— Да, вижу, и что? — рявкнул он привставая.
— А ты посмотри внимательно на даты! А, ладно, объясню так, явно будет быстрей. Там стоят имена, а также даты рождения и смерти, почти у всех. А ещё там одна особенность: там нет дат смертей за следующий месяц, до него есть, после него есть, а именно в этот нет. Да, и ещё информация на подумать: в лагере нет никого, кто находился бы здесь около года, а лагерю, судя по надписям, уже шесть лет. Занятная задачка для ума, — произнёс я с усмешкой.
— Всё равно, если бы не ты, мы может быть выжили. Это ты виноват, — упрямо гнул старик.
— Ага, а ещё я виноват, что вы попали сюда. Это я пригнал вас.
— Я своего сынишку от вербовщиков полгода в подполе прятал, — надломленным голосом произнёс старик.
— А зачем от вербовщиков прятать, сказал своё отцовское: “Нет”, и ни один вербовщик не забрал бы твоё чадо.
— Это может у вас там так, а у нас пришли вербовщики, построили в ряд всех от шестнадцати зим и до двадцати пяти, отберут каждого десятого из самых крепких парней, и уведут их. За два десятка лет ещё ни один из тех, кого увели, не вернулся к родному очагу. А сосед за три золотых нас продал эльфийским вербовщикам. Они меня и его скрутили, и ещё десяток мужиков из нашей деревни сюда на погибель пригнали. Я чувствовал, я чувствовал, я хотел его спасти, от смерти спасти! — начал причитать дед, вытирая слёзы, что навернулись на глаза. — Из наших лишь я один, почему я? Почему я, а не мой сын. Я хотел его спасти, от смертушки уберечь… — и полились старческие слезы.
— Ты поплачь, дед. Легче станет, поверь, я твоё горе понимаю. Я из дому старшую дочку замуж выдавал в соседние селение, а мои дома остались. Эльфы набег устроили на мой родную деревню, всех сожгли, живьём сожгли, никого не пощадили. А он у тебя молодцом сражался, не как этот паскуда, что под лавкой хотел отсидеться, — с последними словами раздался крик боли.
— Я ранен, я не мог сражаться, — раздался испуганный голос.
— Ушибленный палец за ранение не считается. Бегом за водой. А потом могилу рыть.
— Иду. Иду!
— Потерпи, ледгард. Сейчас целители освободятся и тобой займутся.
— А откуда целители взялись? — спросил я, стиснув зубы от боли в ноге.
— Так мы насилу их отбили, не дали их на куски разорвать. Сначала из пасти твоих химер их выковыривали, а потом от этих дебилоидов отбивали. Я так разумею, пусть сначала раненых на ноги поставят, а потом можно их и убивать.
— Логично, — согласился я с очевидной мыслью.
— Да! Там химеры проголодались, наверное, может им элфятинки дать? — произнёс седой ветеран, подходя на костыле с согнутой ногой.
— А если подумать? — произнёс я, отпивая из кувшина с водой, что он держал у моих губ.
— Твоя правда командир, не подумав ляпнул, — согласился он.
— Так давать или не давать? — поинтересовался кто-то от двери.
— Тебе же ясно сказали, что у нас уши не той длины, чтобы разумными скотину кормить, что тут непонятного, — рявкнул ветеран.
— Так бы и сказали, зачем кричать, — раздался обиженный удаляющийся голос.
— Часовых выставили? — поинтересовался я, борясь с наливающимися свинцовой тяжестью веками.
— Стоят. Да и подготовка к походу идёт. Мы, чай, не идиоты, что разбежались, толком ничего не взяв.
Засыпая, я подумал — а о каком походе идёт речь? Они куда-то собрались? А почему я не в курсе, может мне к ним на хвост упасть? Всё же лучше чем одному. С этими мыслями я и уснул, не зная тогда, что это не я с ними, а они со мной собрались спасаться.
Полночь лучшее время для торговли
— Как ты вселил своих нечестивых духов в тела творений Ночной Владычицы? — разбудил меня властный голос.
— А я думал, мы вас всех перебили, — произнёс я с удивлением, увидев перед собой эльфа.
— Мы не презренные дети леса, мы порождение темноты, — с усмешкой произнёс мой собеседник. — Второй и последний раз спрашиваю, как?
