Помоги проекту - поделись книгой:
— Как знать, может, недалеки те времена, когда в небе Италии вновь гордо воспарит орел и выклюет глаза нечисти, осквернившей своим зловонным дыханием ее земли…
Все еще облизывая кровоточащую губу, Данте невесело усмехнулся. При этом он наблюдал за действиями драчунов, перебравшихся в противоположный конец площади и начавших прятаться в близлежащих переулках.
— Города — как большие звери. Они очень похожи на населяющих их зверьков, — с горечью констатировал он.
— Нет непобедимого зверя. Город можно зарезать, как и любого человека, — настаивал философ.
— Это действительно так, — пристально посмотрев на Арриго, согласился Данте. — По воле судьбы я сейчас расследую преступление. Убийство, совершенное на постоялом дворе «У ангела».
— Я знаю. Бедный Брунетто…
— На самом деле его звали совсем по-другому, — с притворным безразличием сказал Данте, тщательно отряхивая ладонью полы одежды.
Не проявив ни малейшего любопытства, Арриго ждал, что еще скажет Данте.
— Его звали Гвидо. Гвидо Бигарелли.
— Правда? — Философ сохранял спокойствие с таким видом, словно это имя было ему совершенно незнакомо. А может, он уже знал, что убили именно Бигарелли.
— А вы уже кого-нибудь подозреваете? — спросил он у поэта, усевшись в тени у невысокой стены.
Данте с таким же безразличным видом пожал плечами:
— Пока мне известны лишь некоторые подробности. Я еще не вижу всей картины преступления. Я не знаю, как умертвили жертву. Неизвестно мне и почему ее убили. Меня лишь преследует ощущение, что убийца был хорошо известен своей жертве, а может, даже близок к ней. Моя интуиция, опираясь на разум, указывает мне на остальных гостей постоялого двора.
— Так допросите же их со всем пристрастием!
— К чему это? Я услышу лишь поток лжи и полуправды. Убийца наверняка уже придумал, как выгородить себя, а я, к сожалению, не умею читать мысли.
— Вы не надеетесь раскрыть преступление?
— Нет, это не так, — ответил поэт. — Надежда у меня сохранилась, но чтобы его раскрыть, мне не обязательно допрашивать этих людей. Все события вокруг нас подчиняются логике, а логика вытекает из необходимости. Я должен понять, для чего понадобилось это убийство. Тогда мне станет ясна его логика, и я найду убийцу без всяких допросов.
— Отчего же вам не сделать это как можно скорее?
— Мне что-то мешает. Возможно, преступления совершены по сиюминутным соображениям, но их корни, несомненно, уходят гораздо глубже. Это-то меня и путает. Не могу понять, как почти одно и то же следствие может иметь такие разные причины. Сам Аристотель не счел бы это возможным.
— Я восхищаюсь вашей верой в непогрешимость Аристотеля, — улыбнувшись, покачал головой Арриго. — А каково ваше мнение о нынешних ученых мужах из Парижа? К примеру, о Бэконе?[20] Разве он не говорит о том, что мы должны учиться делать выводы, опираясь на естественный порядок вещей в природе? А что есть природа, кроме непрерывных метаморфоз, возникновения чего-то нового и множества противоречий?.. Однако вы упомянули какие-то «преступления». Значит, не только Гвидо Бигарелли сошел в царство мертвых?
— Нет, не только. В нескольких лигах к западу от Флоренции учинили страшную бойню, возможно для того, чтобы скрыть какое-то другое преступление. Убийца умудрился умертвить всю команду настоящего морского судна.
Арриго открыл было рот, словно для нового вопроса, но потом, кажется, передумал и промолчал.
— А что такое «Царство Света»? — внезапно спросил его поэт.
Арриго с удивленным видом повернулся к Данте:
— Полагаю, это торжество духа. Иными словами, это метафорическое описание того, что вы называете раем.
— Мы?
— Я имел в виду богословов, изучающих суть, вид и границы рая. А также вас — поэтов, стремящихся облечь его в стихотворную форму. А почему вас это вообще интересует?
— У меня сложилось впечатление, словно нынче очень многие разыскивают это царство… Можно подумать, что оно существует где-то на земле. Или так называют какой-то предмет с необычайными свойствами… Вот сукины дети!
Философ вытаращил глаза от удивления, но тут и его оросила теплая струя, лившаяся с неба под звуки непристойной частушки. Прямо над ними, на вершине полуразрушенной римской арки, какой-то парень из семейства Донати спустил штаны и мочился на своих противников. Струя его мочи описывала в воздухе изящную янтарную кривую.
Данте вскочил на ноги, изрыгая проклятия, и не обращая внимания на все еще сыпавшиеся камни, опустился на четвереньки и стал шарить по земле. Нашарив увесистый кусок кирпича, Данте поднялся с земли, тщательно прицелился и швырнул кирпичом в негодника, по-прежнему мочившегося и распевавшего частушки.
Арриго наблюдал за тем, как Данте следит за полетом кирпича с таким видом, будто направлял его взглядом в полете. Кирпич ударил хулигана прямо в лоб.
— Вот это да! — воскликнул Арриго. — Не хуже, чем в Библии! Вам, флорентийцам, надо чеканить на монетах не лилию, а Давида[21]. Или хотя бы поставить ему памятник!
Хулиган скатился с арки. Лицо его было залито кровью, хлеставшей из рассеченной брови. Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме его завываний.
Арриго по-прежнему смотрел на поэта с удивлением и тревогой во взгляде. Потом еле заметно улыбнулся.
— Как хорошо, что мы не ведем философских споров в виде рукопашного боя! Пойдемте отсюда, приор. Пусть эти звери перегрызут друг другу глотки, а мы лучше еще поговорим. Проводите меня до монастыря Санта Мария Новелла. Я там живу.
В последний раз кровожадно покосившись на буянов, Данте повернулся к философу, и лицо его постепенно прояснилось.
— Ну да. Вы правы. Пусть себе дерутся, — пробормотал он и зашагал прочь.
— Помилуйте! — воззвал к Данте Арриго, поспешавший за ним, приволакивая ногу. — Вы еще молоды, а я стар. Мне за вами не угнаться!
— Кто это молод? В мае мне стукнуло тридцать пять. Лучшие годы моей жизни уже позади, — сказал поэт и остановился. — И теперь, куда бы я ни шел, меня не ждет ничего хорошего…
— Мне осталось жить еще меньше, но я, как и вы, еще не разучился мечтать… Ведь ваше благородное сердце наверняка еще мечтает и видит сны…
— Сны говорят с нами по ночам на понятном лишь им самим языке. Впрочем, и при свете дня мир кружится вокруг меня в хороводе неясных образов. Я словно заблудился в лесу темном, как сама смерть.
— Можно подумать, что вы, друг мой, стоите у враг преисподней… — пробормотал Арриго.
— О преисподней я думаю очень много. И не только о ней. Меня занимает и состояние души, попавшей в царство вечного света.
— К чему вам все это? А как же ваша любовная поэзия? Чувства, мечтания мимолетных дней нашей жизни? Они вас больше не вдохновляют? — воскликнул Арриго.
Данте ничего не ответил. За пределами площади все было тихо и спокойно. Казалось, поэт с философом только что побывали в ином мире.
— Там дерутся, здесь — торгуют, — оглядевшись по сторонам, сказал Арриго. Вокруг сновали повозки, кричали возницы, ржали лошади, в воздухе висели облака пыли. — По всей Тоскане с завистью судачат о том, что во Флоренции строят самый большой храм во всем христианском мире. Этот шедевр обессмертит имя Арнольфо ди Камбио…[22] В вашем городе кипит жизнь, а вы помышляете о смерти… Да вы вообще меня слушаете или нет?! — схватив Данте за рукав, воскликнул философ.
Поэт встрепенулся и пришел в себя.
— Простите, учитель. Я слышал ваши слова, но душа моя временно покинула тело, и уста мои онемели. Конечно, любовь ни на секунду не покидает меня и диктует мне свои стихи, но с тех пор как я решил положить свои силы на управление родным городом, меня круглые сутки преследует отнюдь не любовь…
— А что же?
— Добро и зло. И мысли об их природе. Как они умудряются сожительствовать в одном и том же сердце? Как и почему они борются друг с другом? Почему Царство Света так часто погружается во мрак смерти и трясину злодеяний?
— Будьте осторожны, друг мой, — внезапно помрачнел Арриго. — На севере многие взошли на костер за такие мысли. Весь Прованс вплоть до Тулузы все еще зализывает кровавые раны после опустошительного крестового похода на катаров.
— Не волнуйтесь, учитель! — рассмеялся Данте. — Я не стал манихеем. Бог — един, и свет его благодати постепенно распространяется на всю Вселенную. Свет этот сверкает и господствует безраздельно под хрустальным сводом небес, а вот на земле он словно дробится на мелкие части, как разбившаяся о скалу волна, не способная смыть вязкий ил со дна человеческой души. Вот это — настоящая преисподняя, и я хочу о ней писать. Поэтому-то я и опишу путешествие в царство мертвых. Я пойду туда по стопам Одиссея и Энея и напомню людям о том, что они напрасно позабыли!
Арриго схватил Данте за рукав. Казалось, философ хотел что-то сказать, но промолчал, покачал головой и, прихрамывая, удалился.
ГЛАВА IV
Поэт заинтересовался и подошел к ним.
— Что случилось? — спросил он, глядя вслед гонцу, снова вскочившему в седло, пришпорившему лошадь и галопом ускакавшему со двора.
— На Пизанской дороге пожар. На землях Кавальканти что-то сгорело.
— Что именно?
— Непонятно. Сеновал или что-то в этом роде. Сгорело дотла какое-то большое строение.
Приор вспомнил, что постоялый двор «У ангела» тоже принадлежал семейству Кавальканти. А может, это просто совпадение?
И все же Данте заволновался, почувствовав, что этот пожар как-то связан с недавними трагическими событиями. Ему показалось, что в цепи загадочных происшествий стали возникать недостающие звенья.
— Сколько отсюда до места пожара?
— Несколько лиг. Это совсем рядом. Прямо за новыми городскими стенами.
Задумчиво прикусив губу, Данте некоторое время молчал, а потом сказал:
— Я туда поеду. Прикажите стражникам меня сопровождать.
— Но пожар уже потушен! — стал возражать начальник стражи.
— Пожар волнует меня в последнюю очередь, — отрезал поэт.
Лошадей седлали целый час. Солнце уже было высоко над горизонтом, когда Данте, начальник стражи и шестеро его вооруженных людей наконец отправились в путь.
За полями возле церкви Санта Мария Новелла возвышались новые красные кирпичные стены. Флоренция решила взять под их защиту множество построек, выросших недавно за пределами старых городских стен. Во многих местах новые стены еще не было возведены. Порядок их строительства кому угодно показался бы совершенно загадочным. Складывалось впечатление, словно здесь играет в кубики великан-сумасброд. А может, нынешние флорентийские строители решили украсить окрестности своего города новыми живописными руинами.
За новыми воротами, фундамент которых еще только заложили, вилась немощеная дорога.
Через некоторое время Данте и его спутники свернули с нее и поехали вверх по склону невысокого холма вдоль по тропе между оврагами и зарослями кустарника. Выехав из дубовой рощи, они оказались в маленькой ложбине, где увидели на земле большой выжженный круг. В круге торчали обуглившиеся столбы и валялись обрушившиеся балки. Строение действительно полностью сгорело и, судя по всему, было внушительных размеров.
В воздухе еще стоял едкий запах гари, усиливавшийся при порывах теплого ветра. Припорошенная пеплом земля дымилась. На некотором расстоянии от пожарища лежали нетронутые огнем внушительные штабеля строительного леса.
Подъехав к пепелищу, Данте спрыгнул с лошади и подошел поближе. У него за спиной раздраженно кряхтели последовавшие его примеру начальник стражи со своими людьми.
— Вы выяснили, кто построил все это? — спросил приор.
— Еще нет. Я же вам говорил, что это — земли Кавальканти. Их уже давно не обрабатывают. Они не облагаются налогом, и с них не поступает никаких средств в кадастр. На них расположено только одно хозяйство крестьян-арендаторов. Да и то довольно далеко. Лигах в двух отсюда. Тамошние работники заметили пожар и оповестили нас.
— А они не знают, кто здесь все это строил?
— Они же настоящие чурбаны! — пожал плечами начальник стражи. — Эти скоты с трудом говорят по-человечески. Не то, что мы — горожане! Эти недоумки заявили мне, что здесь черти строили какое-то «кольцо Сатаны»! Не знаю уж, где они высмотрели здесь чертей… Наверное, приползали исподтишка подглядывать, но что-то их напугало, и они больше не совали сюда носа вплоть до самого пожара.
Данте ничего не понимал. Что еще за «кольцо Сатаны»?! Он вновь обернулся к торчавшим из земли обугленным бревнам. Что это? Неужели Всевышний и вправду поразил своим Перуном сооружение, возведенное нечистой силой?!
— Рассыпьтесь цепочкой! — крикнул он стоявшим в праздности стражникам. — И ищите!
— Что нам искать? — спросил один из них.
— Не знаю. Ищите все равно что. Подбирайте все странное и необычное.
Стражники осторожно пошли по пеплу, стараясь не наступать на еще тлевшие головешки.
На первый взгляд было непонятно, для чего предназначалось сгоревшее строение. Судя по торчавшим из земли бревнам, оно было высоким, как большой сеновал или конюшня, но очень странной формы. А лес, уцелевший при пожаре? Его намеревались хранить внутри сооружения? Или из этого леса его должны были достроить?
Данте медленно двигался к центру пепелища. Шагов через десять он заметил, что из земли больше не торчат палки. В центре наверняка было обширное свободное пространство… Да это строение действительно напоминает кольцо! Кольцо Сатаны!..
Вздрогнув, поэт отогнал эти мысли и решил впредь опираться только на рассудок и научные знания.
— У вас есть веревки? — спросил он начальника стражи.
— У каждого из моих людей есть несколько футов веревки в чересседельной сумке.
— Попробуем определить, какой формы было это сооружение, — пробормотал Данте. — Обычно форма случайна, но иногда она может пролить свет на многое…
Начальник стражи явно удивился и хотел было что-то сказать, но флорентийский приор уже быстро пошел к краю пепелища.
Он заметил, что в некоторых местах было больше обломков, чем в других. Там же из земли торчало больше бревен и валялось больше обугленных балок. Можно было подумать, что именно там находились особо хорошо укрепленные углы загадочного сооружения.
— Ищите вокруг пепелища такие места. Пусть в каждом из них остановится один человек. Возьмите веревки в руки. Один конец дайте мне, — приказал поэт стражникам.
Стражники и их начальник побрели по пеплу, волоча за собой веревки. Один за другим они останавливались, сжимая концы веревок в обеих руках. И перед глазами поэта возник восьмиугольник…
Данте все еще пытался понять, почему у сгоревшего здания была такая странная форма, а стражники вполголоса переговаривались между собой, когда один из них внезапно громко воскликнул:
— Приор! Тут что-то есть!
Подойдя к закричавшему стражнику, поэт увидел, что тот роется в пепле. Там действительно что-то было. Сначала Данте показалось, что это обгоревший кустарник протягивает вверх пять изогнутых веточек. Потом он понял, что это — человеческая рука.
Поделиться книгой: