1918: Очерки истории русской Гражданской войны

И наконец, 4. Осень 1918 г., или период стабилизации создавшихся летом антисоветских фронтов, сопровождавшийся частичными успехами Добровольческой армии на восточной Кубани и частичными неудачами Приволжского фронта и закреплением позиций Дона и Северной армии на Беломорском побережье (1 сентября – 11 ноября 1918 г.).

Второй период можно подразделить на следующие этапы:

1. Непосредственные следствия окончания мировой войны – падение и ослабление группировок, опиравшихся на оккупационные армии Центральных держав, создание новых государств на западной границе и военная интервенция союзников на юге России и в Закавказье. Одновременно с этим отход восточных армий к предгорьям Урала, выдвижение идеи общеимперской диктатуры адмирала Колчака и освобождение Добровольческой армией всего Северного Кавказа (11 ноября 1918 г. – конец февраля 1919 г.).

2. Переходный период – приспособление к новой обстановке, вызванной окончанием мировой войны. Перенос центра тяжести борьбы на юге с Кавказа на Дон, вооруженная интервенция и эвакуация союзниками юга России, создание западного противосоветского фронта и наступление армий адмирала Колчака от Урала до Волги (март – апрель 1919 г.).

3. Период оформления контрреволюции в общеимперском масштабе и ликвидация мировой войны – признание белыми фронтами правителем России адмирала Колчака, выдвижение Добровольческой армии на Украину и Нижнюю Волгу, наступление западного польско-латвийско-эстонского фронта, создание Северо-Западной армии генерала Юденича и отход армий Восточного фронта от Волги за Урал. Оформление конца мировой войны подписанием Версальского договора (май – август 1919 г.).

4. Общее наступление белых фронтов – Добровольческой армии на Москву (захват Орла), Северо-Западной армии на Петербург (захват Пулково) и армий Восточного фронта из Сибири к Уралу. Эвакуация союзниками Беломорского побережья и война белых с украинцами (сентябрь – первая половина октября 1919 г.).

5. Ликвидация белых фронтов – отход Добровольческой армии от Орла на Ростов (и крестьянские восстания на Украине), восточных армий в Сибирь и расформирование армии генерала Юденича (вторая половина октября – декабрь 1919 г.).

6. Агония белых фронтов – расстрел адмирала Колчака, ликвидация Северного фронта, Новороссий ская эвакуация (январь – март 1920 г.).

Третий период можно подразделить на:

1. Польское наступление на Украине и оформление Крымской армии генерала Врангеля (апрель – май 1920 г.).

2. Поход большевиков на Варшаву и выход армии генерала Врангеля на Нижний Днепр, к границам Дона и на Кубань (июнь – август 1920 г.).

3. Польско-советское перемирие и ликвидация Крымского фронта (сентябрь – ноябрь 1920 г.).

Глава 2. Сопротивление окраин октябрьскому перевороту и зарождение Добровольческой армии

Перемирие с австро-германцами в Бресте 15 декабря 1917 г. Украина. Дон. Генерал Алексеев на Дону. Прибытие на Дон быховских узников. Зарождение Добровольческой армии. «Паритетное» донское правительство. Кубань, Терек, Закавказье, Урал. Начало мирных переговоров в Бресте 22 декабря 1917 г. Наступление советских армий и вооруженная борьба на Дону и Украине. Сепаратный мир Центральных держав с Украиной и вступление большевиков в Киев 9 февраля 1918 г. Перерыв мирных переговоров в Бресте и отъезд Троцкого. Разрыв большевиков с Румынией, перемирие с ней и ультиматум большевиков Румынии 16 февраля 1918 г. Разгром польского корпуса. Советская власть в Финляндии. Самоубийство генерала Каледина 11 февраля 1918 г. Уход Добровольческой армии в задонские степи 20–21 февраля 1918 г. Захват большевиками Новочеркасска 25 февраля 1918 г. Роль донского казачества в начале Гражданской войны.

7 ноября 1917 г. большевики почти без сопротивления захватили власть в Петрограде. Попытка наступления войск генерала Краснова (будущего донского атамана) от Гатчины на Петербург окончилась 14 ноября неудачей и его арестом. Неделю спустя, к 15 ноября, большевикам удалось сломить сопротивление войск (главным образом юнкеров), поддерживавших Временное правительство, и в Москве.

Первой заботой новой власти вместе с декретом об отмене собственности и дележе частновладельческой земли[10] было стремление закончить войну. На следующий же день по захвате власти в Петрограде появился декрет «О мире». Временно и. д. Верховного главнокомандующего (после бегства Керенского) генералу Духонину 20 ноября большевиками был отдан приказ начать переговоры с австро-германцами. Отказ Духонина вызвал его смещение и назначение 22 ноября на его место большевика Крыленко.

26 ноября сменивший на посту Верховного главнокомандующего присяжного поверенного Керенского прапорщик Крыленко обратился по радио с предложением перемирия.

Получив его, генерал Людендорф запросил по телефону фактического главнокомандующего на русском фронте – начальника штаба принца Леопольда Баварского генерала Гофмана: «Можно ли разговаривать с этими людьми?» На что Гофман ответил: «Да, можно. Вашему Превосходительству нужны войска, и это первый их эшелон»[11].

2 декабря советская делегация, возглавленная Иоффе, Каменевым и Сокольниковым (бывший советский полпред в Лондоне), при секретаре (нынешнем заместителе народного комиссара по иностранным делам) Карахане и ряде военных экспертов перешла через линию германских окопов у Двинска и направилась в штаб германского Восточного фронта в Брест-Литовск. Руководство переговорами было возложено на генерала Гофмана. Любопытно, что в этот начальный период переговоров большевики, прекращая войну на русском фронте, в то же время еще настаивали на обязательстве немцев не перебрасывать во время переговоров новых сил на французский фронт, на что генерал Гофман охотно согласился, так как общая переброска была уже начата до начала переговоров и он мог обещать им не перебрасывать «новых» дивизий во время перемирия[12]. После довольно длительных переговоров Иоффе уехал в Петроград за полномочиями, и по его возвращении, 15 декабря, было подписано перемирие на срок с 17 декабря по 14 января (1918) с автоматическим его возобновлением в случае непредупреждения о его окончании одной из сторон за неделю до истечения срока.

Каково было впечатление немцев от этой делегации, можно судить из воспоминаний того же генерала Гофмана: «Так как делегация обедала вместе с нами в офицерском собрании, нам удалось ближе познакомиться с отдельными ее членами. Естественно, что при размещении за столом обладавшие правом решающего голоса члены делегации (т. е. Иоффе, Каменев, Сокольников, Карахан, некая Бызенко, крестьянин, солдат и рабочий) были посажены выше, чем военные эксперты – адмиралы и офицеры. Я никогда не забуду первого обеда с советской делегацией. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым. Против меня сидел рабочий, которого явно смущали многочисленные предметы столового прибора. Он пытался пользоваться ими всеми, но только вилку он применял исключительно для чистки зубов. Наискосок, рядом с принцем Гогенлоэ, сидела г-жа Бызенко, а с другой его стороны – крестьянин. Этот последний был типичным русским мужиком с длинными седыми лохмами и напоминавшей дремучий лес огромной бородой. Подававший к столу вестовой не смог удержаться от улыбки, когда на его вопрос, предпочитает ли он красное или белое вино, крестьянин осведомился – которое из них крепче, так как на более крепком он и решил остановить свой выбор»[13].

По заключении перемирия, кстати, официально непризнанного на Юго-Западном, Румынском и Кавказском фронтах, на 22 декабря было намечено начало мирных переговоров в Бресте.

Однако ни Украина, ни казачьи области, ни Закавказье не признавали власти большевиков. Довольно медленно распространялась она и в Сибири, и то лишь вдоль железнодорожной магистрали. По существу дела, прочно в Сибири советская власть утвердилась лишь четыре месяца спустя после октябрьского переворота, когда 26 февраля 1918 г. на II съезде Советов был избран Сибирский Совет народных комиссаров и Сибирский Центральный исполнительный комитет.

Родная России по крови и вере Малороссия, или Украина, с колыбелью Русского государства – Киевом историческими судьбами была в течение столетий оторвана от Московской Руси. Левобережная Украина с Киевом, т. е. области по восточному берегу Днепра, воссоединилась с Россией лишь в середине XVII в. (по Переяславскому договору 1654 г.), но Правобережная Украина, т. е. Киевщина, кроме самого Киева, Волынь и Подолия, равно как и побережье Черного моря («Новороссия»), влились в состав Российской империи лишь в самом конце XVIII в. при императрице Екатерине II.

Революция 1917 г. сразу пробудила центробежные стремления, главным образом среди украинской интеллигенции и полуинтеллигенции.

Еще при Временном правительстве, в апреле 1917 г., на Украинском национальном конгрессе была выдвинута идея национально-культурной автономии[14], а 23 июня 1-м Универсалом были Украинской Центральной радой провозглашена эта автономия и создано украинское правительство в виде «генерального секретариата» в составе главным образом украинских социал-демократов (Винниченко, Ефремова, Петлюры и др.). Провозглашая автономию Украины, она, однако, определенно не стремилась рвать с Россией[15]. 16 июля 2-м Универсалом и одновременной декларацией общероссийского Временного правительства взаимоотношения с Украиной были урегулированы на основании некоторого компромисса, причем за Временным правительством было признано право ут верждения генерального секретариата. Впрочем, это по следнее право, по анализу профессора барона Нольде, было лишь внешней фикцией (rudum jus)[16].

Ни объем прав, ни компетенция генерального секретариата этим компромиссом даже приблизительно установлены не были. Весьма существенным пробелом в договоре рады с Временным правительством было и полное отсутствие указаний на территориальные границы Украины.

Октябрьский переворот Украиной признан не был, и 3-м Универсалом Центральной рады (20 ноября 1917 г.) была провозглашена Украинская Народная Республика.

3-й Универсал, провозглашая Украину народной республикой, все же не порывал единства с Россией, сохраняя с ней федеративную связь. Провозглашение республики объяснялось лишь отсутствием центральной российской власти, и первой задачей ставилась помощь всей России для создания общероссийской федерации[17].

Границы территории Украины и 3-м Универсалом определялись крайне неопределенно. В частности, было оговорено, что Крым не входит в состав Украины. Решение вопроса о тех уездах Холмской, Воронежской и Курской губерний, где большинство населения составляли украинцы, также предоставлялось будущему.

Наконец, 3-й Универсал очень радикально решал земельный вопрос, уничтожив право собственности на землю всего «нетрудового элемента».

Собственной вооруженной силой новая республика, конечно, не располагала, так как все попытки формирования украинских частей сводились лишь к созданию вооруженных ватаг, боевая ценность которых была близка к нулю. Зато на территории Украины стояли войска наиболее многочисленного и наилучше оборудованного из-за наступления 1917 г. нашего Юго-Западного и отчасти Румынского фронтов. Поэтому уже в декабре представитель союзников, французский генерал Табуи, признал Украинскую Республику!

«Вчера, – писал генерал Табуи 18 декабря 1917 г. украинскому генеральному секретариату, – я получил приказание предложить Вам возможно скорее уточнить для передачи во французское посольство программу действий, которую могло бы проводить в жизнь украинское правительство в целях финансовой и технической ее поддержки Францией»[18].

