Джек на Луне

Тут я вспомнил, что в ванной на втором этаже есть не только стеклянная кабинка, и воспрял духом:

— А в джакузи можно?

— Конечно, — усмехнулся отчим, ставя чашку в посудомойку. — Зачем же она еще там? Показать, как ею пользоваться?

— Сам разберусь, — проорал я уже с лестницы.

Отмокал в ванне с массажем битый час. Все было в кайф, только жуть как не хватало резиновых утят — я бы их запускал по течению и устраивал морской бой или би-баттл на пузырьках. Вылез, когда шкура пошла морщинами, как у девяностолетнего. Тщательно осмотрел свой прикид, прежде чем снова в него влезть. Никаких паучьих яиц. Разыскал на полу в комнате бейсболку с подписями. Спустился вниз. Там уже ждал Себастиан со здоровенным, как у японских туристов, фотоаппаратом на пузе. Ма наконец вернулась к жизни и сидела за столом в позе амебы, потягивая кофе. Лук у нее был, откровенно, не очень.

— Доброе утро, — я лучезарно улыбнулся, пытаясь загладить вчерашнее.

— Тише, Жень, — вяло махнула она на меня. — Голова раскалывается.

Я присел напротив:

— Может, мы никуда не поедем? Вдруг тебе совсем плохо станет?

Ма через силу улыбнулась:

— Это просто давление. Сейчас таблетку приму, посижу в саду на воздухе, и все пройдет. А вы езжайте, нечего тут шуметь. А то мне каждый звук — как пилой по мозгу.

Я взглянул на нетерпеливо роющего копытом землю Себастиана и сдался:

— Ладно. Привезти тебе из Орхуса что-нибудь?

— Не надо, — она устало покачала непричесанной головой и перешла на датский. — Это ваш день, мальчики. Веселитесь.

Когда мы загрузились в мерс, я спросил:

— А чего мы в Орхус? Это же далеко.

Поехали бы в наш город, может, я бы и убедил отчима закинуть меня на родину, с пацанами повидаться.

— Там магазинов больше. Если я правильно угадываю твой вкус, то вряд ли в Силкеборге найдутся нужные тренды.

Видали, "тренды"! Джинсы — это две штанины и мотня, никто ничего нового еще не придумал. Тут бздынькнул мобильник: пришла СМСка от Мемета.

"Как жизнь, бро? Не утонул еще в озере?"

Я быстро набрал:

"Выплыл, лол. Как у вас?"

"Да все также. Вчера в фонтане купались. Засунул Ибрагиму в штаны жабу. Он чуть не обосрался. Жаль, ты это не видел".

Я криво усмехнулся: да, наш длинномордый, хоть и парень, лягух боится с детства; как увидит — маму теряет.

"Да, я многое пропустил", — отстучал и задумался, что бы еще написать. Решил, про Орхус и джакузи не буду. Зато поплакался, что мать извела шмотки, и что на чердаке водятся топающие привидения.

"Никак ты мой косячок уже прикончил?" — это Мемет подкалывает так.

"Не, он еще цел и хорошо заныкан".

Себастиан покосился пару раз на мои летающие по кнопкам пальцы и врубил оптимистический джаз. Так мы до Орхуса и доехали.

— Этот город, — с гордостью объявил отчим, паркуясь в центре, — второй по величине в Дании.

Капая мне на мозг культурной информацией, гид-доброволец потащил меня мимо какого-то собора на пешеходную улицу с магазинами. Здесь я завис на мосту. Внизу текла река, облепленная этническими ресторанчиками, из которых уютно пахло шавермой, халафелями и чихучими пряностями. Какие-то хипповатые парни наяривали инди, собирая в мелочь в шляпу. Вокруг толпились туристы, через которых прорезали себе путь целенаправленные даки и дамочки с сумками из бутиков. Короче, по сравнению с таким кипежом жизни даже Силкеборг показался мне Зажопинском.

Засмотревшись, я потерял из виду Себастиана. Отыскался он за стойкой с бейсболками "Ай лав Орхус", активно тычущим в кнопку фотика. Причем объектив был направлен на меня.

