Помоги проекту - поделись книгой:
— Не боишься, что я подмешаю в него крысиного яда? — Она зловеще улыбнулась.
Провокация? Почему бы и нет? Чем сильнее эмоции, тем проще их почувствовать. В конце концов, чем она рискует? С этого сумасброда, конечно, станется до конца жизни бомбардировать её записками, но разве можно представить, чтобы после всех обвинений, которые свалились на него в прошлом году, после всех судов, проверок, следственных экспериментов и вымученного оправдательного приговора он пошёл на настоящее преступление? Скорее всего, он просто думает, что это смешно…
Попутчик с демонстративной озабоченностью заглянул в пустую кофейную чашку.
— Ну, я же не крыса. Чего мне бояться?
В худшем случае — он просто сумасшедший. Очень хорошо маскирующийся псих. Маньяк, которому почему-то есть до неё дело…
— Хорошо, я уточню на кафедре, чем травят назойливых позёров.
Мэй чувствовала, как собственные эмоции медленно отходят на второй план, оставляя место для чужих. Как тянутся в пространство невидимые восприимчивые нити. Казалось, они лишь проходят через поле, а на самом деле рождаются из какого-то другого, неясного источника. Бабушка говорила, что из души. Мэй считала душу явлением исключительно метафорическим, но спорить с бабушкой не решалась.
— А у вас есть проверенные специалисты? — встревоженно поинтересовался Попутчик. — Не хотелось бы доверять свою жизнь шарлатанам.
Ощущения всегда приходили изнутри. Наполняли грудь, захватывали, кружили, будто собственные. И лишь после, по едва заметным колебаниям нитей-проводников, Мэй могла определить, кому они принадлежат на самом деле.
— Доктор биологических наук тебя устроит?
Сдержанный интерес, сочувствие вперемешку с иронией, заботливая снисходительность, едва тлеющие угли тревоги. Сосредоточенная девушка, сидевшая напротив физика («Джина, — вспомнила Мэй. — Её зовут Джина»), облокотилась на стол и наблюдала за беседой, опустив подбородок на сцепленные пальцы.
— Разумеется, — кивнул Попутчик, демонстрируя абсолютную покорность судьбе.
«Да ладно? Так я и поверила…»
Кажется, что-то пошло не так.
Определённо что-то пошло не так! Но не сейчас. Два месяца назад кое-кто наплевал на правила, и теперь действия Мэй никак не могут считаться нарушением личных границ и вмешательством в чужую жизнь. Учитывая обстоятельства, это всего лишь самооборона.
— Если что, у нас в токсикологии сейчас все места заняты, — сообщила Джина. — Надумаешь нарваться — предупреждай заранее.
Она поднялась и прежде, чем Попутчик успел перехватить её руку, взяла со стола узкую папку. Пробежала взглядом счёт, положила поверх него купюру.
— Джин…
— Тебе не стоит пить столько кофе натощак, — заметила колдунья. — Желудок угробишь. Ты точно в порядке?
— Если я буду не в порядке настолько, что не справлюсь сам, ты узнаешь об этом первой, — патетично пообещал Попутчик, приложив ладонь к груди.
— Ловлю на слове. — Джина вернула счёт на стол. — До встречи, клоун.
Она улыбнулась, кивнула на прощание официантке и вышла из кафе.
— Почему ты соврал? — поинтересовалась Мэй.
— А я соврал?
Попутчик качнулся на стуле, запустил руку в карман джинсов, извлёк помятую купюру и положил в папку поверх той, что оставила Джина.
— Не сказал, что на самом деле чувствуешь.
— И что же я чувствую?
В его усмешке читался вызов, и Мэй не удержалась от соблазна.
— Досада. Обида. Зависть. Ревность. Возбуждение. И ещё… назовём это привязанностью, да? — Эмпат постаралась принять как можно более надменный вид. — Ты, кстати, знаешь, как она к тебе относится?
Чужие эмоции накатили волной, оглушили, больно сдавили грудь. Изощрённый способ самоистязания, ничего не скажешь… Хотела отыграться за эти два месяца? Молодец. Справилась.
Звонкий смех заставил Мэй вздрогнуть.
— Подожди-подожди! — Попутчик взмахнул карандашом и с демонстративной готовностью занёс его над чистым листом блокнота. — Дай запишу, а то забуду! А чего-нибудь более приятного я случайно не чувствую?
Удивление. Любопытство… Стыд? Беззащитность?
— Кажется, тебе действительно нравится мой кофе.
Благодарность.
— Действительно нравится, — согласился Попутчик. — В этом вопросе я был кристально честен. А остальное… Зачем?
Решимость. Гордость. Горечь?
Улыбка. Самоуверенная, почти наглая.
— Она хочет тебе помочь.
Теперь Мэй жалела, что затеяла этот разговор. И ещё больше жалела, что призвала на помощь свой непредсказуемый дар. Потому что сейчас дар оборачивался проклятием. Необъяснимый диссонанс сбивал с толку, путал мысли, не давал сосредоточиться и закончить наконец этот бессмысленный обмен репликами.
— Она врач, — невозмутимо пожал плечами Попутчик. — Она всем хочет помочь. Вот и пусть занимается теми, кому это нужно.
Уйти. Просто уйти. Если это не касается врача по имени Джина, то официантки по имени Мэй не касается и подавно. Не должно касаться. Болезненно сжимать горло не должно тем более.
— А тебе не нужно?
Едкая ирония затерялась на пути от мозга к гортани, и слова прозвучали непростительно мягко.
— Слишком интимный вопрос для одноразового собеседника, не считаешь?
А вот у Попутчика с иронией всё было в порядке. Мэй будто плеснули в лицо холодной водой. Эмоции схлынули, оставив лишь гудящую, как затихающий после удара гонг, пустоту.
— Слушай… — Голос звучал устало, и эмпат подумала, что это очень кстати. — Я действительно не хочу больше с тобой разговаривать. Не хочу играть в игры. После этих двух месяцев я даже видеть тебя не хочу. Давай на этом закончим. Пожалуйста.
Возможно, ей повезло использовать единственный момент, когда эти слова не только звучали, но и действительно были абсолютной правдой. Возможно, Попутчику просто надоело ломать комедию. Так или иначе, он без возражений поднялся, ловко упаковал свой странный прибор в кофр, перекинул через плечо ремень сумки.
— Не унывай, Мышь! — Мэй показалось, что сейчас он подмигнёт и щёлкнет её по носу. — Совсем не попадаться на глаза не обещаю — универ я пока бросать не собираюсь. Но, если я тебе так противен, давай и правда на этом закончим.
Он отвернулся и бодро зашагал к двери.
Последняя эмпатическая нить оборвалась с едва слышным звоном.
Сожаление.
«Не противен, — подумала Мэй. — В этом и проблема».
* * *
Стук в стену был тихим и ненавязчивым — спящего таким не разбудишь. Но Крис не спал.
Он считал электроны. Мысленному взору частицы представали крохотными блестящими шариками, которые чинно плыли сквозь пространство и поочерёдно ныряли в щели на тёмной стене. Первый направо, второй налево, третий направо… Определённо, у Криса были самые дисциплинированные электроны на свете… Четвёртый налево, пятый направо, шестой… Но стоило отвлечься, на секунду упустив из виду деловитую процессию, как частицы начинали волноваться. А когда частицы волновались, они становились волнами и вели себя совсем уж бесстыже…
Крис сбивался со счёта, прогонял электроны к чертям и всматривался в тёмный потолок. Потом снова закрывал глаза, и комната, а следом за ней и вся реальность, исчезала, становясь всего-навсего вероятностной формой. Может быть, вокруг него привычная обстановка: слева — стена, и узор из выпуклых точек на обоях почти идеально повторяет тот, что вырисовывали на фотопластине взбунтовавшиеся электроны; справа — невысокая прикроватная тумбочка с простым светильником на гибкой ножке; тёмные шторы неплотно сдвинуты, фонарь с любопытством заглядывает в комнату, и его свет бесцеремонно перелезает через подоконник, презрительно топчет упавшие на пол схемы, карабкается на стол, сбрасывая ещё несколько неосторожно оставленных листов… А может, он всё-таки заснул. Так крепко, что никаким набатом не разбудить. Неудивительно, если вспомнить, как давно он последний раз нормально спал. И всё изменилось, и реальность рассыпалась в прах, и ничего больше нет вокруг…
Стук в стену придал миру определённости. Крис вытянул правую руку. Тумбочка оказалась на месте, как и выключатель лампы. Яркий свет резанул сетчатку даже через сомкнутые веки. Стена тоже никуда не делась. Воспользовавшись этим удачным стечением обстоятельств, Крис трижды размеренно стукнул по ней костяшками пальцев. И только после этого открыл глаза.
Пяти минут, прошедших прежде, чем в коридоре раздались осторожные шаги, хватило, чтобы подняться, несколько раз пересечь комнату, потягиваясь, разминая мышцы и стряхивая ошмётки так и не соблаговолившего полноценно оформиться сна, собрать с пола схемы и отправить их на стол — к вороху других, а впрочем, таких же бесполезных чертежей и набросков. Когда дверь беззвучно открылась, хозяин комнаты уже устроился на офисном стуле и небрежно вертел в пальцах карандаш.
— Можно? — Тина привычно остановилась на пороге.
— Ты каждый раз спрашиваешь, — усмехнулся Крис. — Если бы было нельзя, стал бы я отвечать?
Сестра смущённо улыбнулась, плотно закрыла за собой дверь и присела на край кровати.
— Я думала, ты уже спишь. Точно не разбудила?
— Да ладно тебе, — протянул Крис. — Детское же время.
Он крутанулся на стуле, мельком глянув на настольные часы. Половина третьего. А ведь и правда детское — он и раньше частенько вот так засиживался. Ничего подозрительного.
— Зачитался? — спросила Тина, и брат с готовностью кивнул. Взяв с тумбочки увесистый том, она долго рассматривала обложку, будто искала ключ к началу разговора. Несколько раз перелистнула страницы. — Ты уверен, что монография по квантовой физике — подходящее чтение на ночь?
— Уже нет. В следующий раз попробую что-нибудь из матанализа.
Эти разговоры всегда начинались так — со смущённых взглядов, извинений за беспокойство, обмена простыми, ничего не значащими репликами, ради которых уж точно не стоит выбираться из постели посреди ночи. Крис бездумно перекатывал между пальцами карандаш и ждал продолжения.
* * *
Заявление Кристины в зале суда звучало эффектно, смело и благородно. Отец едва не светился от гордости. Да и мать после утешительного уточнения про испытательный срок вздохнула с явным облегчением. Крис был одновременно впечатлён, удивлён и напуган, но в первую очередь всё-таки впечатлён. Поначалу.
Весь оставшийся день они провели в медицинских кабинетах, выслушивая инструкции и наставления. Заблокированное поле не подчинялось магу, однако влиять на него продолжало. А значит, Кристина по-прежнему нуждалась в батарейках, которые больше не могла заряжать самостоятельно. Ситуация, впрочем, не стоила беспокойства. По крайней мере, так говорили врачи.
— Система отработана и достаточно надёжна, — уверял пожилой полевик, ловко управляясь со сложным прибором, преобразующим колебания заблокированного поля в энергию синтетической батарейки.
— «Достаточно» — это насколько? — уточнил Крис.
Отец хотел было его одёрнуть, но передумал, вероятно, рассудив, что в полевых тонкостях сын разбирается лучше.
— В девяноста семи процентах случаев период блокировки протекает без осложнений, — снисходительно сообщил врач, снял с установки узкий медицинский браслет, протянул Кристине. — Ну как? — спросил он, когда пациентка надела батарейку.
Тина прислушалась к себе, поморщилась и покачала головой:
— Я его не чувствую.
— Это нормально, — успокоил врач. — При блокировке поля — абсолютно нормально.
Крис подошёл ближе, коснулся браслета, заметив, как дрожит от волнения рука сестры.
— Работает, — ободряюще улыбнулся он. — Синтетика, конечно, но это я подправлю.
— В этом нет необходимости, — заметил полевик.
— Если бы вы сказали «сто», я бы согласился, — хмыкнул Крис. — Возможно. На девяносто семь процентов. Но вы же не будете спорить с тем, что родственная сила надёжнее?
И врач действительно не стал спорить.
Всё казалось очень простым. Раз в неделю подпитывать сестринскую батарейку — невелика забота. Да и кто сказал, что эта батарейка вообще понадобится?
Тина держалась прекрасно. Для человека, не представлявшего своей жизни без поля, она держалась просто идеально. И при врачах, и при друзьях, и при родителях. Крис тоже старательно делал вид, что всё нормально. В конце концов, глухая пустота, которую он чувствовал, принадлежала не ему. Он мог заслониться, спрятаться за привычными барьерами. Стоило только захотеть. Но вместо этого первым же вечером он уничтожил одну из энергетических стен своей домашней крепости. Ту, которую возводил самой первой. Ту, которая отделяла его от комнаты сестры.
Произошедшее после Нового года показало, что предосторожность не была напрасной.
Крис не сразу понял, от чего проснулся. И лишь когда новый удар сотряс поле, подскочил с постели. Пространство вздрогнуло, прогнулось, будто прутья клетки, в которые врезается всей массой обезумевший от заточения белый медведь. Удары продолжались, и в ответ на них окружающая энергия колыхалась, вздымалась тяжёлыми волнами.
Дверь в комнату Кристины была заперта, и Крис несколько раз настойчиво ударил в неё кулаком. Ничего не изменилось. Вокруг по-прежнему царила тишина, и только невидимый зверь ритмично и с каждым разом всё сильнее врезался в прутья невидимой клетки.
— Тин, что бы ты ни делала, прекрати немедленно, или я вышибу дверь!
В подтверждение своих слов он забарабанил по дереву. Никакой реакции, только в другом конце коридора раздались быстрые шаги — стук и тревожный голос разбудили родителей. Ломать дверь Крис не стал — вскрыть замок полем было проще и быстрее. В комнате сестры царил идеальный порядок. Даже стопки книг, занимавшие почти все свободные поверхности, казались необходимыми элементами интерьера. Кристина мирно спала, по-детски подложив ладони под щёку, и улыбалась во сне.
— Тин! — позвал Крис, приблизившись к кровати. — Давай, просыпайся
Сестра не заметила его присутствия, и даже когда брат настойчиво потряс её за плечо, лишь нахмурилась и перевернулась на спину.
— Солнышко, что случилось?
Не обратив внимания на вопрос остановившейся в дверях матери, Крис коснулся чёрных символов на ладонях Тины. Блокирующие чары кололи пальцы, но в этом не было ничего необычного. А вот то, как дрожали сдерживающие поле печати, Крису совершенно не понравилось. Он резко тряхнул Тину за плечи, уже понимая, что это её не разбудит. Голова сестры лишь мотнулась из стороны в сторону. Волосы рассыпались по подушке замысловатой чёрной вязью.
— Что происходит?
Поделиться книгой: