Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С. - Лоуренс Г. Десбери на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

На берегах Гудзона. Избранные романы

На берегах Гудзона

НИКТО НЕ ЗНАЕТ ДНЯ И ЧАСА


Ярко блестела пыльная дорога в утренних лучах весеннего солнца, извиваясь вдоль могучей реки. На юге, окутанный туманом и скрытый под облаками пыли, сотрясал окрестности гудящий город-колосс.

Зеленый автомобиль мчался вперед через селения, мимо вилл и садов. Пыхтя и содрогаясь, он остановился перед огромным парком. На шум прибежал привратник в ливрее. Тяжелые ворота раскрылись. Автомобиль двинулся по аллее, усаженной прекрасным старым орешником, миновал обширную поляну, на которой высился греческий храм, и направился к сверкавшему между деревьев мраморному дворцу, построенному итальянским архитектором для автомобильного фабриканта-миллионера.

Мюриэль Брайс вышла из автомобиля и последовала за служителем по широкой лестнице в рабочий кабинет фабриканта. Ее стройная фигура в светлых одеждах резко выделялась на темном фоне мрачной комнаты. Она вынула шпильки из большой белой шляпы и положила их на дубовый стол, поправила свои светлые,

завитые волосы, достала из висевшей на руке маленькой золотой сумочки зеркальце и стала себя осматривать. С довольной улыбкой она встретила глядевшее оттуда красивое розовое личико. Крупные изумрудные серьги мягко оттеняли светлый блеск спускавшихся на лоб и уши кудрей и глубоко сидящие, большие серые глаза. Она слегка попудрила щеки и поспешно захлопнула сумочку, так как послышались шаги. Большая дубовая дверь отворилась; вошел Генри Уорд.

Высокого роста, широкоплечий, с властным ртом, хищным подбородком и густыми, поседевшими бровями, фабрикант казался олицетворением неограниченной силы. Видно было, что для этого человека не существует препятствий, что для него нет невозможного, что эта сила непобедима.

«— Я вас ждал еще вчера», — сказал он сухо.

— Я не могла приехать.

— Дело спешное… Оно должно быть закончено до завтра. Если вы не можете исполнить мои требования немедленно… Может быть, было бы лучше, если вы совсем отказались…

Неумолимо испытующим взглядом он впился в красивое лицо молодой женщины.

Мюриэль Брайс вздрогнула, но выдержала его взгляд. В ее серых глазах вспыхнул злой огонек, красивое лицо перекосилось, все мускулы стройной фигуры сразу напряглись. В ее голосе зазвучала та же резкость, что слышалась в словах фабриканта.

— Вы не имеете права так говорить со мной. Свои задания я всегда выполняла. Вы прекрасно знаете, что вся моя жизнь, все мое существование принадлежит нашему делу… Вы также знаете, что я его ненавижу, этого…

— К чему столько слов? — прервал он ее. — Хорошо. Пойдем, поговорим о подробностях.

Он подошел к большому шкафу красного дерева и нажал кнопку. Дверцы шкафа распахнулись, открыв вход в небольшую комнату без окон, ярко освещенную электричеством.

Мюриэль Брайс вошла туда; фабрикант последовал за ней. Дверцы бесшумно закрылись за ними.

Полчаса спустя оба вернулись в рабочий кабинет. Щеки молодой женщины пылали огнем, а серые глаза лихорадочно блестели. Желтовато-серое лицо Генри Уорда, наоборот, было таким же бесстрастным, как прежде, лишь в жестоких глазах его светилось еле заметное довольство.

«— Вы можете положиться на меня», — произнесла женщина. Ее голос звучал не совсем уверенно.

— Зачем вы это говорите? Если бы я этого не знал, я не стал бы связываться с вами. — Он сухо засмеялся. — Человек, который осмелился бы меня обмануть, еще не родился.

Немного помолчав, он прибавил:

— Когда… будет покончено, не вздумайте сообщать мне об этом. Не надо и приходить ко мне. Когда вы мне опять понадобитесь, вы об этом будете извещены. А теперь можете идти.

Не подавая ей руки, он некоторое время пристально смотрел на нее.

«— Жаль, что вы так фанатичны», — сказал он наконец, — как женщина, вы могли бы одной только красотой своей принести нам гораздо больше пользы. Но вы не умеете притворяться, ненависть у вас прорывается наружу как раз в те минуты, когда ее необходимо скрыть. Жаль.

Минуту спустя автомобиль жужжал по дороге, по направлению к дымной завесе, за которой скрывался Нью-Йорк.

Весенний день клонился к вечеру. Мягкие фиолетовые тени легли на ателье небольшой красивой виллы в одном из аристократических кварталов города. Грэйс Мэтерс отложила кисть в сторону и обратилась к Джону Роулею, который, сидя на мягком турецком диване, курил сигаретку, лениво пуская голубые клубы дыма.

— Будет, — сказала она. — Подойди, посмотри — нравишься ли ты себе.

Молодой человек поднялся, приблизился к художнице и через ее плечо начал разглядывать портрет.

— Я совсем не знал, что выгляжу так солидно, — пошутил он. — Ты меня идеализируешь. Под портрет напрашивается подпись: «Государственный муж».

Молодая женщина прильнула к нему.

— Я тебя вижу таким, Джон, и не я одна, а и многие другие. Разве ты не знаешь, для скольких беспомощных, эксплуатируемых, порабощенных людей ты являешься единственной надеждой? А теперь, когда ты избран в Конгресс, ты можешь осуществить эту надежду.

Он печально улыбнулся.

— Один против целого мира! Ты не должна ожидать слишком многого, дорогая. Не забывай, что я выступаю против того, что является самым дорогим для среднего американского обывателя: против его прибыли. Вся страна одержима бесом наживы, всякое чувство человечности поглощается охватившей всех безумной жадностью. К тому же искусственное возбуждение патриотизма, бессмысленная травля иностранцев, евреев, всех радикальных элементов… Но, — в его голосе сразу зазвучала твердость и радость надежды, — я буду бороться всеми силами, на каждом повороте их преступного пути они встретятся со мной, при каждом их злодеянии я буду стоять на их дороге. Америка не должна терять своих старых идеалов; страна, имевшая своим президентом Авраама Линкольна, не может надолго остаться под властью кучки миллионеров.

Женщина положила ему на плечо свою светлую, гладко причесанную, маленькую головку; ее серые глаза, светившиеся в минуты возбуждения глубокой синевой, нежно смотрели на него. Бледное лицо ее еще более побледнело.

— Иногда мной овладевает страшное беспокойство. У тебя ведь так много врагов.

Он рассмеялся.

— До убийства еще не доходили, дорогая. Не будь ребенком.

— Ты вот завтра утром опять уезжаешь в Вашингтон, и я так долго не увижу тебя. — Ее глаза наполнились слезами. — Ты не знаешь, как одиноко я себя чувствую без тебя.

— Тебе следовало бы побольше бывать среди людей, Грэйс; неблагоразумно с твоей стороны так отчуждаться.

— Я никого, кроме тебя, знать не хочу, — отвечала она страстно. — Кроме тебя и своей работы. К тому же, — она слегка провела рукой по своему черному платью, — я ведь еще в трауре.

Он вздохнул.

— Твоя любовь к одиночеству меня по временам беспокоит, ты должна ее превозмочь. Кстати, — продолжал он другим тоном, — я отыскал для тебя хорошего натурщика. Он тебе будет служить поддержкой во время моего отсутствия.

— В самом деле? Кто такой?

— Один старый польский еврей. Никогда еще я не видел лица, на котором бы так сильно отражалось человеческое горе и страдания целой расы. Я сразу подумал о тебе, когда его увидел. Он обещал мне зайти к тебе в ближайшие дни.

— Где ты его встретил?

— Это целая история. Он разносчик, а тебе ведь известно, как наша полиция обходится с разносчиками. Всегда у них что-нибудь не в порядке: то разрешение просрочено, то еще что-нибудь в этом роде. Если такой бедняга в состоянии сунуть полицейскому в руку пару долларов, все, разумеется, сразу улаживается; если же он этого сделать не может, у него отбирают весь товар, и он должен радоваться, если не попадет в тюрьму. Такая история случилась и с моим другом, Самуилом Каценштейном; я как раз проходил в то время, когда его отводили в полицию, заступился за него и уладил дело. Это полнейший бедняк, у него больная дочь, которую он, по-видимому, любит больше всего на свете; он живет с ней в крайней нищете. Ты могла бы немного позаботиться о девушке, пока я буду в Вашингтоне.

Грэйс кивнула и спросила:

— Принадлежит ли весь сегодняшний вечер мне, или у тебя есть еще какие-нибудь дела?

— Я хотел тебе предложить совершить небольшую прогулку. Ты выглядишь усталой; свежий воздух на тебя хорошо подействует. Ко мне еще должен зайти Бен-Товер, негр-агитатор, о котором я тебе как-то рассказывал. Теперь шесть часов. Если ты приедешь ко мне в восемь, мы поужинаем вместе; служителя я отошлю, так что никто нам не будет мешать. Нравится это тебе?

Она ответила согласием, как всегда соглашалась на все его желания, и проводила Роулея до его квартиры. Там он вышел из автомобиля и пошел к себе. Грэйс поехала дальше на Саунд.

Оставшиеся в распоряжении Роулея полтора часа были целиком заполнены. Служитель впустил двух посетителей, с которыми у молодого депутата был разговор. Казалось даже, что минутами дело доходило до крупных споров между ними, так как до служителя доносились громкие, возбужденные голоса. Роулей сказал ему, что в половине восьмого он может уйти, что он и сделал, радуясь неожиданно выпавшему свободному вечеру. Роулей, очевидно, сам проводил посетителей, так как не звонил служителю.

Ровно в восемь приехала Грэйс; она отворила дверь в квартиру имевшимся у нее ключом. Она казалась усталой и расстроенной, мысль о разлуке ее сильно угнетала, и даже нежность Роулея не могла ее развеселить.

— Еще несколько месяцев, дорогая, — утешал он ее, лаская ее нежные волосы. — Как только ты получишь развод, мы никогда больше не будем разлучаться.

— Какой ужасный человек! — воскликнула она гневно. — Неужели он недостаточно мучил меня во время нашего супружества? А теперь все эти препятствия, которые он ставит мне.

Роулей посмотрел на нее с глубоким сочувствием. Он хорошо знал печальную историю ее неудачного брака с одним актером, который мучил ее всеми возможными способами. Уже через год после свадьбы они разошлись; однако, актер ни за что не хотел согласиться на развод со своей богатой женой. А в это время Грэйс встретила Джона Роулея, и спустя короткое время они оба поняли, что не могут жить друг без друга. Два месяца тому назад Грэйс, наконец, удалось добиться у мужа согласия на развод.

— Прости, что я такая скучная сегодня, — обратилась она к Роулею, подойдя к столу, за которым он сидел, и обвив его шею руками. — Сегодня я слишком долго писала, смертельно устала, и голова у меня трещит от боли.

«— Бедняжка моя», — сказал он нежно, — приляг. Попытайся вздремнуть немного.

Он взял ее на руки, отнес на кушетку и положил ей под голову подушки. Затем он потушил все лампы, оставив только одну, которая распространяла мягкий свет из-под темного шелкового абажура. Подойдя к окну, он опустил тяжелые бархатные шторы.

— Сядь ко мне, — попросила она. — Я хочу, чтобы ты был близко возле меня, хочу пользоваться каждой минутой, оставшейся у нас.

Она протянула к нему руку. Он склонился над ней, и их губы встретились в продолжительном поцелуе.

* * *

Прекрасную весеннюю погоду сменил холодный, серый, дождливый день. Резкий ветер, не переставая стучал дождевыми каплями в окно.

Грэйс Мэтерс села в кровати и взглянула на бесконечно льющий дождь. Голова ее болела; во всем теле она чувствовала свинцовую тяжесть.

«Он, верно, сидит теперь в вагоне, — подумала она с тяжелым чувством. — Проехал уже четвертую часть пути. Сегодня к вечеру я должна получить от него телеграмму, а завтра днем письмо… С каждым разом мне становится все тяжелее его отпускать».

Она позвонила горничной и потребовала завтрак.

Когда горничная вошла с подносом, Грэйс бросилась в глаза бледность девушки и ее заплаканные глаза.

— Вы больны, Мэри? — спросила она. — Вы так плохо выглядите.

— Нет, сударыня, — отвечала девушка сдавленным голосом, стараясь не заплакать.

— Принесите, пожалуйста, газету.

При этих словах девушка побледнела еще сильнее.

— Г-жа Мэтерс… прошу вас… не надо газеты… не надо читать… — Мэри запнулась и залилась слезами.

Грэйс вскочила с кровати.

— Что случилось? Что вы хотите от меня скрыть? Почему я не должна читать газету?

Страшная, непонятная тревога сдавила ей горло, но тотчас же у нее блеснула какая-то мысль, и она засмеялась с облегчением.

— Вероятно, новое покушение на г-на Роулея. Не будьте же такой глупой, Мэри, к этому мы успели уже привыкнуть. Скорее несите газету.

— Г-жа Мэтерс… умоляю вас… повремените немного…

Грэйс овладело нетерпение.

— Принесите газету. Я вам приказываю, слышите?

С отчаянным усилием Мэри вышла из комнаты и тотчас же возвратилась с газетой.

Грэйс вырвала ее из рук девушки и впилась в первую страницу, которая привлекла ее внимание огромными буквами. Она читала, перечитывала, но не могла постигнуть смысла слов и чувствовала только, как леденящий холод проникает в ее сердце. Откуда-то издалека до нее доносился испуганный голос Мэри:

— Г-жа Мэтерс… дорогая г-жа Мэтерс…

Грэйс стиснула зубы, сжала руки в кулаки и прочла громко, беззвучным голосом:

«Сегодня утром на своей квартире, Пятое авеню № 36, найден мертвым член Конгресса Джон Роулей… По-видимому, произошло убийство. Джон Роулей сидел в кресле за письменным столом. В груди у него торчал небольшой персидский кинжал, который, по показанию его лакея, служил убитому для разрезания бумаг. По мнению полицейского врача, убийство произошло около одиннадцати часов вечера. Полиции еще не удалось напасть на след убийцы».

Постепенно эти страшные слова начали приобретать для Грэйс значение, острыми иглами вонзаясь в ее сознание. Однако, всей ужасной правды она еще не могла охватить целиком. Как в столбняке, она с минуту бессмысленно глядела перед собой, затем обратилась к девушке:

— Мэри, это правда? Это может быть правдой?.. Он мертв… Но нет… этого быть не может… Вчера вечером он жил еще… мы были вместе… он держал меня в своих объятиях… Мэри, — воскликнула она, — это правда?

Вечностью показалось ей мгновение. Наконец она услышала тихий ответ:

— Да, это правда.

Все, что было до сих пор неуловимым, вся ужасная действительность сразу обрушилась на нее как морская волна, поглотив ее в своей пучине. Внезапно все кругом потемнело, перед ее глазами закружились миллионы искр, и в ушах загудел звон бесчисленных колоколов.

С криком она бессильно грохнулась на пол.

САМУИЛ КАЦЕНШТЕЙН

Дети возились возле уличных водостоков; оборванные, грязные женщины визгливо верещали у своих порогов; еврейские, польские, русские и немецкие слова, перемешанные с американскими, носились в воздухе; над всем стоял запах гниющей воды и специфический запах кухни. Единственный фонарь бледно освещал безнадежно тоскливый сумрак этой беднейшей части нью- йоркского гетто.

— Боже праведный, чего это так бежит Самуил Каценштейн? — обратилась г-жа Розенбаум к своей соседке, указывая на невысокого седого человека, пробежавшего мимо нее с лотком на голове. — Ведь вечер на дворе; куда еще несет этого старого дурака так поздно?

Соседка покачала головой, — она тоже не могла понять. Случай был интересный, так как всем им было известно, что Самуил Каценштейн всегда спешил поскорее вернуться домой к своей дочери, и что после трудового дня он не выходил за порог своего дома.

— Мириам, дитя мое, — закричала г-жа Розенбаум по направлению к одному из окон четвертого этажа, — Мириам, дитя мое, что случилось с твоим отцом? Куда он побежал так стремительно?

В окне показалось худое бледное лицо, окаймленное черными как смоль волосами; мягкий девичий голос отозвался:

— Он узнал скверную новость. Один из его друзей умер.

— Кто-нибудь из родственников?

— Нет.

— Ну, тогда это не так уж худо, — успокоилась г-жа Розенбаум и повернулась опять к своей соседке.



Поделиться книгой:

На главную
Назад