— А вот этого не надо, — говорю и ладонь в камеру. Лучше бы я фак туда сунул, потому что отчим не унялся. Сделаем, мол, фототчет для мамы. Ладно. Я тогда бейсболку на морду надвинул и постарался держаться так, чтоб табло в кадр не попало. Фотограф-любитель, мля, другой модели себе не нашел.

В итоге я заскочил в первый попавшийся магазин с тряпками — думаю, ну уж там-то этот олень снимать не будет. Лайфхак сработал, Себастиан с камерой расстался — на время. Мне подфартило — в бутике оказалась куча зачотных маек и худи. Мы расплатились. Я тут же с радостью содрал с себя парижский отстой и влез в футболку с красно-белыми буквами "BBOY OR DIE". Вспотевшую спину обдуло ветерком — ка-айф!

— А не великовато ли? — усмехнулся отчим, надевая защитный колпачок на объектив. Он что, успел меня щелкнуть? Типа Джек до и после? — По-моему, можно было брать на три размера меньше.

Я включил ему игнор и попер на поиски джинсов. Довольно скоро наткнулся на лавчонку, торгующую труевыми багги. Зашел и охренел. Не знаю, отчего больше — от штанов или от цен. Развернулся, а мне дорогу грудью закрывает красноволосая чикса в пирсингах:

— Вам чем-нибудь помочь?

— А за это доплачивать отдельно надо будет? — говорю.

Чикса ресницами накладными хлопает, тупит типа. Тут Себастиан рядом нарисовался:

— Спасибо, — вежливый такой. — Нам надо вот этому молодому человеку что-нибудь подобрать.

Я сдался на волю красноволосой. Оказалось, найти подходящие штаны — это целая наука. Обычно я брал, что пошире, затягивал ремень, чтоб с задницы не спадало — и все пучком. А тут чикса принялась пытать про размер. А я-то почем знаю, 26 у меня или 27? Она вооружилась сантиметром, и выяснилось, что фигура у меня нестандартная. Говоря человеческим языком — ноги слишком длинные, а жопа слишком тощая, или, как политкорректно выразилась чикса-продавщица, "у вашего сына худые бедра".

— Надо примерять, — постановил Себастиан и загнал меня с охапкой штанов в кабинку.

Я начал с классных багги — вислозадых, с кучей удобных карманов и потертых, будто ты их год таскал, не снимая. Повертелся перед зеркалом — вроде все норм.

— Ну как? Тебе подошло? — это чикса крашеная не отстает из-за занавески.

И отчим вторит:

— Выходи, посмотрим.

Ладно, думаю, когда столько бабок за тряпку собираешься отвалить, неплохо бы, чтобы она с жопы у тебя не слетала, когда нагнешься. Ну я и вышел.

А чикса мне:

— Футболку подними, надо посмотреть, как оно по бедрам село. Повернись. Ой, просто идеально. На рекламу снимать.

Да, вот только этого мне и не хватало для экстаза. Поворачиваюсь обратно. И натыкаюсь на взгляд Себастиана.

Красноволосая спросила о чем то, и его глаза отлипли от меня. Только на коже осталось ощущение, будто проползло что-то многоногое. Я одернул футболку и вернулся в примерочную. Стоял там и слушал, как чикса и отчим перебрасываются фразами — совершенно обыденными и безобидными, как в соседней кабинке двое парней обсуждают какую-то Перниллу, которая не дает, как над головой гудит кондиционер.

Бывают в жизни такие события, значение которых понимаешь только потом, гораздо позже. Они врезаются в память намертво, но почему — ты не можешь объяснить. Не можешь, пока не придет со временем вот это вот понимание.

Однажды, когда мне было лет семь-восемь мы с пацанами играли в полуразрушенном здании. Стояло оно на окраине захолустного городка, где я родился. Вообще-то лазить по бетонной коробке нам строго-настрого запрещалось, но мы, конечно, плевали на это.

С нами зависала в тот день Ленка. Она частенько гоняла с ребятами в футбол, лазала по деревьям, короче была своим парнем. У многоэтажки торчала деревянная бытовка, в которой жили солдаты из соседней ВЧ. То ли они там что-то ремонтировали, то ли сносили — этого я так никогда и не узнал. На фига мы полезли в бытовку — не помню. Помню только, мы сидели на нарах в тесном, провонявшим потом и мужиками помещении, хохотали, болтали ни о чем, сосали липкие леденцы, которые нашлись у одного из солдат. Потом выбежали наружу, носились с воплями вокруг бытовки — все, кроме Ленки.

Я был единственным, кто про нее вспомнил. Кто-то предложил играть в казаков-разбойников, и пацаны помчались искать подходящее место. А я остался. Вошел в тамбур бытовки и потянул на себя дверь в комнату с нарами. Она не подавалась. Я толкал ее и дергал изо всех детских сил, пинал ногами и звал Ленку. Внутри стояла странная тишина. Я поискал вокруг глазами и схватил топор, лежавший на скамье. Он был такой тяжелый, что я чуть не опрокинулся назад, когда поднял его. Поднял и вбил со всей дури в дверь.

Через пару мгновений она распахнулась. Солдат, похожий на таджика, отобрал у меня топор, бормоча что-то успокаивающее. Нас с притихшей Ленкой выставили наружу, дверь снова закрыли.

Мы пошли к остальным и, хотя не сговаривались, никому не рассказали о том, что случилось. И никогда не говорили об этом друг с другом. Тогда я, конечно, не знал, почему. Просто чувствовал, что так правильно.

Сегодня, когда почти все кончено, я знаю: наверное, в тот день в Орхусе я должен был взять топор. И тогда многое из того, что произошло потом, не случилось бы. Но все вокруг было до нереальности обычно: меня окружали десятки людей, отделенные только полотняной перегородкой, и никто из них не видел того, что видел я. Куда я должен был всадить лезвие? В Себастиана, который мне нравился, и в котором, несмотря на все, я хотел бы найти отца? Или в мать, которая пустила Себастиана в свое сердце, и вырвать оттуда этого человека, значило — разбить его? И все из-за чего? Из-за одного взгляда?

И я ничего не сделал.

Найти Немо

Оставшиеся от отпуска Себастиана недели мы почти не были дома. Отчим таскал нас по музеям, окрестным достопримечательностям, паркам развлечений и просто красивым местам — показывал, как он выразился, "незнакомую Данию". Если честно, от всех этих поездок впечатление у меня осталось очень смазанное. Уже тогда я начал выпадать. Конечно, в то время я едва ли замечал, что со мной происходит что-то странное. И уж, ясно дело, никак по-особенному это не называл. Название возникло позже, когда выпадение стало для меня состоянием привычным, вроде повторяющихся припадков у эпилептика.

Оно могло длится днями, а могло — неделями и наступало внезапно и непредсказуемо. Реальность выцветала и распадалась на пиксели, как компьютерная игра с плохой графикой. Люди вокруг казались топорно прописанными персонажами, плоскими и похожими друг на друга. Я механически двигался среди них, стараясь прикинуться нарисованным и тоже плоским, но, на самом деле, все больше уходил в себя. Внешние события и пейзажи становились неважными, зато внутри рос чужой враждебный ландшафт, по которому я блуждал, руководствуясь вместо карты нечеткими знаками.

Если бы Мемету довелось это прочитать, в чем я глубоко сомневаюсь (Мемет не читает ничего, кроме комиксов, а в моей писанине нет ни одной картинки с Дональдом Даком), то он наверное сказал бы: "Я ж говорил тебе, мэн! Не мешай траву с ДХЛ, башню сорвет". Цимес в том, что все время после приезда в Брюруп я оставался чист, как стеклышко. Да и эффект только отчасти похож на тот, когда от дури пробивает.

Все это трудно объяснить тому, кто никогда не испытывал подобного. Поэтому я просто расскажу, как вышло, что я выпал в первый раз.

После поездки в Орхус я был все время настороже. У меня развилось шестое чувство: детектор Себастиана. Я кожей чувствовал его взгляд, улавливал каждое, относящееся ко мне, слово, а от его прикосновений — даже легких и случайных — меня било током, будто между нами все время накапливалось статическое напряжение. И все это — взгляды, слова, прикосновения — приобретали двойное значение, словно у каждого была выстланная черным бархатом тайная подкладка — тайная для всех, кроме нас двоих.

