Помоги проекту - поделись книгой:
Несколько часов Красную площадь оглашали истошные вопли мучеников. Земля пропиталась густой кровью, которую жадно лизали псы. Трупы не успевали убирать.
Царь медленно ехал вдоль Кремлевской стены, растягивая синие губы в улыбке. Вернувшись к Лобному месту, сказал Скуратову:
— Ну, Малюта, змеиное гнездо разорили! Теперь самое время навестить вдов и сирот, уменьшить их. А заодно сережки заберем у Наташки Корягиной. Ишь, клятву дала… Едем!
Пощечина
В обширных хоромах Корягина царило глубокое уныние. Дом погрузился в траур.
Наталья не выходила из опочивальни. В ушах ее висели злополучные серьги.
Вдруг во дворе раздались дикие крики, на лестнице послышался топот многочисленных ног.
Наталья прильнула к окну: с белого коня слезал сам царь. Она поняла, зачем он пожаловал, торопливо сняла серьги, заметалась по опочивальне, желая спрятать их.
Никем не встреченный, зловеще нахмурясь, царь вошел в хоромы. Опричники уже тащили Наталью. Иоанн Васильевич коротко спросил:
— Где серьги? Ах, спрятала! Ну, мне и не такие во всем признавались. А ты, сосуд скудельный, сейчас быстро покажешь, куда укрыла их.
Наталья шагнула к государю. Все затихли.
Она с размаху вмазала ему звонкую пощечину.
Государь ошеломленно замер, схватился за лицо. Но вдруг нашелся, хрипло рассмеялся:
— Ты, девка, совсем от радости рехнулась! Еще бы, сам царь к тебе пожаловал! Ну, в долгу, красота, не останусь. Ты теперь у нас вдовая. Кто твою плоть побалует? А я, государь, об тебе и позабочусь. — Повернулся к опричникам: — Эй, други, разоблачите хозяюшку дорогую!
Слуги царевы сорвали одежды с Натальи, протиснули меж ног толстую веревку, начали, словно пилой, перетирать тело белое.
Охнула Наталья, но кулаки крепче стиснула, губы прикусила — ни звука не издала. Лишь слезы потоком обильным прекрасное лицо оросили. Веревка густо окрасилась кровью. Иоанн Васильевич брызнул слюной:
— Отдай, говорю, сережки! Куда запрятала, где утаила?
Опричники уже успели весь дом перерыть, жестоко домашних допросили, но так ничего не обнаружили.
Лик государев от гнева весь перекосило, сапогами в бессильной ярости топал:
— Где схоронила? Ну, говори! — Хитро сощурил глаз. — Отпущу тогда тебя на все четыре стороны, поверь, вот тебе истинный крест. — Он перекрестился.
В ответ — молчание. Рассвирепел окончательно Иоанн Васильевич:
— Перси ее отрежьте!
Малюта Скуратов, ухмыляясь в бороду, вытащил из-за пояса кривой турецкий нож, оттянул за сосок грудь и нарочито медленно — дабы мучение продлить! — отрезал. Затем деловито принялся за другую…
Так Наталью замучили до смерти.
Да и сенных девок не пощадили, над всеми опричники надругались.
Однако царь покидал хоромы виночерпия посрамленным: «сосуд скудельный» превозмог его жестокость.
Эпилог
В те дни к князю Воротынскому из дальней деревеньки приехал его племянник — Борис Ромодановский, юноша красоты необычайной и сердца отважного. Презрев опасность, они приказали своим людям собрать останки Корягина. Виночерпия похоронили рядом с его замечательной супругой в приделах церкви Владимирской Божией Матери, освященной еще в 1397 году, в Сретенском монастыре.
Ромодановский, знавший с детских лет Наталью и тайно влюбленный в нее, обнаружил серьги. Они были смертной хваткой зажаты… в ладони Натальи. С благословения священника, отпевавшего покойную, их там и оставили.
Слава о молодой мученице прокатилась по всей земле Русской.
Многие приходили поклониться праху ее, и у могилы нередко случались чудеса исцеления. Могилка Натальи сохранялась еще во времена Карамзина.
Что касается Бориса Ромодановского и князя Воротынского, то они задумали проказу небывалую, отчаянную. Но об этом — следующий рассказ.
Чужой в гареме
Ожидание
Солнце, розовато освещая край неба, ушло за горизонт. С реки Неглинной пахло тиной и сыростью. Князь Воротынский, могучий старик, много испытавший на своем бурном веку, тяжело ступая по мягким коврам, расхаживал по обширным своим хоромам. То и дело он подходил к узкому оконцу, с нетерпением поглядывая на дорогу.
Но вот загремели цепями, злобно заворчали псы. Слуга, карауливший гостя, спешно приоткрыл ворота. Во двор въехал всадник. Воротынский облегченно перекрестился на древние образа. Легкий на ногу, в хоромы влетел юноша лет девятнадцати. Он был необычайно красив. Пухлые, почти девичьи губы, крупные сияющие глаза, длинные, спадающие на плечи льняные волосы — все в нем дышало порывом и отвагой.
— Что, дядюшка, у тебя стряслось? Надо же, прислал ко мне в рязанскую деревушку своего слугу да приказал срочно к тебе скакать!
— Эх, дорогой племянник Ромодановский, князь Борис, житье мое сделалось самым скорбным. Ребра наши ломают, кнутьем мучают — и все это без вины. Соньку Воронцову помнишь, каприза которой ради государь виночерпия Корягина и супругу его Наталью перевел? С этой блудницей вавилонской еще прежде у меня по вдовецкому моему положению амурный грех был. Два года почти с той поры минуло. А тут вдруг объявилась, тайком из царицына терема отлучилась, требует: отдай, дескать, мне все драгоценности твоей покойной супруги да отпиши деревеньку. А то, мол, скажу государю, как ты, лежа со мной в спальне, его «собакой» лаял. И пужает: «Я про тебя подруге теремной сказала. Коли убьешь меня, она о тебе государю покажет». И точно покажет, если не откуплюсь. А потом, как пить дать, будет вновь стращать, с меня тянуть.
— Так беги, дядюшка, из Москвы! Затаись хоть в моей вотчине.
— А добро мое пропадай? А две дочери мои должны по гроб жизни в болотах прятаться? Нет, удумал я иное. Помню я, как ты, князь Борис, на святках девкой рядился, и даже никто не умел тебя отличить. Сделай милость, нарядись опять, а я тебя в царицын терем определю, который есть дьяволово капище и государя гарем постыдный. Сам потешишься да мне пользу сделаешь, век не забуду. Ax, заговорился я, давай к столу сядем, винца пригубим да потолкуем.
Смелый план
Выпили водки. По обычаю, для начала хлебцем заели, а уж потом за остальное взялись. Воротынский свою линию гнет:
— Ты, князь Борис, в женском наряде — истинная девица! Я у дочерей взял необходимое. — Он встал, подошел к сундуку, поднял тяжелую, обитую серебряной полосой крышку. — Гляди, башмачки красные, золотом расшитые, ноговицы сафьяновые. А вот опашень — загляденье! Перламутровые пуговки сверху донизу — одна к другой.
— И что дальше?
— Да вызнаешь, с кем она дружится, кто у Соньки подруга ближняя. А я уж остальное сам сделаю. Мой грех будет, не твой.
— А коли государь меня на ложе потянет?
— Вас, девок, много таких! — Рассмеялся. — Прежде чем до тебя, племянничек дорогой, очередь дойдет, ты все выведаешь и сбежишь. Меня спросят? Скажу: не знаю, не ведаю, куда девица та делась.
Князь Борис, зарумянившись от выпитого, куражно произнес:
— И то, пожить среди юных прелестниц — ax, прекрасно!
Грех
Тут же окрестили новым именем «барышню» — Бориса теперь звали Ириной. Дело осталось за главным — ввести юного князя в кремлевский гарем.
Случай вскоре представился. Иоанн Васильевич позвал на трапезу князя Воротынского.
Тот перекрестился перед образами:
— Господи, пронеси! Никогда не знаешь, вернешься ли в свои хоромы от этого гнусного изувера.
Молитва сердечная, видать, дошла до Создателя.
Разгрызая жареного жаворонка (эту птицу царь всегда велел подавать на стол — знал толк в еде), Иоанн Васильевич, утирая ладонью жирные уста, повернулся к Воротынскому:
— Как, князь, жизнь твоя течет?
Тот перекрестился:
— Слава нашему государю, все благоуспешно. Только заявилась нынче ко мне некая девица Ирина, дальняя родственница. Нищая совсем, сиротинушка горькая, первый раз ее вижу. Но, государь, доложу — красоты необычайной, как парсуна нарисованная.
Иоанн Васильевич втянул ноздрями воздух:
— На кой ляд она тебе? Отправь в царицын терем. Пусть поживет, а там суженого ей найдем — по красоте и достоинствам.
Воротынский низко поклонился:
— Слово твое, государь, золотое! Нынче и пришлю.
Толкование снов
Царица Анна открыто предавалась блудному греху. Ее любовниками чаще всего были слуги, те, кому всегда был доступ к государыне. Иоанн Васильевич знал о похотливых проделках супруги, но, как нередко бывает между сластолюбивыми парами, он закрывал глаза на ее похождения.
Царица, словно в благодарность, стремилась обрести для гарема самых соблазнительных девушек. Вот и теперь она с удовольствием рассматривала вновь прибывшую «девицу Ирину». Та была стройна, с удивительно красивым лицом, на котором выделялись крупные, скромно потупленные очи. Под роскошным опашнем алого сукна угадывалась ладная, налитая фигура.
— Ты, Ирина, чья дочь? Где жила? — вопрошала с искренним любопытством царица. — Песни играть умеешь? Государь-батюшка к нам наведывается частенько, любит песни послушать, пляски посмотреть. А жемчугами и гладью хорошо вышиваешь? Без дела сидеть девушке негоже…
За «девицей Ириной» сразу же установилась слава замечательной рассказчицы. Часами можно было слушать ее повествования про Бову-королевича или Хозая-прозорливца. Но настоящий восторг объял всех девиц, а особенно царицу, когда «Ирина» стала сказывать истории весьма смелые: о знакомстве жениха с невестой, о том, как баба попа в погреб спрятала, как мужик на яйцах сидел и прочее забавное.
Однажды поутру царская любимица Сонька Воронцова томно потянулась:
— Ах, какой сон мне нынче был страхованный! Иду будто себе по лесу темному, да вдруг на меня обезьян выскакивает, из себя большой и все соответственное. Как повалил он меня на сырую землю да как стал катать…
Царица хмыкнула:
— Пробудилась когда, ведь небось огорчилась? Обезьян, поди, сла-адкий!
Сонька как ни в чем не бывало продолжала:
— Я вот мыслю: к чему-де такой сон? «Ирина» уверенно рекла:
— Сие означает преизбыток в любви!
Все с ехидством захохотали: Соньку не любили за злой язык и за то, что она государю наушничала. Рассмеялась и царица:
— Вот государь задаст тебе, Сонька, «преизбыток»! А скажи-ка, Ирина, к чему во сне рыбу есть?
— Если рыба лещ — то к любовному наслаждению, — вдохновенно врал Борис.
Девицы заволновались, засыпали вопросами:
— А коли пригрезилось сено? Али сундук пустой? Ежели во сне будто иглой укололась — к чему такое?
Напрягая фантазию, Борис всем дал ответы вразумительные и обнадеживающие.
Барышни вздыхали:
— Все точно Ирина говорит, прямо как по написанному!
Тайные ласки
Приходил иногда по утрам государь. Узнал он про «Иринин» дар сны толковать. Спросил про свое ночное видение. «Девица» все складно ответила. Приказал Иоанн Васильевич «Ирину» доставить к себе в опочивальню, предварительно (по обычаю) в мыльне грушовой водой помыв. Но та, стыдливо опустив голову, призналась:
— Месячный конфуз у меня! Жалость прямо…
Свидание было отложено. Зато царица посетовала:
— Всем ты, Иринушка, хороша, да только вышиваешь, словно медведь нитку в иголку заправляет. — Окликнула очаровательную девицу, первую в гареме красавицу: — Аксинья, пусть к тебе в светлицу перейдет Ирина! Ты у нас искусная вышивальщица, вот и обучай со всем старанием.
Другие девицы даже позавидовали:
— Ирина сказки занятные сказывает, с ней в светлице не заскучаешь. Любая из нас согласилась бы…
Борис был и счастлив, и смущен. Когда в первый день он узрел Аксинью, то сердце его сладко защемило: «Ах, девица, дух мой тобою восхищен!» Вечером, сидя друг возле друга в светлице на скамеечке, они вели беседу.
Ничего не подозревая, готовясь ко сну, Аксинья сняла телогрею и исподнее, обнажила с крепкими, как орешек, сосцами торчащие груди.
Она доверчиво говорила:
— Вот все говорят: красивая, красивая! А я свою красоту проклинаю, ибо царский стремянный Никита Мелентьев набрел единожды ко мне, сиротинушке боярской, и потребовал, чтоб я вина на подносе ему дала. Увидал, подхватился: «Нельзя, говорит, такую принцессу прятать! Пусть в царицыном тереме поживет!» Да и государю про меня рассказал. Пришлось стонать, а идти в сие непотребное место. Коли когда по любви замуж выйду, как же я, испорченная, мужу законному в глаза посмотрю?
И, уткнувшись в плечо Бориса, Аксинья тихо заплакала. Борис, пламенея от страсти, нежно погладил ее по руке…
Сон в руку
На другое утро, согласно заведенному обычаю, гаремные девушки отправились в церковь. Сонька вела себя вельми странно: хихикала в кулак, вертелась возле царицы. Улучив момент, затараторила ей в ухо:
— Матушка-государыня! Нынче по нужде встала я да проходила мимо Аксюшкиной светлицы. Вдруг слышу — ушам не верю: несутся срамные звуки!
Поделиться книгой: