Белый олень

Кара Барбьери

Белый олень

Посвящается Центру лечения нарушений пищевого поведения «Авалон Хилл» за спасение моей жизни, а также Кейшие, Лие, Меган, Марине, Джейд, Талисе, Джордану, Сэму, Элейни, Кейт, Джесси и Кортни, моим товарищам по борьбе с расстройством пищевого поведения.

Kara Barbieri

WHITE STAG

Text Copyright © 2018 by Kara Barbieri

Published by arrangement with St. Martin’s Press. All rights reserved.

Перевод с английского Ольги Бурдовой

Иллюстрация на переплете Devan Norman

© Бурдова О., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Примечание автора

В вымысле всегда содержится достаточно много правды. Это известно всем. Два года назад, когда был задуман и написан черновой вариант «Белого оленя», я проходила через оче(редной)нь темный период в жизни. Я всегда рассказывала и буду дальше рассказывать всем и каждому про свою борьбу с личными проблемами, которые нашли свое отражение в данном произведении. Написание книги было моим способом превратить боль в нечто позитивное, в нечто, что помогло бы преодолеть мой негативный опыт и стоявшие передо мной преграды.

Как и я сама, Яннеке испытывает проблемы с самоопределением не по своей вине, а из-за недостатков сильных мира сего, которые должны были поступать правильно и прилагать больше усилий, но не преуспели в этом (вне зависимости от того, происходило это из-за изначальной злонамеренности или просто по небрежности). Ее путь по дороге всепрощения, принятия ситуации и поиска внутренней силы, а также ее комплексы и шрамы – зеркальное отражение моих.

Поэтому вы должны понимать, что в книге есть вещи и поступки, которые кто-то может счесть неприятными или даже вызывающими дискомфорт. Моральная и физическая травма Яннеке, нанесенная ей обидчиком, является неотъемлемой частью ее характера и значительно влияет на ее поведение и скорость процесса исцеления. Отсюда некоторые описания или элементы повествования, которые могут вызывать сильный эмоциональный отклик.

Как и я сама, Яннеке сталкивается с расстройством пищевого поведения и дисморфофобией[1]. Наши болезни выражаются немного по-разному, но имеют схожее происхождение. Подобные расстройства погружают любого человека в пучины страха, навязчивых состояний и делают уязвимыми, а уж юных девушек – в особенности.

«Белый олень» содержит сцены насилия, которые могут показаться кому-то натуралистическими. Поэтому будьте готовы к содержанию, которое способно вызвать сильный эмоциональный отклик. Если это произойдет, хочу заверить, что все ваши ощущения и реакции естественны и что ваше спокойствие (как физическое, так и психологическое) имеет решающее значение и является приоритетным. Полученный мной опыт не всегда совпадает с вашим, поэтому выбирайте то, что будет лучше именно для вас. Даже если это означает, что вы отложите эту книгу. Я всегда вас пойму и не стану осуждать.

И все же я надеюсь, что мы вместе продолжим идти по пути исцеления и рука об руку преодолеем все удачи и провалы, встретившиеся по дороге. Я обнаружила, что иногда груз наших проблем настолько отягощает душу, что в такие моменты кажется: впереди нет ничего хорошего, и подобные мысли ломают нас. Для оказания помощи в таких ситуациях существуют Государственная ассоциация по лечению нарушений пищевого поведения, Национальная сеть по изнасилованию, насилию и инцесту и Национальная горячая линия по предотвращению самоубийств (1-800-273-8255)[2].

И хотела бы я закончить свое обращение цитатой из сериала «Ангел», которая отзывается в моей душе, когда я чувствую себя беспомощной: «Если наши действия не имеют значения, то все, что по-настоящему имеет значение, – это наши действия».

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?Ездок запоздалый, с ним сын молодой.К отцу, весь издрогнув, малютка приник;Обняв, его держит и греет старик.«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:Он в темной короне, с густой бородой». —«О нет, то белеет туман над водой».«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;Веселого много в моей стороне:Цветы бирюзовы, жемчужны струи;Из золота слиты чертоги мои». —«Родимый, лесной царь со мной говорит:Он золото, перлы и радость сулит». —«О нет, мой младенец, ослышался ты:То ветер, проснувшись, колыхнул листы». —«Ко мне, мой младенец; в дуброве моейУзнаешь прекрасных моих дочерей:При месяце будут играть и летать,Играя, летая, тебя усыплять». —«Родимый, лесной царь созвал дочерей:Мне, вижу, кивают из темных ветвей». —«О нет, все спокойно в ночной глубине:То ветлы седые стоят в стороне». —«Дитя, я пленился твоей красотой:Неволей иль волей, а будешь ты мой». —«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».Ездок оробелый не скачет, летит;Младенец тоскует, младенец кричит;Ездок погоняет, ездок доскакал…В руках его мертвый младенец лежал.Иоганн Вольфганг фон Гёте.Лесной царь (пер. В. Жуковский[3]).

Часть первая

Пленница

1. Маскировка

Первый навык, полученный мной в качестве охотника, был умение прятаться. Настоящий талант, когда ты можешь раствориться между деревьями, подобно ветру, или погрузиться на дно реки, как камень; притвориться тем, кем не являешься, – именно это способно сохранить тебе жизнь в опасных ситуациях. Большинство людей не считали искусство маскировки настолько же важным, как и способность убивать, и они поплатились жизнями за это.

Здесь, будучи единственным смертным существом среди полного зала монстров, я была рада, что не отношусь к упомянутому большинству людей.

Проходя под белыми мраморными колоннами, я старалась держать спину прямо и шагать бесшумно. Приходилось то и дело переводить взгляд из стороны в сторону, считая ответвлявшиеся от главного коридоры и количество пройденных шагов, чтобы в любой момент суметь сбежать. Дворец Короля эльфов был крайне коварным местом: сплошные повороты, лестницы, ведущие в никуда, и проходы, обрывавшиеся в зияющие пропасти. Если верить словам Сорена, в стенах также имелись потайные пространства, где ты мог оставаться невидимым для смертных и монстров, однако был в состоянии видеть и слышать происходящее снаружи. «Логово короля», – язвительно подумала я. Вслух озвучить мысли я не осмелилась на тот случай, если поблизости кто-то находился. Однако шагавший рядом со мной Сорен ощутил мое отвращение и издал низкий горловой звук, который вполне мог сойти за согласие.

Мой спутник рассматривал дворец с привычным презрительным выражением лица и расчетливым взглядом в холодных глазах, которые замечали все, а вот по ним невозможно было что-то прочесть. Уголки губ были – как обычно – опущены, что придавало его лицу вид навеки застывшего неодобрения. Я даже успела забыть, как Сорен выглядит без этой гримасы. Улыбка не озаряла его черт даже тогда, когда он кого-то убивал. Для гоблина это служило симптомом хронической депрессии. Справа от нас раздался булькающий, задыхающийся звук, и мой спутник повернул голову в ту сторону, хотя в глазах у него не промелькнуло даже намека на интерес. Мне же пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не проследить за направлением его взгляда. Стоило мне различить легкий шорох, с которым сила перетекала от одного объекта к другому, как рука сама тянулась к плечу, где обычно висел лук. Вот только нас заставили сдать оружие при входе во дворец, согласно древней традиции.

По сводчатым коридорам эхом разнесся пронзительный вопль как раз в момент, когда мы добрались до громадного зала, где собрались все приглашенные. Я вздрогнула, услышав крик, но он тут же оборвался. По спине пробежал холодок. Если не считать древней традиции и этикета, ничто не могло удержать гоблина от убийства, возникни на то его желание. Я снова потянулась к отсутствующему луку, но наткнулась лишь на чьи-то холодные бледные пальцы.

Сорен крепко сжимал мою ладонь, чуть изогнув губы в улыбке, однако голос его оставался тихим и спокойным.

– Еще раз потянешься к несуществующему оружию – и можешь лишиться руки, – предупредил он. – Такие движения лишь провоцируют на конфликт.

Я выдернула ладонь из его хватки и подавила желание вытереть ее о тунику, словно ребенок, раздавивший вошь.

– Привычка. – Сорен слегка покачал головой и пошел дальше. С каждым шагом его лицо становилось все угрюмее. – Не стоит так явно выражать энтузиазм, а то еще слухи пойдут. Я точно не могу выражать энтузиазм. – Он выгнул тонкую белую бровь, искоса взглянув на меня. – Я хмурюсь.

– Это называется сарказмом. – Я с трудом подавила вздох.

– А я не раз заявлял, что не понимаю его, – последовал прохладный ответ.

– Как и остальные гоблины, – кивнула я. – Пройдет еще одна сотня лет, и я сама перестану его различать.

Еще одна сотня лет. Лишь произнеся эти слова вслух, я осознала их значение. Еще одна сотня лет. Прошло уже сто лет, как наша деревня была стерта с лица земли, а я сама оказалась рабыней в услужении у Сорена. Вернее, девяносто девять лет и восемь месяцев, но кто считает? Несмотря на пролетевший век, я ни капли не изменилась с тех пор, как против воли оказалась в этих проклятых землях. Хотя, пожалуй, кое-что все же стало другим: на боку появились новые шрамы, а правая грудь, наоборот, отсутствовала. Я старалась как можно реже вспоминать те четыре месяца, которые я принадлежала другому гоблину. Ночные кошмары о том времени до сих пор иногда терзали меня. В горле пересохло, и я невольно сглотнула. Сорен – это не Лидиан.

– Ты напряжена, – произнес мой нынешний хозяин, возвращая меня с небес на землю. Я инстинктивно скрестила руки на груди. Очень плохо. Подобный жест служил знаком слабости. И без того было очевидно, что я являлась самым слабым существом в этом зале, но демонстрировать это так открыто не следовало.

– Я в порядке, – отрезала я. – Просто не в восторге от места.

– Хм. – Сорен обвел взглядом помещение. – Действительно, не помешало бы сменить обстановку.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась я.

– Все во дворце слишком помпезное и претенциозное.

– Пожалуй, – недоуменно моргнула я.

К этому моменту мы оказались в центре зала, где и проходил прием. Каждые сто лет гоблины были обязаны наносить визит королю и приносить клятву верности. Само собой, их преданность распространялась на правителя только до тех пор, пока он оставался сильнейшим из них: за слабым лидером такие монстры ни за что бы не пошли.

Дворец, если уж на то пошло, был одной из самых грандиозных построек из всех гоблинских владений. Например, поместье Сорена было возведено из камня, дерева и льда, а потому там всегда царил ужасный холод. А еще ничего не росло. Я точно это знала, так как не раз пыталась разбить огород. Но в землях Пермафроста растения просто не пускали корни. Здесь же было тепло, но недостаточно, чтобы прогнать глубоко засевший в позвоночнике мороз. Стены поражали исключительной белизной мрамора и изящной резьбой, на которую гоблины были не способны и которая открывала взгляду желтые и красноватые прожилки, словно вскрытые вены. Было очевидно, что здание построено людьми. Земли Пермафроста одарили гоблинов силами и сделали их идеальными хищниками и охотниками, однако у этого дара была и обратная сторона. Невозможность создавать что-либо, не предназначенное для разрушения, была основной причиной, почему людей так часто похищали в набегах и заставляли работать здесь.

Хмурый вид Сорена превратился в оскал, когда мы прошли под ледяным наростом, вырезанным в форме лозы с цветами.

– Кажется, меня сейчас стошнит, – сказал мой хозяин.

– Правда? – Я резко остановилась. Клянусь, если мне придется вытирать его рвоту…

– Сарказм. Я правильно его применил? – спросил гоблин с озорным огоньком в глазах цвета сирени.

– Нет. – Я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. – Правильно будет, когда ты используешь иронию, чтобы выразить презрение.

– Иронию? – Он непонимающе покачал головой, и длинные белые волосы упали на лицо.

– Это означает сказать одно, когда подразумеваешь совсем другое, но с драматическим эффектом.

– Подобное ниже моего достоинства, – пробормотал Сорен. А затем еще тише добавил: – Этот интерьер отчаянно нуждается в новой отделке.

– Даже не знаю, что на это ответить. – Услышав в моем голосе недовольство, он блеснул злорадной улыбкой, которая ни о чем не говорила и в то же время намекала на многое.

Я отвернулась и на этот раз все же фыркнула. Для высокопоставленного гоблина Сорен иногда умудрялся вести себя совершенно по-детски. Порой это меня даже умиляло. Но не сейчас.

Как только мы оказались в зале приемов, я ощутила на себе пристальные взгляды. Теперь же они пронзали меня, будто кинжалы. Я вскинула подбородок, отчаянно стараясь не обращать внимания на хищные лица собравшихся здесь.

На расстоянии даже можно было бы принять всех присутствовавших за людей. Точно как мы, гоблины различались между собой ростом, цветом волос, кожи и глаз. Но даже так заостренные черты лица и дикие взгляды ни за что не позволили бы спутать их с человеческими. Стройные и высокие охотники, облаченные в кожаные одежды, обрекли бы меня на вечные мучения, если бы я косо на них посмотрела. В зале я была единственным человеком, а потому была занятной диковинкой. В конце концов, кто из уважающих себя гоблинов привел бы на такое важное мероприятие раба?

