Помоги проекту - поделись книгой:
Это мнение отражало реальное положение вещей. После арабо-израильской войны 1948 г. США не могли излишне активно действовать в арабской части Ближнего Востока, так как это могло вызвать недовольство одного из самых верных партнеров США в регионе – Израиля.
Для политики США и Великобритании начала 1950-х гг. характерно скорее преобладание элементов партнерства, основанного на единстве стратегических целей, т. е. недопущении выхода региона из-под контроля западных держав и акции по превентивному пресечению ожидаемого проникновения в регион СССР.
Частичным отображением этих тенденций стало трехстороннее соглашение, подписанное Великобританией, Францией и США 25 мая 1950 г. Хотя соглашение было нацелено прежде всего на локализацию арабо-израильского конфликта, основные положения документа регламентировали «совместные усилия сторон в деле поддержания мира на Ближнем Востоке», а также введение режима мониторинга поставок вооружений любой из сторон странам региона[48].
Американская сторона пошла навстречу Англии, согласившись принять ограниченное участие в военных инициативах на территории Ближнего Востока. Базой для этого решения стала резолюция Совета по национальной безопасности № 47/2 и дополнившая ее за № 47/5. План проведения мероприятий подразумевал ограниченное военное присутствие в регионе, основанное на соглашениях с определенным числом стран региона.
Основой для стратегических построений зарождавшейся модели региональной безопасности стал план «Внешнего оборонного кольца», который покрывал «линию Рамаллы», чего требовала британская сторона. Региональными партнерами предполагалось избрать Турцию и Пакистан. Командные функции планировалось сосредоточить в едином центре, главенство в котором по замыслу авторов плана должно было принадлежать британским военачальникам. Американская сторона в таком случае сознательно отстранялась от военных обязательств. Эта модель ближневосточной безопасности в дальнейшем получила название «Ближневосточное командование», которое впервые появляется в документах в начале 1951 г. Стороны выработали соглашение по созданию Объединенного верховного командования Ближнего Востока, входившее в зону ответственности британской стороны. Создание этого органа можно рассматривать в качестве образной компенсации британской стороне в связи с созданием в тот же период в рамках расширения Южного командования НАТО в Европе и учреждения в нем Объединенного верховного командования НАТО в Атлантике, во главе которого встали американские военные чины, в введение которых входил контроль над Средиземноморьем[49].
Участвуя в создании новой модели безопасности на Ближнем Востоке, США преследовали двуединую цель: с одной стороны, цель регионального порядка, т. е. создание механизма контроля над странами региона, а с другой – цель глобальная, а именно создание непрерывной оборонной цепи региональных блоков, аффилированных с НАТО. Связующим звеном в этой логической схеме должна была стать Турция, имевшая наряду с Грецией статус кандидата на вступление в НАТО с сентября 1951 г.[50]
Объединенный комитет начальников штабов (ОКНШ)и Госдепартамент в тот период стали однозначно рассматривать Турцию как стратегического партнера США в рамках НАТО и проводника американских интересов на Ближнем Востоке[51]. Однако такого рода ставка, как это показали события середины 1950-х гг., могла привести к ограничению американского внешнеполитического маневра в регионе. Турция с момента своего вступления в НАТО превращалась в глазах арабского Востока в безоговорочно прозападную державу. Такая идеологическая коннотация не могла не сказаться на региональном балансе сил в условиях растущего национального движения, что в итоге изначально закладывало элемент эрозии в военно-политические построения Англии и США.
Позиция Великобритании отличалась от расчетов США. По мнению британской стороны, факт ориентации на Турцию как на регионального лидера бесспорен, однако в Лондоне опасались, что принятие Турции в Северо-Атлантический альянс может привести к «размыву» смысла Ближневосточного командования, где Турция должна была стать одним из системообразующих элементов. Ориентация Турции на проблемы безопасности юга Европы в рамках членства в НАТО неизбежно, по мнению англичан, означала решение проблем за счет пренебрежения их интересами на Ближнем Востоке[52].
Конкретные очертания модель Ближневосточного командования приняла в мае 1951 г. Американская сторона пошла на уступки, согласившись с тем, что турецкие военные силы должны будут вступить под начало Объединенного верховного командования на территории Ближнего Востока. Стороны пришли к мнению, что будущее образование должно быть полноценной военной организацией, функционирующей постоянно. Для достижения этой цели предполагалось установить четкий механизм блоковой координации с НАТО, когда организация Объединенного верховного командования выступала бы в подчиненном положении по отношению к Североатлантическому блоку. Как один из вариантов предлагалось сделать Ближневосточное командование институциональным элементом НАТО в регионе, т. е. одним из отдельных региональных блоков в составе Североатлантического блока[53].
Необходимо также сказать о тенденции внутри Госдепартамента США, которую на тот момент олицетворяли Дж. Макги и глава отдела Ближнего Востока в департаменте по делам Ближнего Востока и Африки Льюис Джонс. По мнению этих дипломатов, ахиллесовой пятой Ближневосточного командования был его ярко выраженный военный характер. Излишняя «милитаризация» намерений могла отпугнуть региональных политиков от сотрудничества. Для создания амортизационных механизмов Госдепартамент США предлагал организовать в рамках Ближневосточного командования Совет по совместной оборонной политике, в состав которого войдут представители как Великобритании и США, так и ближневосточных стран[54].
В конце августа 1951 г. стороны пришли к конкретным решениям о параметрах Ближневосточного командования. Блок должен был быть учрежден при участии США, Великобритании, Франции, Турции и нескольких членов Британского Содружества. С целью усиления стратегической обороны Ближневосточное командование должно было войти в подчинение руководству НАТО. В структуре Ближневосточного командования предполагалось образовать Совет по совместной оборонной политике, цель которого – повышение уровня политического сотрудничества в рамках блока[55].
Дополнительные сложности в процессе создания Ближневосточного командования возникли в июне 1951 г., когда в патовую ситуацию зашли англо-египетские переговоры о пересмотре соглашения 1936 г., дававшего Англии право на военное присутствие на территории Египта. Британская сторона, рискуя потерять статус члена Ближневосточного клуба, рассматривала меры по интернационализации военных баз в районе Суэцкого канала. Другим решением англо-египетского спора могло стать включение Египта в новый Ближневосточный пакт на условиях многостороннего договора, страны-участницы которого автоматически выступали и как гаранты присутствия Великобритании в районе Суэца.
15 августа 1951 г. министр иностранных дел Великобритании Герберт Моррисон обратился с телеграммой к госсекретарю США Д. Ачесону с просьбой поддержать британскую инициативу по включению в Ближневосточное командование Египта на правах полноправного члена[56]. В ответном письме Д. Ачесон положительно отозвался о такой перспективе. Новая британская инициатива органично вписывалась в видение проблем главами ближневосточных департаментов (Макги, Джонс), выступавших за расширение количества участников Ближневосточного командования.
Так, под воздействием объективных процессов на территории Ближнего Востока и благодаря поддержке американских дипломатических кругов идея Ближневосточного командования претерпела важнейшую трансформацию, означавшую изменение в корне самой идеи блока на территории Ближнего Востока. Идея исключительно военного блока США, Великобритании, Франции и Турции была заменена идеей военно-политического блока с широким участием автохтонных региональных лидеров. Совет по совместной оборонной политике, существовавший в изначальном проекте как консультативный комитет в составе Военного командования, теперь фактически заменил его, наполнив Ближневосточное командование новым политическим содержанием.
Между тем ситуация вокруг пересмотра англо-египетского договора 1936 г. развивалась для Великобритании негативно. 8 октября египетский премьер-министр Наххас-Паша подписал указ о расторжении англо-египетского договора 1936 г. Министерства иностранных дел США, Англии, Франции и Турции срочно послали в Каир телеграммы с приглашением египетской стороне стать участником Ближневосточного командования на правах полноценного члена[57]. 15 октября Египет ответил официальным отказом присоединиться к схеме, рассматривая ее как «увековечивание английской оккупации». Более того, египетская сторона потребовала, чтобы арабские государства, к которым обратится Запад с аналогичным предложением, посоветовались с Египтом до принятия каких-либо решений[58].
Вопреки ожиданиям британской стороны, Госдепартамент не стал пересматривать свою позицию о необходимости создания Ближневосточного командования даже без участия Египта. На прошедшей в Париже в ноябре 1951 г. четырехсторонней встрече стран-учредительниц Ближневосточного командования США призвали государства Ближнего Востока к диалогу и началу полноценного политического сотрудничества, в первую очередь со странами прозападной ориентации[59].
Параллельно этому процессу подходили к завершению переговоры о вступлении в НАТО Турции и Греции. Однако на финальной стадии турецкая сторона выступила с требованием включения ее сил в Европейское командование сил НАТО, отказавшись от членства лишь в Ближневосточном командовании. Исходя из кемалистских установок политические круги Турции позиционировали себя как страну в большей степени европейскую, нежели ближневосточную. Лондон расценил это заявление как неприемлемое, неконструктивное и подрывающее основы идеи создания Ближневосточного командования.
Английские дипломаты и военные предлагали провести прием новых членов в НАТО как «пакетное решение». Один из вариантов предусматривал первоначальное вступление Турции и Греции в Ближневосточное командование с последующим вступлением в НАТО.
В итоге судьбу плана по созданию регионального блока, названного Ближневосточным командованием, предрешила общемировая политическая конъюнктура.
Хотя члены ОКНШ указывали, что непосредственное принятие Турции и Греции в Североатлантический блок затруднит подготовку к созданию военной организации в Восточном Средиземноморье, Совет ОКНШ в итоге выдвинул предложение о допуске стран в НАТО[60].
Логика «холодной войны» не давала США возможности долгих переговоров для удовлетворения всех сторон. Задача образования линии стратегической обороны на протяжении западной и южной границы с СССР стояла несравнимо выше в шкале внешнеполитических приоритетов Вашингтона, чем задача создания пакта региональной безопасности на Ближнем Востоке. В тот момент в Вашингтоне были склонны видеть в этой инициативе прежде всего желание Великобритании элегантно решить свои региональные проблемы.
В декабре 1951 г. американская политическая элита окончательно пришла к выводу, что английские и турецкие притязания не могут быть приведены к компромиссу. В феврале 1952 г. Совет НАТО официально принял Турцию и Грецию в Североатлантический блок, отнеся войска этих стран к Южному командованию НАТО[61].
Этот шаг Вашингтона вызвал бурю негодования в Лондоне. Обосновывая эти претензии, английский журнал «The Economist» в статье «Чье Средиземноморье?» доказывал, что «ближневосточный район всегда представлял собой стратегическое целое и <…> всегда охранялся единственно английской силой»[62].
Однако по окончании визита премьер-министра Великобритании У. Черчилля в Вашингтон в январе 1952 г. английская сторона все же согласилась с этим решением. В ходе встречи американская сторона вновь указала на то, что Ближний Восток является зоной «первостепенного английского политического и военного внимания»[63], с чем, впрочем, Черчилль никак не мог поспорить.
Неудача в практическом воплощении плана создания Ближневосточного командования, однако, не сняла с повестки дня проблемы региона, а главное, убежденность английских и американских элит в необходимости их решения. Идеи, высказанные американской стороной на Парижской конференции, не вызвали большого энтузиазма даже у прозападных Ирака и Саудовской Аравии. Серия дипломатических неудач США в политическом урегулировании англо-иранского и англо-египетского споров явственно говорила о необходимости конструирования более совершенных механизмов в регионе. В опубликованном 17 марта 1952 г. докладе ЦРУ о проблемах Ближнего Востока говорилось, что «гарантией успешного военно-политического построения в регионе может стать ориентация на одного из региональных лидеров, Египет или какую-либо другую страну»[64].
Первая неудачная попытка создания военно-политического блока на территории Ближнего Востока, в сущности, оставила старые вопросы открытыми, главным из которых по-прежнему оставалась проблема примата военной или политической составляющей будущего блока. Разделение, так же, как и раньше, проходило между позициями Объединенного командования национальных штабов и Госдепартаментом. Однако уже среди членов ОКНШ стали появляться представители генералитета (генерал Коллинз), выступавшие за смешанную модель, предполагавшую наличие элементов политического сотрудничества между западными и арабскими государствами и военного элемента, который, правда, оставался всецело в ведении западных держав[65]. Однако большая часть генералитета (глава ОКНШ генерал Омар Брэдли, министр обороны Роберт Ловетт) ориентировалась на план Большого оборонного кольца, которое в дальнейшем могло стать базой для политических построений. Именно в этот период Госдепартамент предлагает в качестве прогнозируемых сроков 1956–1957 гг., когда, по мнению его экспертов, на территории Ближнего Востока мог бы возникнуть военно-политический блок[66].
К ноябрю 1952 г. Госдепартамент и ОКНШ выработали единое мнение о том, что США должны начать играть гораздо более активную роль в Ближневосточном регионе. Новое видение упиралось на сотрудничество с региональными державами, как в военном, так и в политическом аспектах. Генерал Бредли, рассматривая перспективы нового подхода, проводил параллель с процессом создания НАТО, говоря, что «при его образовании идея и принцип предшествовали непосредственным шагам»[67].
Британская сторона в телеграммах в первой половине 1952 г. высказывала соображения, которые противоречили американскому видению проблем региона. Главный пункт, по которому разнились взгляды сторон, заключался в вопросе о включении в члены новой оборонной структуры других стран региона помимо Турции. Второй точкой расхождения была проблема первичности политической либо военной составляющей. Британская сторона говорила о первичности последней. Третьим пунктом расхождения мнений был вопрос о подчинении создаваемой Ближневосточной оборонной организации непосредственно НАТО или же ее организации по принципу автономности управления[68].
Рубежом в истории взаимоотношений стран Запада на территории Ближнего Востока стала Египетская революция июля 1952 г., во главе которой стояла «группа свободных офицеров», возглавляемая генералом Мохамедом Нагибом. Официально провозгласив себя новой политической властью, организация «Свободные офицеры» встала на нейтралистские позиции, не ассоциируя себя ни с капиталистическим, ни с коммунистическим миром. Однако, невзирая на лозунги, Нагиб вскоре обозначил свою убежденность в неизбежности вывода войск Великобритании из зоны Суэца и решения проблемы Судана.
Западные державы решили подождать укрепления египетского режима в надежде, что новые лидеры проявят большее желание сотрудничать с Западом. Действительно, вопреки лозунгам, ранние контакты «Свободных офицеров» с западными державами были благоприятными: Нагиб заявил на встрече с официальными представителями США, что желает сотрудничать со странами Запада по плану, предусмотренному моделью Ближневосточного командования, в обмен на финансовую и военную помощь с их стороны[69].
Ко второй половине 1952 г. Великобритания пересмотрела принципы «трех столпов» во внешней политике. Ближний Восток теперь занимал второе после Европы место в иерархии внешнеполитических приоритетов Великобритании. В региональном масштабе английские стратеги выдвинули идею ориентации на Ирак, Иорданию и страны Леванта[70]. В терминах военного планирования это означало, что отныне Великобритания присоединялась к тактическому плану Внешнего кольца[71].
С октября 1952 г. в процесс построения Ближневосточной Оборонной Организации включилась Турция, принимавшая участие в формировании Ближневосточного командования. Турция положительно отнеслась к перспективе создания оборонной организации, выдвинув также новый принцип отбора региональных участников, а именно их лояльность странам Запада.[72] Таким образом, уже в этот период на авансцену истории вышли региональные противоречия и борьба за право называться региональным лидером. Логика турецких рассуждений четко поляризировала арабский Ближний Восток на два лагеря: проанглийский лагерь и начавшую зарождаться проегипетскую группу стран.
Однако администрация республиканцев не спешила с созданием Ближневосточной Оборонной Организации. Июльская революция в Египте обозначила переход всего региона в иную политическую реальность. Относительно осени 1952 г. было бы некорректно говорить о новом балансе сил, но уже тогда в Вашингтоне стали понимать, что революционный Египет – это хотя и не коммунистический режим, но качественно иное явление на политической карте Ближнего Востока. Именно поэтому старые схемы построения системы безопасности – «мертворожденные» Ближневосточное командование и Ближневосточная Оборонная Организация – не могли быть применены для новой политической ситуации на Ближнем Востоке[73].
5 октября в письме из Белого дома американская сторона проинформировала Даунинг-стрит о том, что в связи с революционными событиями в Египте она не считает более правомерным рассматривать Ближневосточную Оборонную Организацию планом, воплотимым в реальности[74]. И хотя эта идея еще не раз будет фигурировать во внешнеполитической документации вплоть до середины 1953 г., она уже не будет находиться в поле реального политического действия.
В качестве новой логики работы с ростками национализма на Ближнем Востоке в Вашингтоне предлагали многосторонний подход к проблеме, имевший целью вписывание динамики арабского национализма в западный сценарий; проблему прямого противостояния с ним в тот момент в Вашингтоне даже не поднимали[75]. Но главное, что уже в тот момент поняли в Вашингтоне, – это недопустимость разделения явлений «холодной войны» и так называемой горячей войны[76], к которой можно было отнести арабо-израильский конфликт. События середины 1950-х гг. на территории Ближнего Востока стали переплетением элементов «холодной войны» в целом и регионального ближневосточного конфликта.
§ 2. Создание Багдадского пакта как попытка воплощения прозападной модели региональной безопасности
В период с 11 по 27 мая 1953 г. новый государственный секретарь США Джон Фостер Даллес с целью более конкретного изучения региональных проблем совершил дипломатическое турне по странам Востока, которое включало Египет, Израиль, Иорданию, Сирию, Ливан, Ирак, Саудовскую Аравию, Индию, Пакистан, Турцию, Грецию, Ливию[77].
В ходе одного из визитов Даллес сделал заявление, отражающее видение Госдепартаментом США проблем Ближнего Востока на тот момент: «Ближневосточное командование, о котором так много было сказано, является скорее делом будущего, нежели возможным решением сего дня. Страны-члены Арабской лиги так поглощены своими спорами с Израилем, Великобританией и Францией, что перестали помнить о возможности внезапного советского проникновения в регион. Между тем почва для опасений существует»[78]. Даллес подчеркнул, что работа на предыдущем этапе (т. е. попытка создать Ближневосточное командование и Ближневосточную Оборонную Организацию) показала нечеткость в артикуляции самого замысла. В связи с этим, резюмировал госсекретарь, США берут на себя обязательства работать с оборонными инициативами на уровне региона, укрепляя стремления, исходящие от стран Ближнего Востока, а не навязывать генеральный план извне[79]. Действия госсекретаря вписывались и в видение группы интернационалистов в Сенате. За полгода до турне Даллеса по Ближнему Востоку, в январе 1953 г., в докладе в рамках работы сенатского комитета по международным отношениям сенатор от штата Арканзас Джеймс Уильям Фулбрайт высказал точку зрения о «целесообразности в условиях брожения в регионе развития двусторонних отношений США со странами Ближнего Востока»[80].
Реакция региональных лидеров на новые инициативы Даллеса не была однозначной. 13 мая 1953 г., т. е. за сутки до прибытия делегации США в Каир, Арабская лига выпустила коммюнике, где объявляла, что «Арабский пакт рассматривается как адекватная гарантия защиты арабских стран»[81]. Несомненно, что содержание и выбранное время заявления были сделаны с намерением продемонстрировать, что арабский мир не противостоит западной интервенции и что сотрудничество возможно через Арабский коллективный пакт безопасности, где была бы обеспечена египетская гегемония. В ходе переговоров с Даллесом Нагиб и Насер отметили, что египетский народ обеспокоен и напуган, когда он слышит о ближневосточных пактах обороны с участием западных держав. К тому же Насер заявил, что Египту будет также трудно участвовать в проектах региональной защиты даже после английской эвакуации, так как общественное мнение встретит это как «замаскированную форму новой совместной обороны»[82].
Аналогичная реакция последовала и от других арабских стран. Адиб Шишакли, лидер Сирии, хотя и показывал обеспокоенность возможной советской угрозой, но тем не менее подчеркнул, что «народы Ближнего Востока будут лучшими защитниками своей собственной территории»[83]. Иракские лидеры также принимали во внимание фактор «советской угрозы», но утверждали, что их руки связаны общественным мнением. Даже Нури Саид колебался в принятии решения, пока оставалась неразрешенной Суэцкая проблема.
По окончании своего турне Дж. Ф. Даллес высказал мысль о построении нового регионального блока, названного им Северным Ярусом Обороны. Даллес озвучил поистине инвентивную формулу безопасности на Ближнем Востоке, гарантами которой должны были выступить Турция и Пакистан при участии США. Именно Пакистан и Турция являлись в тот момент главными субъектами военно-финансовой помощи США в регионе. Согласно данным сенатского комитета по международным делам, помощь для Пакистана составляла 26 млн долл. в год (20 млн долл. – на модернизацию вооружений, 6,7 млн долл. – на техническое обслуживание), Турции (финансовая поддержка поступала по каналам НАТО) – 70 млн долл.[84]
Оговаривалось также условие дальнейшего расширения блока за счет Сирии и Ирака[85]. Новый блок должен быть основан на союзническом пакистано-турецком договоре (подписан в апреле 1954 г.) и должен охватить гораздо более широкий, чем Ближний Восток, регион, а именно часть Южной и Центральной Азии[86].
Идея создания Северного Яруса обороны затрагивала сразу несколько пластов международных отношений в Азии.
На военно-стратегическом уровне инициатива Даллеса вписывалась в концепцию так называемого нового взгляда Пентагона. На практике это означало, что американские базы должны создаваться в непосредственной близости к границам СССР, а их охрана должна возлагаться на вооруженные силы стран региона[87].
На региональном уровне план Даллеса касался прежде всего проблемы выделения регионального лидера, на которого западные державы могли бы ориентироваться для дальнейшего выстраивания более сложной модели безопасности.
Турция, традиционно испытывавшая патерналистские чувства по отношению к территориям, некогда входившим в Османскую империю, после вступления в НАТО стала рассматривать себя как «уполномоченного Западом» в решении принципиальных вопросов региона. Именно этим объясняется ее активное участие во всех внешнеполитических инициативах Лондона и Вашингтона в регионе.
Участие Пакистана в создаваемом Северном Ярусе Обороны было вполне логично. Будучи крупной исламской страной на территории Южной Азии, Пакистан также испытывал патерналистские чувства по отношению к своим мусульманским соседям по Центральной Азии и Ближнему Востоку. Так, Пакистан активно поддерживал режим Моссадыка в Иране, что вызывало озабоченность в рядах членов Арабской Лиги, многие из которых были представителями ближневосточных государств. Стремление к «мусульманской унификации» по сценарию Карачи невольно вызывало ревность у Египта. Неудачная попытка Пакистана организовать в 1952 г. съезд представителей арабских государств Ближнего Востока, Афганистана, Индонезии, Ирана, Ливии и Турции закончился провалом[88]. Но вместе с тем этот шаг стал знаковым для Пакистана, обозначив его притязания на роль лидера в мусульманском мире.
В отличие от Турции Пакистан испытывал трудности экономического характера, которые в итоге привели к попаданию Пакистана в внешнеполитическую орбиту Вашингтона. Продовольственный кризис 1952–1953 гг. был смягчен американской экономической помощью. Политической базой для американского влияния на Пакистан стали предварительные американо-пакистанские переговоры о заключении военного договора, подписанного в итоге 25 февраля 1954 г.[89]
В военном отношении Турция и Пакистан были не так слабы по меркам Ближнего Востока. Согласно условиям подписанного в 1947 г. договора о переподготовке турецких войск, к 1954 г. в составе армии Турции было 375 тыс. хорошо обученных солдат и офицеров. На вооружении – американские средние танки «Паттон М-47», бомбардировщики F-84. Армия Пакистана представляла собой гораздо более эклектичное образование, сухопутные войска созданы на базе английских корпусов. Военная техника, стоявшая на вооружении, была смесью британских, чешских, швейцарских и шведских образцов вооружения. ВВС Пакистана состояли из нескольких тяжелых американских бомбардировщиков типа «Галифакс», ВМС – из 4 крейсеров и нескольких миноносцев времен Второй мировой войны. Однако в тот момент армиям Турции и Пакистана в военном отношении в составе Северного Яруса Обороны никто не мог составить конкуренции.
Для сравнения: армия Ирака едва составляла 40 тыс. чел., ударные силы Иордании, так называемый Арабский Легион, – 20 тыс., Сирии – 10 тыс. Иран же, будущий член Багдадского пакта, имел армию в 150 тыс. чел. И именно Иран рассматривался Даллесом как необходимое недостающее звено в будущем оборонном блоке[90].
Выбор Турции и Пакистана в качестве стран-учредительниц Северного Яруса Обороны породил неоднозначную реакцию среди всех стран региона. По сути, план Даллеса пересматривал существовавшую иерархию стран в регионе, ставя перед каждым государством сложный вопрос нового самоопределения.
Крайне негативно о плане отозвался премьер-министр Индии Д. Неру, заявивший, что план Даллеса превращает Азию в «зону войны»[91]. Афганская сторона также негативно отозвалась о плане Даллеса, заявив, что усиление Пакистана приведет к силовому решению «пуштунского вопроса» в пользу Карачи.
На закрытых заседаниях комитета Сената по международным отношениям американские сенаторы не раз отмечали, что после обретения независимости Пакистан начал проводить потенциально агрессивную политику в отношении ближайших соседей, прежде всего Индии, что, по мнению членов комитета, требовало обязательной нейтрализации. Так, на прошедшем 21 июля 1954 г. заседании комитета по проблемам Ближнего Востока приглашенный в качестве эксперта глава департамента Южной Азии в Государственном департаменте Дональд Кеннеди высказал мнение о том, что «хотя с 1949 г. в зоне индо-пакистанского конфликта не было замечено вспышек насилия, ситуация в Кашмире настолько нестабильна, что может перейти в активную фазу в любой момент, особенно если мы будем иметь в виду сильные юнионистские настроения в правящих кругах Карачи»[92].
Напротив, положительно к плану создания Северного Яруса Обороны отнеслись в Тегеране. Установившийся диалог в отношениях США и Ирана после свержения Моссадыка 19 августа 1953 г. делал Иран «кандидатом № 1» в дальнейшем расширении блока. Традиционно настроенный прозападно Ирак также положительно отнесся к инициативе Вашингтона.
Премьер-министр Иордании Аль-Джамали оказался в весьма сложном положении. Подписав контракт с Вашингтоном о военных поставках, он вместе с тем не желал полного разрушения внутриарабского Коллективного пакта, подписанного на базе Арабской Лиги. Ярко выраженная поддержка плана Северного Яруса Обороны могла создать предпосылку для выхода и без того сильно тяготевшего к Англии и США Ирака из пакта с дальнейшей перспективой вхождения в союз с Турцией и Пакистаном. Подтверждением этих опасений стал подписанный 22 апреля 1954 г. американо-иракский договор о поставках вооружений из США[93].
Однако самым важным вопросом в данном случае была реакция Египта. Проект Даллеса по созданию Северного Яруса Обороны объективно пересматривал существовавший на протяжении второй половины 1940-х – начала 1950-х гг. английский план радиальной обороны вокруг баз в районе Суэцкого канала (так называемое Большое кольцо), замещая его новой северной зоной стратегической обороны. Появившись как альтернатива Суэцкой системе обороны в регионе, план Даллеса ориентировался на региональные государства и тем самым проводил черту размежевания на два лагеря: формально прозападный и египетский (проникнутый духом арабского национализма). Будучи усиленным по воле американской стороны, это размежевание в дальнейшем станет почвой для роста нестабильности в регионе во второй половине 1950-х гг. В подтверждение этому министр иностранных дел Египта Мухаммед Фавзи заявил, что «все эти меры направлены против Египта»[94]. Но точка зрения министра иностранных дел Египта не была выражением коллективного мнения правящей верхушки Египта. В марте того же года Г. А. Насер сделал заявление, в котором подчеркнул, что он «склонен рассматривать новый турецко-пакистанский договор как положительный шаг на пути пресечения коммунистической угрозы в регионе»; вместе с тем Насер считал для Египта неактуальным вхождение в блок до тех пор, пока не будет решен вопрос о пребывании англичан на территории военных баз в районе Суэца[95].
Новый план Даллеса, еще не ставший политической реальностью, уже тогда обнажил все старые проблемы региона, к которым постепенно добавились и новые, главной из которой были растущие амбиции Египта на гегемонию.
План создания Северного Яруса Обороны нес новые элементы и для политики Великобритании в регионе. Во-первых, план Даллеса распространялся на «святая святых» внешнеполитической системы Англии, а именно на Британское Содружество. Испытывая и без того массу сложностей в послевоенных отношениях с бывшими доминионами и колониями, Англия столкнулась с неожиданным сюрпризом со стороны своего союзника по «англоязычному союзу» – США[96].
И действительно, США, преследуя цель обороны и успокоения ближневосточного региона, выбрали такое решение, которое грозило Великобритании невольным умножением проблем и противоречий в рамках Британского Содружества, а также замораживанием англо-египетских противоречий по вопросу баз в районе Суэца. Забегая вперед, оговоримся, что именно это противоречие так и не было решено, и именно оно стало одной из причин Суэцкого кризиса 1956 г.
В терминах стратегического планирования план Северного Яруса Обороны противоречил английскому видению модели региональной безопасности на Ближнем Востоке. Исходя из соображений о принципиальной важности Суэцкого канала британские стратеги упорно старались выстроить линию обороны так, чтобы район Суэца был в зоне ее непосредственного покрытия. Именно в это время министерство обороны Великобритании публикует доклад «Оборона Ближнего Востока»[97], где основой стал принцип кругообразной обороны, эпицентром которой является именно зона английских баз в районе Суэца. План Даллеса предлагал принцип альтернативных оборонных колец, не предусматривающих включение в них зоны Суэцкого канала.
Сравним тысячекилометровый радиус зоны охвата оборонного кольца с центром в районе Суэца, – это зона Хартума (Судан), Стамбула (Турция), Басры (Ирак), Бенгази (Ливия), всего Восточного Средиземноморья и части Красного моря, т. е. Ближний Восток в его максимально широкой трактовке. Оборонные кольца, образованные Турцией и Пакистаном в качестве их эпицентров, суммарно покрывают территорию Будапешта, Днепропетровска, Харькова, Волгограда (Сталинграда), Баку, Ташкента, Алма-Аты, бассейна рек Дон, Донец, Днепр, а также территорию Дели и Бомбея, т. е. большая часть территории покрытия – это стратегически важные нефтеносные и газоносные провинции СССР; эти же территории рассматривались Объединенным командованием начальников штабов как зона начала советского проникновения на Ближний Восток[98].
Фактическое самоустранение от посредничества в решении англо-египетского спора путем его увязки с идеей построения коллективной оборонной организации, вариант решения проблемы, характерный для периода пребывания в Белом доме Г. Трумэна, оставлял Великобритании лишь неоколониальные, «силовые» аргументы в борьбе с неуступчивым Насером.
План Даллеса стал отображением усиливавшейся биполярной логики, которую раньше всех смогли уловить сверхдержавы – США и СССР. Основная идея, которой руководствовались США, заключалась в том, что принципиально главной целью на данный момент была гарантированная защита региона от возможного коммунистического проникновения. Самым верным и одновременно простым для США (но никак не для Великобритании) решением было образование блока на основе партнерских отношений с абсолютно лояльными и одновременно антикоммунистическими государствами Ближнего Востока и смежных с ним регионов. Эту точку зрения поддерживали члены комитета по международным делам в сенате Л. Смит (штат Висконсин) и В. Проути (Вермонт)[99].
Дж. Ф. Даллес посчитал для США невозможным продолжать распутывать «арабский клубок», в то время когда может состояться советское проникновение в регион, которое в итоге повлияет на мировой баланс сил в противостоянии капиталистической и социалистической систем.
Вопреки тому, что инициатива визуально перешла в руки американской стороны, Лондон не собирался терять свои позиции в регионе. 6 января 1954 г. Форин-офис направил в Вашингтон телеграмму, содержащую ряд вопросов по поводу американского видения развития региона в целом и проблемы создания Северного Яруса Обороны в частности. В ответном письме помощник главы департамента Ближнего Востока, Южной Азии и Африки Джирниган высказал мысль о том, что пакистано-турецкий договор апреля 1954 г., по мнению Госдепартамента, – хорошая база для создания более широкой оборонной организации при включении в последнюю Ирана и Ирака. По его мнению, существовали серьезные предпосылки для положительного результата таких размышлений. Проблема участия стран Запада в организации также находилась в поле зрения Госдепартамента, однако вопрос непосредственного членства США рассматривался в Вашингтоне в качестве дальней перспективы – «надо было дать возможность странам региона дебютировать в органиазции самостоятельно»[100].
Заинтересованность Великобритании в новой инициативе Даллеса прямо говорила о том, что Лондон не исключает возможных вариантов военно-политического присутствия в регионе, официально оставаясь приверженным принципу Суэцкой модели безопасности. К рассмотрению нового плана Лондон подталкивали неудачно складывающиеся англо-египетские переговоры о военных базах в районе Суэца. Этот вопрос давно стал головной болью для кабинета У. Черчилля, о чем премьер-министр не раз писал в частной переписке с Д. Эйзенхауэром, называя эту проблему «ближневосточным патом»[101]. Надо сказать, что в кабинете Черчилля наметилось размежевание по вопросу о линии поведения относительно переговоров с Египтом. Сторонниками жесткой линии в отношениях с Египтом были сам У. Черчилль и заместитель министра иностранных дел С. Ллойд; более мягкую линию в отношении пересмотра англо-египетского договора проводили глава Форин-офис Э. Иден и его помощник И. Шакберг.
Начав с проведения консультаций на дипломатическом уровне, Лондон приступил к зондированию вопроса о своем участии в создаваемой организации. Первый запрос был направлен в Анкару в январе 1954 г. Турецкая сторона дала достаточно сдержанный ответ, заявив, что Великобритания, безусловно, может принимать участие в консультативных совещаниях в процессе создания блока[102].
Предвосхищая эту линию Великобритании, США также выступили с аналогичной инициативой, заявив 23 января того же года, что «цель создания
Таким образом, уже на предварительной стадии создания Северного Яруса Обороны, трансформировавшегося впоследствии в организацию Багдадского пакта, Вашингтон избрал для себя тактику лавирования между интересами всех заинтересованных сторон с тем, чтобы в итоге решить свои проблемы стратегического характера.
Вторая половина 1953 г. прошла под знаком налаживания связей между участниками будущего блока – Турцией, Пакистаном, Ираком и Ираном.
Инициатива исходила от самих будущих участников. Так, в докладе посла США в Турции Уоренна говорилось о том, что в сентябре 1953 г. генерал-майор Айюб Хан, командующий сухопутными войсками Пакистана, и министр обороны Пакистана Искандер Мирза сделали заявление, в котором сообщили, что видят будущий Северный Ярус Обороны как союз Турции, Пакистана, Ирака и Ирана. Однако, по их мнению, окончательное решение о создании блока не может быть принято без санкции Вашингтона[104]. Пакистанские генералы говорили также о том, что, по их мнению, Великобритания слишком долго пыталась примирить арабские страны Ближнего Востока, что шло в ущерб безопасности региона[105].
В центре внимания Вашингтона оказалась проблема притягивания Ирака к новой оборонной схеме. Еще в апреле 1953 г. на Лондонской встрече премьер-министр Турции Мендерес провел переговоры с принцем Нури Саидом о перспективах возможного присоединения Ирака к Северному Ярусу Обороны[106].
Лидеры четырех держав были убеждены в том, что гарантией и базой для Северного Яруса Обороны должна была стать экономическая и военная помощь со стороны США. Эта перспектива вписывалась в видение Вашингтона, считавшего, что именно финансовые дотации смогут крепко привязать страны-участницы Северного Яруса Обороны к выполнению американских стратегических планов[107].
