Дорога в одиночество

Об этом деле уже начали потихоньку писать либеральные прозападные СМИ, указывая, что на бездействие российского правосудия и повышенное внимание к фигуре мужа Кручевской, который известен своей активной политической позицией. Таким образом уже готовилась почва для того взрыва, который произойдет, если Майский будет объявлен подозреваемым. Вероятно поэтому, собеседник майора вел себя так, как будто он уже готовился сорвать определенный куш из роли «невинного страдальца».

Владимиров изо всех сил старался, чтобы их беседы строились вокруг пропавшей супруги и не имели отношения к непосредственной деятельности оппозиционера. Однако Майский, наоборот, всеми силами старался свести все ответы именно к политическому вектору и ему это в целом удавалось. Он много и пафосно говорил о возможном Майдане в Москве.

— Вы еще узнаете нашу силу, видели, как народ восстал против власти в Киеве, а ведь там зима была, холод, и люди все равно боролись и победили, и мы победим.

— Разве это была победа? — не выдержав, возразил Владимиров. — Это привело к разрухе, гражданской войне, потере территорий!

— Да потому что Россия проявила агрессию, — чуть ли не закричал Майский. — Кто нас просил вмешиваться? Наши вояки столько крови пролили, что вовек не отмыться! Украинцы же нас теперь ненавидят, готовы убивать и нас, и наших детей. Уже пора НАТОвские войска вводить, пусть лучше они шагают по Красной площади, народу простому тогда легче жить станет!

Владимиров силой воли заставил себя сдержаться. В эту секунду ему захотелось просто проехаться кулаком по лицу человека, который сидел и ухмылялся напротив него. Тема Украины и ее настоящего состояния была вообще глубокой душевной раной для Дмитрия. Сам себя он по праву считал русским украинцем и не мог примириться с тем, что сделали из родной для него страны те самые реформаторы, которые с конца 80-х годов сознательно разрушали вековые связи двух братских народов. Но майор понимал, что не должен показать Майскому свое особое отношение к «украинскому вопросу», потому что его боль была его слабостью, мишенью, в которую противник мог бить сколько угодно по своему усмотрению. Поэтому он не вступил в дискуссию, переведя их диалог в другую плоскость.

Когда подозреваемый ушел, Владимиров ощутил давно знакомую ноющую боль в висках. Это была мигрень, которая часто приходила к нему в ответ на тяжелые душевные терзания. Теперь майор отчетливо понимал, что, не имея на руках никаких других улик, он не сможет довести до конца это дело. А обличить Майского ему хотелось, и хотя личная неприязнь к подозреваемому никак не согласовалась с профессиональной этикой, Владимиров в этот раз вполне осознанно позволял себе испытывать глубокую личную неприязнь.

Глава 6. Особая папка

Спустя два дня ему позвонил Михаил Павлович.

— Как идут дела с нашим подопечным? — спросил он чуть насмешливо.

— Трудно, — честно отозвался Владимиров. — Ваш клиент ушел в «несознанку», а брать его сейчас себе дороже будет.

— Они у нас такие. Мой помощник отобрал определенную информацию по данному субъекту, как вы понимаете, у нас на каждого личная папочка имеется, не знаю, поможет ли она вам, но, может быть, и пригодится. Так что подъедет к вам сегодня часика через два. Все покажет, расскажет. А вы посмотрите, подумайте.

Через два часа действительно к Владимирову приехал молодой человек, который с исключительной вежливостью представился по имени-отечеству и предложил Владимирову просмотреть вместе с ним несколько видеофайлов.

На всех видео был Майский в «рабочей» так сказать для него атмосфере. Вот он — в легких джинсах и футболке с логотипом партии — среди молодых людей ведет своеобразную агитацию. Рассказывает о ситуации в стране, на рынке труда, объясняет перспективы, значение уличной борьбы, обещая, что каждый молодой человек, который вступит в противодействие с полицейскими, сможет с помощью хороший адвокатов из партии «Новое время» отсудить себе круглую сумму в евро от Европейского суда по правам человека. Вот он же на какой-то конференции опять-таки среди молодых рассказывает о возможностях бизнеса в нашей стране, указывая, что по-честному бизнес вести нельзя, потому что для этого нужны не только связи в органах власти, но и ежемесячная мзда всем чиновникам, которые контролируют этот процесс. А вот Майский на митинге кричит лозунги, агитирует, смеется. А дальше уже пошли видео другого плана, это было что-то вроде совещания «старейшин», которые происходили в увеселительных заведениях. Там Майский и его коллеги достаточно цинично обсуждали предстоящие мероприятия, и сам Арсений указывал, сколько человек нужно на них «подогнать», сколько из них будут вести себя агрессивно, сколько это будет стоить в финансовом отношении организаторам митингов.

«Прямо как поголовье скота продает», — подумалось Владимирову.

Видеофайлов в папке было много. И знакомство с каждым новым файлом не прибавляло к портрету подозреваемого, который уже составил для себя Владимиров, положительных черт. Майский был дельцом, но продающим не обычный товар, а торгующим «умами и сердцами» своих молодых подопечных.

«И откуда они такие берутся — эти Арсении Майские?» — промелькнуло в голове у Владимирова. И тут он впервые подумал о том, что они с подозреваемым — почти ровесники.

Что было в их общей юности? Да, тогда существовал еще Советский Союз, но это были уже последние годы жизни великой державы. Время пугало людей тревожной неопределенностью. И сам Дмитрий, будучи комсомольцем, не верил в громкие лозунги партии и правительства. Он во многом сомневался, и, в первую очередь, в том, что страна верными шагами движется к созиданию общества гармонии и благоденствия. Существовало как бы два мира: один — красивый парадный, созданных из надежд и ожиданий, а второй — реальный, каждодневный, сплетенный из быта и жизненных трудностей, которые встречали простого советского человека ежечасно. И если он — москвич из относительно благополучной интеллигентной семьи — постоянно ощущал все это, что же думали о партии и ее вождях его ровесники из провинции?

Молодежь тогда с восхищением смотрела на запад. Ветер свободы и материального благополучия окрылял и внушал надежду на разрешение всех накопившихся за десятилетия проблем. И Дмитрий тоже мечтал о том, что страна преобразится, что иго векового рабства будет, наконец, сброшено. Но пережив все то, что досталось ему и всем остальным в 90-е годы, не смог простить либеральным реформаторам тот грандиозный обман, который они сотворили с собственным народом. «Благими намереньями вымощена дорога в ад». Граждане СССР мечтали о переменах к лучшему, а получили развал страны, гражданскую войну на ее окраинах, распродажу за копейки государственного многомиллиардного имущества, нищету, безработицу, бандитизм и нравственное обнищание.

Это было время «Арсениев Майских» — беззастенчивых циников, готовых в угоду собственной корысти обещать что угодно, воровать, обманывать, уничтожать собственную страну и ее народ. Для них не существовало моральных запретов. И сегодня таких людей много еще и во власти, и за ее пределами.

Глава 7. Разговор начистоту

Когда молодой сотрудник особого ведомства покинул кабинет Владимирова, тот осознав, что его рабочий день кончился, пошел домой. Однако полученная им за прошедший день информация не отпускала майора, мысленно возвращаясь ко всему увиденному, он понимал, что его интересует уже не то, совершил ли Майский инкрементируемое ему преступление, а его прямо таки «паучья» миссия среди молодых людей.

Как бы невзначай майор вспомнил разговор, который состоялся между ним и школьным приятелем его сына около полугода назад.

В целом его Степан был аполитичным юношей, которого интересовал больше спорт, современные гаджеты и простейшее техническое моделирование. Однако в 16 лет сын под влиянием своего одноклассника Ильи Спиркина стал проявлять некоторый интерес к ситуации в стране. Илья был поклонником одного из популярных в сети либеральных блоггеров, который призывал молодежь бороться с коррупцией и заодно рассказывал о том, что в России все плохо потому, что власть имущие не желают создавать условия для развития государства. Очевидные проблемы в образовании, медицине, дорожном строительстве, доходах населения, кредитной сфере блоггер описывал в красках, прибавляя к ним свидетельства отсутствия карьерных перспектив для молодежи.

Как известно, молодые люди в любые времена в любой стране мира жаждут перемен и верят в результативность простых решений. Они же являются самыми ярыми поборниками справедливости, присовокупляя к вере в нее дух бунтарства и максимализм. Илья был именно таким молодым человеком, поэтому случайно разговорившись с Владимировым, стал рассказывать ему о своих политических воззрениях.

— Как вы не можете понять, что то, что происходит сегодня — это агония. Россия — огромная страна, с колоссальными запасами природных ресурсов, но все это принадлежит кучке людей, а остальные живут ужасающе бедно. В Европе и США такого нет. Там веками выработанная социальная политика, социальная поддержка, разумное распределение доходов. А что у нас!

— А что у нас? — спросил майор у своего юного собеседника, внимательно вглядываясь в его лицо.

— А у нас все по-другому, — выпалил Илья, и щеки его покрылись легким румянцем. — Государству нет до нас никакого дела, есть человек — нет человека. Все равно. Тем, кто у власти, на простых людей наплевать. Понимаете, в двадцать первом веке в центре европейского континента просто нельзя существовать стране с таким уровнем жизни, с таким уровнем преступности, коррупцией, с такими дорогами и дураками во власти.

— Да, — задумчиво проговорил Владимиров, — у нас всего этого хватает, но как исправить ситуацию?

— Да ведь исправить нетрудно, нужно только захотеть, — произнес уже разгорячившийся Илья. — Стране нужны перемены, нужно исполнение конституции, а не ее игнорирование: но это несложно — просто построить хорошую дорогу, не украв на нее асфальт, несложно — привлечь к ответственности преступника — а не прикрывать его за взятку, снять с людей кредитные и бюрократические кандалы.

— А кто же будет это делать? — спросил Владимиров.

— Мы сами, мы — честные люди, которые хотят перемен, которым не нужны эти заворовавшиеся коррупционеры, годами сидящие при своих должностях.

— Ясно, я все это уже слышал во времена моей молодости. Знаешь, мы тоже ждали перемен, и нам их обещали. И мы пошли вслед за этими поводырями. Но люди эти просто разграбили Советский Союз, снесли с карты мира единую страну и сейчас умывают руки, растранжиривая народное добро.

— Вы просто выбрали не тех, — выслушав реплику Владимирова, с уверенностью продолжил Илья. — Понимаете, я думаю, что наша страна сама ведет себя неправильно. Сказывается гэбэшное насилие и десятилетия страха. Но Россия должна перестать бояться открытой выйти в мир, должна перестать тайно создавать все новые и новые виды страшных ракет, чтобы пугать ими остальные страны. Мы — слепые гордецы, которые опьянены своим прошлым, но не видим настоящего, не умеем строить достойное будущее. Мы не учимся у других народов лучшему, а просто грозим всем ядерным кулаком. Мы должны измениться, и тогда и к нам будут относиться по-другому.

Илья говорил еще много. Владимиров смотрел на лицо этого юноши и понимал, что перед ним личность ищущего, стремящегося к правде человека. Человека, который пытается понять суть происходящих вокруг него событий, понять различие между «черным» и «белым», помочь окружающим людям. Но именно такие неопытные юноши превращаются в легкую добычу для тех, кто пытается извлечь из них выгоду, делая послушными орудиями своей политической борьбы. Именно такие «романтики» становятся центрами притяжений для своих ровесников, погибая потом в печально известных «небесных сотнях».

«Мальчик, похоже, идейный. А ведь и в мое время были такие, и даже больше, чем сегодня. Теперь это редко встречающийся тип», — подумал про себя Владимиров.

А вслух он сказал:

— Илья, я тебя понимаю, но предлагаемые тобой решения исходят из представления о том, что мир — это домик из кубиков. Ты видишь, что домик построен плохо, разрушаешь его до основания и просто перестраиваешь все заново. Но это хорошо только в теории. Я согласен, что возможности людей не равны — и это, конечно, не справедливо. Но исходит это не из внешних обстоятельств, которые можно исправить, а из несовершенства человеческой природы. Разве вороватые чиновники, которых у нас и правда хватает, не такие же люди, как мы? Люди из плоти и крови, которые ходили когда-то в школу, читали вслух рассказы о честности и праведности? Плохо, что они стали бессовестными, соблазнившись легкими деньгами, которые можно не зарабатывать своим трудом, а буквально получать из «воздуха». Но как исправить это? Как поставить на ответственные посты только честных людей?

Есть такая притча о драконе. Не знаешь? Там суть в том, что в городе в огромном замке жил дракон, который не давал покоя никому и забирал все золото простых жителей. Много молодых юношей приходило к замку убить дракона, но никто живым из него не возвращался. А потом выяснилось, что каждый юноша убивал дракона в бою, но увидев его несметные богатства, сам превращался в дракона. Так что исправлять несовершенство мира нужно с исправления собственных недостатков. А уж потом идти спасать мир.

— Но ведь не каждый человек в душе дракон. Есть же хорошие люди! Вот и их нужно ставить во главе страны, области, города!