— А хрен его знает. А что, нельзя было?
— Ну, почему нельзя, Ночная Владычица не терпит слабых, ей поклоняются лишь сильные и достойные. Мне интересно узнать, как?
— Если честно, то хрен его знает, я шаманил в бредовом состоянии, балансируя между жизнью и смертью. А зачем вы продали детям леса созданий Ночной Владычицы, — не смог я удержаться от вопроса.
— Здесь я задаю вопросы.
— Вопросы ты можешь задавать, но если хочешь услышать ответы, причём, правдивые ответы, то отвечай и на мои.
— Так я могу и по-другому спросить, — произнес эльф, достав нож.
— Меня пытками не удивишь, пытали, знаю. Да, больно… да, страшно, и? — блефанул я.
— Ты силён духом. Что ж, я принимаю твои условия, — с усмешкой произнёс эльф, убирая нож.
— Мы не продавали, — коротко ответил он. — Вы всех убили?
— Наскоко я знаю, нет, — так же коротко ответил я.
— Мы их забираем.
— Что взамен?
— Ваши жизни!
— Ну наши жизни — они наши и есть, и не принадлежат тебе, а раз они не твои, то и расплатиться ими ты не можешь.
— Ты не понял, я в обмен не убью вас! — с усмехнулся он.
— Всё я понял. Если бы у тебя хватило сил, ты бы не разговаривал со мной. Ты бы просто взял, — вернул я ему улыбку.
— Я одним движением могу оборвать твою жизнь! — произнес он, в мгновение ока оказавшись рядом со мной и прижав нож к горлу.
— Если ты не заметил, то я орк. Да и за последнее время я только и делаю, что балансирую между жизнью и смертью, — произнёс я, призывая духов.
— Но мой нож у твоего горла, и я могу в любой момент лишить тебя жизни, чтобы начать разговор с другим.
— Ты забыл, что я орочий шаман. А шаману не нужен нож, у тебя за спиной мои духи. Ты и твои люди готовы сражаться с моими духами?
— Убив тебя, я избавлюсь и от твоих духов.
— Или они от тебя.
— Что ты хочешь? — убирая нож, спросил он.
— А что ты можешь предложить? — задал я встречный вопрос.
— А что тебя интересует?
— Мировое господство есть в наличии?
— Смешно! — произнес он с серьезным лицом. — Ладно, плачу оптом полторы тысячи золотом. Но с условием: вы до утра в казарме посидите, а мы уж сами всё сделаем. Да, и я гарантирую, что ни один из детей ночи не откроет охоту на тебя и на твоих людей, но если кто-то через полчаса окажется за пределами этого помещения, он станет законной добычей, — произнес эльф после того, как к нему подплыла чёрная тень. Её я заметил лишь потому, что она проскользила мимо пылающего факела.
— Ледгард, соглашайся! — прошептал ветеран — Эти еще те, как вы говорите, редиски, и к ним никогда не стоит поворачиваться спиной. Но слово своё держат.
— Согласен. Ещё один вопрос, и всё. А это то, что я подумал? — и махнул на тень.
— Я не знаю, что ты подумал. Но это тёмная магия, орк, да, и я его душу не поработил грубой силой. Он меня сам уговаривал, долго и искренне, чтобы я провёл обряд и сделал из него тень.
— Зуб даю, что он до того момента жил в пыточных у тебя, — не удержался от комментария ветеран.
— Да, ты прав, он гостил у меня почти два года, — рассмеялся эльф, показав свои заостренные зубы, сделал шаг назад и буквально растворился в темноте.
— Силён, раз выкидывает такие фокусы, — произнёс побледневший ветеран. — Так, ребятки, даже по нужде не выходим, кто здоровей — бегом всех своих загоняем внутрь.
— Не знаю, кто как, но я лучше обосрусь, чем сегодня до рассвета высуну нос из казармы, — раздался шёпот сбоку от меня.
— А как он заплатит и когда? Да и как будем делить?
— Делить не “будем”, а “будет”, — одёрнул ветеран невидимого собеседника.
— Как это — будет? Мы все сражались, а деньги ему? Нет, я так не согласен, — упёрся довольно-таки крепкий детина.
— А так. Он поднял народ. Он, в отличие от тебя, под носом у длинноухих людей собрал и волшбу свою день за днём творил, да так тонко, что ни один из эльфийских магов ничего не почувствовал. И это его создания перебили большинство сволочей. А ты, что делал ты? — наехал на парня ветеран.
— Так и я не одну пару ушей вот этими ручками пообрывал. Я в курсе, благодаря кому ещё дышу на этом свете и поэтому без вопросов: четверть ему, как могу, и ещё четверть, как командиру, а остальное — на круг. Я лишнего же не прошу, долю лишь свою.
— А зачем сейчас делить, всё в казну, а вот когда выберемся, тогда и разделим, между теми, кто выживет. Если ещё выберемся… — возразил кто-то из раненых.
— Твоя правда, не хотелось бы ждать удара в спину из-за пары золотых. А кто будет за казну отвечать?
Дальше уже я слушал вполуха, глаза слипались. Раны сами по себе не сильно страшные, но из-за них я потерял много крови и был слаб, как младенец. А потому остатки магических сил направил на регенерацию тканей.
Когда собрались все, кто выжил, начались настоящие Содом и Гоморра. Были даже те, кто предлагал меня добить, дескать, с такими ранами, как у меня, не выживают, а мою скромную долю разделят на всех. Дискуссия пару раз переросла в драку. Но, как говорится, компромисса всегда можно достичь, особенно, когда на одной из сторон в качестве веских доводов появились несколько полупрозрачных духов. Сей факт помог свернуть спор в конструктивное русло переговоров.
Народ заставил всех, кто успел заняться мародёркой, скинуть всё золото, серебро и даже медные монеты в центр барака. Денег набралось три приличные кучки. Самой большой грудой была серебряная, а вот золотая не сильно радовала глаза своими размерами, по сравнению с соседними. Здесь было всё, что нашли в карманах, и даже местная казна подверглась разграблению. После подсчёта и разделения на доли, их распределили согласно решению здоровяка, то есть, половина всего мне, а остальное поровну между всеми.
Тем, кто пробовал ещё вякать о несправедливом распределении честно полученных трофеев, в качестве альтернативы предложили погулять на свежем воздухе. Снаружи периодически раздавались душераздирающие крики с мольбами, так что желающих выйти на прогулку не находилось. Я из природной скромности промолчал и не настаивал на других условиях распределения материальных благ.
Вырубился я ещё на моменте распределения добычи, что удалось захватить. Ночные эльфы также выполнили свои обещания, абсолютно все. Они нашли несколько схронов, где прятался местный начальник с несколькими магами и высшими офицерами. Как проходил захват, я не знаю, но видел, как уводили пленных. Напоследок тёмные оставили трёх наших, прибитыми за уши к стене барака, хоть живых, и то ладно, а у их ног лежали бумаги, в гномий банк. Но по этим бумагам деньги получить мог только я, в связи с этим я взял их в счёт своей доли, отдав её в качестве откупа. Да и все, кто пошёл со мной, также отдали свои доли, поскольку по оценке бумаги всё покрывали. Но делали соратники это с таким видом, что те, кто решил попытать счастья своими группами, долго не решались взять деньги.
Путь-дорога
А вот утречком следующего дня мы уже решили покинуть столь гостеприимный кров. Выйдя за ворота, мы замерли в нерешительности: а куда нам идти? По дороге? Так сомнительная идея сама по себе, ибо на дороге нас скорей всего и встретят с распростёртыми объятиями. По чистому полю? Так здесь, даже нормальной травушки-муравушки нет, так что негде спрятаться. Ну и ещё немаловажный фактор — еда. Да, как оказалось, запасы еды почему-то за ночь испортились, и не надо гадать на кофейной гуще, кто нам подгадил.
По той же причине я запретил брать воду из колодца, хотя многие из тех, кто пошёл сам по себе, пили без видимых вытекающих последствий. Но что-то мне подсказывает, что если мы сразу не увидели, это не значит, что их не будет. Мне короткой нашей встречи хватило, чтобы понять — у тёмных своеобразное чувство юмора, и они запросто могут подсыпать слабительного, так, ради шутки. А от дизентерии умерло на так уж мало народа, и даже целые армии лишались доброй половины своих сил от банального поноса.
Оглядел свой отряд, что насчитывал ни много ни мало, а целых сто двадцать семь разумных, разной степени боевой готовности. Треть были ранены, да и остальные не все могли держать в руках оружие, но по другой причине — не умели.
— Так я не понял! — привстав на спине химеры, крикнул я на столпившихся людей у ворот. — Мы, мать вашу, легион или стадо?
— Разбились на десятки! — быстро сориентировавшись, ветеран стал раздавать приказы.
— Все, кто имеет боевой опыт и умеет держать строй, марш налево, а все остальные идут направо, раненые на месте остаются, — разделил я людей.
Получилось не так уж и смертельно: три десятка раненых разной степени покалеченности. Два десятка тех, кто не имел боевого опыта. С последними всё понятно — кто не умел сражаться, те и погибли первыми, или сейчас удалялись в разных направлениях. Я своё воинство разделил на три части. В середине были те, кто не имел боевого опыта и раненые, а остальных я разбил на две равные части. Нашли и назначили полусотников, а вот они уже сами должны были определить десятников.
Хоть народ и роптал, не понимая, зачем мы здесь задерживаемся и, по их мнению, занимаемся ерундой, но я сразу поставил жёсткое условие: делаем, как сказал я, либо скатертью дорога. Когда собрался первый десяток, я их сразу отправил в передовой дозор. Ну и что, если впереди открытое поле и всё видно от горизонта и до горизонта. Также я сразу приказал, что один десяток должен будет отстать и идти за нами. Определил, так сказать, арьергард и авангард. И ещё отобрал двух человек, что, по их словам, уверенно чувствовали себя в седле.
Пока все остальные занимались формированием своих десятков и разбирались, кто в какой десяток пойдет, я проводил экспресс подготовку тараканьих всадников и обучение самих тараканов выполнять определенные команды. За короткий промежуток времени я научил их всего двум голосовым командам: это вперёд — «Алга», и налево — «Сул». Для обозначения голосовых команд я взял татарские названия. А что, зря, что ли, у меня друг детства был татарин.
— А как нам быть, если мы нарвемся на эльфов? — почёсывая голову, произнёс новоявленный тараканий всадник.
— Как-как… кричишь «Сул», «Сул», а когда длинноухие окажутся за спиной, то ты сразу «Алга», — с улыбкой объяснил я одному из всадников, которых отправлял в дозор.
— А как останавливатся? — с сомнением в голосе произнес второй.
— Тормоза нужны лишь трусам, а вы у меня былинные герои без страха и упрёка, вам нужна лишь одна команда “вперёд”, — подбодрил я их.
— А если, скажем, я упаду с него, то что?
— Да что ты как дитя малое, всё объясни да подскажи. Что тут сложного: будешь рядом бежать и кричать ему «Сул», «Сул», «Сул», пока не залезешь, делов-то.
— Я говорил, что у нас всё через задницу, — проворчал седой старик.
— Старый, что ты ворчишь? — одернул его толстяк.
— А что мне не ворчать. Когда я на них скакал в атаку, у нас не было команд, а им целых две и они, вон, недовольные ещё. Эх, если бы не нога, — недовольно пробурчал старик.
— Да не ворчи, там сильный вывих, ничего страшного, — успокоил толстяк.
— Ага, вывих. У всех боевые раны, а у меня вывих. Кому сказать, так засмеют. Я верхом на боевом монстре, в одной набедренной повязке, лечу в атаку на лучших лучников, что стоят на крепостной стене, и что? Я спрашиваю, и что? Ты думаешь, я получил стрелу, или, может, мечём? Нет, я упал под градом стрел, добрался до стены, удержался, когда на неё карабкался, а это было, я тебе скажу, чертовски трудно, и кубарем слетел, когда до врага оставалось рукой подать.
— Не, а чем ты недоволен? Ты живой? Живой, — сам спросил и сам ответил толстяк. — Мало того, у тебя даже деньги завелись.
— Это ладно. Меня другое смущает: вот почему мы не по кустам да по буреломам собираемся выбираться, а вон, по дороге собрались себе топать, — не унимался старик.
— Седой, — окликнул я его. — А скажи, что вызовет подозрение: сотня человек, что ползет по кустам испуганно, или отряд, что уверенно идёт по дороге?
— А мы что, и через деревни так пойдём? — произнес он, с круглыми глазами от удивления.
— А что тебя смущает?