Погашенная луна

Генрих насторожился, Хаусдорф впервые после побега Тухачевского заговорил о нём, значит и побег его не был случайностью.

— Думаю, без Вашей помощи тут не обошлось.

— Каждый волен думать в меру своей сообразительности.

— Вы не доверяете мне?

— Почему? Вам доверено большое, важное дело, с которым Вы с успехом справились.

— Но мне доверено далеко не всё, что связано с делом Тухачевского.

— Каждый выполняет свою задачу. Вы свою задачу выполнили. А по поводу доверия, вот что я Вам скажу. Не покажется ли странным то, что во время галицийской операции у генерала Брусилова были точные данные о расположении и состоянии войск четвертой армии, а генерал Ауффенберг получал от Вас дезинформацию, что и привело его армию к поражению?

— Вы называете дезинформацией не точные разведданные.

— Я называю вещи своими именами. Я располагаю достаточными сведениями о Вас и вашей деятельности, чтобы сделать вывод, — вы работали на русскую разведку.

— И когда же Вы сделали такой вывод?

— Ещё до того, как пригласил Вас в Ингольштадт.

— Так, почему же Вы меня пригласили, а не передали сразу свои сведения в контрразведку?

— Мне нужен был человек, хорошо знающий русских, вот я и выбрал русского. Ведь лучше Вас никто бы не справился с этой задачей. Я уже говорил — войны кончаются миром, и сегодняшний противник завтра может стать союзником. Я не ошибся в Вас. В России большевики, Вы им не симпатизируете, я тоже. Так что у нас с Вами общий противник, а мы союзники.

— Мне нечего Вам возразить. Я против большевиков. И у меня нет другого выхода, как сотрудничать с Вами. Но в России гражданская война, большевики долго не продержатся, что тогда?

— Продержатся, долго, достаточно долго. Вспомните Кромвеля, Робеспьера, гражданские войны не выигрывают короли, им отрубают головы. Вот и большевики расстреляли своего царя, и всю его семью. Думаете — это что? Акт жестокости? Варварство? Дикость? Месть дорвавшейся до власти толпы? Нет, дорогой мой, нет! Они всему миру показали, что обратной дороги не будет. Чтобы ни произошло в России, какая бы власть ни пришла на смену большевикам, никогда, никогда, слышите? Никогда в России не возродится монархия!

— А долго ли продержится монархия в Германии?

— Думаю, недолго. Кайзер Вильгельм потерял авторитет в мире. Власти меняются, но геополитические интересы остаются неизменны. Из России к нам прибывает некто, господин Дамасский2, это не его настоящая фамилия, кто он — нам пока неизвестно, но ясно одно — он представляет нынешнюю власть России. Но прибывает неофициально, и искать контакты будет не с официальными лицами, которые уже ничего не решают, а с теми, кто решает всё, независимо от того, кто в данный момент стоит у власти, то есть с нами. Вы будете присутствовать на этой встрече. Мы начинаем крупную игру. И не важно, какая власть сегодня в России, и какая завтра будет в Германии.

— Вы привлекаете меня к своей игре? Несмотря на всё, что Вы обо мне знаете?

— Я уже вас привлёк, и Вы отлично справились.

— А Вы не боитесь, что я буду играть не на Вашей стороне?

— А на чьей? На стороне большевиков? Так ведь и мы играем не против них. Бисмарк говорил: «На востоке врага нет». Так, что у Вас просто нет других вариантов.

— Я не в восторге от большевиков. Я не разделяю убеждений Тухачевского. Не верю, что большевики смогут вывести Россию из кризиса. Я монархист, я давал присягу царю и отечеству.

— Кто Вам сказал, что я в восторге от большевиков? Ни коммунисты, ни социалисты мне не симпатичны. Более того, я не хочу подобного в Германии. Но не надо быть ни монархистом, ни коммунистом — нужно быть реалистом. Да и Вы, скорее реалист, чем монархист. В этом я убедился.

— Когда состоится встреча?

— Я Вам сообщу.

В октябре 1918 года господин Дамасский прибыл в Швейцарию, а оттуда направился в Германию. В Ингольштадте состоялась первая встреча таинственного господина из России с Карлом Хаусдорфом, на которой присутствовал и Генрих Зольднер.

За окнами шёл мелкий осенний дождь, капли его стекали по стеклу, искажая пространство, стирая ощущение реальности мира. В комнате горел камин, у которого стояли три кресла. В одном сидел таинственный господин из России, напротив него Карл Хаусдорф, левее — Генрих Зольднер.

— Вы искали встречи с нами, — начал беседу Хаусдорф, — но почему с нами, а не правительством?

— Мы уже обращались к правительству. Господин Чичерин изложил наши предложения германскому послу Гильфериху, но ответа мы не получили. Вместо этого нас вынудили подписать дополнительно финансовое соглашение по Брестскому миру, которое ставит наше государство трудное положение.

— А что же Вы хотели? После убийства нашего посла, Мирбаха, что обычно рассматривается как объявление войны, Вы предлагаете военно-политическое сотрудничество. Можно ли доверять такому предложению? Ваш командующий фронтом даже объявил нам войну. Как правительство нашей страны должно расценивать все эти действия?

— И убийство посла, и попытки сорвать Брестский мирный договор — всё это провокация мятежников, экстремистов. Мятеж подавлен, и с нашей стороны были сделаны попытки отыскать взаимные интересы.

— Мы не в меньшей степени заинтересованы в восстановлении нити контактов с востоком. Но правительство опасается, что сближение с большевистской Россией, активизирует движение социалистов в самой Германии. Нам известно, что Ваша страна подогревает революционной брожение масс, я могу даже назвать имена Ваших эмиссаров, подталкивающих народ к восстанию.

— В России существуют силы, сориентированные на мировую революцию. Но наше нынешнее правительство не разделяет это направление. Более того, мы никак не заинтересованы в социалистической революции в Германии. Победа социализма в Германии будет означать крах большевиков в России. Это, во-первых, активизирует агрессию Запада по отношению к Германии и России, во-вторых, приведёт к расколу внутри нашей страны. Против нас поднимутся те, кто ратует за мировую революцию.

— Вы не разделяете революционной романтики интернационалистов?

— Вы хотели сказать — авантюризма. Мы не романтики и не авантюристы, мы — реалисты. Немецкие коммунисты, Карл Либкнехт и Роза Люксембург, обвиняют нас в заключении Брестского мира с Вами. Они считают, что заключив мир, мы сорвали процесс мировой революции. Но мы к мировой революции не стремимся. Мы хотим сохранить Россию. И во имя сохранения её мы скорее пойдем на союз с буржуазной Германией, чем поддержим немецких коммунистов.

— Если в Германии начнётся революция, какие шаги предпримут большевики?

— Мы даём гарантии, что никоим образом не будем способствовать её развитию.

— Этого мало. Вы должны убедить руководство компартии не поднимать восстание, чтобы не допустить того, что произошло в России.

— У нас с ними возникли довольно острые противоречия. Но мы предпримем всё наше влияние, чтобы убедить немецких товарищей не предпринимать никаких решительных действий.

— А если дело дойдёт до необходимости физического устранения Карла Либкнехта и Розы Люксембург?

— Мы не будем этому препятствовать, и окажем возможное содействие. Мы помним, что Ваше ведомство оказало революции в России значительную финансовую помощь. Но сейчас, подписанное 27 августа дополнительное соглашение к Брестскому миру ставит Россию грань финансовой катастрофы. Мы не в состоянии выплатить все репарационные долги.

— Думаю, мы сможем Вам помочь. Назовите имена, и мы откроем счета в швейцарских банках с суммами, компенсирующими ваши расходы.

Дождь усилился, низкие тяжёлые тучи бродили над городом, люди шли по улицам, прикрываясь зонтами, прячась под капюшоны плащей, где-то на фронтах, в окопах мёрзли, мокли и умирали солдаты, а здесь, в уютной небольшой комнате у камина три человека, не требуя друг у друга мандатов, не спрашивая полномочий, без протоколов, без записей беседы, решали судьбы стран и народов.

Глава 3

Вспомнив события недавнего прошлого, Андрей Николаевич вздохнул, посмотрел в окно. Шёл дождь, такой же серый и монотонный, как тогда, в Ингольштадте. Но то была осень восемнадцатого года, а сейчас уже весна двадцатого.

— Так, Вам приходилось бывать в Ингоштадте? — повторил свой вопрос барон.

— Приходилось, но, если мне случится встретиться с Тухачевским — это провал.

— По словам Макарова, они с Тухачевским не общались. Поручика Макарова привезли в Ингольштадт уже после побега Тухачевского.

— Подпоручик Тухачевский не знает поручика Макарова, но он хорошо знает Генриха Зольднера. Но и мне, то есть Генриху Зольднеру, в Ингодштадте с Макаровым встречаться не приходилось. Либо он не Макаров, либо в Ингольштадте никогда не был. Следовало бы побеседовать с этим Макаровым, как его?

— Вадим Сергеевич.

— Мне необходимо с ним встретиться.

— Это невозможно. Его в марте 1919 года арестовала контрразведка генерала Боровского, давно уже расстреляли этого поручика.

— Жаль, поторопились. Мне нужно было бы как можно больше узнать о нём. Родственники, друзья, сослуживцы.

— Контрразведка уже отработала легенду, всё узнаете у них.

— И где же этот поручик был целый год? Легенда-то старая.

— Якобы содержался в тюрьме на Керченском полуострове, а недавно бежал.

— Как ему удалось бежать? Сначала из германского плена, потом из белогвардейского? Почему год назад он оказался здесь, в Крыму? Зря его расстреляли. Поторопились.

— Нет, это мы с Вами опоздали.

— У меня будет время проститься с семьей?

— Нет. Вашей семье сообщат, что Вы срочно убыли для выполнения важного задания. А сейчас идите в особый отдел, к генералу Климовичу, он ждёт Вас.

Андрею Николаевичу не давали покоя вопросы, на которые в особом отделе ему никто ответить, скорее всего, не сможет. Он знал, что Тухачевский, после месячного пребывания в Швейцарии, оказался во Франции, откуда граф Игнатьев, военный атташе, переправил его через Лондон в Санкт-Петербург. А каким образом поручик Макаров оказался в Крыму? Ведь он шёл к большевикам. Пробирался через Францию? Но почему в Крым, к белым?

Генерал Климович долго не беседовал с Красновым, он вызвал капитана Ершова, который занимался делом поручика Макарова ещё в особом отделе армии генерала Боровского, и приказал ему ввести Андрея Николаевича в курс дела. Попрощавшись с генералом, офицеры отправились в кабинет капитана Ершова. Тот достал из стола папку с делом, и начал рассказывать:

— Взяли его, в районе Чонгарских укреплений, когда он к красным перейти пытался. Прямо на наши посты вышел, мог бы обойти, если бы местность знал. Назвался поручиком Макаровым, рассказывал, что бежал из немецкого плена. Доставили его к нам особый отдел.

— При каких обстоятельствах попал в плен к немцам?

— В бою под Ломжей. Воевал в шестой роте Семёновского полка, командовал ротой капитан Веселаго. Немцы атаковали на рассвете, под прикрытием тумана подкрались, и ударили по окопам. Почти вся рота погибла, командир был убит, а Макарова и ещё нескольких офицеров взяли в плен.

Всё это очень напоминало Андрею Николаевичу обстоятельства, при которых попал в плен Тухачевский. Но имени поручика Макарова Тухачевский в своих рассказах никогда не упоминал.

— Проверяли?

— Да, проверили. Поручик Макаров считается пропавшим без вести в бою под Ломжей.

— Документы при нём были?

— Документов не было.

«Действительно, — подумал Краснов, — пленные документов на руках не имели, но как он смог без документов пробраться через всю Европу, и оказаться в Крыму?»

— Как удалось бежать? Как попал сюда, спрашивали?

— Спрашивали, но путано как-то всё отвечал. Говорит, бежал во время прогулки, потом пробрался во Францию, в Марселе портовые рабочие помогли спрятаться на судне, которое везло в Крым продовольствие и оружие для французской армии.

— У Вас фотография его есть?

— Да, сфотографировали его, вот, извольте взглянуть, — капитан протянул Краснову фотографию. С неё на Андрея Николаевича с лёгкой, чуть заметной улыбкой смотрело лицо… Пьера Жерве. Он взял фотографию в руки, дыхание перехватило. «Так, вот оно, что. Вот почему обстоятельства похожи. Они взяты из рассказов Михаила Тухачевского. Пьер воспользовался информацией, которую получил в Инголштадте, для своей легенды, а настоящий поручик Макаров, по всей вероятности, действительно погиб в бою под Ломжей. Но почему без прикрытия? Ведь французская армия была здесь, в Крыму!».

— Зачем же его расстреляли? Ведь многое же не ясно.

— Так его французы расстреляли, не мы.

— Как?!

— У него нашли записку с данными о составе и дислокации французских войск в Крыму. Передали его французам, для уточнения, а те и шлёпнули.

— Вы при расстреле присутствовали?

— Нет.

— Где похоронили, известно?

— Да, на старом городском кладбище.

— Берите двух солдат с лопатами, и идемте на кладбище, нужно вскрыть могилу.

— Зачем?

— Странно всё это, господин капитан, очень странно.

До кладбища шли молча. «Нет, не могли французы его расстрелять, — думал Андрей Николаевич, — не могли». Пока они добрались до кладбища, начало темнеть. За полуразвалившейся низкой оградой из серого ракушника виднелась невысокая, поросшая бурьяном могила.

— Вот здесь его похоронили, — сказал капитан Ершов.

— Копайте, — приказал солдатам штабс-капитан Краснов.

Солдаты начали копать.

— Закурим? — спросил капитан, протягивая Краснову пачку папирос. Андрей Николаевич молча взял папиросу. Они курили, наблюдая за работой солдат. Сырой осенний ветер тоскливо завывал в черных ветвях деревьев. Низкие, тяжелые облака плыли над весенней землей, ещё не прогретой солнечными лучами, размытой дождями, пропахшей дымом и гарью.

— Ваше благородие! — крикнул один из солдат. — Тут нету никого!

Могила была пуста.

— Вот так-то, господин, капитан, — сказал Андрей Николаевич. — Так где же поручик Макаров? Не годится легенда, никуда не годится! Что хотите делайте, господин капитан, но найдите мне этого поручика, живим или мертвым! — Андрей Николаевич сделал глубокую затяжку, и выдыхая дым, подумал: «Лучше, конечно, живым».

«В апреле девятнадцатого года французские войска ушли из Крыма. Где же теперь Пьер Жерве? — думал Андрей Николаевич. — Ушёл с ними? А, может всё-таки, поручик Макаров уже служит в войсках Красной армии?».

— Наведите тут порядок, холм дёрном прикройте, чтобы следов не видно было, — отдал он распоряжение солдатам. Докурив, он швырнул на землю окурок, и втоптал его сапогом в грязь.

— Пошли в штаб, — обратился он к Ершову, — здесь нам больше делать нечего.

— Чем дальше, тем больше вопросов, господин капитан, и ни одного ответа. Как можно с такой легендой идти за линию фронта? — сказал он, когда они отошли от кладбища так, что солдаты не могли слышать их разговора. — Солдат проинструктируйте, чтобы об этой разрытой могиле никому ни слова!

— Не беспокойтесь, господин штабс-капитан, народ проверенный.

— Нет, к красным его французы переправить не могли, иначе не было бы этой инсценировки с расстрелом, был бы побег. А вот наша легенда, с побегом никуда не годится. В апреле девятнадцатого Крым заняли красные, Белая армия отступила на Керченский полуостров, за Акманайские позиции. И что этого поручика контрразведка за собой таскала?