Помоги проекту - поделись книгой:
У У пределов мрака. Роман, повесть, рассказы
ГЕЙЕРШТАЙН Geierstein
Предисловие
1
«Я живу в мире, полном загадок»
Роман «Гейерштайн» («Еженедельник Авербоде», 1949) — вызывает к себе весьма двойственное отношение. Это не Жан Рэй и не Джон Фландерс, а нечто среднее — Джон Рэй[1].
Что это? Книга для юношества? Или книга для взрослых? Здесь тоже не может быть единого ответа. В противоположность романам Фландерса, в нем нет юного героя, с которым должны идентифицировать себя его юные читатели, но имеется отважный воин, подвиги которого в пятнадцатилетием возрасте вполне можно вспоминать, но уже не стремясь повторять их. И «Гейерштайн» с одной стороны заставляет вспомнить многие выпуски «Vlaamsche Filmkens[2]» с таким романом для юношества, как «Spoken op de ruwe heide»[3], а с другой — с таким романом для взрослых, как «Мальпертюи». В первой части «Гейерштайна» читатель встречается с атмосферой старых кварталов Гента, тогда как во второй появляется одно из действующих лиц «Мальпертюи» — доктор Айзенготт, олицетворяющий Зевса в человеческом облике.
Можно согласиться, что эта двойственность находит отражение в подразделении романа на две части, по сути почти являющиеся самостоятельными романами; эти части хотя и связаны общими героями, но имеют настолько разный характер, что начинаешь сомневаться в правильности решения автора, хотя подобное разделение может быть в значительной степени оправдано развитием сюжета. К подобному выводу приходишь при первом, более или менее поверхностном прочтении романа. Однако, затем, после серьезного размышления, делаешь вывод, что именно эта двойственность является эмоциональной основой романа, который, точно так же, как считающийся хаотично построенным «Мальпертюи», кажется лишенным логики, тогда как в действительности это не так.
Двойная структура романа фактически опирается на абсолютное подобие главных героинь книги, мисс Маргарет Грирсон и графини Эрны фон Гейерштайн. Эти женщины с совершенно разными характерами, чье родство раскрывается только в конце романа, когда мы наконец понимаем, которая из них воплощает добро, а которая — зло, в свою очередь, сталкиваются с удвоением в лице молодого графа Ульриха фон Гейерштайна, женственность которого так старательно подчеркивается Жаном Рэем. Можно подумать, что это женщина, переодетая мужчиной. Симпатия, которую герой романа Джон Эксхем немедленно испытывает к юному графу и которая могла бы иметь решающее значение в дальнейшем, потрясение сходством Ульриха с его невестой, мисс Маргарет Грирсон, у которой двойник представлен Эрной фон Гейерштайн, сестрой Ульриха. Этот прозрачный намек на гомосексуальность, неизбежно возникающий при чтении романа, явно был сознательно создан Жаном Рэем:
Можно не сомневаться, что эта характеристика сделала неизбежной раннюю трагическую смерть молодого графа.
Но подобным удвоением или даже тройным воплощением главных действующих лиц романа дело не ограничивается. Существование вторых возможностей преобладает на всем протяжении романа, и даже главный герой Джон Эксхем не является исключением. Когда он вовлекается автором в сложные (слишком сложные, на наш взгляд) перипетии сюжета «Гейерштайна», подвергаясь нападкам странных сил, что свойственно традиционному Schauerroman[4], образ героя определяется исключительно событиями его юности; создается впечатление, что существует пропасть между Джоном Эксхемом пятнадцати лет и им же тридцатидвухлетним, пропасть, представляющаяся нам непреодолимой, отделяющая настоящее от прошлого и зрелость от юности. Вероятно, это говорит о герое с характером сложным, но не шизоидным.
Но всего этого недостаточно. Отрицательные герои тоже подвергаются раздвоению; если глава злодеев лорд Лидаун (в действительности Холи Уэлсли) проходит через весь сюжет призрачным существом (уродливый человек в зеленом рединготе с фалдами), то второй лорд Лидаун в лице майора Рофферти, юного и красивого в отличие от своего дьявольского двойника (хотя и с преступными наклонностями), женится на Маргарет Грирсон (также из рода Уэлсли) и предстает существом полностью материальным. Но автору недостаточно двух лордов Лидаунов; уже совершенно сбитый с толку читатель оказывается нос к носу с двумя сестрами Зорн, плохой Трудой и хорошей Хильдой. Более того, совершенно неожиданно первая оказывается, подобно Маргарет Грирсон, леди Лидаун благодаря своему тайному браку с первым лордом Лидауном (то есть с «призраком»), сестра которого, выйдя замуж за Карла-Фридриха фон Гейерштайна, становится матерью Ульриха и Эрны, потом сходит с ума и исчезает со сцены. Чудом обретя рассудок, она появляется в виде леди Дьюкен, одного из ангелов-хранителей преследуемого всеми силами зла Джона Эксхема.
Удвоение и перевоплощение — вот два принципа, преобладающих в романе «Гейерштайн» весьма странным образом, потому что остальные добрые ангелы романа, такие как Монталиве и Лисетт, оказываются совсем не теми, кем представляются читателю на первый взгляд, хотя они и не имеют двойников.
В качестве резюме можно сказать, что «Гейерштайн» насыщен двойниками и двусмысленностями на всех уровнях, начиная с имени автора, когда смешиваются два псевдонима автора (Жан Рэй и Джон Фландерс); затем эта двойственность проявляется в жанре романа (то ли книга для подростков, то ли роман для взрослых), в «двуглавой» его структуре (две резко разноплановых части), в двойственности характера деятельности героя (активной в прошлом и пассивной в настоящем), в поразительном сходстве двух героинь, похожих, словно две капли воды, и похожего на них героя с женственным обликом, наличия двух негодяев с одним именем (двух лордов Лидаунов) и так далее…
Наконец, словно Рэю недостаточно все раздваивать и задрапировывать, появляются два брата Мюкке, жертвы демонического лорда Лидауна и сотрудничающего с ним аптекаря Цукербайна.
Постараемся немного передохнуть и поговорить о других сторонах романа, проявляющихся в монументальном труде де Кремера. Прежде всего, мы подчеркнем роль одного из наиболее интересных и симпатичных героев второй части романа Ганса Пипермана, относящегося к числу немногих героев, не имеющего двойника. Когда он появляется в первой главе второй части романа, разыгрывается примечательная сцена. Он оказывается среди беззаботно пирующих видных граждан Мейсена, с трудом его терпящих; доктор Крулль осматривает его поврежденную ногу, что позволяет Гансу выиграть пари. Это положение маргинала среди знатных горожан города позволяет предположить, что Жан Рэй, когда-то загримировавший греческих богов под простых людей, скрыл в «Гейерштайне» под маской браконьера посланца Олимпа, а именно Гермеса, главной характеристикой которого являются сандалии с крылышками на ногах. Эта идея, не получившая дальнейшего развития в романе, может рассматриваться как свидетельство того, что «Гейерштайн» является всего лишь наброском чего-то гораздо более значительного. К этому можно добавить, что в конце романа бродяга и браконьер Пиперман неожиданно становится главой полиции Саксонии.
2
Любопытно, как часто бедный Джон Эксхем теряет сознание то от удара по голове, то от взрыва. После того, как замок Гейерштайн был взорван, он долго остается в коме, хотя через какое-то время приобретает возможность слышать, но по- прежнему не может ни говорить, ни видеть. Поразительной при этом представляется параллель со сценой пробуждения Жана-Жака Грансира в «Мальпертюи» и мсье Жака в незаконченном романе «У пределов мрака». В «Гейерштайне» появляется, как упоминалось выше, даже доктор Айзенготт. Уникальность сцены, когда Эксхем слушает разговор посетителей, сидящих у его изголовья, заключается в том, что мы получаем объяснение множества загадок романа. Мы с облегчением читаем название главы XII и нам, как и герою романа, объясняют, что до сих пор мы блуждали «в мире абсурда и химер», одержимые «загадочными могуществами мрака».
Сцены пробуждения в разных романах Жана Рэя предоставляют объяснения герою и читателю, но эти объяснения не являются окончательными, так как многие из них вызывают новые вопросы. В этом заключается разница между неопределенно фантастическими явлениями в стиле Анны Радклиф, которые де Кремер использует в большинстве книг, подписанных Джоном Фландерсом, включая настоящий роман, и действительно фантастическими книгами Жана Рэя. Кажется, что в этом случае автор больше, чем в других произведениях, написанных на нидерландском, оказался под влиянием канонов готического романа.
Мне кажется, что название романа Рэя имеет отношение к роману Вальтера Скотта «Anne of Geierstein» 1829 года, хотя в тексте какие-либо аналогии отсутствуют. Гораздо больше сходства с готическими текстами можно обнаружить в главе IX «Крик во тьме», где идет речь о путешествии Джона Эксхема к замку Гейерштайн и описываются мрачные окрестности замка:
Здесь Рэй непосредственно отталкивается от классических описаний как, например, в романе Анны Радклиф «The Mysteries of Udolpho»[5] (1794), или как в повести более позднего автора Гастона Леру «Человек, который видел дьявола» (1912).
В заключение мы можем сказать, что для читателя, хорошо знакомого с творчеством нашего автора из Гента, роман «Гейерштайн» является чем-то вроде карьера, из которого он может, как из описанной в романе штольни, извлечь некоторое количество драгоценных камней, которые, впрочем, можно обнаружить и в другом месте, причем даже лучшего качества. Так, тема двойников использовалась автором гораздо удачнее и с меньшей путаницей в одном из приключений Гарри Диксона «Улица Потерянной Головы». То, что две части романа, с трудом связанные вместе разоблачениями, которые лежащий в коме герой слышит в конце книги, все же представляются слишком самостоятельными, чтобы образовать единое целое, превращает «Гейерштайна» в своего рода любопытный эксперимент, далекий от эстетически совершенного шедевра. Этот вывод становится особенно очевидным, если сравнить рассматриваемый роман с такими романами, как «Мальпертюи» или «Проклятие старых домов», в которых Генту также принадлежит важная роль. Таким образом, «Гейерштайн» является не слишком успешным примером романа со сложной конструкцией, несмотря на ряд удачных моментов и наличие «драгоценных камней, извлеченных из-под замка». И главной причиной этого является излишнее увлечение автора двойниками. Жан Рэй и Джон Фландерс слишком часто сталкиваются на страницах романа, и при этом их гибрид, то есть Джон Рэй, не выглядит достаточно убедительно.
Часть первая 1815
Глава І Железный гецог
Несмотря на то, что Джон Артур Эксхэм к своим тридцати двум годам успел пережить множество приключений как на суше, так и на море, он был уверен, что самое великое в его жизни приключение еще не состоялось, и оно обязательно скоро случится — вероятнее всего, в мае 1815 года.
С конца апреля он не покидал хмурый город Гент и целыми днями бесцельно бродил по старым кварталам, где сторонники французского короля в изгнании жили на широкую ногу, стараясь одолжить побольше денег, но поменьше их потратить. Лейтенант без солдат, которых он потерял во время поспешного отступления от Конфлана, откуда он, прибившись к частям полковника Дровси, дошел вместе с ними до Гента. А здесь бойкий каптенармус помог ему обосноваться в убогой мансарде в унылом квартале Дрогенхоф.
Будь до сих пор жив его отец, Финеас Эксхэм, Джону еще долго пришлось бы биться, как рыба об лед, в попытках свести концы с концами. В то время он застрял в небольшом городке Артевельде, где заработки его были крайне скудными и, к тому же, весьма нерегулярными. Финеас Эксхэм, один из королей лондонского Сити, владелец большого флота торговых судов, прибравший к рукам торговлю зерном во всей Англии, едва не проклял своего сына, когда тот записался в армию, и отказал ему в какой бы то ни было поддержке. Но в прошлом году, когда Джон сражался в Тулузе с солдатами Сульта[6], старый Финеас неожиданно скончался, не успев изменить свое завещание, так что его первый и последний сын оказался единственным наследником весьма значительного состояния.
Теперь он, лейтенант без солдат, мог позволить себе роскошный номер в самом дорогом отеле «Куртре» на улице Де Дра и спокойно ожидать будущее, не заботясь о материальных проблемах.
Что касается великого приключения…
Что это могло быть за приключение? Джон не сомневался, что на Европу надвигались решающие события. С того момента, как Наполеон покинул остров Эльба, все больше прежних его сторонников собиралось вокруг узурпатора, готовившегося к решающим сражениям. В то же время у толстяка Людовика XVIII появлялось все больше оснований беспокоиться за свой трон.
Хотя знаменитый французский корсар Сюркуф захватил несколько кораблей фирмы Эксхэма, Джон не чувствовал ненависти к маленькому корсиканцу; скорее он испытывал отвращение к коронованному толстяку, которого иногда мог видеть в окне величественного особняка на улице Де Шан.
Великое приключение…
Прекрасным майским утром Джон мог слышать доносившиеся с улицы через открытое окно приглушенные крики уличного торговца рыбой, расхваливавшего свой товар, ругательства скучавших без работы кучеров и ломовых извозчиков и топот копыт лошадей, на которых во все стороны уносились посыльные со срочными депешами.
Несмотря на уличную суету, в комнате, где он неподвижно застыл перед громадным столом из красного дерева, царила тишина, нарушавшаяся только скрипом гусиного пера и потрескиванием дров, ярко пылавших в камине, несмотря на теплую погоду.
Он находился в просторной комнате с богатым убранством, но крайне неухоженной, несмотря на роскошную меблировку и дорогие картины на стенах, к тому же беспорядочно развешанные и покрытые толстым слоем пыли. Пол застилал драгоценный восточный ковер с многочисленными следами грязных сапог и дырами от брошенных куда попало непотушенных окурков.
В трех шагах от громадного стола замер, словно соляная статуя Содома, офицер в ярко-красном мундире. Это был великан ростом шесть футов четыре дюйма, с круглым лицом, болезненно-бледной кожей и светлыми выпученными глазами, напоминавшими своей невыразительностью глаза лягушки. Вся находившаяся на континенте английская армия, от рядового до офицера с высоким званием, трепетала перед полковником Макинтайром.
Тем не менее, взгляд лейтенанта был направлен не на эту опасную личность, а на человека, сидевшего за столом и с нескрываемым отвращением подписывавшего одну за другой деловые бумаги из толстой пачки, лежавшей на столе.
Время от времени он сдвигал в сторону образовавшуюся перед ним груду бумаг, и тогда полковник Макинтайр поспешно бросался к столу, почтительно согнувшись, и промокал начальственные подписи щепоткой песка из небольшой медной коробочки.
Джон Эксхэм не смог бы сказать, как долго он находился в комнате, потому что к тому моменту, когда сидевший за столом человек отложил гусиное перо, стрелки на великолепных настенных часах, неизвестно когда остановившихся, по-прежнему показывали полночь.
Человек за столом некоторое время сидел неподвижно, погруженный в свои мысли, и его вид свидетельствовал о крайне плохом настроении.
Он был высокого роста, с головой, словно высеченной из черного мрамора, с темно-серыми глазами, всегда прищуренными и иногда становившимися черными, словно гагат. Его плечи покрывала потрепанная домашняя куртка, а выглядывавшее из-под нее белье казалось не слишком свежим. Человек рассеянно жевал кончик черной сигары, давно собиравшейся погаснуть.
Это был Артур Уэлсли, герцог Веллингтон. Железный герцог.
Накануне офицер-конногвардеец ворвался вихрем в отель «Куртре», размахивая большим конвертом.
— Лейтенант Джон Эксхэм! Срочное письмо!
Это оказался подписанный самим герцогом приказ лейтенанту Джону Эксхэму, в котором ему предписывалось на следующий же день явиться к главнокомандующему в восемь утра.
— Слушай, Эксхэм, это может оказаться очень важным для твоей судьбы событием! — прошептал офицер, доставивший послание. — Тебя может ждать или продвижение вверх по лестнице воинских званий, или же тебе здорово достанется на орехи за какую-нибудь мелкую провинность. Будь внимателен, когда железный герцог проявит подозрительную любезность, так как именно в такой момент им овладевает дьявол коварства! Желаю удачи, и пусть небо со всеми своими святыми будет на твоей стороне!
До сих пор герцог Веллингтон не произнес ни одного слова.
Он швырнул окурок сигары на драгоценный ковер из Смирны и принялся в очередной раз внимательно затачивать гусиное перо.
— Макинтайр! — неожиданно окликнул он дежурного офицера. — Дело Эксхема на стол!
Его голос, глубокий и хриплый, нельзя было назвать неприятным.
Полковник положил перед ним пачку сильно потрепанных бумаг.
Так. Джон Эксхэм, торговец зерном. Явно невоенная карьера. Очевидно, вы решили, что жизнь за вашим прилавком течет слишком монотонно?
Губы лейтенанта слегка дрогнули.
Я никогда не стоял за прилавком, ваша милость. К тому же, у фирмы Эксхэма нет лавок.
Герцог сделал вид, что не услышал его и продолжил внимательно изучать весьма обстоятельный документ.
— Тридцать два года… Почти все мои лейтенанты моложе двадцати пяти… Значит, вам было восемнадцать или девятнадцать, когда вы устроили небольшую игру с Сюркуфом где-то в Индийском океане?
— Восемнадцать, ваша милость. Мне было всего пятнадцать, когда я поднялся на мостик одного из наших торговых судов.
— Рассказывайте все, что помните, — приказал Веллингтон. — Я хочу сравнить то, что вы скажете с этим бумажным мусором.
— В 1799 году Сюркуф захватил шестнадцать лучших наших торговых кораблей, что было очень серьезной потерей для моего отца и нашей фирмы, ваша милость. Я получил в свое время морское образование, потому что отец собирался поручить мне командование нашим торговым флотом перед тем, как ввести меня в руководство фирмой.
— Это свидетельствует в пользу высокого интеллекта наших коммерсантов, — улыбка покривила губы герцога. — Но я больше не стану перебивать вас. Продолжайте, лейтенант Эксхэм.
— В 1801 году я служил помощником капитана на борту нашего корабля «Справедливая Элизабет», вышедшего из Бомбея в составе конвоя из девяти больших кораблей с грузом риса, сахара и хлопка. Когда мы находились на широте Лакедивских островов, перед нами неожиданно появился корабль Сюркуфа, словно вынырнувший из морских глубин демон.
У Сюркуфа на берегу имелось множество шпионов, информировавших его о судах, собирающихся покинуть порт, а также об их грузе. Но на этот раз он явно был информирован гораздо хуже, чем обычно.
Можно не сомневаться, что корсар рассчитывал повстречаться со слабо вооруженным, или совсем безоружным конвоем, тогда как наша «Элизабет», поблизости от которой оказался пират, имела на вооружении тридцать пушек солидного калибра.
Тем не менее, наш капитан, великолепный моряк, но человек сугубо гражданский, склонялся к сдаче в плен без особых условий. И тогда я без малейших колебаний взял на себя командование судном.
Мое решение было рискованным, возможно, даже безрассудным, потому что Сюркуф не знал пощады для тех, кто осмеливался противостоять ему.
Наши пушки выплюнули огонь и железо на пиратское судно, и их залп оказался таким удачным, что фок-мачта пирата рухнула, а наши соединенные цепью ядра смели все, что находилось на его палубе.
На море опускались сумерки. И вечернее время тоже оказалось неудачно выбранным Сюркуфом. Выстрелы его пушек не попали в цель, тогда как наши второй и третий залпы в очередной раз нанесли серьезный ущерб пиратскому кораблю.
Конечно, все могло закончиться для нас не так благополучно, если бы не наступила тропическая ночь.
Мы воспользовались темнотой, чтобы скрыться, и когда на следующее утро взошло солнце, мы не увидели никаких следов корсара.
В итоге мы пришли в Лондон без потерь, целыми и невредимыми.
Потом я узнал, что в этой схватке Сюркуф потерял восемь десятков пиратов, в том числе двенадцать офицеров из числа наиболее опытных.
— В тот момент Англия особенно остро нуждалась в вашем грузе, — кивнул герцог. — Но… Вы ничего не забыли, лейтенант?
— Через три года мой отец получил письмо от Сюркуфа, написанное самим пиратом, в котором… Гм…
Я знаю. Он поздравлял отца с таким отважным сыном. Не вижу оснований, чтобы не добавить свои поздравления к высказанным пиратом.
Эксхем поклонился. Похоже, герцог немного оживился, но было видно, что его настроение почти не улучшилось, о чем свидетельствовала блуждавшая на его губах легкая саркастическая улыбка.
Скорее всего, вам стоило остаться на морской службе, но, раз уж ваша судьба сложилась иначе, не будем возвращаться к этому.
Ну, а где же я мог увидеть вас в следующий раз?
Эксхем слегка покраснел.
В Тулузе, ваша милость, — пробормотал он. — Когда вы принудили Сульта к отступлению.
И когда гусары под Конфланом потеряли свое знамя. Кто вернул его?
Я, ваша милость, — смущенно пробормотал молодой офицер.
Несмотря на это, вы остались лейтенантом. Но подобная отвага всегда вознаграждалась повышением в звании.
— Майор Рофферти, подготовивший доклад, был иного мнения, ваша милость.
Герцог не стал скрывать раздражение.
— Я не хочу упрекать в чем-либо майора Рофферти, так как знаю, что он не имел права предлагать продвижение по службе офицера, плохо подчинявшегося требованиям воинской дисциплины. Не так ли, Эксхем?
— Я придерживаюсь того же мнения, ваша милость.
— Несмотря на это, я сегодня подпишу приказ о присвоении вам звания капитана почетной гвардии.
Эксхем снова поклонился, показав таким образом свою благодарность, хотя прекрасно знал, что эта гвардия существовала больше на бумаге, чем в действительности.
Поскольку от проницательного взгляда Веллингтона ничто не ускользало, он заметил сдержанную реакцию Эксхема на подобную награду, так как сразу же добавил:
— Согласен, речь идет всего лишь о звании, но я не могу поручить простому лейтенанту предназначенную для него должность. В ваших бумагах отмечается, что вы хорошо владеете несколькими языками, в том числе немецким. Это так?
— Да, ваша милость.
— Бюлову[7] нужен офицер связи. Этот старый ворчун ежедневно пишет мне несколько раз, что у него нет офицера для связи между немецкой и английской армиями. Это, конечно, абсурд, но я не могу постоянно отказывать ему. Так что это будет вашей задачей, капитан Эксхем, но в чем эта задача будет конкретно заключаться, я сказать вам не смогу. Вам придется во всем разобраться самому. Свидетельство, Макинтайр!
Снова послышался скрип гусиного пера по бумаге, затем полковник Макинтайр старательно просушил документы, после чего вручил их Эксхему.
На этом аудиенция должна была закончиться, но она неожиданно получила продолжение, так как Веллингтон задержал новоиспеченного капитана коротким движением руки.
Поделиться книгой: