Помоги проекту - поделись книгой:
Такой рейд был недавно предпринят т. Сосновским в тыл Лефа (на «згара-амбу» и прочее).
С первых же строк своей статьи (см. N 113 «Правды») т. Сосновский расписывается в своей первобытной наивности по части искусства.
В 1914 г. поэт Маяковский пишет поэму – праобраз грядущей революции – «Облако в штанах»; в 1916 г. он бросает в буржуазию другую разрывную бомбу – «Войну и мир». Но где же т. Сосновскому заметить слона…, то-бишь, какие-то там поэмы! И т. Сосновский не заметил у Маяковского ничего, кроме желтой кофты. Он остался в полной уверенности, что футуристы отличаются от других поэтов покроем и цветом костюма. И эту твердую уверенность сохранил т. Сосновский вплоть до лета 1923 г., когда, ему на глаза попался футуристический «Леф». К желтой кофте прибавилась «згара-амба». И это все, что узнал о футуризме т. Сосновский за 10 лет.
Но если 10 лет тому назад такая простота была еще понятна, то теперь, когда т. Сосновский спрашивает Маяковского –
То сам т. Сосновский похож не на косого, а на слепого.
Тов. Сосновский к искусству пред'являет требование общей элементарной понятности для масс. Интересно знать, пробовал ли т. Сосновский дать массовику рабочему «Капитал» – Маркса, «Анти-Дюринг» – Энгельса или «Эмпириокритицизм и эмпириомонизм» – Ленина? И если пробовал, что из этого получалось? Удовлетворяют ли эти книги требованию общей элементарной понятности для масс? Было бы очень нехорошо для революции, если бы Маркс и Энгельс и Ленин говорили только то, что в данный момент понятно рабочим массам. Было бы очень вредно для науки, если бы она стала равняться по самым отсталым «ничего не понимающим». И не то же ли самое будет и с искусством, если оно станет ждать, когда т. Сосновский и другие подобные ему займутся им не мимоходом, не по пути из главкоровы в главкалошу, а более внимательно и серьезно?
Требовать от искусства общей понятности – это все равно, что сказать: в каждом доме лестница должна быть только в одну ступеньку. Ну, а если в доме несколько этажей? Тогда как? Тогда – долой многоэтажные дома и да здравствует всеобщие равные избушки на курьих ножках?! Напрасно т. Сосновский не убоялся учредиловского лозунга. Этот лозунг его подвел.
Тов. Сосновский издевается над стихотворением Каменского «Жонглер». Но это происходит именно потому, что для него искусство – всеобщая равная каша. Он требует от поэта: «разжуй и в рот положи». О том, что искусство – работа не только для творящего, но и для воспринимающего, он, повидимому, никогда и не думал. И именно потому, что искусство воспринимает он по-мещански пассивно, непонятно ему стихотворение Каменского, выражающее вполне определенную активную эмоцию – радость от овладения звуком, от преодоления материала, радость, которая хорошо знакома всякому рабочему, преодолевающему материал в работе и всякому ребенку, преодолевающему материал в игре (а не эстетствующим баричам – им-то как раз она и не знакома). Поэт, как жонглер, бросает слова – звуковые образы, слова – которые как сверкающие металлические диски мелькают перед вашими глазами:
В ритме стиха поэт мастерски передает движение рук жонглера и перебои в этом движении. И даже в это криминальное «чин-драх-там-дззз», в которое не верит т. Сосновский, мы верим, потому что слышим явственно в нем металлический удар и звон сталкивающихся в воздухе блестящих слов-дисков.
Выхваченные из целого стихотворения (как это делает т. Сосновский), взятые каждое в отдельности, эти слова (точно также, как и общеизвестные в простонародном языке заумные слова – ой-лю-ли, дербань-дербень, чики-чики-чикалочки и т. д.) непонятны, но все вместе они дают ощущение солнечной радости человека, творящего слово-звук и упоенного переливной игрой этих звуков; все вместе они имеют вполне определенный смысл: это – победа над материалом, преодоление инертной формы, это революционная, потому что дерзко преодолевающая инерцию, власть над словом, это сила, ловкость, кипучая энергия жизни, выливающаяся по-детски в словесную игру.
Что же тут непонятного?
Правда, это непонятно для тех, кто смотрит на искусство с высоты первой ступеньки, кто сидит сам и хочет, чтобы и рабочий сидел век в курьей избушке, но мы думаем, что задача коммуниста – совсем не в этом, а как раз наоборот.
Для т. Сосновского искусство – нечто вроде уединенного острова, защищенного высокими горами (Пушкин, Достоевский, Толстой и пр.) от всяких революций. Но ведь мы все, как марксисты, знаем, что классовому обществу присуще и классовое искусство, и никто из нас, за исключением не сведших концов с концами, не станет теперь серьезно утверждать, что либерально-дворянская муза Пушкина («Птичка божия не знает ни заботы, ни труда»), бесовщина и Карамазовщина Достоевского и с жиру христианствующая и непротивленствующая Толстовщина – хорошая духовная пища для рабочего класса. Тов. Сосновский не хочет сбрасывать Пушкина, Достоевского и Толстого с парохода современности. Нореволюция не спросила т. Сосновского и сделала то самое, что раньше сделали футуристы. Почему же т. Сосновский сердится на футуристов, а не на революцию?
Тов. Сосновский для того, чтобы политически ошельмовать футуризм, «вгрызается в бок» самым маленьким из футуристов и гоняется за ними по Тифлисам и Константинополям, а своих, под боком сидящих в Москве, не примечает. Эта «гоньба за одним» – совсем не наш, не коммунистический прием. Она напоминает скорее то обывательское «цуканье» коммунистов, которое мы с т. Сосновским в свое время пережили.
Нет, т. Сосновский, нельзя с одного, даже очень лихого, налета разгромить такое сложное явление нашего культурного сегодня, как футуризм. В идеологии, как в экономике, нам пора оставить заплечные методы. Для всякого коммуниста, который этого не понимает, заранее уготована обывательская лужа.
И в самом деле, что, как не мелкая обывательщина – это подлавливание на словах, которым так усердно занимается т. Сосновский в своем фельетоне? Вот например, с каких это пор тот, кто ловок и хват в революционной работе, карается по ст. «Уголовного уложения». А между тем, т. Сосновский имеет самое определенное намерение посадить таких людей рядом с взяточниками из ЦЖО и Госторга на скамью подсудимых. Но если ловкость и хватовство вообще такое плохое дело, то и ловкое и хватское подлавливание на словах, имеющих явно не тот смысл, который придает ему т. Сосновский, не следует ли тоже подвести под статью «Уголовного Уложения»?
Тов. Сосновский сам хороший не только жонглер, но и боксер словами. Он «заезжает» словом прямо под микитки: он преодолевает словом Леф. Где же угнаться за ним преодолевающему слово Лефу – Каменскому!
Для т. Сосновского «священны» слова: народы, свободы, пламя, знамя и красный. Он даже прикрикивает на тов. Маяковского, без должного благоговения обращающегося с этими словами: – «Будьте поосторожнее, Леф Маяковский!» Нет, будьте поосторожнее, коммунист Сосновский! С каких это пор пролетарское слово класс вы променяли на буржуазное слово народ, и большевистское слово диктатура на учредиловское свобода? А знамя священно и тогда, когда оно белогвардейское? Будьте поосторожнее, не пишите того, чего вы сами не думаете. Я не верю в то, что вы так думаете, как вы не верите в «чин-драх».
Это во-первых. А во-вторых, не кажется ли вам, что даже такое хорошее слово как «красный», может быть опошлено, если его приткнуть например к слову «трактир»? Как же ему не быть опошленным, если его тычет куда ни попало (в том числе и к препошлейшим, еще учредиловкой прошарманенным народам и свободам) торгующая с собой (по-настоящему торгующая) «птичка божия» – псевдо-революционная классическая и символическая спец-литература.
Существует всем нам известный элементарный психо-физиологический закон: если повторять над вашим ухом много раз точь в точь одну и ту же фразу, то она теряет для вас свое содержание, обесцвечивается, перестает восприниматься вашим сознанием. И ни одно человеческое слово, ни одна фраза, хотя бы она означала такую прекрасную вещь, как международная солидарность рабочего класса, не гарантированы от действия этого закона. Но тов. Сосновский твердо уверен, что для революционных слов этот закон не писан. Это делает, конечно, честь революционному пылу т. Сосновского, но… всякий коммунист, имеющий отношение к литературе, знает, как много общих мест, трафаретных слов и фраз в наших статьях, резолюциях и лозунгах. Мы всегда смотрели на это, как на недостаток, как на нашу слабость, и боролись с трафаретом по мере сил.
Засилие трафарета в нашей литературе можно оправдать недостатком времени, революционной спешкой, но забронировать трафарет, как нечто священное и неприкосновенное, превратить его в коммунистическую икону – до этого можно додуматься только доехав до конца, от коммунизма к обывательщине в искусстве.
Дальше ехать некуда.
Эта статья была уже написана, когда на страницах «Известий» появился новый кавалерист, – тов. Альфред. О нем – несколько слов.
Простота т. Альфреда еще откровеннее. Т. Альфред громит «Леф» выписками из своего гимназического сочинения, написанного 30 лет тому назад на заданную ему учителем тему: «Великие поэты являются после великих событий».
Тов. Альфред хорошо усвоил эту пропыленную «истину» и теперь убедительно просит великих поэтов подождать рождаться: «еще рано». Кроме этого откровения, в статье тов. Альфреда имеется еще несколько таких открытий, как напр.: великие поэты рождаются очень редко; каждый поэт должен быть мастером своего дела; в каждом поэте должна быть искра божия, иначе он не поэт, а сапожник; он (не сапожник, а т. Альфред) не можем представить себе коллективного творчества (охотно верим); футуризм существовал еще в 80 – 90-х годах прошлого столетия (вот спасибо, а мы думали…): тов. Чужак написал в «Лефе» рассказ (а мы думали, что его написал Брик).
Кончается это сочинение, как и подобает гимназическим сочинениям – славословием Пушкину.
Тов. Альфред признается, что даже машинистка, переписывавшая его статью, нашла в ней сплошную контр-революцию. Машинистка, конечно сильно преувеличила, но тем не менее…
«Жмаю руку машинистке».
Мораль отсюда такая:
Товарищи! прежде чем писать, познакомьтесь с тем, о чем вы пишете.
С. Володин. Перепутанные строки
Вы, должно быть, заметили, что у нашей партии с футуризмом довольно странные отношения. И если вы заметили, то наверняка уж призадумались над «шишкой», что «под самым носом у алжирского бея». Впрочем, алжирский бей здесь не причем, да и не сдан ли он в архив революции, но шишек действительно кто-то футуристам наставил и в количестве очень изрядном.
В чем дело? Вы строите гримасы недовольства? Вы глазеете по сторонам? Ах, да! Простите, пожалуйста. Я совершенно забыл… 284.069 – занесено на счет принадлежности к футуризму.
ОТСТУПЛЕНИЯ.
1. В одном губернском городе честнейший и преданнейший член партии тов. А. забаллотирован при выборах на том лишь основании, что он «человек не серьезный – футуризмом занимается».
2. А где-то на безголосой окраине, или в Пошехонском уезде, совершился факт изгнания тов. В. за «дезорганизацию партии, выразившуюся в пропаганде футуристических идей».
3. Здесь у нас вызвали тов. С. и убеждали – «пока еще не поздно – бросить
футуро
кубо
родченские
бредни».
Вывод: А + В + С равняется партийному многочлену.
Неутешительно и, пожалуй, неубедительно.
Поэтому нужно продолжить исследование дальше.
ГОЛЫЙ ФАКТ.
Вопрос о левом фронте искусства ни разу широко не дебатировался, и в программе нет ни одного пункта с изложением точки зрения партии на искусство.
Следовательно, взгляд наш на эту самую зыбкую часть идеологической надстройки не скристаллизовался. Партия, верная себе и здесь, зорко всматривается, погруженная в стадию суммирования опыта. И только некие бездарные самоуверенные бюрократы упрямо гнут свою линию. И никто в толк не возьмет – зачем это? Кому нужно их равнение на мещанина?
ДАЖЕ
лучший друг молодежи, всегда смелый и новый в мыслях, немного мрачный и внутре-огненный Степанов-Скворцов сразил всего
Мейерхольда за какого-то «рогоносика». Подставил огромную шишку огнедышащему левофронтовцу, чье имя славили целые отряды красноармейцев и рабочей молодежи в итоговом представлении на подмостках Большого театра.
Стало-быть, держи правее!
Счастье наше, что неудержимо прет расплавленная лава из вулканических недр, потрясенных октябрем.
А ВЫ ПОМНИТЕ?
Словами величайшего такта обмолвился Владимир Ильич про футуризм:
Я не поклонник Маяковского, хотя признаю себя в этой области не компетентным, но мне понравились его стихи.
Речь шла о «прозаседавшихся».
Видели ль вы когда-нибудь большую скромность: уж кто-кто, а он имел безусловное право дать прямую безоговорочную оценку. Ведь, он же буквально в компетенции всего на свете. Мимо него никогда ничто не проходит. Это какая-то необыкновенная губка, впитывающая в себя с жадностью всю «мировую влагу».
И все-таки оговорился.
Да, как не во всем мы бываем похожи на своих вождей.
Все-таки запомните эти прекрасные слова, вы, всезнайки, «гнущие линию». Расшейте золотом и обрамьте их.
И поставьте к себе на письменный стол.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ МАРКСИСТСКОЙ СОЦИОЛОГИИ ИСКУССТВА.
Первая в защиту формы футуризма:
«Если писатель вместо образов оперирует логическими доводами или если образы выдумываются им для доказательства известной темы, тогда он не художник, а публицист, хотя бы он писал не исследования и статьи, а романы, повести и театральные пьесы».
Плеханов. «Искусство», изд. Новая Москва, 1922, стр. 146.
Вторая, оглушительная:
«Нынешние новаторы в искусстве не удовлетворяются тем, что было создано их предшественниками. В этом ровно нет ничего плохого. Напротив: стремления к новому очень часто бывают источником прогресса». Плеханов, там же, 185.
НА МИНУТУ ПРИМЕНИМ МЕТОД СРАВНЕНИЯ.
Реалисты – где они? Там, где Бунин, где злобствующая дворянская реакция бешено апплодирует прославленным художественникам за «Иванова», за «Дядю Ваню», за «Трех сестер» – за весь позор нашей предреволюционной расслабленной интеллигенции.
Это, может быть, из них «одна и грустна» в качестве археологической достопримечательности периодически маячит на страницах «Красной Нивы» Баркова, о которой все думали, что она уже умерла.
Символисты? Все они в общем Белые, хотя и не все Андреи.
Вы, конечно, ткнете в Брюсова и (доброй памяти) в Блока. Жидко.
Кроме того, за Брюсова спасибо. Прочтите Леф N 1 статью Арватова о нем – ей богу, умри Денис, а лучше не скажешь! А о Блоке – de mortuus aut bene aut nihil. Ну, еще кого же? Акмеистов разве – да не стоит. Городецкий обидится: ведь, единственный сынок у акмеизма, да и тот, выражаясь модно, на ущербе. Да еще на каком – совсем не различишь.
ТОЛЬКО ГОРДОЙ, СМЕЛОЙ, РЕЗКОЙ ПОСТУПЬЮ
идут с первых же дней октября с нами футуристы. Мы говорим, конечно, о наиболее даровитой и вожденческой части российского футуризма.
На разных полюсах, в разной обстановке они одним биением бились с революционной современностью. Маяковский, дальневосточники, В. Каменский, даже заумный Хлебников, не живший никогда в контакте ни с какой современностью, – все они в лагере пролетарской революции с начала и до конца
без перебежек
без подлостей
честно и открыто
Поделиться книгой: