Помоги проекту - поделись книгой:
Спейсер «Афанеор», доставивший к омеге Гиппарха долговременную орбитальную станцию и группу ученых, подошел к остывшей от дыхания БВ звезде практически «вплотную» – на расстояние в десять тысяч километров и завис на несколько минут, заранее подготовив операцию десантометания.
Первой вниз в абсолютную темноту бывшей звезды, загородившей половину сферы обзора, пошла станция – двухсотметровый плоский диск с ребрами по торцам – генераторами антитяготения. Следом за ней спейсер выпустил короткую «очередь» из семи «пуль» – десантную мини-обойму под командованием Берестова. В состав обоймы вошла и Забава Боянова, имевшая, как оказалось, личный карт-бланш-допуск к подобного рода рискованным операциям.
Омега Гиппарха давно прошла преобразующую зону Большого Выстрела, но плановые исследования звезды только разворачивались, так как пограничники, выполнявшие предписания штатных режимов безопасности, сняли блокаду звезды, лишь убедившись, что никто и ничто не помешает исследователям.
Несмотря на то что бывший «коричневый карлик» перестал светить и температура на его поверхности упала до пяти градусов по Цельсию, масса его осталась той же, и сила тяжести не изменилась, обусловливая ускорение свободного падения, в двадцать два раза превышающее земное. Обычные скафандровые комплексы, применяемые для работы в атмосферах планет-гигантов типа Юпитера, вполне могли справиться с таким тяготением, но никто из ученых не знал, в том числе и теоретики, с чем придется столкнуться исследователям на поверхности остывшей звезды, поэтому Ратибор выбрал для десанта автономные оболочки типа «голем», позволяющие человеку прожить около двух часов на дне фотосферы Солнца [26].
По сути, «голем» функционально представлял собой копию курьерского когга, разве что был раз в двадцать меньше и не имел генераторов перехода на «струну». Вид его описать было трудно, потому что в зависимости от внешних условий «голем» мог трансформироваться в широком диапазоне геометрических форм, переходящих одна в другую, но до получения задачи на базах и в трюмах спейсеров «големы» обычно хранились в виде ослепительно белых тетраэдров высотой в четыре метра. Об их способностях к трансформации говорил тот факт, что однажды шутки ради приятель Ратибора, проверяя функционирование «голема» во время учебной тревоги, задал своему аппарату форму человека, и тот выполнил приказ с такой точностью, что на Землю явился гуманоид, представитель инопланетного разума.
Ратибор любил эти совершенные машины, внешне простые, не впечатляющие особой отделкой и дизайном, но мощные, исключительно надежные, снабженные высокоскоростной интелэлектроникой и способные выполнить практически любую задачу, как исследовательскую, так и спасательскую.
Ведомые по лучу целеуказания спейсера «големы» образовали клин, острием которого служил «голем» Берестова. По мере того как аппараты подходили к поверхности звезды, форма «голема» изменялась, пока они не превратились в блестящие яйцеобразные коконы с налившимися алым сиянием рогами, выросшими из торцов яйца.
В наушниках раздавались спокойные голоса инженеров спейсера, обеспечивающих техническое сопровождение десанта, наблюдателей, инков всякого рода зондов, запущенных на разные орбиты вокруг звезды, и станций, опущенных на нее незадолго до прихода «Афанеора» другим спейсером; переговаривались ученые, дождавшиеся своего часа:
– Сфинктура объекта девяносто девять…
– Поле описывается булгаковской метрикой. Таких головоломных характеристик я еще не видел! Юра, запусти еще один «орех», мой вышел из режима…
– Знаешь, какова была скорость охлаждения звезды? Сто миллионов градусов в секунду! Джонсон насчитал три судороги охлаждения длительностью в десятые доли секунды…
– Вырождение вещества шло такими темпами, что реализовались топологически нетривиальные состояния…
– По сути, кора звезды – это губка Серпинского [27]…
– Забава, – окликнул Ратибор, – как самочувствие?