После завершения фазы концептуализации нового блока предварительный текст пакистано-турецкого соглашения появился в документации Госдепартамента уже в феврале 1954 г.[108] 2 апреля 1954 г. между пакистанской и турецкой сторонами был подписан договор о сотрудничестве[109]. Наряду с пунктами о мирных намерениях сторон в тексте содержалась поправка о том, что договор является открытым для присоединения третьей дружественной Пакистану и Турции стороны, а также ряд пунктов о сотрудничестве в военной сфере, включая обмен информацией, логистику и поставки вооружений[110].
Дабы избежать чрезвычайно стремительного развития событий в регионе, Великобритания порекомендовала Ираку воздержаться от поспешного присоединения к пакистано-турецкому договору, что могло вызвать негативную реакцию в Каире[111]. США советовали иракским властям повременить с присоединением до тех пор, пока будет подготовлено общественное мнение в самом Ираке, а главное – пока пакистано-турецкому договору не будет придан «нейтральный» имидж в глазах ближневосточных элит и прежде всего Израиля[112].
Таким образом, с подписанием турецко-пакистанского договора был институционально закреплен стремительный процесс перегруппировки сил и их размежевания на Ближнем Востоке 1950-х гг.
Незадолго до подписания пакистано-турецкого договора точку в долгом дипломатическом споре между Англией и Египтом поставило соглашение о выводе английских войск из зоны Суэцкого канала, прелиминарный вариант которого подписан 27 июля 1954 г.[113] Вывод войск должен был проводиться в течение 20 месяцев c пропорциональным уменьшением выводимого числа войск Ее Величества с 22 % в течение первых четырех месяцев до 75 % к шестнадцатому месяцу и 100 % к двадцатому месяцу после подписания договора[114].
И хотя в прессе договор был назван «победой Великобритании» и «соглашением, закрепившим новое военное мышление ядерного века»[115], в локальном масштабе такой исход событий стал серьезным элементом, подрывающим положение Великобритании в регионе.
В публичных выступлениях Г. А. Насер не скрывал, что упразднение военной базы Великобритании в зоне Суэцкого канала для революционного Египта – это вопрос стратегической важности. Однако речь шла и об идейной состоятельности насеризма как политической доктрины развития. На страницах своей программной работы «Философия революции» лидер Египта от лица народа подчеркивал, что «мы начали изгнание англичан, потому что их присутствие на нашей земле сказывается на процветании нашей Родины и сбивает нас с верного пути <…> политической и экономической свободы»[116]. Такое красноречие недвусмысленно говорило о политическом настрое официального Каира.
Окончательно текст договора подписан 19 октября 1954 г. в Каире. Действительным он должен был считаться в течение семи лет с момента подписания его сторонами. Документ полностью аннулировал статьи англо-египетского соглашения от 26 августа 1936 г. Статьи 4 и 5 предусматривали право Великобритании пользоваться инфраструктурой и портами Египта в случае «нападения извне». В категорию «нападающего» не включались страны Арабской Лиги и Израиль, – это было оговорено в приложении к договору. Согласно статье 7 право технической остановки с целью ремонта и дозаправки на территории Египта имели ВВС Великобритании[117].
При том, что договор юридически закреплял процесс ухода Великобритании из Египта, срок 20 месяцев, который оговаривался в договоре, предоставлял Англии время для дипломатического маневра. Дальнейшие события показали, что Великобритания предприняла такого рода попытку.
В одном из частных писем У. Черчилля президенту США Д. Эйзенхауэру английский премьер-министр писал: «Мы дошли до той точки, когда нам уже не страшен ни Нагиб, ни мы сами»[118]. Эта фраза хорошо иллюстрирует перелом в политическом видении картины региона, который произошел с правящей английской верхушкой и с самим У. Черчиллем, представителем еще довоенной формации политиков. Осознав невозможность силового решения вопроса в пользу Великобритании, Черчилль в одном из разговоров с министром иностранных дел Иденом сказал: «Если мы не в силах навязать свою волю, мы должны вступить в переговоры»[119].
Можно полагать, что англо-египетский договор июля— октября 1954 г. стал знаковым для английской внешней политики в регионе. Именно с момента его подписания Англия начинает поиск новых путей сохранения своего статуса в регионе, что на практике означало вписывание британских внешнеполитических устремлений в новый ближневосточный контекст, в котором события уже стали развиваться по американскому сценарию.
Вашингтон в этот период интересовали прежде всего условия военных соглашений с Пакистаном и Ираком. Военный договор с Пакистаном США подписали 19 мая 1954 г.[120], аналогичный договор с Ираком – 21 августа того же года[121]. Договор с Ираком имел более важное для Вашингтона значение, в первую очередь с точки зрения заполнения «вакуума силы» на территории между Турцией и Пакистаном. Хотя официальный Вашингтон предостерег Ирак в июле 1954 г. от поспешных шагов по присоединению к создаваемому Северному Ярусу Обороны, по дипломатическим каналам прямое предложение вступить в новый блок прозвучало от Берри, посла США в Ираке 17 февраля 1954 г., т. е. еще до подписания официального пакистано-турецкого договора[122].
Таким образом, Вашингтон
Новый вектор в международных отношениях Ближневосточного региона набирал силу по мере осознания Египтом своих притязаний на региональную гегемонию. Начавшиеся в августе 1954 г. переговоры между представителями Египта и Ирака не стали откровением для стран Запада (ЦРУ уведомляло Госдепартамент США об этих намерениях Египта еще в мае 1954 г.[125]). Однако сама заявка Каира на построение альтернативной модели безопасности в регионе на базе автохтонного союза и без всякого вмешательства со стороны Запада уже говорила о многом. На более раннем этапе в Госдепартаменте считали, что о своем истинном отношении к проекту создания Северного Яруса Обороны Египет даст понять только после окончания англо-египетского спора о базах в районе Суэца. В то же время США положительно оценили перспективы присоединения Египта к модели. Однако решение спора не принесло ясности, а скорее приумножило непредсказуемость действий Каира.
В ходе переговоров иракского принца Нури Саида и египетского министра госбезопасности Салаха Салима были озвучены идеи создания Коллективного оборонного арабского пакта согласно статье 51 устава ООН (гарантирующей право на коллективную самооборону) при условии возможности вхождения в него государств из других регионов[126]. План Нури, поддержанный Салимом, хотя и говорил о возможности вхождения в него стран Запада, однако изначально ограничивал их участие техническим содействием. По параметрам план Нури предполагал фактическую замену модели Северного Яруса Обороны на базе пакистано-турецкого соглашения схожей моделью, но на базе египетско-иракского соглашения. Проект невольно напоминал идею Ближневосточного командования. Блок официально носил антикоммунистическую направленность[127].
В итоге план не имел в краткосрочной перспективе ничего негативного для стран Запада, вопрос заключался скорее в престиже и статусе Египта и Ирака[128]. Однако даже на этом примере видны ростки тенденций к размежеванию в регионе, которые достигнут пика в ходе затяжного Ближневосточного кризиса 1956–1958 гг.
Хотя египетско-иракские переговоры не принесли осязаемых результатов, США посчитали невозможным ждать развития событий по другому, нежели им хотелось, сценарию. Вашингтон и Лондон усиливают давление на Ирак по вопросу о его официальном присоединении к пакистано-турецкому соглашению 1954 г. с перспективой дальнейшего создания полноценной региональной военно-политической организации.
Как и на первом этапе создания блока, т. е. в период подготовки пакистано-турецкого договора, Вашингтон предпочел действовать посредством активного вовлечения в свои планы Турции.
В январе 1955 г. турецкий премьер-министр Аднан Мендерес совершил официальный визит в Багдад. На встрече были подняты четыре группы вопросов: непосредственные условия будущего договора, сроки его действия, транзит войск и вооружений, проблема дальнейшего расширения блока. В конце переговоров стороны заявили, что планируют подписать в краткосрочной перспективе договор о взаимной безопасности[129].
В финальном коммюнике был затронут и принципиальный вопрос – стороны обращались к Великобритании и США с предложением о сотрудничестве на аналогичных условиях.
Предложение объективно отвечало интересам Великобритании. Дело в том, что в 1957 г. истекал срок англо-иракского соглашения 1937 г. о праве пользования Англией военными базами Эль-Хаббания и Шуяба. Пересмотр аналогичного договора от 1936 г. с Египтом привел к тому, что Англия фактически потеряла свой «бастион силы» в регионе. Потеря политического влияния в Ираке стала бы настоящей катастрофой для политики Англии на Ближнем Востоке и подвела бы черту под ее региональными экономическими и политическими амбициями. Таким образом, Лондону нужно было срочно обновить свой договор с Ираком на любых приемлемых для себя условиях. Об этом прямо говорил в своих мемуарах Селвин Ллойд, министр обороны, а затем глава Форин-офиса в кабинете Идена[130].
К тому же принц Нури Саид имел в арабском мире имидж англофила; новое сближение с Великобританией могло бы элегантно внушить панарабистскому Египту отвращение к Ираку. Уже в августе 1954 г. Египет провел переговоры с иракской стороной, пытаясь создать систему региональной безопасности на базе арабских государств.
Однако британский Форин-офис не питал иллюзий насчет перспектив такого выхода из ситуации. Ивлин Шакберг, заместитель Э. Идена по министерству, курировавший ближневосточное направление, высказывал сомнение по поводу вхождения Великобритании в ближневосточный блок без участия в нем Египта[131].
В Вашингтоне к перспективам турецко-иракского договора отнеслись исключительно положительно. Во-первых, этот договор отвечал концепции Даллеса о постепенном расширении количества членов Северного Яруса Обороны, один из которых обязательно должен был быть представителем арабского мира. Во-вторых, в отличие от Лондона, Вашингтон не видел предпосылок к включению в блок Египта и поэтому не считал нужным прикладывать для этого усилия. И в‑третьих, ситуация вокруг Северного Яруса Обороны развивалась таким образом, что блок по структуре напоминал организацию Манильского пакта[132], когда региональному национализму ряда стран было придано антикоммунистическое звучание, а участие США в самом блоке не налагало на них ни финансовых, ни политических обязательств. Такой сценарий развития объективно соответствовал интересам США.
На прошедшей 19 января 1955 г. пресс-конференции Джон Фостер Даллес положительно отозвался о перспективах заключения договора между Ираком и Турцией. Однако в министерском докладе, датируемом той же датой, госсекретарь выразил глубокую озабоченность по поводу включения Ирака в новую систему безопасности, так как, по его мнению, Ирак не располагает на данный момент необходимым уровнем осознания своих планов, а главное, его присоединение к блоку Пакистана и Турции может вызвать серьезное раздражение Израиля[133].
Событие вызвало комментарии и на региональном уровне. 22 января 1955 г. в Каире прошла конференция премьер-министров арабских стран. Действия Нури Саида осудили делегации Египта и Сирии. Однако делегация Ливана, к большому удивлению собравшихся, выразила поддержку действиям Ирака[134]. На конференции вновь было продемонстрировано, что Ближний Восток середины 1950 х гг. – это далеко не гомогенная политическая зона, а регион, в котором существуют разные группировки государств с далеко не одинаковым видением перспектив развития.
Внутри самой правящей верхушки Ирака также понимали, что рискуют многим. В каком-то смысле Ирак был заложником своей истории и географического положения, находясь фактически на стыке нескольких регионов. Будучи неотъемлемой частью арабского Ближнего Востока, Ирак традиционно имел хорошие отношения с Турцией, что было закреплено договорами 1926, 1937, 1942 гг. Эти проблемы стали темой обсуждения кабинета министров Ирака на заседании 19 января 1955 г.[135]
Египет в качестве мер по недопущению вхождения Ирака в антиегипетский (как считали в Каире) блок провел информационную атаку против Нури Саида в египетских и сирийских СМИ, а также попытался спровоцировать кризис внутрирегиональной системы Арабской Лиги, пригрозив выходом из организации в случае подписания договора между Турцией и Ираком.
Поделиться книгой: