Мертвая зона

Анатолий Чехов

Виктор Чехов

МЕРТВАЯ ЗОНА

Повести

Анатолий Чехов, Виктор Чехов

ПАРОЛЬ — «СТАЛИНГРАД»

Приносим глубокую благодарность

Глебу Сергеевичу Афанасьеву

за материалы, предоставленные для этой книги.

Авторы

ОТ АВТОРОВ

Широко и просторно раскинулась красавица-Волга, чистая и вольная, под голубым прозрачным небом. Ветер играет рябью, полощет флаги и вымпелы на шпилях речного вокзала, дебаркадеров, на многоэтажных теплоходах, наполняет паруса скользящих по водной глади яхт. Река омывает песчаные косы, зеленые острова, прячет в легкой дымке противоположный левый берег.

Неподалеку от песчаного пляжа вознес форштевень на постаменте катер «Гаситель», возле него — параболический обелиск-стела. Сейчас это — сверкающий свежей краской музейный экспонат, а было время, когда катер, обгорелый и изрешеченный пулями, шел в море огня от разлившейся по реке нефти: в те дни среди чадивших и взрывавшихся руин огромного города горела сама Волга…

Мы сидим с Глебом Сергеевичем Афанасьевым неподалеку от катера и не торопимся прерывать его молчание. Видит он сейчас здесь совсем другие картины: вместо прекрасного, заново отстроенного Волгограда с великолепной набережной — затянутые сизой мглой остовы разрушенных зданий, руины, протянувшиеся на десятки километров, и над руинами черные клубы дыма, подсвечиваемые снизу багровыми отсветами пожаров.

Закопченные стены домов смотрят пустыми глазницами в кричащее болью небо, словно струи огнеметов, полосуют его вспышки осветительных и сигнальных ракет, мчатся со всех сторон навстречу хищным теням «мессершмиттов» и «юнкерсов» огненные пунктиры трассирующих пуль.

По свинцовой, с зловещими багровыми отсветами Волге плывут обломки домов, барж и лодок, судовых надстроек, ящики от мин и снарядов, трупы; гладь реки, так же как и весь город, засыпана пеплом сожженных бумаг. От разрывов бомб и снарядов вздымаются столбы воды, придонного ила, прыгают фонтанчики от крупнокалиберных пуль. Давят на уши несмолкаемый гул и грохот канонады, трескотня пулеметов и автоматов, леденят душу крики раненых. А по ночам, когда стихают бомбежки и обстрелы, с левого берега доносится жуткий вой собак, чующих и через Волгу гарь, трупный смрад, запах живой человеческой крови…

— Теперь нам известно, — сказал Афанасьев, — как формулировалась конечная цель гитлеровского плана «Барбаросса»: «…отгородиться от азиатской части России по общей линии Астрахань — Волга…» Начиная войну, Гитлер понимал, что значит волжский рубеж для окончательной победы… Только сам Фридрих (Рыжебородый) не ведал, когда тонул в Черном море еще в двенадцатом веке, какой разгром ждет его потомков на этих Волжских берегах. Не помышлял он и о нашем областном управлении НКВД, а зря… Пока не развернулась Сталинградская битва во всем своем грандиозном размахе, наша 10-я дивизия НКВД под командованием полковника Сараева да еще истребительные батальоны народного ополчения решали все жизненные задачи: и военные, и чекистские, и гражданские — сдерживали натиск врага, вылавливали шпионов и диверсантов, обеспечивали порядок в городе и области, на железной дороге, на переправах через Волгу…

Говоря так, Афанасьев не погрешил против истины, однако он не сказал, какую нагрузку выдерживали в Сталинградской битве особый отдел СМЕРШ и все областное управление НКВД вместе с уголовным розыском в условиях особо острой борьбы с бандитами и мародерами, которых в широких масштабах стремились использовать агенты абвера — германо-фашистской разведки.

— Немало судеб прошло в те дни перед моими глазами, — продолжал Афанасьев, — во многих пришлось принимать участие. Запомнился мне один наш бывший подопечный Николай Рындин, которого не один год тащил я за уши из уголовного мира. Этот Колька оказался причастным к событиям государственного масштаба, да так, что попортил немало крови и мне, и всему нашему управлению. Но в итоге помог провести весьма серьезную чекистскую операцию…

Что и говорить, в работе Сталинградского областного управления НКВД важно было, конечно, и в военное время бороться за каждого молодого человека, направляя его на путь истинный.

Но намного интереснее для нас был сам Афанасьев, обеспечивавший действенную помощь советской контрразведке вместе с другими сотрудниками областного управления НКВД, как представитель поколения, вынесшего тяжесть войны здесь, в сталинградском пекле.

Глава 1

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

тарший оперуполномоченный Сталинградского уголовного розыска управления НКВД Глеб Андреевич Сергеев сложил в стопку протоколы дознаний. Случилось непредвиденное: уже знакомый Сергееву квартирный вор — «скокарь» — Николай Рындин прислал в управление на его имя украденные у сотрудника германского посольства документы и, словно нарочно, оставил на конверте отпечатки пальцев.

«Черт бы побрал этого Кольку! Нет бы адресовать бандероль начальнику управления или хотя бы в экспедицию! Догадался прислать именно мне, как доверенному лицу, близкому другу… Теперь попробуй объясняйся с начальством…»

Сергеев снял телефонную трубку, попросил дежурного:

— Алексей Иванович, направь ко мне задержанного.

Еще раз перебрал в памяти все, что знал о Рындине: вырос тот в Сарепте под Сталинградом, в немецкой колонии. Когда умер отец, переехал с матерью в Сталинград. Мать устроилась на работу официанткой в столовую, Колька ходил к ней обедать, там и встретился с неким «дядей Володей». Этот «дядя» не скупился на гостинцы, Колька привык и даже привязался к нему, а когда умерла мать, «дядя Володя» стал брать Кольку «на дело». К двадцати годам Рындин не раз привлекался за кражи, был судим, бежал из мест заключения, снова воровал, в последний раз тоже сумел убежать до окончания срока. И вот — эта бандероль… В Сталинграде есть у Рындина подруга Маша Гринько — двадцати лет, работает в парикмахерской. Парикмахерская — удобное место встреч, какие могут интересовать профессионального «скокаря». Вызвал Сергеев на сегодня и Гринько. Неизвестно еще, что за человек эта Маша…

Дверь открылась, вошел высокий парень в светло-сером костюме. Лицо чистое, волосы, русые, аккуратно зачесаны назад. По виду студент, да и только, еще и с какого-нибудь «интеллектуального» факультета, вроде физмата. Но взгляд настороженный, ускользающий.

Сергеев указал Рындину на стул, отпустил конвоира.

— Садись.

Колька присел на краешек стула, уставился в пол.

— Опять за старое?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Не первый раз мы с тобой встречаемся… Молодой, здоровый парень. Работал бы на заводе — почет, уважение. А так, живешь вроде зайца, то и дело ловят.

— Вы мне мораль не читайте, — огрызнулся Колька. — Взяли, назначайте следствие, а там суд и — дело к стороне.

— А что хорошего?.. Непонятно мне, с какой радости такие, как ты, жизнь себе портят?

— Деньги нужны, — не сразу ответил Николай. — Думал, в последний раз бы достать… Без денег никуда не сунешься. Кто меня на работу возьмет, когда на мне срок? Я бы завязал, если б хотя бы на первый год деньги были.

— Потому-то иностранца и обворовал, — уточнил Сергеев.

— Сгорел из-за него, — согласился Рындин. — Я же вам какие документы отправил, а вы меня опять в тюрягу.

— За документы спасибо, — сказал Сергеев. — А вот были у немца деньги или нет, не прояснил.

— Да какие там деньги! Полтора десятка красненьких…

— Сто пятьдесят рублей?

— Ну…

— Значит, сто пятьдесят рублей все-таки украл?

— А что ж, немцу их оставлять? Немцы и так половину Европы оттяпали.

— Это какую ж половину?

— А Чехословакию, Польшу, Данию, Австрию, Бельгию, Норвегию и еще Голландию…

— Выходит, газеты читаешь?

— Нельзя не читать.

— По-твоему, значит, оттяпали немцы половину Европы и еще сто пятьдесят рублей, а ты восстановил справедливость?

— Ну…

— Оригинальная логика. Ладно, рассказывай, как дело было.

— А мне за чистосердечное признание срок скостят?

— Решение вынесет суд.

— Вы все же запишите, что сам рассказал… А было обыкновенно. Встретились на пароходе. В Астрахань вместе плыли… Вижу, машину иномарку на палубу грузят — номера иностранные. У машины этот тип стоит… Отчалили… Стал я гулять по палубе. Волга что море: разлилась, берегов не видно. Деревья отражаются, как в зеркале, облака вроде из глубины плывут… Только красота немцу ни к чему: стоит у поручней злой как черт, ругается: «Доннер веттер!» — и еще разными другими словами. Я ему на чистом баварском запускаю пробный шар: «Под такое настроение самое время выпить…» Оглядел он меня, спрашивает: «Вы немец?» Отвечаю: «Из немецкой колонии, живу в Сарепте». Он меня дальше прощупывает: кого я там знаю, да сколько кому лет, кто где работает, что говорят о победах Германии?.. Я ему толково все разъяснил, сам прикидываю, кто он и сколько у него может быть денег? «А вы, — говорю, — тоже из Сарепты?» «Живу, — отвечает, — в Германии, здесь в туристической поездке». Ну и предлагает: «Пошли в ресторан, я угощаю…» Ели, пили в три горла, платил за все немец. Добавили у него в каюте. Тут уж я держал ушки топориком: незаметно сливочное масло ел, чтобы не опьянеть. Смотрю, а он тоже на масло налегает. «Что ж такое, — думаю, — выходит, кто кого перепьет?» Под конец все-таки я его усидел…

— А перед Астраханью сошел с его чемоданом на берег, — завершил Колькин рассказ Сергеев.

— Само собой, огладил…

— Ты-то понял, какого немца «огладил»?

— Когда увидел бланки с гербами: орел держит в лапах свастику — перепугался. «Вот, — думаю, — влип! Какой-то немецкий государственный деятель!»

— Сотрудник германского посольства, — подсказал Сергеев.

— Так и я понял. Потому и запечатал все в бандероль и вам послал… У нас же с ними пакт!.. «А что, — думаю, — вдруг из-за меня, дурака, война начнется?»

Сергеев испытующе смотрел на Николая. Тот казался серьезным, озабоченным, не паясничал, смотрел искренне.

— Такое тоже могло быть. Только зачем в милицию на мое имя посылал?

— Других никого не знаю, а вас держу за порядочного человека.

— И на том спасибо… Ты порядочный, я порядочный, уже два порядочных. Можно и международные вопросы решать.

Колька промолчал, Сергеев на минуту задумался.

Сам собой напрашивался вопрос: «Зачем сотрудник германского посольства кормил-поил незнакомого парня, владеющего немецким языком, проживающего в немецкой колонии Сарепте — пригороде Сталинграда? Вербовка?.. Весьма возможно. Николай об этом ничего не сказал. Спроси — отопрется. Но если завербовали, почему тогда отправил бандероль? Похоже, что о сливочном масле сказал правду: ел, пил, а головы не терял… чтобы украсть чемоданы. Так что вербовка Рындину вроде бы ни к чему. Но как знать? С другой стороны, если бы согласился сотрудничать, не воровал бы. Похоже, что рассказал правду. И все-таки…»

— О чем еще толковали? — спросил Сергеев.

— По делу я уже все сказал, — ответил Колька. — Ну а когда пьянь пошла, болтали всякое, про женщин там да про любовь, да где лучше жить: у нас или в Германии?

— Ну и как решили?

— Каждый свое хвалил… А по мне, если без понту, у нас лучше: все мои кореша здесь.

— Насчет того, чтобы Германии помогать, твой немец не говорил? — напрямую спросил Сергеев.

— Я знал, что такое скажете, — спокойно ответил Николай. — Ясно, прощупывал: кто, мол, родители, а раз родителей нет, на какие шиши горе мыкаешь? Доволен ли своей житухой? А чего мне быть недовольным? Была бы воля, а в такие игры, как он мне намеки строил, я не играю… Увидел, что за бумаги у него в портфеле, руки похолодели: понял, за гербы с печатями головы оторвут и тому, кто потерял, и тому, кто нашел…

— Правильно понял, — подтвердил Сергеев.

«Если уж Колька Рындин уяснил, что с немцами ссориться нельзя, дальше ехать некуда». Вести с Запада все тревожнее: офицеры-пограничники, приезжающие в отпуск, рассказывают, что немцы регулярно, как на работу, летают на нашу территорию, ведут детальную разведку. По ночам доносится гул множества моторов, лязг гусениц…

Сергееву был известен приказ: «Не поддаваться на провокации». Какие там, к черту, «провокации», когда фашисты в открытую ведут подготовку к войне! Они уже сейчас стянули к границе страшную силу. Да и границы, как ей положено быть, собственно, нет: старую демонтировали, новую еще не оборудовали, хоть и гонят строительство полным ходом.

— Да, Коля, — вздохнув, сказал Сергеев. — Живем в трудное время. Неизвестно еще как все обернется… В общем, с международными делами есть кому, кроме нас, разбираться, давай про наши с тобой потолкуем… С барыгой Саломахой давно виделись?

Николай мгновенно замкнулся. Перед Сергеевым был прежний Колька, непроницаемый, настороженный.

— Не знаю такого…

— Кузьму Саломаху не знаешь? А он тебя хорошо знает. Его даже пацаны знают. Да и взяли по пустяковому делу: научил ребят из школьной раздевалки пальто таскать.

— Может, кто-то кого-то и учил, — ответил Николай, — а только я никакого Саломаху не знаю.

— На тебя-то твой дядя Володя навел.

— Дядя Володя не наведет.

— Ну вот, а говоришь, Саломаху не знаешь! Он и есть дядя Володя. Судимостей у него на четверть века, не брезгует вербовкой мальчишек, скупкой краденого…

Колька замолчал, сообразив, что сболтнул лишнее.

— Ладно, — сказал Сергеев, — может, это к твоему делу и не относится.

— Глеб Андреевич, — спросил Николай, — а меня что, опять в зону?.. Без свободы жить не могу, особенно теперь.

— А что ж такое случилось именно теперь?

— Человека встретил…

— Ну так береги, если встретил.

— Я берег, да оно вон как получилось… Уехать бы с ней, где нас никто не знает, начать бы жить по-новому…

— Ехать-то, брат, придется в другую сторону… Ладно. На сегодня хватит. Вот здесь, если согласен, подпиши. Когда надо будет, вызову.

Уже наступало время, на которое Сергеев назначил встречу с Машей Гринько.

Николай вышел.

Сергеев с минуту стоял перед окном, глядя на раскаленную от зноя улицу. Допускал ли он мысль, что может начаться война? И да и нет. Хотелось верить, что Гитлер побоится мощи огромной страны, но где-то подспудно оставалась тревога: слишком неблагополучно было в пограничной зоне…

Набрав номер дежурного по управлению, спросил:

— Гринько пришла?

— Здесь.

— Направь ее ко мне.

В кабинет к Сергееву вошла темноволосая девушка с очень бледным лицом, покрасневшими веками. В руках — туго набитая дамская сумочка.

«Плакала… Напугана…» — глянув на Гринько, подумал Сергеев.

— Садитесь, — предложил он, — и успокойтесь. Я думаю, вы догадываетесь, зачем вас пригласили?

— Да. То есть не совсем, — ответила Маша. — Вот… Она раскрыла сумочку и вытащила сверток в газете.

— Что это?

— Деньги… Я как увидела их, сразу решила идти в милицию. А тут ваша повестка. Ну я и поняла: все сходится. С того и началось… А казался таким самостоятельным…

— Вы о Николае Рындине? — уточнил Сергеев.