Наверное я чувствовал себя тогда, как промысловое животное, вроде вездесущей в Дании косули. Самец косули знает, что по весне открывается охотничий сезон, и начинает осторожничать, держась вне расстояния выстрела от людей, которые всю зиму подкармливали его сеном и соломой. Ему трудно понять, как человек, который помог выжить в тяжелое время, может наставить на него ружье. Но косуля слышит гром далеких выстрелов, и инстинкт толкает ее в укрытие, откуда она чутко наблюдает за возможной угрозой. Об этом рассказывал мне Бо, когда по пьяни хвастался добытыми в молодости трофеями. Потому что даже самые осторожные самцы кончают на стене в виде вываренного черепа с рогами.

Помню, как мы впервые поехали на море — мама, Себастиан и я. Жара стояла жуткая, в тени доходило до тридцати градусов, что для Дании полный апокалипсец. Я вышел из кондиционированной прохлады дома, таща сумку-холодильник. Гравий обжег пятки через тонкие подошвы сланцев, а солнце — голые руки. Я пожалел, что напялил майку, — плечи теперь точно обгорят. Себастиан топал сзади, нагруженный пляжным тентом и полотенцами. Ма в соломенной шляпе и с полосатой корзинкой через локоток замыкала процессию.

Мерс уже стоял у крыльца. Себастиан распахнул багажник, и, хотя машина была только что из гаража, на меня пахнуло горячим воздухом, как из духовки.

— Поставь холодильник туда, к самой стенке, — велел он. — А провод воткни в розетку.

Мне пришлось засунуться в автомобильное нутро до пояса, чтобы задвинуть сумку на место — багажник в минивэне был такой, что я мог бы там спать, вытянувшись в полный рост. Розетка все никак не находилась, наверное тоже пряталась за какой-то панелью.

— Ну что ты возишься, Жень? — донесся снаружи капризный голос ма. — Я тут спекусь совсем.

Я встал одной коленкой на край багажника, шаря пальцами по обитой серой шерстью задней стенке и держа вилку в другой руке, как вдруг почувствовал движение сзади.

— Давай я тебе помогу, — Себастиан навалился, прижимая меня к коврику своим телом. Ладонь провела по предплечью от локтя, взяла из ослабевших пальцев провод и ловко воткнула в обнаружившееся под неприметной крышечкой отверстие. — Вот так это делается, — шепнул он на ухо и чуть надавил пахом на мой зад, прежде чем отпустить.

Сказать, что я охренел, значило ничего не сказать. Мать стояла рядом, нетерпеливо подскакивая на месте, как девчонка, и ела Себастиана влюбленным взглядом. Все, что она видела — ее замечательный муженек помог сыну. Я машинально стал запихивать чехол с тентом в багажник, но тот не лез, как я его ни поворачивал. Руки словно онемели и стали неуклюжими, так что под конец я вывалил на гравий пляжные полотенца.

— Растяпа! — сокрушенно покачала шляпой ма. — Садись лучше в машину, мы сами справимся.

Пока ехали к морю, я размышлял над тем, что произошло, иногда ловя на себе взгляд отчима в зеркальце. Нормальный такой взгляд, теплый и немного смешливый. Может, я все себе напридумывал? Может, я просто на измене, и паранойя крепчает? Потом мы выехали на побережье, за окном стало интересно, и я немного успокоился. Пялился на крутые дюны, поросшие белесой травой, и похожие на горбы спящих верблюдов. Трава колыхалась волнами, будто море началось уже здесь, омывая аккуратные дачные домики с шезлонгами и висящими для просушки полотенцами.

Домиков становилось все больше, чем ближе мы подъезжали к морю. Мимо промелькнули несколько кемпингов, потом крошечный городок с кафешками и магазинчиками для туристов. Наконец, бибикая и распугивая ленивых немцев, обвешанных сопливыми отпрысками, толстыми женами и сумками с пивом, мы выехали по узкой дороге на песок.

Раньше я никогда не бывал на пляже, куда можно заезжать прямо в тачках. Белая, слепящая, мелкозернистая полоса тянулась от дюн до моря метров на триста. У самых дюн песок был более рыхлым и неровным, потом становился утрамбованным и накатанным многочисленными колесами, а ближе к воде размягчался снова, и тут кишело отдыхающими. Пестрели яркие пляжные тенты и зонтики от солнца, плясали в бездонном небе бумажные змеи, а дальше, над морем, парашюты кайтсерфингистов, иногда неотличимые от парусов далеких яхт. Тела различной степени поджаренности заполняли пространство между запаркованными тачками и серо-стальными волнами, лениво лижущими берег.

