Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Миклош Акли, или История королевского шута - Кальман Миксат на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Ну, одну из всех семи кож люди все-таки сбрасывали в приемной Миклоша Акли. Правда, длилось это недолго. Только до того времени, пока слухи о том, что император прячется на квартире Акли за ширмой и подслушивает его непринужденные беседы с посетителями, не просочились к венским царедворцам. А это только и нужно было хитрым лисам при императорском дворе. Теперь их высокоблагородия и превосходительства стали завсегдатаями у Миклоша Акли, зная, что император услышит их, и хитро разыгрывали для него настоящие спектакли. Но все напрасно! Нет, еще не придумано такого способа, чтобы истинное слово дошло до слуха королей.

Однажды после пестрой толпы придворный к Акли заявился некий весьма странный молодой мужчина. Он был весь грязный и неряшливый, и бороды его и волос видно давно не касался гребень. Одежда на нем сидела так, будто ее, подобно сену, набросали вилами. Это был шоколадно-коричневого цвета сюртук, рукава которого доставали только до локтей. Еще более жалко выглядели клетчатые брюки, и не только из-за жирный пятен, а и потому, что внизу они были истрепаны до бахромы. Наряд его завершал выцветший черный шелковый платок, трижды обернутый вокруг шеи, так что воротничок сорочки (если на пришельце вообще была сорочка) ни на миллиметр не выглядывал из-под платка. Одним словом, незнакомый посетитель производил впечатление бродяги.

- Что вам угодно? - неприветливо спросил Акли, нашаривая в карманах штанов какую-нибудь мелочь, а затем напустился на своего слугу. - Что за безобразие? И вообще, как такое допустимо, чтобы в государевы покои пускали кого попало? Вошедший радостно заулыбался. Было видно, что ему доставляет удовольствие такой прием, уставившись на Акли колючим взглядом голубых глаз, он спокойно покусывал кончики своих длинных, цвета желтой глины усов.

- Извините, - сказал он спокойно, - но я имею право свободного входа в императорские апартаменты.

- На каком основании? Может быть вы приглашены? Или вы мастеровой по поводу какого-нибудь ремонта?

- Нет, нет, - поспешил он отвести такое предположение. - Я королевский и императорский советник, так что имею право свободного входа в покои государя.

Акли теперь еще раз пристально, с ног до головы, осмотрел неизвестного. "Ничего себе советничек королевский!", - подумал он при себя, а вслух сказал только:

- Вот как? - и незаметно подмигнул лакею, чтобы тот глаз не спускал с этого странного типа.

- Ну ладно, так чем же я могу быть обязан визиту господина королевского советника?

- Я приехал сюда свататься, сударь!

- Свататься?

И Акли снова подмигнул лакею, чтобы тот вышел и распорядился.

- Вы удивлены? Но сейчас вы поймете все, полагаю. Моя младшая сестра воспитывается в институте благородных девиц Мадам Сильваши, что на Унгаргассе. А моей сестрички есть подружка, некая Илона Ковач. Самое очаровательное существо во всей Вене.

Акли вздрогнул. Широко раскрыв глаза, он уставился на пришельца. Все это было так странно и удивительно. Что Илона Ковач самая очаровательная девушка в Вене? Это в самом деле так и сказал оборванец, или может быть только подумал сам Акли?

- Так вот, я влюбился в эту девушку, - продолжал незнакомец, - и женюсь на ней. Точка.

- Вы? - насмешливо переспросил королевский шут.

Однако пришелец не обратил никакого внимания на его возглас.

- Если не получится по добру, женюсь насильно!

- Вот это да! - снова с иронией протянул Акли.

- Сегодня я был у директрисы пансиона, знакомой мне еще по Венгрии. Поинтересоваться относительно родителей девушки. Она адресовала меня к вам, сказала, что родителей девушки уже нет в живых, как ей известно. Черт побери, так у кого же мне тогда просить ее руки? Говорит: идите к господину Акли в Бург. Он заботится о девушке, посещает, платит за нее и возможно является ее опекуном.

- Ну и вы пришли?

- Да, я пришел и жду от вас разъяснений.

Акли встал от стола, за которым сидел, снял со стены небольшое овальное венецианского стекла зеркало и поднес его к жениху.

- Ну, если вы обязательно желаете разъяснений, посмотритесь в него.

Незнакомец рассмеялся. Такой оборот дела явно понравился ему.

- Может у вас есть возражения по причине моей внешности? - спросил тот, слегка кокетничая.

- В самом деле, не стану отрицать, что вы ни капельки не отвечаете тому идеалу, который молодые девушки хотели бы видеть в своих нареченных.

Незнакомец небрежно помахал рукой.

- Ну это тысячелетняя глупость - судить о людях по одежде. Мир, право же, ничему не хочет учиться. Не может избавится даже от этой глупости, хотя столько раз его в связи с нею надували. Хорошая модная одежда стоит три десятка форинтов. И на этих тридцати форинтах и держится вся эта ваша великая способность распознавать людей и судить них! Если твоей одежде цена двадцать пять - ступай налево, тридцать пять - иди направо. Смешные дела, сударь! Ну и как вы, к примеру, думаете, кто по-вашему я такой?

- Мое мнение было бы для вашего слуха не слишком лестным. Проще будет, если вы сами расскажете о себе, кто вы и что.

- Я - барон Иштван Сепеши.

- А! - вскричал Акли и побледнел. - Так вы и есть тот известный циник, о котором и в Братиславе и Пеште рассказывают столько анекдотов? Кто бы мог подумать, черт побери! Садитесь, барон, не сердитесь за прием, но в конце концов у вас же на лбу не написано. Объясните, ради бога, почему вы не одеваете поприличнее, почище, наконец?

- Не могу, - возразил Сепеши почти со слезами в голосе. - Не могу. Невозможно.

-Не можете? Вы же богатый человек!

- И тем не менее не могу. Потому что, pro primo [во первых (лат.)] я привык своим грязным и рваным платьям. И только в них чувствую себя хорошо. Потому что, pro secundo [во вторых (лат.)] мои знакомые привыкли ко мне, когда я в таком платье. И даже не представляете себе, насколько оно удобнее и даже экономичнее, особенно в пути. А я между прочим люблю странствовать. Я - то в Берлине, то - в Граце, то - в Будапеште. Ну и потом меня часто арестовывают. Вся моя жизнь из этого состоит: то меня сажают, то выпускают. Уверяю, ничего более забавного и разнообразного на этом свете нет. Да вот на днях покупаю у ювелира своей сестричке подарок здесь, в Вене, на улице Грабен. Достаю бумажник и честь по чести расплачиваюсь с ювелиром тысячной бумажкой, вытаскиваю ее из пачки в двадцать штук таких же тысячных. Торговец мигает своему приказчику, тот исчезает, и пока хозяин ищет сдачу по ящиками, приказчик возвращается, но уже вместе с полицией. Меня забирают, доставляют, начинают допрашивать: откуда у меня столько денег? Странный вопрос, говорю, продал еврею свою шерсть. Ага, а кто вы такой? Отвечаю: барон Сепеши. Это, говорят, всякий может сказать. И снова допрос. Толкают, пихают, везут назад в кутузку, снова привозят к следователю, желают знать: кого убил, кого ограбил, а я на своем стою, что я, мол, Сепеши и деньги это мои, законные.

- Ну и как же вы освободились? - полюбопытствовал Акли.

- Не поверили, хватит, говорят, байки рассказывать. Прошу начальника полиции, дозвольте, мол, удостоверить свою личность. Тот мне в лицо смеется, говорит: "хватит с нами шутки шутить, я вот велю сейчас тебя запереть в темный карцер, да посадить на хлеб и воду". "Не возражаю, - говорю я ему, - если не подтвердятся мои слова, можете меня хоть на дыбу, господин начальник". Ну тут начальник подобрел, говорит: "Ладно, поверим ваши проверим ваши утверждения, хотя, чувствую, делаю я из себя посмешище, что поверил такому прохвосту. Ну называйте мне какого-нибудь своего знакомого, которому полиция может поверить. "Ну, скажем, граф Ференц Сечени подойдет?" "Еще бы", - отвечает начальник полиции, а сам смеется. - "Их превосходительство вполне подойдут".

Тогда я пишу записочку графу: "Дорогой друг! Схвачен полицией, не верят, что я Сепеши. Думают, что я деньги украл. Приезжай, прошу, выручи, подтверди, что я - это я". Ну записку эту начальник полиции не решился отправить графу Сечени.

Деликатность, что поделаешь - деликатность! эта зараза больше вредит правде, чем ложь и зло. Да, так и пришлось бы мне сидеть в той дыре, если бы начальник полиции случайно не встретил на каком-то обеде графа и не рассказал ему как забавную шутку о моем письме к нему. Тот из его рассказа понял, что это я, примчался в полицию подтвердить мои слова, опознать меня, так сказать. Ну там, конечно, меня сразу же выпустили. Извинялись очень. А Сечени говорит мне: "А теперь дай мне руку, дорогой Пишта, и пообещай, что прямиком отсюда отправишься к портному, сошьешь у него для себя приличную одежду и больше нигде не будешь показываться в этом тряпье. Сам видишь, что дело может плохо кончиться, если внешность человека не соответствует его общественному положению, рангу и бумажнику".

- Ну, и почему же вы не вняли графскому совету?

- Внял. Пошел в магазин на Кертенерштрассе, разоделся во все новенькое с ног до головы, стал таким, как те изящные хлыщи, что бегают за юбками по Крабену. На тонком дорогом сукне моего нового одеяния прямо-таки зайчики солнечные прыгали, когда я вышел из лавки, блестящие лаковые туфли скрипели так, что за версту было слышно, а накрахмаленная белая манишка раздражала меня смертельно сдвоим хрустом, не говоря уж о модном воронике сорочки, готовом перепилить мне подбородок, и новом изящном цилиндре, который так сдавил мне голову, что она только чудом не лопнула. Но ко всему этому я еще привык бы, ведь другие же не умирают, нося такие наряды. Но возле входа в отель "Мачакерхоф" встречаю я Йошку Ибрани, своего старого приятеля по охоте из губернии Сабольч. Он проходит себе мимо и даже не узнает меня. Ладно, иду дальше. Навстречу мне, по другой стороне улицы движется генерал Кожданович, мой дядя по матери. Кланяюсь ему, он отвечает, смотрит на меня, и я вижу, что он меня не узнает, а ведь я только в минувший четверг был у него на обеде, хорошенькое дело, говорю я мчусь к себе, в отель "Штадт Франкфурт", поднимаюсь по лестнице на этаж и вижу, какой-то знакомый спускается мне навстречу вниз по лестнице. Погоди, кто же это может быть? Не знаю, хотя уверен, что видел этого человека уже тысячу раз, такая знакомая мне у него физиономия. Остановился, раздумываю. Он тоже остановился, на меня смотрит и тоже, вижу, старается вспомнить. Значит точно: и я ему знаком! Но кто же такой? Ладно, думаю, поздороваюсь. Привет, говорю. Он молчит. Протягиваю ему правую руку, он мне в ответ левую сует. Э, нет, приятель, так не принято. В шутку хочу оттолкнуть его левую и ударяю своей рукой по зеркалу.

Господин Акли рассмеялся.

- Неплохо! Одним словом - с самим собой встретились?

- И не узнал себя! Тысяча чертей! - заорал я. - В кого же я превратился? У меня волосы дыбом встали от мысли об опасности, надо мной нависшей. Раньше, если меня хватала полиция, я всегда в своем старом тряпье мог удостоверить свою личность. Потому что были люди, знавшие меня. А сейчас случись что со мной - не найдется человек, который признал бы меня в этом наряде! Так что первым делом я отослал своего слугу в магазин платья, чтобы он поскорее принес мне мое тряпье, а свой новый костюм я подарил ему. Вот почему не могу я одеваться иначе, увы, это больше невозможно.

- Вы, действительно, оригинал, - заговорил Акли, - и образ мысли ваш по меньшей мере забавен. Однако перейдем к сути дела. Значит вы - барон Иштван Сепеши и хотите взять в жены нашу подопечную.

- Почему вы говорите нашу подопечную? - торопливо перебил его барон.

Акли слегка смутился.

- Почему? Итак - почему? Ну, пока скажем так: lapsus lingue [я оговорился (лат.)]. Находясь здесь, привыкаешь употреблять королевское множественное число.

- А почему вы говорите: пока скажем так?

- Ну, барон, вы слишком любопытны и хотите все знать досконально. А между тем теперь уже мой черед спрашивать, а вы мне не отвечаете.

- Да, хочу жениться на барышне Ковач и женюсь!

- Как же вы можете говорить столь безапелляционно?

- Так я же сказал, что влюбился.

- А она? - негромко, с хрипотцой в голосе спросил Акли.

- Кто: "она"?

- Ну, барышня! Она вас любит?

- Этого я не знаю. Не спрашивал. Но этому я и не придаю большого значения.

- Как? Не придаете значения? О святые Кришпин и Алоиз, сжальтесь над сей странной любовью!

Сепеши пожал плечами.

- Еще одно устаревшее представление! Вы считаете меня дураком, а я - на самом деле - просто циник. Я приемлю из проявлений человеческого бытия только то, в чем есть логика. Какое мне дело, как все это происходило в эпоху пасторалей? Или как там любили древние греки и римляне, или даже мои отцы и деды? Мир с тех времен поумнел. Французская революция смахнула ураганом много глупостей и мишуры. Но из окон Бурга, разумеется, и французскую революцию тоже не было видно. Здесь всегда одна атмосфера. О, здесь никогда не будут проветривать помещения. А запашок здесь такой затхлый. Вот вы смеетесь, что я не спросил мадемуазель Ковач, любит ли и она меня? А зачем? Если я увижу канарейку, или малиновку, и они мне полюбятся, разве меня интересует, любят ли и они меня? Я просто их приобретаю. Снова вас смех разбирает? А, между прочим любовь это болезнь, а зачем мне нужно, чтобы любимое мною существо тоже заболело. Или в это таинство я вступаю со здравым рассудком, но тогда что же в нем приносящего человеку счастье? Чувствую, живущее во мне - не так ли? И тогда какое мое дело до другого чувства, которое живет в ней? Вы все еще живете в эпоху человеческого детства. Да, да! - Вы самые настоящие младенцы. А может и хуже них. Потому что ребенок сначала все же поиграет с любимой куклой и только потом разорвет ее, чтобы посмотреть, что у нее там внутри. Ну конечно, что там? Пакля, вата. А вам интересно сначала взглянуть на эту паклю, посмотреть, и только потом вы согласны взять эту куклу к себе в игрушки. Нет, сударь, я не такой эгоист. Бог создал нас так: отдельно - женщину, отдельно - мужчину. У меня своя душа, и у нее - своя. И я не хочу забить ее душу в цепи. Пусть ее душа будет на свободе. Мне нужно только ее тело.

Акли всплеснул руками.

- Ну, барон, вы просто душка! Да вы изнутри еще хуже одеты, чем снаружи. И за это ваше внутреннее облачение вы тоже заслуживаете, чтобы вас заперли. Помолчу только - куда.

- Сумасшедшим меня считаете, ха-ха-ха!? - удовлетворенно рассмеялся барон.

- Скажу одно: странные же у вас, барон, представления о браке! Вот к примеру ножницы, У них два конца, но эти концы должны соответствовать друг другу - тогда вы сможете ими что-то отрезать. И тем двум душам тоже нужно в одну слиться, дорогой барон. И если бы от меня зависела судьба мадемуазель Ковач, я бы так быстро выставил вас за порог с вашим предложением, что вы и опомниться не успели бы.

- Как, значит не вы опекун девушки? Тогда какого же черта заставляете меня выступать тут перед вами с речью на полчаса?

- Это я вас заставлял?!

- По крайней мере, за это время давно бы уже могли сказать, кто ее опекун?

- А этого я и теперь не собираюсь делать.

Странный тип удивленно вскинул вверх голову.

- Как это не собираетесь? Что сие значит? Да ваше поведение становится просто оскорбительным!

И его серые в голубизну глаза угрожающе впились в лицо Акли.

- Не собираюсь вас оскорблять, но исходя из данных обстоятельств, я прежде сам должен переговорить с опекуном девушки и выяснить у него, согласен ли он вас принять.

- Ну мы еще посмотрим, как это он меня не примет!

- Тем не менее это вполне возможно, и тогда....

- И тогда я пристрелю его как пса! - гневно взревел барон и заскрежетал зубами. - Я шуток не терплю, поберегитесь, сударь! И требую, чтобы вы мне немедленно назвали имя опекуна, к которому я должен обратиться.

- Сейчас я еще не могу этого сделать, - спокойно возразил Акли.

- Не скажете?

- Нет, - твердо повторил Акли. - Имя опекуна содержится в тайне.

- Тогда я ас заставлю. Вы слышите, заставлю! - голос барона дрожал от ярости.

- Попробуйте, отвечал Акли, скрестив руки на груди.

Лицо барона сначала побагровело, налившись кровью, и тут же сделалось бледным. Глаза гневно засверкали.

- Или вы скажете, или я размозжу вам голову вот этим пистолетом.

Из-за пазухи своего потрепанного коричневого сюртука он вытащил сверкнувший металлом пистолет и наставил его ствол на Акли.

Придворный шут струхнул, побледнел, но попытался урезонить разъяренного жениха.

- Ну что же вы это, сударь? А еще называете себя человеком логики! Если вы меня убьете, вы же никогда не узнаете от меня имя опекуна, и девушка вам не достанется, потому что вас упрячут в тюрьму. А так я может быть и помогу вам....

Говоря так, он бочком-бочком пробирался к ширме, обдумывая, как быть дальше: не броситься ли ему, улучив момент, на барона, чтобы вырвать у него из рук пистолет.

- Нет и нет! - взревел барон, с трудом сдерживая свою ярость. - Вы наверняка задумали сделать меня посмешищем! Иначе почему бы вам скрывать имя опекуна? Смехота! Слыхано ли, чтобы имя опекуна держали в тайне?! Ну уж, не на того напали! Венгерский магнат никогда не будет посмешищем для какого-то лизоблюда! Или вы сейчас же скажете мне, что я от вас требую, или я считаю до трех и пиф-паф.

Барон Сепеши взвел курок пистолета и в наступившей могильной тишине начал отсчет.

- Раз... два.

В этот момент перегородка сдвинулась с места, и из-за нее вышел маленький, тощий, бледный, с узким продолговатым лицом и длинным носом и вытянутым в длину лбом господин в темно-синем сюртуке и белой жилетке.

- Император! - пролепетал Иштван Сепеши и выронил из задрожавшей руки пистолет.

- Ну что? Я и есть, мой дорогой, опекун названной девушки, с легким упреком проговорил император Франц III. - Какой скандал учиняете вы в моем доме? Разве так принято просить руки девушки? Стыдитесь, милейший.

- Помилуйте, ваше величество! - пролепетал барон, с поклоном опускаясь на одно колено.

- Fbeat! - строго закончил государь. - Et expectet! [Удалитесь и ждите моих распоряжений (лат.)].

Сепеши, кусая губы, удалился, а император добродушно похлопал своего шута по плечу.

- Ну как, перепугались немножко? Ах вы бедный Акличка! Лицо бело как мел. Хоть на школьной доске им пиши. Ну, а как император? Ничего? Вот видите, и он тоже может быть полезен для каких-то дел? хотя разбойник с Корсики сказал однажды русскому царю, что мне нужно ходить в юбке. Ничего, он еще пожалеет о своих словах. Император Франц не из трусов, не правда ли, Акли.

- В вашей груди бьется сердце льва, ваше величество.

Император радовался как ребенок, что на этот раз он спас Акли. Ведь если бы не он, то сумасбродный барон продырявил бы ему голову пулей.

Акли поднял валявшийся на полу пистолет и оживленно вскричал.

- О, негодяй, оружие даже не было заряжено.



Поделиться книгой:

На главную
Назад