С 19 декабря Табуи считал, что Франция вступила в официальные сношения с Украиной[19], а с 3 января 1918 г. генерал Табуи был назначен комиссаром правительства Французской Республики при правительстве Украинской Республики[20].

Признал Украину и английский представитель г-н Пиктон Бэджи (Picton Bagee).

Несомненно, что выступление генерала Табуи находилось в связи с заключенной в Париже 23 декабря 1918 г. англо-французской конвенцией, легшей в основу разграничения сфер влияния в России. Конвенция была подписана с французской стороны Клемансо, Пишоном и Фошем, а с английской – лордом Мильнером и лордом Робертом Сесилем. Конвенция предусматривала действия французов «к северу от Черного моря против австро-германцев и враждебных союзникам русских (т. е. большевиков)»[21]. 3-й пункт конвенции ограничивал этот район Бессарабией, Украиной и Крымом. Англичанам поручались действия против турок, «к востоку от Черного моря – на казачьих территориях, Кавказе, в Армении, Грузии и Курдистане».

Генерал Табуи поэтому стремился поддержать попытки проведения украинизации Юго-Западного и русских войск Румынского фронта, полагая, что хотя бы этим путем удастся восстановить хоть обломки русского фронта. Эта точка зрения союзников при всей ее наивности, если учесть фронтовые настроения нашей солдатской массы осенью 1917 г., становится все же понятной, если вспомнить, что поток германских дивизий с русского фронта во Францию с октябрьского переворота до 1 мая 1918 г., когда эта переброска была закончена, равнялся 47 дивизиям, не считая тех 7, которые были уже переброшены за сентябрь и октябрь 1917 г. Усиление германского фронта во Франции на 54 дивизии, т. е. больше чем на 1/3 (всего к сентябрю 1917 г. у немцев на французском фронте было 142 дивизии), конечно, представлялось союзникам ката строфой, и ради прекращения этого потока они были готовы, да и должны были хвататься хотя бы как утопающий за соломинку.

Не меньший интерес своими естественными богатствами (особенно хлебом, скотом и конским составом) и возможностями ее противопоставления несговорчивым большевикам, наивно стремившимся связать мир с мировой революцией, Украина вызывала и у наших противников. Помощь союзников, связь с которыми была возможна лишь через Мурманск, Архангельск или Владивосток, после октябрьского переворота становилась для Украины совершенно иллюзорной. Признание Украины союзниками не могло ей дать ни войск, ни даже материальной поддержки. С другой стороны, тут же рядом стояли в зените своего могущества австро-германцы, склонные по многим причинам, из которых далеко не последней была идея расчленения и ослабления России, помочь осуществить Украине свою независимость. У других ворот, с севера, уже стучались большевики. Нужно было выбирать, и украинское правительство сделало свой выбор. Оно вы брало немцев.

Из не признавших октябрьского переворота казачьих областей на первом месте по своему удельному весу стоял Дон. Для правильного понимания роли Дона в начале Гражданской войны нельзя не остановиться хотя бы вкратце на его истории.

Зародившееся в низовьях Дона в середине XVI в., Донское Войско в начале своей истории было, в сущности говоря, совершенно независимым государственным образованием, связь которого с Москвой выражалась главным образом в пополнении его состава бежавшими из Москвы на Дон людьми[22].

В XVI в., пишет известный историк профессор Платонов, «казаки выходили на Поле (т. е. на территорию южнее Калужских, Тульских и Рязанских «мест») из Московского государства и литовско-польских окраин. В различных местах Поля появились казачьи городки, и один из них – Раздоры на Дону (у слияния Дона с Донцом) становится как бы центром для бродящих по Полю казачьих станиц, т. е. организованных казачьих отрядов. Во главе станиц стоят атаманы, они собирают вокруг себя сотни и даже тысячи казаков и с ними проникают с Дона на Волгу, Каспий и Яик (р. Урал). Они ведут постоянную борьбу с татарами, грабят всех, кого застанут на полевых дорогах между Москвой, Днепром и Черноморьем, но они же охотно нанимаются и на государеву службу, составляя особые отряды в московских войсках и поступая на службу к частным лицам. Не вошедшее в черту государства Поле стало, однако, русским и гостеприимно принимало в свои леса и на берега своих «польских» рек беглецов из государственного центра. Постепенно Московское государство стало осваивать Поле постройкой городов, занимаемых гарнизонами, обращая его как бы в пограничный военный округ. Но казачьи станицы по низовьям Дона и во вторую половину XVI в. продолжали оставаться вне всякого влияния московской власти. Приняв самое деятельное участие в Великой Смуте начала XVII в., донское казачество, несомненно, сыграло решающую роль в возведении на престол первого из Романовых царя Михаила Федоровича. Профессор Платонов определенно отмечает: «В русской письменности сохранился некоторый намек на то, что собор (1613) не сам пришел к мысли об избрании Михаила, а был к ней приведен посторонними давлениями, вмешательством со стороны. Есть рассказ, например, о том, что права Михаила на трон объяснил собору пришедший на его заседание какой-то «Славного Дону атаман»… есть и другой рассказ, что к троицкому монаху Аврааму Палицыну на монастырское подворье в Москве приходили вместе с дворянами и казаки с просьбой доложить собору их мысль об избрании Михаила. Эти не вполне определенные сообщения содержат в себе намеки, достаточно деликатные, на казачье влияние в Москве, на то, что первая мысль о Михаиле принадлежала именно казакам. Не намек, а прямые утверждения, и притом неделикатные, о том же самом исходили от поляков. В официальных объяснениях польских дипломатов с московскими в первое время по выборе Михаила москвичам приходилось выслушивать «непригожие речи». Лев Сапега грубо высказал Филарету (отцу царя Михаила Федоровича) при московском после, что «посадили сына его на московское государство одни казаки донцы»[23].

Несомненно, что внешняя роль донского казачества при избрании царем Михаила Федоровича не вполне точно отражала внутренний смысл событий[24], но также несомненно, что донское казачество этим актом впервые поднялось со ступени бродивших по Полю станиц на ступень составной части государства Российского.

После избрания царем Михаила Федоровича казаки основались на Дону в виде своеобразного сообщества с выборной властью (старшиной) во главе. Правда, что на Дон продолжали течь беглецы и собою «полнили реку», но с воцарением Романовых Дон уже перестал быть независимой вольницей и становится в некоторые вассальные отношения к Москве.

Вся история Дона в XVII и XVIII столетиях представляет собою борьбу старой идеи «беспардонной» казачьей вольницы с новым положением Донского Войска как составной части государства Российского. Подавление Москвой бунта донского казака Степана Разина в 1671 г. приводит к потере Доном права политического убежища беглых из Московского государства, и вассальные отношения Дона к Москве заменяются лишь автономией Дона. Присяга 1671 г. войскового круга вводила Дон и юридически в состав государства Российского. В 1705 г. Дон теряет и право убежища для беглых рабов, военнослужащих и т. п. Второй бунт, донского атамана Кондратия Булавина (1708), подавленный Петром Великим, быстро приводит к потере Доном и этой государственной автономии и замене ее лишь автономией областной. Выборный атаман заменяется атаманом наказным (1723), т. е. назначенным центральной властью, а Дон становится с 1721 г. лишь «Донской провинцией», подведомственной Военной коллегии. Третий бунт, донского же казака Емельяна Пугачева (1773–1775), лишает Дон и этой областной автономии, и на Дону вводится войсковое гражданское правительство, а в 1791 г. на Дону проводится и закрепощение крестьян. В 1848 г. войсковым атаманом назначается впервые даже не донец (генерал Хомутов), и эта традиция поддерживается до самой революции 1917 г.

Однако исторически создавшийся своеобразный уклад особой казачьей жизни с земельными привелегиями для казаков и особыми, несравненно более тяжелыми по сравнению с остальным населением империи, условиями воинской повинности остаются в силе. Наряду с казачьим населением, доходившим к началу нашей Гражданской войны до двух, например, миллионов донских казаков, в пределах области Донского Войска проживало, однако, еще свыше двух миллионов неказаков, так называемых «иногородних». В подавляющем большинстве это было пришлое в конце XVIII и особенно в течение XIX в. из центральных областей России малороссийское крестьянство и отчасти осевшее, главным образом на юге области, пришлое же городское и рабочее население. В 1915 г. иногородние составляли более половины населения области (56 %). Стремления иногородних, жаждущих приступить к дележу и частновладельческих, и казачьих земель, совершенно точно отражали общие стремления всего русского крестьянства в эту эпоху. Их чаяния и надежды были чаяниями всего русского крестьянства в конце 1917 г., и большевистский лозунг «черного передела» делал иногороднее население естественным союзником большевиков, тем более что словечко эсера Чернова о том, что «казакам придется потесниться на их землях», облекало эти чаяния в совершенно реальную для них форму.

Особенно сильным было преобладание иногороднего населения в юго-западной части области, главным образом в присоединенных к Дону лишь в 80-х гг. прошлого столетия городах Ростов с Нахичеванью и Таганрог и входившем в состав Таганрогского округа Донецком каменноугольном районе.

Революция 1917 г. сразу пробудила стремление к восстановлению самостоятельности Дона.

Уже в апреле 1917 г. в донской столице – Новочеркасске собрался первый Донской казачий съезд, который единогласно признал необходимым «восстановить седую старину – войсковой круг и выборного войскового атамана»[25]. В первой половине июня собрался войсковой круг и уже 1 июля 1917 г. избранный войсковым атаманом донской казак – генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин[26] во главе нескольких сот членов войскового круга, осененный старинными бунчуками, после двухсотлетнего перерыва шествовал, имея в руках древний атаманский пернач, в войсковой собор в Новочеркасске. В связи с выступлением Верховного главнокомандующего генерала Корнилова в сентябре 1917 г., Временное правительство объявило донского атамана его соучастником и «изменником родине», отдало его под суд и прислало приказ генералу Каледину явиться в Могилев для дачи показаний Чрезвычайной следственной комиссии.

Генерал Каледин гласно перед всей Россией заявил, что хотя он никакого участия в выступлении генерала Корнилова не принимал и о нем не знал, но если бы знал, то поддержал бы Корнилова всемерно, и готов нести полную ответственность как идейный его соучастник.

Войсковой круг, однако, стал на сторону своего выборного атамана и, заявив, что «с Дона выдачи нет», сам «судил» Каледина и, восстановив его в правах, «приказал ему вновь вступить в исполнение атаманских обязанностей».

Когда Временное правительство было свергнуто большевиками (октябрьский переворот), генерал Каледин занял совершенно определенную позицию непризнания и борьбы с захватчиками власти. Атаман и донское правительство (чисто казачье) 21 ноября 1917 г. приняли на себя всю полноту государственной власти в пределах Донской области. Донское Войско, «пока не образуется в России всенародная признанная законная общероссийская власть»[27], стновится независимым государственным образованием.

Этим начинается новая эпоха в жизни Донского Войска.

Симпатии численно преобладавшего иногороднего населения к большевикам и изменившееся положение Дона, ставшего самостоятельным государственным новообразованием, выдвигают идею так называемого «паритета», т. е. привлечения к правлению землей Донского Войска и иногородних на равных началах с казачьим населением. Созванный 15 декабря 1917 г. Большой войсковой круг (так называемый третьего созыва) принял идею паритета и, переизбрав генерала Каледина войсковым атаманом, постановил:

«1. Принять войсковому правительству всю полноту власти до создания законной всероссийской власти.

2. Предоставить половину мест в правительстве (8 мест) представителям от неказачьей части населения.

3. Назначить на 11 января 1918 г. новый съезд войскового круга и съезд неказачьего населения как съезд Краевого учредительного собрания»[28].

Таким образом, идея казачьего противосоветского фронта, чем по существу дела было донское правительство до принятия паритета, была заменена идеей независимого демократического государства, половина населения которого, получившая теперь равное участие во власти, была настроена по отношению к большевизму далеко не непримиримо. Ища союзников в борьбе с большевизмом, донское казачество в изменившейся политической обстановке решило опереться как раз на те слои, которые именно этой поддержки ему дать не могли. Оригинально, что октябрьский переворот, выдвинув идею независимости Дона, как-то затемнил в представлении его правителей истинные интересы казачества. Сам Каледин высказался на войсковом круге: «Управлять областью, опираясь только на одну часть населения, невозможно. К местным делам необходимо привлечь все население области»[29]. Войсковой же круг пошел еще дальше, полагая, «что на Дону власть конструировалась по принципу, провозглашенному большевиками, – самоопределения народностей, что войсковой круг – демократическое учреждение, что неказачье население привлекается к власти совместно с казаками на равных началах», и решил послать делегацию для переговоров в 17-й стрелковый полк (карательный отряд большевиков на пограничной станции Чертково) и даже «к Ленину в Петроград вместе с представителями карательного отряда для выяснения дела и для возвращения на место (?) 17-го стрелкового полка»[30]. И это в то время, когда большевики уже разгромили (29 ноября) и арестовали заседавший в Петрограде Совет Союза казачьих войск за его протест против посылки на Дон карательного отряда, а ни одно казачье войско не признало Советов. Всего этого круг не знал…

То же стремление отмежеваться от большевиков, которое введением паритета ослабляло способность сопротивления Дона советской власти, привело и к другому совершенно нежизненному объединению по чисто территориальному признаку земель юго-востока России. Еще до октябрьского переворота – 2 ноября – был подписан договор об образовании Юго-Восточного союза представителями войск Донского, Кубанского, Терского и Астраханского и горцами Кавказа, а 27 ноября новое, совершенно фиктивное объединенное правительство этого союза «открыло свои действия» на Кубани в Екатеринодаре.

Между тем реальная обстановка на Дону определенно первой задачей выдвигала не строительство Донского государства, а вооруженную борьбу с большевизмом. Возвращавшиеся на Дон казачьи полки, в значительной степени распропагандированные на фронте, однако, воевать не хотели.

15 ноября, день спустя после утверждения советской власти в Москве, на Дон прибыл генерал Алексеев[31]. Он сразу же приступил к организации общероссийской вооруженной силы, сперва называвшейся Алексеевской организацией, а впоследствии ставшей Добровольческой армией.

29 ноября в Макеевке (в Таганрогском округе, центр угольной промышленности) была провозглашена Дон ская социалистическая республика, а 3 декабря 272-й пехотный запасный полк, вынесший резолюцию о непризнании власти донского правительства, был генералом Калединым разоружен при содействии офицеров Алексеевской организации. Однако в ночь на 9 декабря в Ростове была провозглашена советская власть при помощи прибывших в Ростов матросов Черноморского флота.

Генерал Каледин вначале на предположение генерала Алексеева «воспользоваться юго-востоком России, и в частности Доном, как богатой и обеспеченной собственными вооруженными силами базой для того, чтобы собрать там оставшиеся стойкими элементы – офицеров, юнкеров, ударников, быть может, старых солдат и организовать из них армию, необходимую для водворения порядка в России», хотя и согласился дать приют русскому офицерству, но просил «не задерживаться в Новочеркасске более недели и перенести свою деятельность за пределы области – в Ставрополь или Камышин»[32]. Обстановка, сложившаяся в ночь на 9 декабря в связи с восстанием в Ростове, однако, изменила его первоначальную точку зрения, и, придя к генералу Алексееву, он сказал: «Михаил Васильевич. Я пришел к вам за помощью. Будем как братья помогать друг другу. Всякие недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти».

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему: «Дорогой Алексей Максимович. Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела»[33].

При содействии офицеров и юнкеров Алексеевской организации генерал Каледин к 17 декабря, т. е. ко времени созыва 3-го круга, подавил восстание ростовских большевиков.

Одновременно с этим генерал Каледин после долгих колебаний из-за нежелания рисковать жизнями молодежи уступил настоятельным просьбам и разрешил для обороны Дона формирование партизанских отрядов. Это разрешение подняло настроение в Новочеркасске. Инициатором и главным вдохновителем партизанской борьбы был есаул В. М. Чернецов. После него разрешение формировать партизанские отряды получили есаул Семилетов, прапорщик Назаров и сотник Попов. Практически партизанские отряды представляли, из-за «нейтралитета» возвращавшихся с фронта донских полков, единственную реальную донскую силу в руках атамана.

В эти же дни (т. е. в середине декабря) стала прибывать на Дон и группа быховских узников. Арестованные в связи с сентябрьским выступлением генерала Корнилова сам генерал Корнилов, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Лукомский, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, 1-й генерал-квартирмейстер Ставки генерал Романовский и начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Марков были Керенским заключены в Быховскую тюрьму. Октябрьский переворот поставил на очередь вопрос ликвидации Ставки и Быхова. 1 декабря временно исполнявший должность Верховного главнокомандующего генерал Духонин прислал генералу Корнилову телеграмму с сообщением о приближении большевиков к Могилеву и о том, что к 6 часам вечера в Быхов будет подан поезд, на котором рекомендовал, взяв с собою текинцев, отправиться на Дон. Поезд, однако, подан не был, и генерал Корнилов, вызвав коменданта тюрьмы, сказал, что 2 декабря он вместе с заключенными с ним генералами покинет Быхов. При этом генерал Корнилов решил идти с охранявшим Быхов Текинским полком, а остальным четырем генералам он предложил отправиться в путь самостоятельно[34].

В этот же день советская делегация у Двинска перешла через линию фронта, направляясь для заключения перемирия в Брест, а на следующий день бандой большевиков в Ставке был зверски убит временно исполнявший должность Верховного главнокомандующего генерал Духонин.

После ряда перипетий генерал Корнилов 19 декабря, т. е. сейчас же после подавления Ростовского восстания, прибыл на Дон. Следовавшие одиночным порядком генералы Лукомский, Деникин, Романовский и Марков прибыли в первых числах декабря, но по совету генерала Каледина, первоначально кроме генерала Романовского оставшегося в Новочеркасске при генерале Алексееве, уехали на Кавказ и вернулись на Дон лишь с прибытием генерала Корнилова[35].

К началу мировой войны лишь генерал Лукомский занимал крупный пост в центральном управлении Военного ведомства, генералы же Корнилов и Деникин были только что произведенными в этот чин генерал-майорами, и первый командовал перед войной бригадой, а второй произведен в генералы в 1914 г., лишь за несколько месяцев до войны, и получил назначение генерала для поручений при командующем войсками Киевского военного округа. И по возрасту (генералу Лукомскому было 49, Корнилову – 47, Деникину – 45 лет), и по выпускам из Академии Генерального штаба (выпуски 1897–1899 гг.) они принадлежали к другому поколению, чем генералы Алексеев и Каледин (60 и 55 лет, выпусков из академии 1890 и 1889 гг., причем генерал Каледин был старше генерала Алексеева по академии на год). Генералы Романовский и Марков были еще моложе, начав войну полковниками, не командовавшими еще полками. Им ко времени прибытия на Дон было соответственно 40 и 39 лет. Все прибывшие из Быхова генералы, правда, во время войны достигли высших постов в армии, но все-таки в глазах генералов Алескеева и Каледина они, конечно, принадлежали все же к другому, младшему поколению.

В своих воспоминаниях и генерал Лукомский, и генерал Деникин не скрывают того конфликта, который возник на почве возглавления добровольческой организации генерала Алексеева. Генерал Лукомский пишет о своем впечатлении по прибытии в Новочеркасск (29 декабря): «Я застал генерала Корнилова в большом колебании. Формирование Добровольческой армии было уже начато генералом Алексеевым. По характеру генералы Алексеев и Корнилов мало подходили друг другу. Корнилов считал, что дело может пойти успешно лишь при условии, если во главе будет стоять один человек. Алексеев говорил, что роли можно распределить; он указывал, что в его руках останутся финансовые вопросы и политика, а Корнилов всецело займется формированием армии и ее управлением. Корнилов доказывал, что их параллельная деятельность будет вызывать постоянные трения, и прежде всего в финансовых вопросах. Затем Корнилов указывал, что с развитием дела ему, как командующему армией, придется вплотную подойти к внутренней политике, которая будет находиться в ведении Алексеева… В сущности говоря, это сознавал и генерал Алексеев, предложивший генералу Корнилову такое решение: «Вы, Лавр Георгиевич, поезжайте в Екатеринодар и там совершенно самостоятельно приступайте к формированию частей Добровольческой армии, а я буду производить формирования на Дону». Генерал Корнилов категорически от этого отказался, сказав, что это не выход из создавшегося положения и что это будет еще хуже. «Если бы я на это согласился, то, находясь на таком близком расстоянии один от другого, мы, Михаил Васильевич, уподобились бы с вами двум содержателям балаганов, зазывающих к себе публику на одной и той же ярмарке». Генерал Корнилов хотел ехать на Волгу, а оттуда в Сибирь. Он считал более правильным, чтобы генерал Алексеев оставался на юге России, а ему была дана возможность вести работу в Сибири. Он доказывал, что для дела это будет лучше»[36].

Генерал Деникин пишет[37]: «19 декабря приехал Корнилов, с нетерпением ожидаемый всеми. После первого свидания с Алексеевым стало ясно: совместная работа их вследствие взаимного предубеждения друг против друга будет очень нелегка. О чем они говорили, я не знаю, но приближенные вынесли впечатление, что расстались они темнее тучи… Предстояло решить основной вопрос существования, управления и единства Алексеевской организации. По существу, весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов – Алексеева и Корнилова… Между тем обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно».

В конце декабря в Новочеркасск прибыли представители образовавшегося осенью 1917 г. в Москве из представителей буржуазно-либеральных кругов так называемого Московского центра. 31 декабря состоялось первое большое совещание генералов и московских делегатов. Эти последние настаивали на том, чтобы генерал Корнилов оставался на юге России и работал совместно с генералами Алексеевым и Калединым. Так как генерал Корнилов не соглашался, то было заявлено, что «московские общественные организации совершенно определенно поручили объявить, что руководители антибольшевистского движения могут рассчитывать на моральную помощь лишь при условии, что все они (Алексеев, Корнилов и Каледин) будут работать на юге России совместно… Генерал Корнилов принужден был согласиться»[38].

Генерал Деникин, описывая это совещание, говорит: «Произошла тяжелая сцена, Корнилов требовал полноты власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и перейдет в Сибирь…»[39]

Наконец 6 января 1918 г. был объявлен приказ о вступлении генерала Корнилова в командование армией, которая с этого дня официально стала именоваться Добровольческой армией, а генерал Лукомский был назначен ее начальником штаба.

Генерал Корнилов был вынесен судьбой на гребень контрреволюционной волны. Все его прошлое, красочность и оригинальность его фигуры как-то невольно вы двигали его на роль всероссийского диктатора. Несомненно, что генерал Корнилов это сознавал, и его тянуло на широкий общероссийский простор. На Дону ему было тесно. Его манила Сибирь. Ореол его имени был, несомненно, крупнейшей ценностью в эти смутные дни[40].

Окончательно взаимоотношения между донским атаманом генералом Алексеевым и командующим Добровольческой армией генералом Корниловым были после этого оформлены на основании предложенного генералом Деникиным «триумвирата», в котором роли были распределены так:

– генерал Алексеев – внешние сношения, финансовое и гражданское управление,

– генерал Корнилов – власть военная,

– генерал Каледин – управление Донской областью.

Верховной властью являлся весь триумвират.

Одновременно с этим, однако, организация власти сильно осложнялась созданием при генерале Алексееве особого Совета из представителей «русской общественности». По определению главного инициатора этого учреждения – М. М. Федорова, задача Совета заключалась в «организации хозяйственной части армии, сношений с иностранцами на казачьих землях местными правительствами и с русской общественностью»[41].

Не обладая ни территорией, ни материальными средствами, ни достаточным авторитетом, Совет, к тому же еще пополненный социалистами во главе с Савинковым, конечно, только тормозил дело Добровольческой армии. Бесславно просуществовав несколько дней, Совет так же бесславно закончил свое существование. Генерал Корнилов наконец предъявил ему ультиматум, потребовав от московских делегатов «письменного извещения, что Совет признает себя органом только совещательным при командовании из трех генералов и ни один вопрос, внесенный на рассмотрение Совета, не получает окончательного разрешения без утверждения означенных трех лиц и т. д.».

25 января Совет принял ультиматум Корнилова, а через несколько дней он и фактически перестал существовать. Генерал Деникин, оценивая значение Совета, пишет: «Чтобы понять обращение Корнилова именно к московской делегации, нужно иметь в виду, что в глазах триумвирата она пользовалась известным значением, так как с ней связывалось представление о широком фронте русской общественности. Это было добросовестное заблуждение членов делегации, вводивших так же добросовестно в заблуждение и всех нас. Сами они стремились принести пользу нашей армии, но за ними не было никого»[42].

Главного, в чем нуждалась Добровольческая армия, – материальных средств, русская общественность всех оттенков дать ей не смогла. Политический же общероссийский орган на донской территории был, конечно, в эту эпоху лишь политическим недоразумением.

9 января 1918 г. штаб Добровольческой армии обнародовал воззвание, в котором разъяснялись цели, преследуемые армией. Основной целью ставилось создание организованной военной силы, которая могла быть противопоставлена надвигающейся анархии и «немецко-большевистскому» нашествию. Первой целью воззвание ставило противостоять вооруженному нападению на юге и юге-востоке России «рука об руку с доблестным казачеством по первому призыву его круга, его правительства и вой скового атамана в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко-большевистского ига». Наряду с ней, однако, Добровольческой армии ставилась задача быть «той действенной силой, которая даст возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства Свободной России. Новая армия должна стоять на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской – ее народ – выявит через посредство избранного Учредительного собрания державную волю свою»[43].

Воззвание это, таким образом, становилось на точку зрения непредрешения ни будущей формы правления, ни земельного вопроса. «Мир и земля», провозглашенные большевиками, не нашли в этом воззвании противоядия. Взамен конкретной «цели», по существу дела, воззвание ограничивалось лишь указанием «средства» – создания организованной вооруженной силы. Сама цель оставалась туманной, будучи предоставлена выявлению «державной воли» народа…

Генерал Лукомский в своих воспоминаниях указывает, что при обсуждении воззвания возник вопрос – о каком Учредительном собрании идет речь: о новом или об Учредительном собрании 1917 г. «Все, – пишет генерал Лукомский, – высказались единодушно, что об Учредительном собрании 1917 г. не может быть и речи»[44].

Однако редакция воззвания не вполне точно отражает эти настроения. Ведь Учредительное собрание 1917 г. в день обнародования воззвания (9 января) еще не было собрано, и поэтому легко можно было понять, что вопреки пожеланиям его авторов воззвание говорило именно о нем.

Взаимоотношения с приютившим защищавшую его Добровольческую армию Доном были в этот период нормальными. Переименованное после принятия принципа паритета из войскового в донское правительство, еще не пополненное до их съезда иногородними, сейчас же, 2 января 1918 г., официально приветствовало Добровольче скую армию, и войсковой есаул Г. П. Янов был уполномочен передать ее вождям, что «правительство Дона всемерно пойдет навстречу армии и ее пожеланиям, так как идея спасения Родины одинаково близка как донскому правительству, так и вождям Добровольческой армии»[45].

11 января 1918 г. в Новочеркасск съехались на съезд представители иногороднего населения области Донского Войска (из 150 членов съезда было, между прочим, 40 большевиков). После довольно значительных трений, сглаженных лишь передачей донским крестьянам трех миллионов десятин частновладельческой земли, съезд все же вынес резолюцию о борьбе с большевиками до победного конца и о поддержке атамана. Однако наряду с этими пожеланиями съезд вынес и резолюцию «о разоружении и роспуске Добровольческой армии, борющейся против наступающих войск революционной демократии». Коалиционное (паритетное) донское правительство впоследствии, правда, пересмотрело этот вопрос. Генерал Каледин убедил генерала Алексеева личным собеседованием с представителями «демократии» разъяснить все сомнения в контрреволюционности армии. 31 января состоялось заседание неказачьей части правительства с участием представителей от демократического объединения г. Ростова, на которое был приглашен генерал Алексеев, сделавший доклад об истории возникновения Добровольческой армии, ее задачах и конструкции и отвечавший на вопросы представителей революционной демократии. Доклад генерала Алексеева произвел на них чрезвычайное впечатление, и благодаря выступлению генерала Алексеева казачьей части правительства удалось провести «компромиссное» решение. «Существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное собрание армия должна находиться под контролем объединенного правительства, и в случае установления наличия в этой армии элементов контрреволюции таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы области»[46].

По избрании представителей съезда в паритетное правительство это последнее под названием донского вступило в управление областью. Эта роковая уступка донского казачества, однако, не дала ему никаких реальных выгод, не увеличив ни числа защитников Дона, не внеся успокоения ни среди «фронтовиков» (т. е. вернувшихся с фронта казаков), ни в среду иногородней массы… Неустойчивое равновесие новой донской власти не сулило ей ничего доброго в ближайшем же будущем.

Соседнее с Доном, второе по численности Кубанское казачье войско переживало ту же борьбу с иногородними с осложнением этой борьбы еще и неоднородностью своего состава. Кубанское казачество создалось из слияния переселенных на северный берег р. Кубани императрицей Екатериной II остатков Запорожского войска, которая его называла «совсем особливым политическим сонмищем, замыслившим составить из себя посреди отечества область совершенно независимую под собственным своим неистовым управлением», получивших название Черноморского войска, с частью казаков-линейцев, несших с конца XVII в. пограничную службу на Северном Кавказе. В 1802 г. в него влились еще и остатки Екатеринославского казачьего войска. Главная масса войска – черноморцы по языку и происхождению было малороссами, или украинцами. Линейцы главным образом состояли из великороссов (донцов). Лишь в 1860 г. из этих разнородных по происхождению частей было образовано Кубанское казачье войско.

В состав населения Кубанской области, кроме того, входило сто с лишним тысяч горцев (главным образом адыгейцев, черкесов и карачаевцев). Иногородние к началу Гражданской войны в Кубанской области составляли 52 % населения. В то же время на их долю приходилось лишь 37 % общего количества земли, тогда как в руках казачьего меньшинства сосредоточивалось до 60 %. Острота взаимоотношений между казачьим и иногородним населением в 1917 г. на Кубани превосходила то, что имело место на Дону. Настроения же казаков-фронтовиков были точно такие же, как и на Дону, – воевать они ни с кем не хотели.

Украинофильская тенденция и самостийнические течения – наследство «неистовых» запорожцев – в то же время были очень сильны на Кубани. Еще до октябрьского переворота – 18 октября – Краевая казачья рада приняла постановление о выделении Кубани в Кубанскую Республику на правах самоуправляющегося члена Россий ской Федерации. 24 октября Кубань избрала своего первого выборного атамана – полковника Филимонова. При этом новая Кубанская Республика становилась чисто казачьей, так как почти половина всего населения области (иногородние, кроме староселов) была лишена избирательных прав. Рознь и вражда между казаками и иногородними, объединившимися с казаками-фронтовиками, приняли очень резкие формы. Поэтому для самозащиты кубанскому правительству к концу 1917 г. пришлось прибегнуть к формированию добровольческих (преимущественно из офицеров и юнкеров) отрядов, во главе которых стал военный летчик – капитан Покровский.

На Тереке выборный атаман Караулов был убит большевиками 26 декабря на ст. Прохладной. Образованное им противосоветское терско-дагестанское правительство вскоре стало лишь пустой фикцией, и Терек неизбежно должен был вскоре стать легкой добычей большевиков.

В Закавказье Закавказский комиссариат также не признал октябрьского переворота и, отмежевываясь от большевиков, стремился создать местную власть, только временно, до созыва Всероссийского Учредительного собрания. Положение Закавказья, однако, чрезвычайно осложнялось развалом Кавказского фронта, демобилизующиеся полки которого неизбежно должны были затопить край при своем уходе «по домам».

Уральское и Оренбургское казачьи войска также не признали октябрьского переворота, и войсковому атаману Оренбурского войска Дутову удалось, подняв южные отделы войска, с 8 декабря по 31 января успешно отстаивать столицу войска Оренбург от большевиков. 31 января атаман Дутов, вынужденный оставить Оренбург, отошел в северные отделы Оренбурского войска, к Верхнеуральску.

Сопротивление Уральского войска в этот период носило менее организованный характер, но казачество опре деленно было настроено против советской власти и ее не признавало.

Таким образом, к середине января 1918 г. от Украины через Дон и Кавказ до Оренбурга окраины не признавали власти советского центра и более или менее успешно стремились организовать вооруженное сопротивление. Однако реальной боевой силой в эту эпоху на всей этой территории были лишь Добровольческая армия и партизаны на Дону, добровольческие отряды Покровского на Кубани и казачье ополчение Дутова в Оренбурге. Центром контрреволюции, несомненно, в эти дни был Новочеркасск.

22 декабря, т. е. через три дня по прибытии генерала Корнилова на Дон, в Бресте начались мирные переговоры большевиков с представителями Центральных держав. Советской делегации в ответе на ее предложение о «мире без аннексий и контрибуций» представители Центральных держав ответили согласием, при условии что и «все державы Согласия изъявят готовность приступить к переговорам на тех же условиях». Глава советской делегации Иоффе торжествовал, и было решено лишь выждать в течение 10 дней присоединения всех держав Согласия к этим условиям. Однако генерал Гофман совершенно откровенно признается, что понятие «без аннексий» не могло относиться к захваченным австро-германцами во время войны областям западной России. Поэтому за завтраком он совершенно определенно разъяснил Иоффе свою точку зрения на отделение этих областей от России и на их право самоопределиться или присоединиться к Германии или любому другому государству, т. е., другими словами, на оставление Центральными державами всех своих приобретений за счет России во время войны. Иоффе был этим совершенно ошеломлен и, грозя срывом переговоров, уехал за инструкциями в Петроград.