— Поздно приехали, — разочарованно вздохнула ма, поправляя темные очки. — Тут яблоку негде упасть.

— Яблоку? — нахмурился Себастиан, пытаясь вникнуть в смысл выражения, которое мама перевела на датский буквально. — А-а, не волнуйся, — вспыхнул он улыбкой понимания. — Мы проедем дальше, там будет свободно.

Ма воспряла духом, а я прилип к окну, глазея на парней, рассекающих на бич-багги, девчонок, играющих в волейбол, тряся упругими сиськами, и внедорожник, вытаскивающий завязший по пузо в песке "гольф".

Отчим оказался прав. Чем дальше в лес, то есть вдоль пляжа, тем он становился безлюднее. Расстояние между запаркованными тачками увеличилось от полуметра до дюжины шагов. Места тут было — хоть отбавляй, а море — все то же. Мимо нашего тихо крадущегося по песку мерса прошли, спокойно болтая, две чиксы с голыми сиськами; на одной, гладко выбритой снизу, не было труселей. Тут я залип: мы что, приехали в рай?

— Ну как? Здесь остановимся? — весело спросил Себастиан и притормозил.

— Дорогой, — осторожно начала мама, приспуская темные очки на кончик носа и озирая окрестности, — а почему тут все без одежды?

— Это же пляж, — рассмеялся отчим.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — она укоризненно сморщила губы.

Я подобрал слюни и распахнул глаза. Точно. Без труселей тут щеголяли не только девчонки и дамочки с обвисшим выменем, но и дядьки, включая бодрых пенсионеров.

— Это что, нудисты? — не выдержал я и тюкнулся носом в стекло.

Отчим заржал:

— Это люди в своем первозданном виде. Не понимаю, Джек, ты разве никогда не мылся в общественном душе? Даже после физкультуры?

— Что ты сравниваешь, Сева, — так мама окрестила Себастиана. — Они же не моются в школе вместе с девочками!

Блин, много ты понимаешь, мам. Как раз против голеньких загорелых девочек я ничего не имел. Просто после выходки в багажнике трясти перед отчимом своим хозяйством мне было как-то западло.

— Так что, остаемся или едем домой? — отчим насмешливо наблюдал за ма, с тоской уставившейся на волны чистейшего песка и манящие свежестью волны. — Учти, вам с Джеком снимать купальник и плавки совсем не обязательно.

— Правда? — ожила мама.

— Конечно, — Себастиан нежно коснулся ее щеки, поправив выбившийся локон. — Тут все добровольно.

Фух! Я облегченно вывалился из машины и стал помогать разгружаться, на всякий случай держась подальше и от отчима, и от багажника. Но "Сева" по ходу был больше заинтересован матерью.

— Дорогая, — нежно бормотал он, обняв ее сзади и теребя лямку новенького бикини, — неужели ты стесняешься своего прекрасного тела? Посмотри вокруг: ты выглядишь гораздо лучше этих глупеньких молоденьких девчонок.

Ма нервно хихикала, отчим, из солидарности с нами оставшийся в плавках, нес лабуду, а мне стало тошно. Я попер к морю, скинул у кромки прибоя майку с шортами и бросился в набегающую волну. Плавал я, пока не посинел, а произошло это быстро — море-то Северное, даже в жару вода тут едва нагревается до 22 градусов, а обычно и вовсе 18. Пришлось выползать на берег, стуча коленками. Я плюхнулся пузом на горячий песочек, но не тут-то было.

— Женька! Быстро сюда вытираться! — это ма. Все еще думает, что мне четыре года. Я решил было не реагировать, но она орала на весь пляж, голые тетки и дядьки стали обращать на нас внимание. Пришлось сбрызнуться и возвращаться.

В меня полетело полотенце, а я удовлетворенно отметил, что купальник мать не сдала. Только лямочки с плеч спустила, чтоб белых следов не осталось.

— Сядь, согрейся, — она похлопала по пляжному пледу. — У тебя зуб на зуб не попадает. И кремом намажься. Спина вся белая, сгорит.