Сато

— Скорее был даже рад, что ему больше не придется вариться в этом котле. И я его понимаю.

Даша невольно покачала головой. Что могло заставить пятилетнего ребенка отказаться от своего же тела? Пусть и в фантазиях.

— Второй вопрос. Что должно произойти, чтобы ты понял: ты не в плену? Что произошедшее — просто стечение обстоятельств?

Даша внимательно следила за реакцией Кости. Потом мысленно поправила себя. Не Кости, а Сато.

— Скажи им, пусть отстанут от меня, и тогда никто не пострадает.

— И снова отмечу, что такое я могу сказать только взрослому. Хорошо? — снова кивок от мальчика. — Если я так поступлю, ты рискуешь попасть в какую-нибудь лечебницу. И вопрос был не в этом.

— А в чем?! — вызверился Сато.

— Что должно произойти, чтобы ты убедился: ты не захвачен в плен и помещен в тело ребенка? Что никто не пытается выведать секреты твоего карательного корпуса? Что никто не стремится пытать тебя и подавить твою волю?

— Пусть перестанут обращаться со мной, как с военнопленным, — сказал вдруг Сато. — Чего ради заставлять меня есть, если я не хочу?

— Они просто заботятся о том, чтобы ты питался по расписанию. Это просто режим.

— А кто установил этот режим? — резонно возразил Сато. — Я хочу пообщаться с этим специалистом по питанию. А, подождите-ка, его ведь не существует, не так ли? Просто эти ребята решили, что знают, как именно надо питаться? А почему же они сами так не питаются?

— То есть если тебе предоставят убедительные аргументы в пользу режима питания, то…

— Этого мало, — перебил Сато. — Дело не в аргументах и питании как таковом. Дело в двойных стандартах. Им можно то, чего нельзя мне.

— Не забывай, что ты в теле ребенка, они просто заботятся о тебе.

— Это больше похоже на попытку подавить мою волю. Если они говорят мне, что есть брокколи полезно, то пусть сами тоже едят брокколи. Полезное, кстати, плохо сочетается с курением, не так ли? Но это не мешает папаше дымить хуже паровоза. А еще полезное прекрасно сочетается со спортом, но в этой семейке нет ни одного спортсмена. Полезное — это «я так сказал» в данном случае. Чем не аргумент тюремщика?

Даша кивнула, вдруг поняв, насколько трудная предстоит работа. Как уместить контр-адмирала в ребенке?

— Они делают это неосознанно, ты же понимаешь? В любом случае пойми: ты ребенок, они взрослые. Это нормально, что тебе можно меньше, чем им, они несут ответственность за тебя. Вот вспомни свое детство, Сато, — Даша впервые назвала его этим именем. — Как вели себя твои родители?

— Я офицер карательного корпуса! — вдруг вспыхнул мальчик.

— Извини! — Даша подняла руки. — Я сказала что-то не то?

— У меня не было родителей!

— Ладно, но у тебя же были…

— Меня вырастили в пробирке. Я вышел из капсулы шестнадцатилетним мужиком и отправился получать форму.

Даша снова зафиксировала важный момент: «Уточнить настроение матери во время беременности и в первый год после родов». Скорее всего, у нее была депрессия, а значит, возникла узнаваемая параллель. Формальное отсутствие мамы у Кости превратилось в полное отсутствие мамы у Сато. Даша предприняла последнюю попытку.

— Ну кто-то же тебя воспитывал?

— Устав корпуса.

— А кроме устава?

— Сержант.

— Вот, например, — обрадовалась Даша и хотела развить мысль, но Сато перебил ее.

— В 17 лет я выбил ему зубы и переломал ребра.

— И что он сказал? — сама не поняв, зачем, спросила Даша.

— Что он гордится мной. И если я не возглавлю корпус, то он нассыт на мою могилу, — улыбнулся Сато.

Даша невольно щелкнула челюстью, но быстро взяла себя в руки и уточнила:

— А почему ты не считаешь это издевательством и пленом?

— У этого есть цель. Да, это жесткая подготовка, но она сделала из меня того, кто я есть, — не без гордости ответил Сато.

Даша хотела спросить, кем же его сделала такая подготовка, но засомневалась, что нужно делать это сейчас.

— А в нынешней ситуации цели нет? Почему это — не подготовка?

— Подготовка кого? — усмехнулся Сато. — Половой тряпки, о которую любая сволочь будет ноги вытирать?

Снова женский род в негативном контексте, зафиксировала Даша и решила не обострять.

— Но ты ведь понимаешь, что твои родители неосознанно создают обстановку, которая кажется тебе несправедливой?

— А страдать должен я? Кстати, ты упомянула сестру. Эта клуша только и делает, что ноет. Ноет, но ничего не делает. Она полдня ревела из-за того, что не нравится мальчикам. Я не шучу, часов семь! Заметь, у нас с ней одна комната!

— В ее возрасте такое бывает… — Даша не успела договорить, Сато ее перебил:

— Я просто сказал ей, что она либо начнет что-то делать, чтобы привлекать мужиков, раз уж для нее это так важно, либо будет ныть и пускать сопли всю жизнь! Сказал, что всем насрать на ее трагедию, кроме нее самой. И если она не поднимет жопу и не будет достигать своей цели, то сдохнет старой девой. Ты бы видела реакцию родителей.

Даша прикрыла глаза и невольно улыбнулась.

— Нельзя сказать, что ты не прав в плане содержания, но… Ты бы мог сказать это в более… доступной, аккуратной форме.

— А что тут недоступно? — искренне удивился Сато.

— Я имею в виду, это звучит очень грубо, понимаешь?

— Нет.

И он действительно не понимал. Даша усмехнулась. Это будет непросто.

— Ладно. В любом случае, если ты хочешь интегрироваться в местное общество, тебе нужно научиться действовать менее прямолинейно.

— Менее прямолинейно — это то, что вы называете социально-допустимым уровнем вранья? — скривился Сато.

— Ну, например, — Даша в очередной раз отбросила мысль о том, что дети так не разговаривают, и сменила тему. — Ты любишь рисовать?

— Не пробовал, — такой ответ в этом кабинете прозвучал впервые.

— Предлагаю попробовать, — Даша улыбнулась и поняла, что допустила ошибку. Улыбнулась она ребенку, а не контр-адмиралу.

— Предложение отклонено, — холодно отрезал Сато.

— Так, ладно. Если ты хочешь интегрироваться в общество, мне нужно проанализировать тебя, понимаешь?

— Просто расскажи мне об обычаях аборигенов и не лезь в мою голову, женщина, — приказал Сато.

— Так не получится, — покачала головой Даша. — Это террабайты информации, которые в обычных условиях ребенок впитывает, находясь в культурном контексте. Он не сопротивляется, в отличие от тебя. Я не могу научить тебя всему, но могу понять, какие твои черты будут считаться явным отклонением от нормы. Понимаешь? И работать нужно с тем, что окажется самым проблемным.

Сато внимательно изучил выражение ее лица, потом спросил:

— Для этого обязательно рисовать?

— Ну, можешь еще поиграть в игрушки. Не забывай, что ты в кабинете детского психолога. Детского.

Сато отвел взгляд и беззвучно ругнулся.

— Хорошо, давай бумагу.

Он принялся за рисунок. На глазах Даши белый лист превратился в уродливое озеро среди страшных скалистых гор. На малюсеньком участке неба, примостившемся среди гор, возникло два солнца разного размера. Сато подумал немного, потом криво, как-то нервно заштриховал озеро красным карандашом.

Даша рассматривала рисунок, Сато рассматривал ее. Даша автоматически отмечала моменты, которые нужно будет проверить. Возможно, проблемы с матерью, попытка опираться исключительно на мужские фигуры. Нужно уточнить.

— Ну что? — поинтересовался Сато. — Я латентный гомосексуалист?

Даша прыснула, отметив тем не менее недетский юмор, но быстро взяла себя в руки.

— Вроде нет. А ты хочешь поговорить об этом?

— Нет.

— А почему озеро красное? Это закат или…

— Это кровь, — спокойно ответил Сато. — На этом озере я приказал расстрелять две дивизии пленных сепаратистов.

Даша почувствовала, как ее улыбка становится какой-то неживой.

Глава IV

Сато медленно, ощущая предательскую дрожь в руках, оттолкнулся от пола. Все тело тряслось, сил не хватало даже на несколько отжиманий.

Тяжело дыша, он сел на колени и поводил плечами. Взгляд его уперся в стул, заваленный одеждой сестры. Бесформенная куча барахла делала предмет мебели похожим на уродливого монстра. Он брезгливо поморщился.

— Костя! — взревела на всю квартиру Марина. Видимо, звала она его давно, но он так и не привык к этому имени. Какое-то бесхребетное слово, щенячье.

В комнату заглянул Саша. Он посмотрел на сына, сидящего на полу, и спросил: «Тебя мать зовет, ты оглох, что ли?».

Сато ничего не ответил, просто встал и повернулся.

— Иди ужинать.

— Я не… — он хотел сказать, что не голоден, но решил не усложнять ситуацию. — Иду.

Сато прошел по коридору и свернул в ванную. Тщательно вымыл руки, умылся. Подвинул табуретку, встал на нее и посмотрел в зеркало. Увы, он в очередной раз не увидел привычного лица. Мальчик в зеркале вызывал скорее жалость, чем страх.

— Костя, ты там утонул, что ли? — позвала Марина.

Сато всерьез подумывал сказать «да». Он слез с табуретки и прошел на кухню. В тесной комнате помещались угловой диван, стол и два стула.

Саша сидел на своем «батькином» месте, Марина хлопотала у плиты, а сестра лениво ковырялась в тарелке, сидя на диване по левую сторону от отца.

Пахло чем-то овощным. Опять. Сато занял свое место на краю дивана, подальше от сестры. Перед ним тут же возникла тарелка супа. Первое, что бросилось в глаза, — огромный кусок вареной моркови.

— Как в школе? — не отрываясь от смартфона, поинтересовался Саша у дочки.

— Нормально, — уклончиво ответила Лиза.

— Что нормально? — отвлеклась от плиты Марина и указала на дочку половником. — У вас скоро четвертные выставят. Что у тебя по английскому?

— «Три», — ковыряясь в тарелке, ответила Лиза.

— Да почему «три»? — всплеснула руками Марина, обдав Сашу каплями супа. — Мы с тобой полночи сидели с этим английским! Все домашние задания переделали!

— Я не знаю. Галина Васильевна сказала — «три».

— А ты не могла спросить, почему?

— Забыла.

— Что значит «забыла»?! — снова махнула половником Марина. — Ну что значит «забыла»?! Так и скажи, что тебе плевать! Что учиться ты не хочешь, что после школы пойдешь побираться! Или того хуже!

Сато представил, что будет, если она действительно так скажет.

— Я исправлю, — затянула вечную волынку Лиза.

— Да ты тысячу раз это говорила!

— Может, ты мне поесть положишь? — вставил реплику Саша.

— На! — Марина пихнула ему в руку половник. — Не маленький, справишься!

Саша не стал спорить. Встал из-за стола и достал из шкафа тарелку.

— Ну вот когда ты за ум возьмешься?! — не утихала Марина. — Когда ты начнешь учиться?