– Нормально. – В голосе Бояновой неожиданно прозвучала нотка восторга.
Ратибор покачал головой:
– Держитесь в кильватере.
– Напоминание излишне.
Внизу, там, куда они падали как в пропасть, что-то вспыхнуло, высветив засиявшую серебром ворсисто-мшистую поверхность остывшей звезды – включились прожекторы станции, хотя ее самой видно не было. Но по мере спуска «ворсинки» и «веточки мха» вырастали в грандиозные разлапистые «кораллы», «оленьи рога» и «заросли колючего кустарника», пока наконец не закрыли собой горизонт. Ратибор остановил падение, давая осмотреться членам группы. Интелмат «голема» доложил показания датчиков – все в пределах рассчитанных норм – и связался с киб-интеллектом станции, все еще скрытой невообразимо сложным сплетением всевозможных форм «кораллов» – выкристаллизовавшегося при охлаждении и сжатии вещества звезды. Видимо, здесь уже присутствовала атмосфера: свет прожекторов станции создавал белесое облако, сквозь которое, как сквозь туман, виднелись идущие из глубин поверхностного слоя колоссальные стволы и ветви, распадавшиеся, в свою очередь, на более мелкие веточки, прутики и чешуйки.
– Дебри… – раздался голос Забавы.
«Топологически нетривиальные состояния», – вспомнил Ратибор, единственный из всех, кто любовался окружающим пейзажем в напряжении, пытаясь определить возможную опасность.
– Фракталь, – отозвался кто-то из группы ученых. – Кристаллизация звезды происходила по законам фрактали. Математика явления известна, впечатляют лишь масштабы.
– А, кроме математики, вы ничего не замечаете? – насмешливо обронила Боянова.
– Нет, – протянул озадаченный десантник.
– Жаль. По-моему, этот ландшафт даже мертвого способен потрясти своей необычностью и красотой!
– Я ученый, а не художник, – пробормотал собеседник Забавы.
– Жаль, – повторила председатель СЭКОНа. – Кто-то из древних философов сказал: «Если бы распахнулись врата истинного познания, человек увидел бы суть вещей, какая она есть, – бесконечная. Но человек так долго замыкался в себе, что теперь видит мир лишь через узкие щели в пещере собственных представлений» [28]. Неужели это сказано о вас? Как же вы можете познавать мир, не видя его красоты, не удивляясь его неповторимой таинственности?
Десантник промолчал.
Ратибор покачал головой и скомандовал продолжать спуск.
Они достигли дна, если можно было так сказать, через полчаса, опустившись чуть в стороне от станции, вонзившей в зенит три толстых столба света. Конечно, дном то, что предстало перед глазами десанта, назвать было нельзя: из неведомых глубин звезды, откуда тянулись вверх созданные чудовищной силой охлаждения «стволы и ветви кораллов», то выше, то ниже вырастали на тонких ножках плоские зеркальные листы – точь-в-точь листья земных кувшинок на стебельках. Только размеры «гиппарховых кувшинок» на три порядка превышали размеры земных.
– Температура семьдесят шесть, – доложил координатор «голема». – Ускорение свободного падения двадцать один и шесть десятых «же».
Ратибор попытался разглядеть пространство под «листом кувшинки», но даже с помощью локатора не смог определить глубины пропасти, из которой равнодушно росли «кораллы» и «стебли кувшинок». Правда, инк назвал эти образования точнее: зонтичные структуры.
– Дно не лоцируется, – добавил он. – Вероятно, все «стебли» в конце концов срастаются в комлевую структуру.
– На какой глубине?
– Примерно на пару тысяч километров ниже.
– В таком случае этот мир не слишком разнообразен. – Ратибор испытал легкое разочарование и одновременно облегчение. Звезда превратилась в шарообразный сросток кристаллов, в друзу «кораллового леса» с одинаковыми свойствами по всей массе, и непрогнозируемой опасности, наверное, нести не могла. Единственное, чем мог восхищаться человек, так это масштабами небывалого явления: «в коралловой шубе», окружавшей ядро остывшей звезды, можно было упрятать тысячи планет типа Земли!
– Господи, представить невозможно, что здесь недавно клокотала плазма! – проговорила Боянова. – А ведь по логике вещей ниже должны идти совершенно иные структуры, отличные от поверхностного слоя.
– Вы правы, – откликнулся кто-то из ученых, похоже – тот же, кого Боянова упрекнула в отсутствии эстетических чувств. – Скорость охлаждения звезды была таковой, что все три ее слоя и ядро – по теории звездных оболочек – не успели перемешаться. Командир, разрешите прогуляться глубже?
Ратибор наконец вспомнил парня: Имант Валдманис, физик-универсалист, доктор наук, двадцать семь лет.
– Идем вдвоем. Остальным расконсервировать станцию, развернуть программу, установить прямое ТФ-сообщение с базовым «гиппо». Вернусь через два часа.
– Я с вами, – подала голос Боянова.
Ратибор хотел было возразить, но прикусил язык: не хотелось давать председателю СЭКОНа лишний повод для сомнений в правильности выбора Железовского.
Почти полтора часа они шли вниз в полной темноте, на радарном зрении, преодолев около шестисот километров, наблюдая все те же «дебри» из «коралловых сростков», пока не заметили, что тянувшийся мимо ландшафт изменился.
«Стволы и ветви» стали превращаться в гигантские плоские и гнутые перепонки, образующие колоссальные полости преимущественно шарообразной формы. В одной такой полости свободно могли бы уместиться спутники Марса Фобос и Деймос [29].
Зависнув посредине одной такой полости, десантники включили прожекторы, но из-за сильного рассеивания света – плотность здешней атмосферы была меньше земной, но «воздух» был необычен: пары металлов, – ничего разглядеть не смогли, кроме облака сверкающего тумана, пришлось снова перейти на длинноволновую локацию. Связь с остальными членами группы, а тем более со спейсером давно прекратилась, и докладывать об открытии было некому.
– Пенная структура, – сказал физик, увлеченный работой с аппаратурой «голема». – По всей видимости, это начинается переходная зона от внешней коры к первому обращающему слою. Еще пару сотен километров – и пойдет слой постепенного разгона реакций. Глянуть хотя бы одним глазком…
– Как мед, так и ложкой, – пробормотал Ратибор и вдруг насторожился: показалось, что в соседней полости, «этажом» ниже, шевельнулся мрак. Мгновением позже он дал в эфир сигнал: «Внимание!» Снизу, из отверстия, соединявшего нижний пузырь с верхней полостью, поднимался странный объект, напоминающий гигантскую морскую раковину спиралевидной формы, как у моллюска наутилуса. Однако размеры этой «раковины» говорили сами за себя – три километра в поперечнике – от концов шипов на створке раковины до вершины конуса!
– Черт возьми! Этого не может быть! – раздался голос Валдманиса. Его «голем» устремился было навстречу объекту, но Ратибор резким голосом приказал физику вернуться.
Убравшись с пути движения чудовищного образования, по шипам которого пробегали ритмические вспышки фиолетового света, люди молча смотрели, как гигант проплывает мимо, волоча за собой хвост жемчужных искр.
– Чужане, – тихо сказала Боянова. – Это корабль роидов, мастер.
Ратибор наконец сообразил, откуда у него появилось ощущение, будто он видел нечто подобное. Ну, конечно же, это чужане, вездесущие роиды, пути которых все чаще пересекаются с дорогами землян. Когда же они успели проникнуть в недра погасшей звезды? И что они там делают?
В наушниках послышался шумный вздох физика.
– Кажется, я несколько перефантазировал, приняв эту «раковину» за проявление местной жизни.
Забава Боянова тихонько рассмеялась.
– Похоже, у вас всего лишь запоздалая реакция на чудеса. Извините за предыдущую проповедь.
– Я не в обиде, – пробормотал Валдманис. – Просто диапазоны horror criptos [30] мы ощущаем по-разному!
Чужанский корабль прошел мимо, казалось, не обратив на людей никакого внимания, однако стоило Ратибору двинуться к центру полости, как вдруг в голове родилось необычное ощущение внутреннего давления. Отреагировал он на это моментально, крикнув на всякий случай: «Всем полную защиту!» – но опасности «давление» не представляло. Спустя несколько секунд навалившаяся на людей глухота прорвалась, и они услышали гулкий – показалось, даже кости черепа зарезонировали – пульсирующий, каркающий, нечеловеческий голос:
– Торопиться… хомо обязательное… есть важность… сообщений о пресапиенсе…
Каждое слово отделялось паузой, и от этого казалось, будто слова наделены иным, не поддающимся разгадке ужасным смыслом.
Голос перестал звучать, чужанская «раковина» исчезла в вышине, хвост ее медленно угас. Первой опомнилась Боянова:
– Это предупреждение, мастер, что-то случилось там, наверху. Мы никак не можем связаться со спейсером?
Она прекрасно знала, что «големы» не имеют «струнных» раций, и этот риторический вопрос говорил лишь о ее растерянности или желании утвердить свое реноме проницательной женщины. Мысль мелькнула и исчезла. Ратибор тоже расшифровал послание чужан как попытку предупреждения (уж если роиды второй раз снизошли до этого, то дела с БВ обстоят очень серьезно!), а поскольку в данной ситуации он был не просто командиром разведисследовательского десанта, но и оператором РП, следовало в первую очередь думать об основном задании.
– Идем вверх, – скомандовал Берестов. – Со свистом!
И на этот раз даже физик Валдманис не посмел возразить.
Назад они шли со скоростью около тысячи километров в час, обогнав угрюмый чужанский корабль, инстинктивно ожидая от него еще каких-нибудь сообщений или действий. Но роиды сказали все, что хотели сказать, и не возобновили связи.
Председатель СЭКОНа заговорила за время в пути только один раз, словно делясь мыслями сама с собой:
– Мне иной раз кажется, что чужане знают о нас все, и уж, во всяком случае, гораздо больше, чем мы о них. Почему они вдруг стали интересоваться нами, проявлять странную заботу, больше века до этого отвергая все попытки контакта? Меня давно мучает этот вопрос, и я, кажется, нашла ответ: БВ угрожает не только нам, но и каким-то образом самим чужанам, отсюда их неожиданно проснувшаяся доброжелательность. Ваше мнение, мастер?
– Я не ксенопсихолог, – ответил застигнутый врасплох Ратибор, – поверить вашу концепцию алгеброй не могу, но в глубине души я согласен с вами.
– Спасибо и на том, – с обычной тонкой насмешливостью, которая была чем-то сродни иронии Грехова, отозвалась Боянова. – А знаете, что меня поразило больше всего в сегодняшнем путешествии? Мысль, что под нами звезда, погашенная одним лишь дыханием Конструктора! Понимаете ли вы это?
Ратибор промолчал, решив не реагировать на колкие выпады Забавы, пытавшейся, очевидно, каким-то образом расшевелить его, проверить хладнокровие и умение мыслить нестандартно.
Ведомые автоматикой «големов», запомнивших путь вниз, они подошли к станции через два часа, прошедших с минуты старта отсюда. За это время связь станции со спейсером была установлена, и Ратибор, чье сердце сжалось в предчувствии дурных вестей, вызвал «Афанеор».
– Только что получены «три девятки» по треку, – проговорил командир спейсера, не удивившись вопросу оператора («Ну, что у нас плохого?»), – и прямое сообщение. Дословно: «Оператору РП Берестову и председателю СЭКОНа Бояновой – «полундра».
Ратибор и Забава, вылезшие из «големов» и переодевшиеся в свои личные кокосы, переглянулись.
– Господи, что там еще произошло? – нахмурилась Боянова.
По классификации кодовых сигналов, разработанных в управлении спасателей и применяемых всеми службами, сигнал «полундра» означал высшую степень не поддающейся прогнозу опасности, могущей повлечь катастрофические последствия глобального масштаба.
– Что могло произойти?
– Кажется, «пуля» БВ ускорила полет, – сказал невозмутимый командир «Афанеора», успевший связаться с коллегами из погранотряда.
– Готовьте «струну» на Землю. – Ратибор отступил в сторону, пропуская женщину вперед, и внезапно ему померещилось, будто за спиной кто-то злобно и трусливо захихикал.
ПСИХОЛОГИЯ РОКОВОЙ ЧЕРТЫ
По сигналу «полундра» Берестов должен был подключиться к «спруту» – компьютерной системе связи отдела – не позднее чем через полчаса после его получения, а так как в отделе оптимальным считался срок двадцать минут, у него после возвращения из экспедиции «Афанеора» еще оставалось время на то, чтобы позвонить Анастасии и договориться с ней о встрече.
Девушка выглядела утомленной – инк отыскал ее в личном оперативном боксе расчетного центра ИВК, – но при виде Берестова лицо ее просветлело. В ответ на его предложение она только кивнула, и у Ратибора осталось впечатление, что его возвращению рады. В отдел он вошел точно по расчету, спустя двадцать минут после того, как получил «полундру». Где в этот момент находилась Боянова, думать не хотелось.
Дверь в кабинет Железовского была открыта, Ратибор собрался войти, как вдруг раздавшиеся изнутри голоса заставили его остановиться. Говорили двое: сам хозяин кабинета – его бас ни с каким другим спутать было нельзя – и женщина. Через несколько секунд Ратибор понял, что с «роденовским мыслителем» беседует председатель СЭКОНа. Когда же она это успела? Или это связь?
– Высокий уровень умственных способностей ничего не гарантирует. – Голос Бояновой. – Это условие для творческой задачи необходимое, но недостаточное. Я убедилась: ваш опер довольно решителен и смел, но он не интрасенс.
– Ратибор интеллектуально независим и мыслит без оглядки на сложившиеся стереотипы и авторитеты.
– А вот это как раз не слишком положительный фактор. Для любой другой задачи Берестов был бы идеален, но не для работы по Конструктору, где ему придется столкнуться с нечеловеческой психикой, психологией и возможностями. И только интрасенс имеет максимальный индекс гибкости при столкновении с подобными проблемами.
– Ратибор справится.
– Не думала, что ты пользуешься законом Корнуэлла.
– Не понял.
– Начальство склонно давать работу тем, кто менее всего способен ее выполнять. Я буду настаивать на смене оператора РП.
– А я на своем решении. Берестов прошел все ступени подготовки: социотренинг, оптимайзинг, неформальное эс-моделирование, сюрприз-сопротивляемость, стресс-закалку и контрактивную проверку на выживаемость на полигоне «Ад-3». Поэтому я не вижу причин для его отстранения. Кстати, по закону ответственности интеллектуальной деятельности соображения истины не должны заслоняться никакими другими соображениями. Короче, я буду настаивать на выборе отдела.
– Хорошо. Приглашаю вас обоих на заседание комиссии.
Ратибор успел сделать вид, что только-только подошел к двери, и столкнулся с Забавой.
– Простите.
Боянова кивнула, окинув его внимательным взглядом, и вышла в коридор, где ее ждала сегментная «улитка» лифта. Она поняла, что Ратибор все слышал. Понял и Железовский, когда безопасник молча встал перед ним.
– Слышал?
– Нечаянно, дверь не заперта.
Железовский покосился на пульт [31] секретаря, и Ратибор догадался, что «роденовский мыслитель» открыл дверь нарочно, зная, когда он подойдет.
– С ней постоянно такая история. Сначала мгновенное «нет» на любое предложение, потом четкий вывод по всем необходимым дополнениям для решения проблемы. Думаю, тебе тоже будет полезно узнать свои слабые стороны.
– Я знаю.
Поделиться книгой: