Тайны моей сестры

Нуала Эллвуд

Тайны моей сестры

Этот роман я посвящаю моему отцу – человеку великой души.

Когда настанет тишина

И наводнит весь мир покой,

О, тихий голос мертвецов,

Ты не зови меня с собой.

Альфред Теннисон

Пролог

Теперь она в безопасности. Свободна от своих демонов. Ее последнее пристанище тихое и спокойное – маленькое озерцо безмятежности. Ей бы понравилось, думаю я, наблюдая, как в бухту заходит прогулочный катер. Она бы сочла это правильным.

Сложно поверить, что после такой жестокой смерти она сможет обрести покой, но я очень на это надеюсь.

Моя сестра. Моя прекрасная сестра.

– Покойся с миром, – шепчу я. Развеивая ее прах над водой, я глубоко вздыхаю. Видимо, это конец.

Катер наполняется туристами, и их радостные голоса разносятся вокруг нас, трех сломленных душ, пришедших сюда попрощаться. Однако когда я отправляю ее в последний путь, мне не дает покоя мысль, не покидающая меня с самой ее смерти.

Как вышло, что из нас двоих выжила я?

Часть первая

1

Полицейский участок Херн Бэй

Воскресенье, 19 апреля 2015 года

10:30 утра

– Мне повторить вопрос?

Доктор Шоу что-то говорит, но из-за гула голосов ничего не разобрать.

– Кейт? – Доктор ерзает на стуле.

– Прошу прощения, можете повторить? – Я пытаюсь сосредоточиться.

– Закрыть окно? На улице довольно шумно.

Она приподнимается со стула, но я протягиваю руку, чтобы ее остановить. Она вздрагивает, и я понимаю, что доктор, возможно, приняла мой жест за проявление агрессии.

– Нет, – говорю я, когда она неловко садится на место. – Все нормально. Мне просто показалось, что я услышала… Ничего. Все нормально.

Не стоит рассказывать ей про голоса.

Она кивает и слегка улыбается. Это ее конек. Слуховые галлюцинации, голоса в голове. Она клинический психолог и знает об этом не понаслышке. Доктор берет блокнот и ставит ручку на чистую страницу.

– Хорошо, – говорит она. Ручка скользит по бумаге, и блеск серебра сливается с лучами утреннего солнца. – Кейт, можете описать голоса, которые вы слышите? Вы различаете, что они говорят?

– Я не понимаю, о чем вы, – отвечаю я.

– Ничего не разобрать?

– Послушайте, я знаю, чего вы добиваетесь, – обрываю я ее. – Но у вас ничего не выйдет, потому что я не такая, как вы думаете.

– А что я думаю?

– Что я сумасшедшая, которая слышит голоса, видит галлюцинации и что-то себе воображает. Вы думаете, это все у меня в голове.

Но пока я говорю, они снова появляются, то усиливаясь, то затихая, как радио при переключении частот. Шоу что-то говорит, но ничего не слышно из-за криков. Где-то завывает старуха; вот молодой отец бежит через улицу, а в руках у него окровавленное тело его маленькой дочки. Они всегда со мной, и стоит мне перенервничать, они тут как тут.

Я ничего не могу с собой поделать. Закрываю уши руками и так держу. Голоса переходят в приглушенный рокот, похожий на тот, что возникает, когда прислоняешь к уху ракушку. Я вижу маму; она прижимается своей щекой к моей. Прислушайся, милая, слышишь? Это с тобой говорит океан. И я ей верила. Я верила, что внутри и правда прячется море, хотя на самом деле это всего лишь эхо. Верила, потому что не могла по-другому. Это же мама; она никогда меня не обманывала.

– Кейт?

Я вижу, что губы Шоу шевелятся. Она произносит мое имя. Мгновение я смотрю на нее, а она на меня. Глаза у нее мутно-зеленого цвета, как зимнее море у меня в голове. Гул нарастает, волны бьются о скалы.

– Кейт, пожалуйста. – Шоу приподнимается со стула. Хочет позвать на помощь.

Я заставляю себя оторвать руки от головы и сжимаю их вместе. Браслет из хризолита, подарок от Криса на нашу восьмую годовщину, скользит по руке и застревает на запястье. Я поглаживаю пальцами поверхность камней, словно хочу вызвать джинна из лампы. Загадай желание. Я хорошо помню ночь, когда Крис подарил мне этот браслет. Мы отдыхали в Венеции. Был сезон карнавалов; мы петляли по туманным улочкам, восхищаясь причудливыми костюмами местных гуляк, и тогда он положил что-то мне в карман. «За следующие восемь лет», – прошептал он, пока я застегивала браслет на запястье. Я закрываю глаза. Пожалуйста, пусть он вернется.

– Вы хорошо спите? – спрашивает доктор Шоу. – Кошмары не мучают?

Я качаю головой и пытаюсь сосредоточиться, но все мои мысли только о Крисе и той поездке в Венецию. В воздухе витает запах воды венецианских каналов.

– Красивый, – замечает Шоу, кивая на браслет.

– Говорят, хризолит отгоняет дурные сны, – шепчу я.

– И как, помогает?

Я продолжаю поглаживать камень указательным и большим пальцами. В этом есть что-то странно успокаивающее.

– Вам помогает, Кейт?

Так просто она не отвяжется. Я делаю глоток воды из пластикового мерного стаканчика, который мне дали час назад. Она теплая и пахнет какой-то химией, но все лучше, чем вонь каналов.

– Мне и правда снятся плохие сны, – отвечаю я, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Что в этом странного? Непростые выдались недели.

Шоу продолжает что-то записывать, а я смотрю в пол, и на секунду кажется, что я вижу части тел, застывшие в грязи, словно зловещий кровавый пазл. Она спросила меня о кошмарах, но я даже не знаю, с чего начать. Рассказать ей, как я стояла у неглубоких могил, чувствуя, что ноги проваливаются в землю, а пальцы вязнут в биологических жидкостях? Рассказать, как просыпалась в череде бесконечных черных ночей, моля о звуках, о разговорах, о чем угодно, кроме непрестанного безмолвия мертвых? Нет, рассказав, я всего лишь подтвержу ее подозрения. Нужно оставаться начеку и все время быть на шаг впереди. Я потираю хризолитовый браслет в надежде, что он меня защитит, когда Шоу прекращает писать и поднимает голову:

– С тех пор, как вы вернулись в Херн Бэй, ситуация с кошмарами ухудшилась?

Я ставлю стаканчик на стол и выпрямляюсь. Хватит витать в облаках; нужно сохранять бдительность. Любое мое слово может быть использовано против меня.

– Нет, не ухудшилась, – отвечаю я, пытаясь, чтобы голос звучал уверенно. – Просто кошмары стали реальностью.

2

Воскресенье, 12 апреля 2015 года

Неделей ранее

Зябко поеживаясь, я выхожу из вагона на безлюдный перрон. Морской ветер злобно бьет меня по лицу; я закидываю за спину громоздкий рюкзак и направляюсь к выходу. На вокзальных часах 11:59. Мне немного не по себе от всепоглощающей тишины вокруг. Правильный ли выбор я сделала? Замерев, я подумываю, не вернуться ли в поезд, но локомотив уже остановился, и проводник в сигнальном жилете открывает двери, чтобы запустить уборщиков. Это конечная, дальше поезд не идет.

Кутаясь в тонкую куртку, я проклинаю себя, что положила теплое пальто на дно рюкзака. Я и забыла, какими холодными бывают ночи в Херн Бэй, хоть сейчас и апрель. Холод пронизывает до костей, как говорила мама.

Шагая по перрону, я осматриваюсь в поисках признаков жизни, но вокруг ни души. Я тут одна. Надеюсь, он получил мое сообщение. Хоть судьба меня и потрепала, никогда еще я не чувствовала себя настолько неуютно, как сейчас. Херн Бэй. Здесь рано темнеет, и жизнь настолько же предсказуема, как время приливов и отливов. Чувствую, мне потребуются все оставшиеся силы, чтобы пережить следующие несколько дней.

Войдя в полутемный кассовый зал, я чувствую, как в кармане вибрирует телефон, и останавливаюсь в красном свете торгового автомата, чтобы ответить.

– Привет. Хорошо. Сейчас подойду.

На улице моросит; я выхожу с вокзала и вижу серебристый седан, припаркованный на пустой стоянке такси. Помахав мужчине на водительском сиденье, я шагаю к машине; тяжеленный рюкзак впивается в ключицу. Муж моей сестры машет в ответ, но не улыбается. Он знает: мой приезд в Херн Бэй добром не кончится. Однако я все равно благодарна за то, что он согласился меня встретить. Из всей семьи он единственный до сих пор со мной разговаривает.

– Привет, Пол, – вздыхаю я, открывая дверь. – Спасибо, что приехал в столь поздний час, ты очень меня выручил.

– Не вопрос, – отвечает он. – Кидай рюкзак на заднее сиденье. Там больше места.

Я бы и сама не против залезть на заднее сиденье и притвориться, что я в Лондоне, еду домой в каком-то безымянном такси, чтобы заснуть в собственной кровати. Однако сейчас поездка будет недолгой, говорю я себе, бросая рюкзак не заднее сиденье и залезая на пассажирское кресло. Пристегнувшись, я откидываюсь назад и закрываю глаза. Я дома, что бы это ни значило.

– Уверена, что хочешь остановиться в доме матери? – спрашивает Пол, когда мы выезжаем с парковки. – Можешь спокойно пожить недельку у нас.

– Спасибо, Пол, – отвечаю я, разглядывая знакомые пейзажи за окном. – Но я правда не хочу вам мешать.

– Ты нам ничуть не помешаешь, – возражает он. – Мы только рады.

– Ага, – одергиваю его я. – Особенно Салли рада. Представляю ее лицо, если я вот так заявлюсь.

– Тут не поспоришь, – соглашается он. – Как насчет отеля? На набережной как раз открылся новый, стильный и уютный; тебе понравится.

– Честно, я не против остановиться в мамином доме, – твердо говорю я. – Тем более я здесь лишь на несколько дней. После всего, что произошло, будет неплохо провести там какое-то время, чтобы все как следует осмыслить.

– Ладно, – говорит он. – Но, если передумаешь, мое предложение в силе.

– Спасибо, Пол.

Оставшуюся часть пути он молчит, а я разглядываю очертания улиц, названия которых расплываются у меня перед глазами, как чернила в воде. У меня сводит живот и внезапно начинает кружиться голова. Со мной всегда так, стоит сюда приехать. Словно у меня аллергия на это место.

– Можно я открою окно? – спрашиваю я Пола, а сама молюсь, как бы меня не вырвало прямо на безукоризненно чистую приборную панель.

– Конечно, – отвечает он, кивая на кнопку рядом с дверной ручкой.

– Так лучше, – выдыхаю я, когда порыв холодного воздуха ударяет мне в лицо, обдавая едким запахом рыбы.

Я кладу руку в карман и провожу пальцами по идеально гладкой поверхности моей счастливой ручки. Эту именную серебряную ручку подарил мне Крис на нашу первую годовщину. С тех пор она всегда со мной – в Сирии, Афганистане, Ираке. Стоит к ней прикоснуться, я чувствую себя в безопасности.

– Здесь так тихо, – шепчу я, пряча ручку в карман, когда машина въезжает на холм, ведущий к Смитли Роуд.

Я и забыла, как ночью на город опускается покрывало молчания. Глядя в окно, я представляю жителей Смитли Роуд, закутанных в одеяло и потерявшихся во снах, словно в «тонких ломтиках смерти», как герои рассказов Эдгара По, которыми я зачитывалась в детстве. Глядя на этот застывший мир, трудно поверить, что когда-то он был моим домом.

– Приехали, – говорит Пол и глушит мотор.

Подпрыгнув от звука его голоса, я смотрю на дом, у которого мы остановились. Номер 46: безжизненный двухквартирный дом 1930-х годов с сереющей штукатуркой, когда-то сверкавшей белизной. До сих пор помню домашний номер телефона – 65–43–45 – и мою детскую скороговорку: Меня зовут Кейт Рафтер; я живу на Смитли Роуд в доме номер сорок шесть с мамочкой, папочкой и сестрой Салли. На глаза наворачиваются слезы, но я гоню их прочь, напоминая себе, что первый шаг всегда самый трудный.

Открыв дверь и выйдя на тротуар, я ощущаю покалывание в легких, словно вот-вот закашляюсь, и, чтобы успокоиться, опираюсь на капот.

Всего неделя, не больше, говорю я себе. Подышу пару дней морским воздухом, подпишу мамины бумаги и назад на работу, в нормальный мир.

– Все хорошо?

Пол стоит у меня за спиной. Он снимает рюкзак у меня с плеч и ведет меня к дому.

– Все нормально, Пол, просто устала.

– Уверена, что не хочешь забронировать отель?

– Нет, – отвечаю я, пока мы идем к дому. – Мне просто нужно хорошенько выспаться, только и всего.

– Здесь уж точно выспишься, – беспечно отвечает он. – Тут тихо и спокойно. Не понимаю, как тебе это удается, из огня да в полымя. Я бы с ума сошел.

Я печально улыбаюсь. Большинство людей тревожатся только о том, как бы хорошо выспаться. Так и представляю, как Пол похрапывает где-нибудь в Хомсе или Алеппо, пока все вокруг только и делают, что пытаются выжить.

Я стою на пороге и пялюсь на дверь. До сих пор не могу поверить, что мамы нет за этой дверью, что она ушла, оставив после себя лишь запах выпечки. Мама жила этим домом, другой жизни она попросту не знала.

– Ну, я пошел, – прерывает мои мысли Пол. – Вот ключи. Этот от передней двери, а этот от задней. Если вдруг замерзнешь, на кухне над чайником есть термостат. Приеду утром тебя проведать.

– Спасибо, – отвечаю я, взяв ключи и потирая острый металл указательным и большим пальцами. – Передавай привет Салли.

При звуке ее имени он вздрагивает.

– Она все еще моя сестра, – говорю я ему. – Несмотря ни на что.

– Знаю, – отвечает он. – Глубоко внутри она тоже это знает.

– Надеюсь, – говорю я, подрагивая от холода.

– Давай, заходи, – говорит Пол, похлопывая меня по плечу. – На улице холодина.

Чтобы потянуть время, выхожу на тротуар и смотрю, как машина растворяется в призрачной мгле залива. Стоит открыть дверь, и все станет реальностью. У меня не останется выбора, кроме как признать, что мама умерла. Эта мысль почти невыносима. Но мне нужно это сделать, убеждаю я себя, неохотно плетясь к дому, иначе я не смогу двигаться дальше. На пути к двери я останавливаюсь, заметив, что в верхнем окошке соседнего дома горит свет. Этот свет, признак жизни посреди темноты и смерти, придает мне сил, и, приободренная, я вставляю ключ в замочную скважину и открываю дверь.

Спотыкаясь о рюкзак, растерянно шарю по лакированным стенам, облицованным ДСП-панелями, в попытке нащупать выключатель. Когда я его наконец нахожу, у меня перехватывает дыхание от вспыхнувшего тусклого света. Я и забыла, как сильно мама ненавидела яркий свет. Свету нельзя доверять. Он показывает слишком многое. Поэтому мама установила по всему дому слабые лампочки и отступила в тень.