Подобное любопытство запросто могло послужить причиной моей гибели, а умирать я в ближайшее время не намеревалась. Рука снова едва не дернулась, но я сумела вовремя остановить движение, вспомнив предупреждение Сорена.

Мы наконец добрались до помоста, где сидел король гоблинов. Как и у моего хозяина, его волосы достигали пояса, однако были не белыми как снег, а каштановыми. Правда, не такого оттенка палой листвы, ветвей кустарника и темного вишневого дерева, как у меня, а скорее тусклого грязно-коричневого, словно та болотистая тина, которая затягивает людей и животных. Этот цвет каким-то непостижимым образом придавал и без того желтоватой коже гоблина еще более болезненный вид. Король был самым сильным из присутствующих здесь монстров, и я ненавидела его за это. А еще боялась – как и любой разумный человек, однако страх был заглушен бешеным стуком сердца, как только я встретилась взглядами с правителем Пермафроста.

Сорен обернулся ко мне:

– Оставайся здесь. – Его взгляд был холодным – исчез даже намек на веселье. Любое проявление мягкости покинуло моего хозяина, и теперь в его позе читалась готовность убивать, подходящая славе самого беспощадного охотника. Голос тоже стал ледяным. – Пока я не прикажу тебе обратного. – Почти незаметно Сорен указал пальцем на пол, безмолвно предупреждая.

Я послушно склонила голову:

– Надеюсь, долго ждать не придется.

– Я не планирую задерживаться, – тихо произнес он, стараясь убедить скорее себя, чем меня. Затем подошел к трону и преклонил одно колено. – Мой король.

Я наблюдала за Сореном из-под пелены упавших на лицо волос. Его руки, вытянутые по швам, сжались в кулаки: должно быть, от короля или других гоблинов исходила некая угроза или что-то неприятное. Очень осторожно я подняла взгляд на правителя Пермафроста, прекрасно осознавая, что подобным поступком могу навлечь на себя неприятности или даже смерть. Хоть обращение с рабами оставлялось в основном на усмотрение хозяина, создавалось ощущение, что от любого человека в присутствии короля ожидалось беспрекословное подчинение.

С такого близкого расстояния его глаза казались темными дырами на фоне морщинистой кожи, а дыхание вырывалось из груди быстрыми и болезненными толчками. Наши взгляды встретились, и я тут же склонила голову. Не привлекать внимания.

Сорен выплевывал слова клятвы на древнем языке, который звучал, словно рокот гравия под ногами, гоблин останавливался, будто ожидая удобного момента, чтобы вырвать сердце короля, но каждый раз разочарованно возобновлял произнесение речи.

Напряжение в зале сгустилось настолько, что накрыло всех присутствующих. Как гончие, учуявшие кровь, они все ощущали слабость, исходившую от правителя. Как потрясающей красоты женские особи, так и монстроподобные твари подобрались в ожидании секунды, когда смогут убить его, не нарушая закона.

Подле трона слабеющего короля на куче камышовых циновок отдыхал прекрасный белый олень. Его глаза были закрыты, бока медленно поднимались и опускались. Шкура и рога говорили о молодости зверя, однако от него исходила древняя сила, тяжело придавливая меня к полу. Она казалась древнейшей в мире, возможно, даже древнее самого мира.

Гоблины были прежде всего охотниками, рожденными убивать, а не сеять. Обреченные чувствовать боль, выполняя любое действие, которое противоречило врученной им землями Пермафроста силой, они точно так же поклонялись белому оленю как символу абсолютной власти. Пока он не бросится бежать.

Мне не хотелось думать о том, что произойдет после.

Сорен продолжал медленно произносить слова присяги. Утробные звуки их языка впивались мне в уши, словно осколки сосулек, и я невольно передернулась. Снова поймав себя на желании потянуться за луком, я сильнее сжала пальцы на бедре. «Контролируй эмоции, Яннеке, – приказала я сама себе. – Если гоблины на это способны, то и ты справишься».

Возле самого уха раздался мягкий голос:

– Неужели это ты, Яннека?

Его дыхание защекотало кожу на моей шее, и каждый мускул моего тела немедленно напрягся. Ужас окатил ледяной волной и заставил меня примерзнуть к полу.

Не обращай на него внимания, и он оставит тебя в покое.

– Я знаю, что ты меня слышишь, сладкая моя.

Конечно, я его слышала! Один звук его голоса вызывал тошноту. Во рту тут же пересохло.

Я медленно повернулась к Лидиану, который ничуть не изменился за прошедшие сто лет: длинные золотистые волосы, гибкие мышцы, ленивое мерцание в темно-зеленых, кошачьих глазах, молочно-белая кожа, безупречно гладкая и девственно-чистая. Высокие скулы, орлиный нос и высокомерный взгляд, которые имелись и у его племянника, придавали чертам лица некоторую изысканность. Взгляд его то и дело вспыхивал, словно смотрел мимо меня, мимо короля, мимо всех.

Если остальных гоблинов можно было назвать монстрами, то Лидиан совсем не казался таковым, и это пугало меня еще больше.

– Голень уже зажила? – спросила я с враждебностью в голосе, удивляясь про себя, что он не дрожит.

– Похоже, поддержание светской беседы – не твоя сильная сторона, – заключил он, перенося вес тела на обе ноги. Меня охватило яростное желание ударить эту тварь.

– Полагаю, вы тоже не слишком-то искусны в цивилизованном разговоре. В наших краях оставить собеседника умирать считалось дурным тоном.

Лицо Лидиана осталось бесстрастным, однако я заметила зарождающуюся ярость: он снова встал на свою здоровую ногу. «Не следует его злить», – напомнил тихий голосок в голове, который принадлежал испуганной девочке, точно знающей, на что способен разгневанный гоблин. Тот же голосок шептал, что я никогда не сравняюсь с бывшим хозяином силой и он может убить меня одним пальцем, если пожелает, если я слишком сильно его раздразню. Я заплатила кровью за этот урок и не скоро его позабуду. Но гораздо более громкий голос звенел от ненависти и страстного желания ударить Лидиана и пролить его кровь. До того, как попасть в Пермафрост, я даже не подозревала, что можно одновременно ненавидеть и бояться чего-то, однако бывший хозяин вызывал во мне лишь эти эмоции. В отличие от племянника…

Наконец гоблин снова заговорил, и ласковые интонации его голоса заставили фразу звучать еще более угрожающе:

– Что ж, сейчас мы находимся не в твоих краях, верно?

– Что б ты подавился, трупоед! – выплюнула я оскорбление.

Лидиан чуть дернулся и покачал головой. Отстраненный взгляд его зеленых глаз сделался задумчивым.

– Мне кажется, ты стала еще более дерзкой и грубой с нашей последней… встречи. Возможно, стоит преподать тебе урок.

О нет, с меня достаточно. За прошедшие годы я усвоила, что уклонение от драки принесет мне больше ран, чем если я начну ее первой. В землях Пермафроста лучше было спрятать свой страх, чем открыто продемонстрировать его окружающим. Так что я уверенно заявила:

– Тогда я, возможно, снова получу возможность отравить вас железом, на этот раз смертельно, чтобы освободить страну от вашего разлагающего присутствия и возобновить ее силу.

– Ты даже не представляешь, что случится, когда змей перестанет кусать себя за хвост, – прошипел собеседник.

Его движения были едва различимы для человеческого глаза, однако я ожидала нападения с той самой секунды, как Лидиан заговорил со мной, так что была готова, когда он вскинул руку с удлинившимися когтями.

И все же ему удалось задеть меня по щеке. Движение казалось мягким, почти ласкающим, пока из порезов не потекли тонкие струйки крови.

Я инстинктивно отступала, пока не наткнулась на нечто, похожее на столик для жертвоприношений, и не запрыгнула на него. Я присела, и пальцы коснулись чего-то теплого и влажного. Я взглянула вниз и обнаружила убитого кабана. К горлу подступила тошнота.

Лидиан испустил высокий крик, напоминавший клекот коршуна. От этого звука по спине пробежал холодок, а руки затряслись. Еще чуть громче – и перепонки могли лопнуть. Пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не застыть на месте от страха.

Этот пронзительный вопль привлек внимание собравшихся в зале, даже король бросил взгляд в нашу сторону, чтобы увидеть сражение между жертвой и игравшим с ней охотником. Сорен поднялся, не закончив клятву, и наши глаза встретились. «Будь осторожнее, – беззвучно предупреждал он. – Я не смогу помочь. Если он тебя убьет, я оживлю и собственноручно прикончу за опороченную честь».