Задание

Кирилл Ситников

ЗАДАНИЕ

Неотразимый Патрис Улье, молодой журналист газеты «Аксьон франсез», бодро разрезал стрелками брюк майское утро просыпающегося Парижа. У мсье Улье было преприятственное расположение духа. Он улыбался абсолютно всем — молоденьким курсисткам в платьях мелкого гороха, протирающим столики официантам и даже хмурым немецким патрулям. Не такая уж и страшная она, эта оккупация. Да и оккупацией это сложно назвать. Не надо истерить и утрировать. Ко всему можно приспособиться, даже к немцам. Се ля ви, в конце-то концов. О, авто с каким-то чего-тотамфюрером. Журналист улыбнулся особенно широко и приветственно помахал рукой. Чего-тотамфюрер улыбнулся в ответ и что-то каркнул своему шофёру. Тот весело погудел. Ну милота же!

…Пока журналист Патрис Улье раздавал улыбки, прячущийся в нём советский разведчик Ложкин, глава парижской ячейки «Красной Капеллы», быстро прикидывал, что делать дальше.

Его вели.

Он засёк их в отражении пыльной витрины книжной лавки на рю д’Аркад. Пасмурная троица в серых плащах, руки в карманах, на грубых каменных лбах только надписи не хватает «Гутен таг, мы из гестапо».

…А всё же складывалось хорошо. Два дня они грохнули этого мерзавца Кэгеля, который притащился сюда в отпуск (устал он, видите ли, работать на износ в Равенсбрюке, эсэсовская ублюдина). В ту же ночь Ложкин уничтожил радиостанцию. Жибера и Рахиль отправил в Берн. Полчаса назад удостоверился, что Ален без проблем отчалил с вокзала Сен-Лазар в направлении Фонтенбло (Ален жаждал убивать немцев в огромных количествах, поэтому сам напросился примкнуть к партизанам в тамошних лесах). Как говорится, всем спасибо — все свободны. Ложкин всё сделал, как учили. А учили тогда хорошо.

Но его вели.

Вели неприкрыто, в наглую. А это плохо. Значит, не просто наружка. Значит, будут брать.

Улье-Ложкин ускорил шаг, свернул на бульвар Османн, перешёл на другую сторону. Краем глаза увидел, как со стороны улицы Тронше вывернула ещё одна гестаповская тройка. Ла-а-а-адно.

Слева зазеленел сквер Луи XVI-го. Эх, жаль, пистолета нет. Так бы можно было устроить эпичную перестрелку среди колонн Церкви Покаяния. Об этом бы сняли фильм с каким-нибудь Столяровым, за что он получил бы Государственную премию…

Ложкин обогнул сквер, нырнул на более узкую Лавуазье. Сейчас в арку, потом в сквозной подъезд — и поминайте, как звали. До арки 20 метров. 15. Твою ж дивизию!

Гестапо не зря тушеную капусту жрёт. У арки ждали. Ну зашибись, блин.

Ложкин, лавируя меж притормаживающих машин, пересёк улицу и рванул по другой её стороне к бульвару Малезерб. Каменнолицые бросились за ним.

— Мсье Ложкин!

Разведчик обернулся — с ним поравнялся зелёный ситроеновский автофургон. Странно одетый старик помахал ему сушёной рукой из-за раздвижной двери.

— Мсье Ложкин! Будьте любезны, в карету?

Он был похож на что угодно, только не на гестаповца.

— Вы кто?

— Друг!

— Я знаю всех своих друзей. Вас среди них нету.

— Мы знакомы, скажем так… заочно.

Гестаповцы нагоняли. Ложкин подумал, что терять ему, собственно, уже нечего, и лихо сиганул внутрь «ситроена». Старик задвинул дверь.

— Гони пуще прежнего, мой милый Эмильен!

— Да, хозяин! — Шофёр «ситроена» кивнул старику, хищно сверкнул здоровенными жёлтыми резцами и вогнал педаль газа в пол.

Кузов прошила гестаповская пуля аккурат над прилизанной головой Ложкина. Из отверстия засочилась желтоватая жидкость. Ложкин принюхался: странно, попахивает… тыквой?

— И куда мы едем, ДРУГ?

— В Булонский лес, разумеется.

— До него далеко. Надо поменять машину.

— Как скажете, друг мой. Эмильен?

— Слушаюсь, хозяин.

«Ситроен» свернул на бульвар, и Ложкина резко развернуло вместе с сиденьем в сторону зубастого Эмильена, колени больно ударились о жёсткую спинку водительского кресла. Ложкин осмотрелся — они ехали уже в светло-кофейном «рено». Хвоста не было.

«Шикарный у буржуев механизм. Интересно, а можно вот так ЗиС в Т-34?»

— Шарль Перро. — Старик протянул руку.

— Угум. Прям как…

— Не «прямо как». Я он и есть.

— Сказочник. Мы же о сказочнике говорим, верно? — вкрадчиво уточнил Ложкин.

— Именно!

— А. Я по-о-о-о-онял. — Ложкин глянул за окно: «рено» катил по проспекту Фош. Отсюда до явочной квартиры далековато. Но тем не менее.

— Остановите здесь. Я выйду. Спасибо за помощь.

— Что-то не так, друг мой? — всполошился старик.

— Нет, всё хорошо. Под бомбёжку попали? Вам бы к врачу сходить.

— Значит ли это, что вы мне не верите, мсье? — осведомился старик.

— Именно это и значит. Товарищ Эмильен, у галантерейного тормозни, пожалуйста.

Старик грустно кивнул шофёру, тот свернул к бордюру и остановился. Ложкин открыл дверь.

— Еще раз спасибо. Вива ла Франс, все дела.

Ложкин вылез из машины.

— Туфли Золушки не из свиной кожи… — бросил напоследок старик. — Они из хрусталя. Ваша матушка не знала, как вам объяснить, что такое хрусталь. Она его никогда не видела. И поэтому, читая вам с сестрой эту сказку, она переобула Золушку.

Ложкин вернулся в машину.

— Я слышу, когда матери читают мои сказки своим детям. Поэтому я до сих пор жив. Немного колет в районе поджелудочной, но в целом…

— Что находится в Булонском лесу?

— Кроличья нора. Вы очень нужны моей стране, мсье Ложкин. Прямо сейчас.

— Какой стране?

— Волшебной, какой же еще?! — Шарль даже немного удивился такому наивному вопросу. — О! Приехали.

Все трое вышли из машины и углубились в лесную чащу. Ложкин обернулся — машина исчезла. Вместо неё у обочины валялась огромная тыква.

«Не. Тыквенные танки нам точно не нужны».

Старик подошёл к упитанному дубу, кряхтя, нагнулся и неожиданно легко отодвинул выпирающий корень, обнажив чёрный зев норы. Эмильен превратился в поджарую крысу с наглыми глазками, пискнул басом и скрылся в норе.

— Залезайте, дружище, — пригласил старик. — Будут немного странные ощущения, но недолго.

— Погодите, Шарль. Что я должен буду сделать в этой вашей стране?

Шарль Перро несколько секунд молчал. Видно, произнести это было для него довольно трудно. Он вздохнул и вымолвил:

— Убить Сказочного Принца.

— Чего?!

— Патруль! Остальное расскажу на той стороне!

…Ощущения и правда были не из приятных. Будто бы тебя засосала огромная лошадь. ЧМОК!

…Ложкин лежал в траве и смотрел на птицу, расхаживающую туда-сюда по ветке старого дерева. Птица пела:

— Утро прекрасное, солнце лучистое! Дети, вставайте, проветрим гнездо-о-о-о…

— Охренеть, — констатировал Ложкин.

— Фи, — обиделась птица и скрылась в дупле, громко хлопнув дверью.

— Добро пожаловать в Сказочную страну! — Шарль поднялся с земли, усадил Эмильена на плечо.

Ложкин поднялся и огляделся.

Они очутились у подножия зеленого холма. Нет, не зеленого. Скорее, это был какой-то другой, переливающийся изумрудный цвет. Такой же, как у крон раскидистых, древних дубов с толстенными шоколадными стволами. Из-за горизонта торчали белоснежные трубы — по версии Ложкина, какого-то большого предприятия всесоюзного значения. Трубы смешно напрягались, раздуваясь, и выбрасывали клубы светлого дыма.

— Бу-бу-бу-буп буп, буп-буп… — весело бубнели трубы. Дым поднимался выше, превращаясь в чудесные каракулевые облака, медленно плывущие по небу. Небу бирюзового цвета, омывающему золотистый диск солнца. Солнце подмигнуло Ложкину. Ложкин нервно дергающимся веком подмигнул в ответ.

— Эта, эта, эта страна вообще где такая? — вопросил разведчик, думавший, что разбирается в географии.

— Везде и нигде, — ответил Шарль. — Тут нет смены года или столетия, нет прошлого и будущего. Здесь царит Безвременье. Сказочники всех времен и народов трудились и будут трудиться, чтобы создать эту страну. Кругом всегда «однажды…».

— И что в ней не так?

— Её основа. Перед вами, друг мой, Детская версия этой страны. Та, в которой миллионы детей засыпают каждый вечер. Но она не всегда была такой. Изначально сказки были не такими уж и добрыми, мягко говоря. Они были взрослые. И очень злые. Мы, Основатели, очень старались вычистить зло, запрятать его как можно глубже. Но иногда оно прорывается. И отравляет. Часто это происходит, когда наш мир ослаблен. Когда в нём мало ваших детей. Потому что их матерям не до этого.

— В войну, — кивнул Ложкин.

— Да. Мы потеряли контроль. Мы упустили момент, когда Сказочный Принц перестал быть добрым. Посмотрите вокруг — вот что он сотворил с нашей страной.

— Заставил всех петь? — усмехнулся Ложкин. — Я ничего страшного не вижу, Шарль.

— Ах, простите. Пойдёмте.

Старик с Ложкиным взобрались на вершину холма, и разведчик покрылся мелкими каплями пота. Но не от усталости — Ложкин не запотевал и после марш-броска на «десятку» с полной выкладкой.

Ложкин увидел истинное назначение поющих труб.

Это были трубы пузатых улыбающихся печей. Прямо к их огромным раскочегаренным ртам со всех сторон вели дорожки из жёлтого кирпича. По дорожкам шли вереницы сказочных существ, подгоняемые здоровенными волками, стоящими по бокам. Волк-печник отодвинул заслонку, толкнул внутрь какого-то длинноухого старого эльфа. Заслонка задвинулась. Поющая труба выплюнула красивое белое облачко.

— Наш Принц — художник по натуре, — глухо вымолвил Шарль. — Однажды ему подумалось, что чистое синее небо слишком пусто и требует наполненности и объёма. И теперь каждое утро он пишет картину. Картину нового мира. Он переписывает сказки. Которые будут читать ваши дети. И в них не будет ничего светлого. С самого начала. Вы слышите?

Ложкин смотрел, как за заслонкой скрылась целая гномья семья.

— Нужна явочная квартира, — ответил Ложкин. — И соберите всех, кому Вы доверяете, Шарль. Я убью его. Я обещаю.

…«Явка» впечатлила Ложкина, скажем так, наполовину. Это была не прокуренная квартира, а целый просторный дом с удобным расположением в сердце Тёмного Леса, с двенадцатью путями отхода. Но был один нюанс.

Дом был пряничным. От погреба до самой крыши. С петушком-леденцом на верхушке. С приторным медово-мятным запахом и стенами, которые мазали одежду марципаном, ещё можно было смириться. Но не обращать внимания на тучи отъевшихся ос было совершенно невозможно. Как с ними ладила репрессированная Страшная Ведьма, которая тут жила, не было никому не известно.

А вот личным составом Сопротивления Ложкин не впечатлился от слова совсем.

К сожалению, самое сильное звено оппозиции — правая рука Шарля Фея-крёстная — превратилась в облако одной из первых. Всё, что от неё осталось — это Эмильен со способностью превращать тыкву в «колёса» и отличным уровнем вождения.

Эмильен притащил с собою двух крысиных братьев — чёрного жиробаса Леонарда и серого манерного Николя. Первый тут же принялся жрать пряничный плинтус, а кредо второго было дискутировать по поводу и без, потому что Николя всех считал идиотами.

— Нам нужна неприметная карета, — наказал им Ложкин.

Когда он вышел на крыльцо принимать работу, то потерял дар речи на всех выученных языках:

— То есть вы считаете, что золотая восьмиметровая карета с брильянтовыми колёсами — это неприметная штуковина?

Эмильен повернулся к Николя и развёл лапки:

— А я тебе что говорил, дубина?

— Я, может быть, согласен с тем, что она выглядит несколько вызывающе. Но это здоровый кич! Мы — Сопротивление, о нас сложат витиеватую сказку! И что там будет написано по-вашему? «Они ехали на колымаге, собранной из остатков забора и грязи из канавы»?

— Товарищи, — воззвал Ложкин. — Обычная деревянная карета на четыре места, манёвренная и лёгкая, вместо единорогов приземистые лошади неброской масти, ладно?