Мидгард

— Тогда почему Озрун говорит, что я все выдумываю, если знает, что это правда?

Скалла улыбнулась.

— Фьелла и Озрун — добрые люди. Они нашли тебя в море и воспитали как собственного ребенка. Ты не должен сердиться на них за то, что они тебя обманули.

— Обманули? — смущенно повторил Лиф.

Скалла кивнула.

— Они сказали тебе, что не знают, кто ты и откуда. Но это не так.

— А ты… ты знаешь, кто я? — пролепетал Лиф. — Ты знаешь, где я родился и кто…

Скалла жестом заставила его замолчать.

— Никто этого не знает, — сказала она. — Но существует одна легенда. Легенда о двух детях, которые однажды, еще до наступления Вечной Зимы и Сумерек Богов, появятся на Мидгарде, чтобы предупредить об этом всех людей. Согласно этой легенде, море выплеснет на берег младенца Лифа и его близнеца Лифтразила, и судьба мира будет зависеть от того, в чьи руки они попадут и кем вырастут. В ней также сказано, что в Конце Времен, когда начнутся Сумерки Богов, братья будут стоять друг против друга с мечом в руках на поле битвы и от исхода их поединка будет зависеть будущее человеческого рода.

Лиф растерялся. Его охватил ужас от слов Скаллы. Он почувствовал, что в них больше правды, чем он готов был признаться самому себе.

— Но это же… это же только легенда, — пробормотал он.

— Только легенда? — спросила Скалла. — И ты говоришь это после того, как сам видел «Нагельфар» и ощущал на своем лице дыхание волка Фенрира?

Лиф не ответил. Неожиданно Скалла встала и закуталась в одеяло.

— Пойдем со мною, — сказала она. — Но только тихо, чтобы никто не проснулся.

Но они не спустились вниз, как ожидал Лиф, а повернули направо, в помещение с низким потолком, где обычно хранились запасы еды. Там было так темно, что Лиф, ничего не видя, сразу же больно ударился о потолочную балку. Когда Скалла остановилась, он понял, куда она его привела.

Старуха опустилась на колени перед завернутым в шкуру предметом размером с небольшой сундук и нетерпеливо махнула рукой, чтобы Лиф присел рядом с ней. И тогда она рывком отбросила шкуру.

Лиф испугался, хотя точно знал, что он увидит.

Маленькая лодочка, обшитая золотом, замерцала таинственным светом, словно горела изнутри. Тонкий платок на дне выглядел как новый, словно не прошло почти пятнадцати лет с тех пор, как ее убрали на пыльный чердак.

Скалла не сказала ни слова, только иссохшим пальцем указала на нос лодочки. Следуя глазами за пальцем Скаллы, Лиф посмотрел туда, и его сердце замерло.

Под носом лодочки, выполненным в форме головы лебедя, он разглядел маленький странный символ вертикальный штрих, перечеркнутый двумя диагональными линиями:

Этот символ Лиф видел много раз, он был изображен на обратной стороне монеты, которую мальчик носил на шее. Лиф никогда не придавал этому значения и считал монету простым украшением.

Но теперь, глядя на выражение лица Скаллы, он понял, что все не так просто.

Мальчик испугался. Он вспомнил великана, его измученное от усталости лицо, его панцирь, шлем и круглый щит, на которых сверкал тот же символ, что на лодочке и на монете.

Его руки задрожали.

— Что… что это значит? — спросил он.

— Это Хагал, — хмуро ответила Скалла. — Руна судьбы. Тот, кто ее носит на щите и оружии, определяет счастье или несчастье всего человеческого рода.

Лиф захотел возразить, сказать, что это недоразумение и что не может быть, чтобы именно он, Лиф, мечтатель, был призван сыграть такую большую роль в судьбе мира. Но не осмелился произнести ни звука.

— Я всегда это говорила, — скрипучим голосом продолжила Скалла. — Но никто не хотел меня слушать, ведь я всего лишь глупая старуха. Ты — Лиф, и твой приход оповестил людей о начале Сумерек Богов. Никто не захотел меня слушать, но теперь слишком поздно. Вечная Зима наступила, корабль «Нагельфар» появился, чтобы принести несчастье тебе и погубить всех, кто окажется около тебя.

— Это неправда! — закричал Лиф так громко, что Скалла вздрогнула. — Так не может быть! Я не приношу никому зла!

Скалла не ответила. Слова здесь были не нужны. Разве у Озруна не пропала корова и лодка? Разве буря не уничтожила их труды за год? Разве Свен не вывихнул руку? Разве не обратился на Лифа гнев обоих братьев с того самого дня, как он увидел черный корабль?

— Эта буря неслучайна, мой мальчик, — сказала Скалла. — Она никогда не кончится и будет все дальше гнать корабль «Нагельфар», который появился здесь, чтобы погубить тебя. Властители Утгарда знают, что будущее людей и богов в твоих руках и в руках твоего близнеца.

— А ты знаешь… где он?

— Лифтразил? — Скалла покачала головой. — Никто этого не знает. Но я боюсь, что он уже оказался в когтях зла. Ты помнишь, что сделал Бальдур, когда тебя увидел? Он захотел тебя убить.

Лиф кивнул. Все было так просто и ясно, что он удивлялся, почему не додумался до этого раньше: Бальдур, сын Одина, хотел его убить, а волк Фенрир, наоборот, оставил в живых только потому, что они — сын бога и мрачный посланец зла — приняли его за того, кем он не был. За Лифтразила, его близнеца.

— Я найду его, — тихо сказал мальчик.

Скалла кивнула, словно ничего другого от него и не ожидала.

— Ты должен это сделать, — сказала она. — И как можно скорее, потому что в легенде сказано, что Вечная Зима будет продолжаться три года. Этого времени должно хватить, чтобы решить судьбу Мидгарда и всех остальных миров.

Она снова протянула руку и погладила Лифа по щеке, но на этот раз он не вздрогнул от прикосновения ее пальцев.

Вскоре — через несколько минут, которые показались Лифу часами, — они встали. Скалла тщательно укрыла шкурой лодочку. Они вышли из помещения, больше не сказав друг другу ни слова.

На следующее утро засияло солнце, принеся на землю немного тепла. Море успокоилось. В первый раз за две недели на горизонте не было черных туч. Ветер утих. На побережье наступила тишина, словно никогда и не было бури. Озрун и его семья вздохнули с облегчением и долго стояли на краю утеса, смотря на море и вознося хвалу богам за то, что те помогли им выдержать это испытание.

Лишь когда они вернулись домой и сели за стол завтракать, им бросилось в глаза, что одно место осталось пустым. Лиф исчез. И он никогда уже не вернется.

Глава четвертая

ОЙГЕЛЬ

Буря мчалась за ним по пятам. Если бы Лифу требовались доказательства мрачных предсказаний Скаллы, то буря смогла бы их полностью подтвердить. Над берегом, который в течение дня выглядел сначала как узкая полоса, затем — как линия и, наконец, превратился в едва различимую тень, снова засияло солнце, но вдалеке уже клубились тучи. Небо почернело, облака зависли так низко, что Лифу показалось, будто он их коснется, если вытянет руку вверх. Непрерывно сверкали молнии, а однажды — это было вечером — он увидел вдалеке багровые отблески пожара. В каком-то лесу, зажженном, по-видимому, молнией, бушевал огонь.

Лиф двигался прямо на юг. Он шел весь день, вечер и половину ночи. Мальчик не мог оставаться в семье Озруна и своим присутствием приносить ей несчастья и смерть, но что делать и куда идти, он тоже не знал.

В первые два дня он не встретил ни одного человека. Но его это не расстроило, скорее наоборот! Он избегал знакомых хуторов и деревень. Даже на следующий день, когда он далеко продвинулся на юг и шел по совершенно незнакомой местности, Лиф осторожно обходил стороной человеческие поселения.

На четвертый день своих странствий он пересек реку и увидел перед собою серые силуэты заснеженных гор. Их вид придал ему уверенности в себе, потому что в горах он легко смог бы укрыться от бури. Весь этот день туманные цепи гор служили ему ориентиром. Ночью Лиф расположился между высокими обветренными скалами, стоявшими в стороне от дороги. Три скалы склонялись друг к другу так, что вдали выглядели наподобие каменного шатра и служили хорошей защитой от жгучего ветра, но не от холода. Мальчик устал. Последнюю ночь он не спал. Ноги болели, все тело налилось свинцовой тяжестью. Он забрался в самый дальний угол каменного «дома», развернул одеяло и съел небольшой кусок соленого мяса, который только и оставался у него в запасе. Его не покидала мысль, что он обворовал Озруна и взял с собой мясо, каравай хлеба, нож, лучший топор отца, одеяло и несколько других мелочей, которые могли бы ему понадобиться в дороге. Хотя, с другой стороны, думал Лиф, когда Озрун заметит его исчезновение, он не станет переживать из-за какого-то топора.

Однако угрызения совести его не оставляли и во сне. Лифу снились волк Фенрир, буря и лед, черный корабль с раскрытой пастью, стремящийся его проглотить. Потом к этому кошмару добавилось лицо Озруна, который строго смотрел на Лифа, бранил его, называл мечтателем, приносящим семье одни неприятности. Мальчик проснулся среди ночи, дрожа от холода. Ветер переменил направление и теперь дул в его укрытие. Лиф так замерз, что ему было больно дышать. Между скалами клубился рой снежных хлопьев, выла буря.

Лиф отупел от сна, и лишь спустя несколько минут ему стало ясно, что его разбудили не только буря и холод. В унылом пении ветра — то нарастающем, то затихающем — он отчетливо услышал другой звук, показавшийся ему знакомым.

Мальчик осторожно встал, отбросил в сторону одеяло и пополз на четвереньках ко входу в укрытие. Там он остановился и взял в руку топор.

Лиф пополз дальше, пока не достиг выхода из каменного шатра, откуда смог бы выглянуть наружу. Сначала он ничего не увидел. Ночь была темной; постоянно сверкающие молнии еще больше ухудшали видимость. В воздухе кружился снег.

Затем сквозь вой ветра до него ясно донесся звук тяжелого дыхания и скрип снега под лапами какого-то большого зверя.

Теперь Лиф понял, в чем дело. Волки!

Где-то недалеко отсюда бродили волки.

Несмотря на ветер и непрерывно падающий снег, звери почуяли его присутствие. Они приближались медленно, так как даже с их тонким обонянием идти по следам в бурю было занятием непростым.

Лиф застыл от страха. Не долго думая, он пополз назад, свернул одеяло и запас еды и все это связал в один узел. Он не понимал, откуда появились волки. Даже летом они не заходили так далеко на север. Звери, по-видимому, были очень голодными. Перебросив через плечо узел, мальчик прополз между скалами и вышел наружу.

Когда он выпрямился, перед ним стоял волк.

В первый момент ему показалось, будто это то страшное черное чудовище, с которым дрался Бальдур. Но волк был обыкновенным, серым и исхудавшим. Его глаза горели от голода.

Трудно сказать, кто из них испугался сильнее — он или волк, который растерянно уставился на мальчика прищуренными глазами. Но затем из глотки волка раздалось рычание. Он прыгнул, но Лиф отскочил в сторону, взмахнул топором и ударил животное по морде. Зверь споткнулся. Его рычание перешло в пронзительный визг. Он завертелся в снегу, водя передними лапами по окровавленной морде. Вскоре его движения стали вялыми, и наконец он затих.

Лиф как можно быстрее побежал прочь. Волки никогда не ходят поодиночке. Они собираются в большие стаи. Лиф это знал и не обольщался своим успехом. То, что он убил волка сразу, было простой случайностью. Если случится так, что он встретится с несколькими волками, он пропал.

И, словно в подтверждение его мыслей, снова раздался громкий вой. По снегу задвигались большие темные тени.

Лиф побежал быстрее, но тени неуклонно приближались. Он слышал тяжелое дыхание и звук множества семенящих сильных лап. Вдали показалась какая-то скала, — к сожалению, слишком круглая и гладкая, чтобы на нее можно было залезть, — за ней — вторая, третья. Лиф обернулся, и то, что он увидел, заставило его ускорить бег. Волки находились в десяти шагах от него. Их было четверо — огромные звери с глазами, похожими на горящие угли. Они мчались во весь дух. Несмотря на крупные размеры их исхудалых тел, движения волков были удивительно легкими. Расстояние между ними и Лифом быстро таяло.

Мальчик попытался бежать еще быстрее, но силы были на исходе. Он споткнулся, врезался в скалу и упал. Волки испустили победный вой и приблизились к нему вплотную. Лиф отчаянно попытался встать.

— Мальчик! Нагнись!

Лиф, не думая, повиновался приказу. Он быстро откатился на бок, и в ту же минуту волк, бежавший впереди всех, с ужасным воем подскочил к нему и раскрыл пасть.

Над спиной Лифа что-то прожужжало, с глухим стуком вонзилось в горло подбежавшего к нему волка и опрокинуло его навзничь. Огромное животное рухнуло в снег. По его телу пробежала судорога. Через секунду мелькнула вторая стрела и убила следующего волка.

Но оставшихся волков это не испугало. Их огромные тени нависли над лежавшим на земле Лифом.

Мальчик резко повернулся и вслепую ударил топором. Лезвие скользнуло по морде волка, оставив на ней глубокую кровавую борозду. Боль еще больше увеличила ярость животного. Ударом лапы волк швырнул Лифа на спину, попытался укусить его за горло, но промахнулся. Мальчик встал, но был снова сбит с ног. Топор выпал из его руки и откатился в сторону.

Лиф закричал от страха, изо всех сил рванулся от волка и попятился по сугробам назад. Зверь со злобным рычанием устремился вслед за ним и глубоко вонзил свои зубы в ногу Лифа.

Где-то позади раздался яростный вопль. Вдруг волк поднялся на дыбы, присел на задние лапы и отчаянно завертелся, пытаясь достать зубами стрелу, торчавшую под его правой лопаткой.

— Лежать! — снова закричал чей-то голос. Лиф повиновался, и через секунду над ним прожужжала еще одна стрела. Она мелькнула так близко, что мальчик ощутил движение воздуха от ее полета. Испустив пронзительный визг, волк упал на землю.

Последний оставшийся в живых зверь замер на месте. Затем он повернул назад, но отбежал недалеко — всего на несколько шагов. Снова запела тетива лука, и бегущий волк превратился в серый мохнатый клубок. Несколько раз он перекатился через голову, прежде чем неподвижно застыл на снегу.

Лиф захотел вскочить на ноги, но, когда он попытался это сделать, его правую ногу пронзила острая боль. Он вскрикнул, снова упал на снег и со стоном обхватил ступню руками. Из его глаз брызнули слезы.

Когда он поднял голову, перед ним стоял его спаситель.

Этот человек, одетый в коричневый меховой плащ длиной до лодыжек, был маленького роста и едва доставал Лифу до подбородка, хотя Лиф был ниже большинства своих сверстников. Лицо незнакомца, почти полностью скрытое надвинутым на голову капюшоном, выглядело бледным и морщинистым. Его глаза смотрели приветливо, хотя и с осуждением, напоминая при этом глаза Озруна. Через плечо он нес лук размером больше, чем он сам.

— Ты ранен? — спросил он Лифа.

Лиф храбро покачал головой, но затем застонал от боли.

— Нога… — пробормотал он. — Волк цапнул меня за ногу.

Человечек сморщил губы, опустился на колени и ощупал ногу Лифа так грубо, что тот вскрикнул.

— Выглядит неважно, — произнес его спаситель. — Я позабочусь о ране. Но сначала пойду-ка посмотрю, остались ли здесь еще звери. — Он встал, зарядил лук стрелой и быстро исчез среди сугробов.

Лиф с трудом выпрямился, стиснул зубы и вытянул раненую ногу. Сапог был разорван в клочья, внутри было полно крови, поэтому Лиф не мог разглядеть, насколько глубока была рана. Мальчик ясно понимал, что ему невероятно повезло. Взрослый волк легко мог бы отгрызть ему ногу.

Лиф с горечью подумал о том, что его странствиям пришел бесславный конец. За четыре дня дороги он израсходовал почти все силы. С раненой ногой он никогда не перейдет через горы.

Вернулся его спаситель. Теперь он нес лук не в руках, а через плечо.

— Их больше нет, — сказал он. — Нам повезло, мальчик. Будь их больше, мы бы с ними не справились. — Он нахмурился и указал рукой туда, откуда пришел. — Там в снегу лежит еще один зверь. Это ты проломил ему череп?

Лиф кивнул. На лице человечка отразилось одобрение.

— Ты неплохо умеешь обращаться с топором, — сказал он. — И все-таки ты дурачок. Почему ты не остался лежать, когда к тебе подошли волки? Я убил бы их, прежде чем они до тебя дотронулись бы.

— Ты спас мне жизнь, — прошептал Лиф. — Я так тебе благодарен.

— Я ненавижу весь этот волчий сброд, — ответил его спутник. — Я застрелил бы их, даже если бы тебя не было. Но, что касается спасения жизни, ты, пожалуй, прав. Ты у меня в долгу.

— Кто ты? — спросил Лиф.

— Меня зовут Ойгель, — ответил его спаситель.

— Ты карлик, да?

— Карлик? — Ойгель фыркнул. — Болван! Я из племени шварцальбов. — Он не на шутку рассердился. — Ты что, хочешь меня оскорбить? Даже слепой отличает карликов от альбов.

— Прости меня, Ойгель, — спохватился Лиф. — Я не хотел тебя обидеть. Я никогда в жизни не видел карликов… то есть альбов, — торопливо поправился он.

Ойгель вздохнул, опустился перед Лифом на колени и начал грубо разрезать ножом его сапог. Лиф стиснул зубы от боли.