— Есть, конечно, честные. На них мир-то и стоит. И таких немало. Но есть и подлецы. Поверь мне, трудно бывает отличить одного от другого. Как поставить у власти хорошего, а плохого отстранить и наказать? Тут только по делам можно судить. И то даже такой суд бывает несправедлив. И невиновные часто несут незаслуженное наказание. И многие потом ломаются из-за этого.

— А законы? — не унимался Илья, — разве нельзя создать такие законы, чтобы этого не происходило. Ведь многие законы у нас написаны неправильно.

— Это с чем сравнивать! — усмехнулся Владимиров. — Если с кодексом царя Хаммурапи или «Русской правдой» Ярослава Мудрого, то мы далеко вперед ушли. Но, может быть, наши потомки также найдут и в наших правовых кодексах изъяны. Ведь дело не в букве закона, а в готовности ее исполнения людьми!

— Вы так говорите обо всем, потому что не верите, что можно что-то изменить, — не унимался Илья, — а я знаю, что мы живет плохо, и если не будем ничего делать, то станет только хуже.

— Ты не горячись, а больше думай, наблюдай, особо в политические дела не лезь. Даже на митинги не ходи. У тебя кровь еще горячая, беды можешь натворить. А ответы на вопросы, которые тебя беспокоят, обязательно придут. Только ты должен сам их найти, а не получить в готовом виде от других. Эти ответы в твоем сердце, но нужно прислушаться к себе, чтобы их понять.

Этот разговор тогда немного утомил Владимирова, поэтому при дальнейших появлениях Ильи в их квартире он не стремился продолжать беседу с ним. Но теперь в процессе изучения этого нового дела все детали их диалога высветились перед ним новыми оттенками.

Молодым людям свойственно искать себя, они отрицают старое и жаждут нового, но именно сегодня тот пассионарный запал, который присутствует у молодого поколения, пытаются присвоить себе те, кто набирают особые «политические очки».

Майор вдруг подумал о том, что его дети — и есть то самое новое поколение, которому трудно будет устоять перед соблазнами легких решений, предлагаемые им их идейными интернет-вождями. Такое использование молодежи было невозможно в предыдущие столетия. Ведь власть царей и генсеков не предполагала такие способы «расшатывания трона» как цветные революции. И только прошлый век показал эффективность этой новой формы борьбы с неугодными политическими режимами. А для создания цветных революций как раз нужна молодежь. Разная молодежь. И такие как Илья Спиркин — жадные до справедливости мыслители-идеалисты, и такие как его сын Степан, готовые выйти на митинг просто «за компанию», и те, кого называют «трудными подростками» — агрессоры и разрушители.

А зазывать таких молодых людей, вести их за собой будут те самые «Арсении Майские» — взрослые циники, по тем или иным причинным потерпевшие жизненное фиаско на своих профессиональных поприщах, обиженные и судьбой, и властью.

«Сколько же желающих манипулировать нашими детьми! Сейчас идет настоящая „битва за молодежь“ — ожесточенная идеологическая борьба, в которой мы как старшее поколение явно проигрываем», — вдруг подумал про себя Владимиров.

И эти мысли несколько вечеров никак не давали ему покоя, а потом приходили в тяжелых ночных кошмарах.

Глава 7. Возвращение

Рабочие беседы с Майским превратились для майора в настоящее испытание, проявившееся в противостоянии двух взрослых людей с разными мировоззрениями и идейными убеждениями. Владимиров не сдавался, хотя и понимал, что его противник опасен и изворотлив. Однако его как опытного следователя это бесконечное топтание на одном месте сильно утомляло, а иных мер к подозреваемому кроме словесных баталий он применить не мог.

Спас Владимирова случай.

Выйдя из метро в ранний утренний час, он понял, что пройти до своего отделения привычные полкилометра будет трудно из-за крепкого мороза, поэтому решил дождаться автобуса и проехать на нем до следующей остановки. Нужный автобус появился быстро, майор вошел в переднюю дверь и остался около кабины водителя. Оттуда доносился голос радио. Ведущая говорила радостно и увлеченно, и уже прощаясь со слушателями, добавила, что с ними была «Татьяна Кручевская». Это имя поразило Владимирова так сильно, что он даже не услышал последовавшие далее привычные позывные «Маяка».

Он вышел из автобуса и, пройдя быстрым шагом несколько метров, буквально ворвался в свое отделение, забежал в кабинет, узнал телефон радиостанции. Позвонил, представился, попросил пояснить, появилась ли на работе журналистка Татьяна Кручевская?

Молодая девушка приятным голосом сообщила майору, что Татьяна как ни в чем не бывало пришла сегодня с утра на работу, начальник разрешил ей провести эфир, сейчас она находится в отделе кадров, видимо, разрешая вопросы относительно своего внезапного исчезновения.

Владимиров положил трубку, обещав перезвонить через минут пятнадцать, чтобы поговорить с самой Татьяной, и вздохнул. Получается, что никакого убийства ровным счетом и не было? А было обычное бегство жены от мужа в неизвестном направлении. Но как Кручевская вышла из своего подъезда? Почему так долго скрывалась? Почему ничего не сообщила родным?

Вопросов было много, к тому же у Владимирова нарастало раздражение в отношении этой журналистки, которая решила поиграть со всеми «в прятки» и тем самым заставила его так долго и бесполезно биться в сетях словесных противоречий с ее мужем.

Через полчаса телефонную трубку взяла сама Кручевская. Владимиров представился и пояснил, что расследует дело о ее исчезновении.

— Так как вы нашлись, а мы ведем предварительное следствие по вашему розыску уже месяц, то мне необходимо переговорить с вами. Приезжайте немедленно!

— Да, хорошо. Приеду, — отозвалась его собеседница.

Действительно через полтора часа в кабинете Владимирова стояла во всей своей красе приятная дама бальзаковского возраста. Это была высокая статная женщина с небрежным каре из темно-русых волос, с чуть насмешливой улыбкой и яркими зелеными глазами, в которых читался ум и кокетство.

— Татьяна Павловна, — с укором произнес Владимиров, тем не менее, чувствуя, что раздражение против этой особы его уже покидает. — Где вы были? Ваш муж написал заявление о вашей пропаже, я как следователь вел это дело, столько уже версий перебрал. Мы предполагали, что вас уже нет в живых, искали способы убийства!

— Сожалею, что я вас разочаровала. Все гораздо банальнее, чем вы думали. Я жива. Просто решила на месяц сбежать ото всех. Получилось чуть больше, чем на месяц. Мне нужно было хорошо подумать в абсолютном уединении.

— А где вы находились?

— У одной из моих закадычных подруг есть дом в глухой деревне Тульской области. Туда я и уехала. Уехала на перекладных. Причем даже телефон отключила, чтобы никакой связи с миром. А в деревне вообще никто этой зимой не живет. Я приехала — там холод просто собачий, все в сугробах, насилу дом нашла. Дверь открыла — ключ у них просто над баней висел. Хорошо, что дрова были, печь затопила. Согрелась. Еду нашла самую простую. Картошка, крупы, соления. Так и прожила месяц.

— И что ни разу не подумали о родных, о сыне? — спросил Владимиров.

— Нет, я о них все время думала. Был соблазн им позвонить, но боялась, что Арсений узнает, приедет ко мне, а мне нужно было решить.

— Что решить?

— Принять решение о разводе. И я его приняла. Мне нужно было со стороны взглянуть на наши отношения. И я поняла, что они себя исчерпали. Арсений не тот человек, с которым нужно встречать старость

— Простите, а как вы покинули подъезд вашего дома? Ведь там есть скрытые камеры наблюдения, которые вас не зафиксировали.

Кручевская бросила на майора быстрый взгляд.

— Оказывается, мы живем под постоянным прицелом видеокамер и даже не подозреваем об этом. Впрочем, я и вправду вышла через другой подъезд. Решила, что Арсений бросится меня догонять. Поэтому, когда вошла в лифт, поехала не вниз, а наверх, на 16 этаж, там чердак, вход на чердак открыт. Поднялась, прошлась по крыше, там наверху вид такой на Москву — одно загляденье, и спустилась уже на другой чердак, а там в подъезд, в лифт и все.

Владимиров подумал про себя, что эта была его оплошность, он не уточнил, стояли ли камеры скрытого наблюдения в других подъездах. Впрочем, информацию о наличии таких камер он получил от Михаила Павловича, поэтому не мог сомневаться в подлинности его слов.

— А что за пакеты выбросил ваш супруг после вашего исчезновения? — спросил Владимиров.

— Пакеты? Не знаю. Но если выбрасывал, то, наверное, мои вещи. Вот бессовестный, решил, наверное, меня позлить.

— Скажите, а нож на кухне? Вы пользовались в последние дни перед уходом ножами?

— Честно говоря, не помню, — ответила Кручевская уклончиво. — Ножи у него хорошие, я, конечно, что-то резала, но не помню.

Владимиров задумался, а потом мягко предложил Кручевской показать ему свои ладони. Журналистка поморщилась, но все-таки раскрыла руки. На левой ладони виднелся уже заживший порез, который при ранении был, скорее всего, достаточно глубоким.

— Вы порезались сами? — спросил майор.

— Да сама. Не хотела вам говорить, но так и быть. Вы прямо кудесник какой-то — мысли читаете, рану мои и ту нашли. После ссоры мне так плохо стало, взяла нож, думаю, вену порежу и все. Но страх взял. Ножом смогла только ладонь разрезать — да так больно стало, кровь сразу пошла. Я нож на место положила. Саму рану кое-как забинтовала. Тут и решила из дома бежать. Мне давно уже здесь тошно жить стало. И все к одному. И на работе все приелось, и муж достал — смешным стал казаться, ничтожным каким-то. А ведь когда-то я восхищалась этим человеком. Считала его смелым, сильным, независимым, умеющим не прогибаться перед властью и людьми. А потом вдруг сразу как-то его поняла, будто пелена с глаз пала. Увидела всю его пошлость и подлость. Больно так стало. Думаю, нет, нет, только бежать от него куда подальше. Домой к родителям ехать не захотела — чужие мне они давно. Спасибо, что сына воспитывают. Говорят, его лучше воспитаем, чем тебя. Так вот и пусть стараются. Вот и сбежала от всех и вся.

— И как помогло? — спросил Владимиров.

— А помогло! — вдруг как-то резко отозвалась Татьяна. — На работу я вернулась. Разговоры по радио говорить — оно дело нехитрое, но и жизненный тонус все-таки повышает. Пусть остается. А вот Арсения Анатольевича я из дома сегодня же выгоню. Пусть идет на все четыре стороны.

— Не мне вмешиваться в ваши отношения с супругом, сожалею о вашем браке и все, — заметил Владимиров. — Подпишите вот этот документ и ступайте с Богом. Желаю Вам больше не теряться.

Кручевская сделала то, что он нее потребовал Владимиров. Резким росчерком подписала все бумаги, встала и пошла твердой походкой к выходу. Вдруг, как бы случайно обернувшись, она насмешливо спросила:

— А вы что поборник крепости семейных союзов, если сожалеете о моем браке? Или мой супруг произвел на вас впечатление несчастного всеми покинутого страдальца?

— Ваш супруг вел себя здесь по-разному. Но вину свою отрицал и, как показало время, был прав. А мы его подозревали, хотя он и проходил по делу свидетелем. Но ведь вы сами хотели, чтобы его арестовали? Не правда ли?

— Почему? — спросила Кручевская, слегка вздрогнув.

— Вы сделали все, чтобы появились улики о причастности вашего мужа к вашему возможному убийству. Теперь я полагаю, что вы не планировали это заранее. Возможно, когда сознательно порезались его ножом, тогда и пришло к вам это решение. Кровь на ноже ваша, пятна крови вы смыли не все, из дома ушли через чужой подъезд, никому ничего не сказали. Работой рискнули, лишь бы никто не узнал, что вы живы. Телефон ни разу не включили. Симку другую не купили, чтобы иметь хоть какой-то альтернативной источник связи.

— Я не знала, вернее, думала, конечно, но до конца не хотела, чтобы Арсения арестовали из-за меня.

— Почему же вы вернулись?

— Нужно было возвращаться. Я всегда понимала, что все мы трагически одиноки. Одиноки всегда. С рождения до смерти. И я наконец-то решилась погрузиться в это полное одиночество. Но знаете, оказывается, быть Робинзоном Крузо — это очень трудно. Ведь я там и телевизор смотрела, и «Маяк» наш слушала. Даже узнала о своем исчезновении, о розыске. Но страшно. Мысли такие депрессивные в голову лезут, смерть по темным углам мерещится. Как в детстве. Холодно. Темно. Как на острове необитаемом. Нет, человек должен жить среди людей. Трудно одному.

— Если трудно, учитесь жить среди людей, — отозвался майор.

Кручевская замолчала и, вздохнув, произнесла каким-то приглушенным тоном:

— Вы простите меня, ведь я и вам хлопот доставила. Но честно, больше не буду.

И с этим детским обещанием она покинула кабинет Владимирова.

Глава восьмая и последняя

Михаил Павлович позвонил вечером того же дня.

— Выражаю вам благодарность, майор! — проговорил он.