуешь гордостью, а сам тайком хнычешь. И если ты полагаешь, что этого никто не замечает, значит ты ещё больший дурак, чем я думаю. И бедного дурачка Зорана ты так круто отделал не затем, чтобы унизить его, а скорее из отчаяния. Уж эти мне разбитые сердца!