Хранитель равновесия: Проклятая невеста

— Зачем вам это? — в упор спросил наиб. — Благодатнейший так хорошо платит? Если все это правда, я и за вашу жизнь ослиного хвоста не дам.

Раэн усмехнулся.

— Не все меряется деньгами. Вам ли не знать, светлейший. Зачем — это мое дело. И благодатнейшего ир-Шамси. А теперь тем более мое. Не люблю, когда среди ночи будят. И убивать не люблю. А уж за грань ходить, чтобы чью-то душу вернуть, за это никаких денег не хватит, знаете ли. Потому что если там останешься — деньги не помогут и больше не понадобятся. Но что теперь вы делать будете, светлейший?

— У меня осталась дюжина охранников, — глухо проговорил наиб. — Да и то из них четверо ранены. Вы, почтенный, в бою хороши. И Хазрет кое-чего стоит. Но если через пару дней на нас опять нападут? Не на постоялом дворе, а в степи? Демоны с этими гарнизонами. Я хочу уберечь Надира.

Джандар опустил глаза, хотя его-то винить было не в чем. Раэн по привычке закусил губу, разглядывая стену напротив. Ир-Дауд прав, еще одной такой атаки, тем более на открытом месте, им не выдержать. Предположим, он способен и на большее, чем ловко управляться с луком. А на что способна тварь в плаще? Выяснение этого может стоить Надиру жизни… Двое, неуловимо похожие друг на друга военной выправкой и статью, выжидающе смотрели на него.

— Я могу сделать вашему племяннику защитный талисман. От стрелы, от яда… От магии, в конце концов. Но я здесь на чужой земле и просто не в силах предусмотреть все. Если кому-то действительно нужно подобраться к господину Надиру, вряд ли мы сможем этому помешать. Разве что сумеем обмануть охотника. Есть чары, позволяющие на время поменяться внешностью. Пусть убийцы охотятся на меня. Я дичь хлопотная, при случае так огрызнусь, что никому мало не покажется.

— Вы и на это пойдете, почтенный?

— Пойду. Только вот поможет ли? И насколько? Боюсь, теперь и я на примете. Если кто-то решит убрать с дороги меня и перепутает с вашим племянником — выйдет не лучше. Кстати, ему-то расскажете?

Ир-Дауд покачал головой, снова облизывая губы. Точно пора заканчивать. Только сердечного приступа у наиба сейчас для полного счастья и не хватает.

— Хазрет, к двери Надира — стражу. Хотя бы двоих. И пусть меняются почаще, чтобы не уставали. Проснется — сам с ним поговорю. Еду и питье…

— Я могу пробовать, — подсказал Раэн и получил настороженный взгляд, причем от обоих.

У джандара на лице так и читалось, что он думает о подозрительном лекаре и его небылицах. И что приглядывать за чужаком он теперь будет куда внимательнее. Наиб, впрочем, тоже смотрел искоса. Раэн устало вздохнул.

— Светлейший Ансар, я не враг вам и вашей семье. Разве я не доказал этого сегодня? Да, я опасен и скрывать это даже не собираюсь. А почему нет? Ягненок — очень милое существо, но для охраны от волков лучше иметь овчарку, не так ли?

— Вы правы, почтенный. Наверное, правы.

От навалившейся усталости наиб едва шевелил губами, к тому же боль в растревоженной ноге уверенно делала свое подлое дело, изматывая без того потратившего последние силы ир-Дауда. Но он все еще держался, не желая сдаваться слабости.

— Мы поговорим об этом завтра. И еще раз примите мою благодарность. Вы сказали, что не все можно купить за деньги. Но все-таки возьмите их. И помните, что пока род ир-Дауд жив, он платит долги и помнит услуги.

Раэн соскользнул с подоконника и поклонился. Кошель оттягивал руку и был совершенно ни к чему, но отказаться никак. Оскорбится же. Или просто не поймет. Что ж, будем играть роль целителя до конца и возьмем положенный гонорар. Отработал ведь. До сих пор колени дрожат.

— Завтра уже наступило, господин наместник, — откликнулся он. — Вот-вот рассветет. Но сегодня мы вряд ли сможем пуститься в дорогу. Отдыхайте, набирайтесь сил, думайте. Да помогут вам светлые боги не ошибиться, принимая решение…

Закрыв за собой дверь, Раэн еще немного постоял на лестнице. Потом принялся неторопливо спускаться, морщась от снова накатившей тошноты. Есть уже не хотелось. Только вымыться, напиться холодной чистой воды и лечь спать. В доме суета почти стихла, лишь время от времени пробегал кто-то из домочадцев хозяина. Вот почти проскочила мимо служанка с парой кувшинов. Раэн, увидев знакомое личико, улыбнулся, поймал девчонку за рукав и уже открыл рот, чтобы попросить принести воды. Обожгло. Окатило волной страха. Она даже рукав не выдернула. Так и замерла, опустив глаза и бормоча что-то почтительное отвратительно тонким испуганным голоском.

Раэн стиснул зубы. Значит, вот как. То ли случайно заглянула в комнату, то ли позвали за чем-то. А призыв души — это страшно. Он ведь ее даже не заметил. Может, только глянул в ее сторону. И вместо чужеземного красавчика-целителя, с которым ей так понравилось болтать, плескаться водой, выяснять, как целуются на западе, — в общем, понравилось! — девочка увидела чудовище, из глаз которого смотрела тьма. Та тьма, из которой он как раз вытаскивал Надира….

Рукав он отпустил. И даже сказал, что ничего не нужно. Улыбнулся слегка, чтобы дурешка не испугалась еще сильнее, проводил взглядом метнувшуюся совсем не туда, куда шла, фигурку. Ничего, бывает. Если бы она знала, с кем… Ей же лучше, что не знала. Спокойней. А ему урок, чтобы не забывал, кто он. И не расслаблялся на работе… целитель.

Потом он вышел во двор и присел на ступеньки. Прислонился боком к столбикам перил, лениво подумал, что повезло ехать по степи летом. Зимой здесь буранные ветры и снега. Не зря же хозяин постоялого двора поднял дом повыше и пристроил крыльцо — штуку на Востоке редкую. Ухнув, пролетела ночная птица, крупные мотыльки затанцевали в лучике света от фонаря над головой, расстрекотались притихшие было сверчки. Не считая этой обычной ночной жизни, во дворе было тихо и безлюдно, лишь темные пятна на плотно утоптанной глине напоминали о боли и смерти, да веяло временами тяжелой волной запахов от тел, сложенных у стены.

Бой — это не только кровь, что так ярко смотрится на батальных полотнах и фресках, но и грязь, и вонь от разрубленных тел. Наемники-убийцы и солдаты ир-Дауда, с которыми Раэн делил ночлег, тепло костра и густую пряную похлебку — смерть уравняла всех. Рыжий Тарман, болтун Шемси, близнецы Хатур и Хамур… Скольких он не досчитается завтра утром? А скольких мог бы спасти, если бы не выложился до дна, исцеляя Надира? Они не были избранными. Просто люди, которые еще несколько часов назад смеялись, ругались, засматривались на девушек-служанок и норовили добраться до отрядных запасов вина. Их не упомянули в пророчестве. А он не истинный целитель, способный вволю черпать силу богов. Один выход за грань — или несколько жизней. Ведь кого-то надо было просто быстренько залатать, остановить кровь, срастить рассеченные ткани… Куда легче, чем вытаскивать высокородного ир-Дауда.

А теперь поздно. Теперь надо вести игру дальше. Добиться доверия наиба. Не врать. Всего лишь умолчать кое о чем.

Так, например, наместнику совершенно не нужно задумываться, что кровь ир-Дауда течет не только в мужчинах, но и в госпоже Наргис, прозванной Черной Невестой Харузы. Не стоит ему, пожалуй, знать и то, что весь последний год, пока Арвейд Раэн искал разгадку пророчества, за близнецами ир-Дауд очень внимательно приглядывали самые разные люди, от тайной храмовой стражи ир-Шамси до наемников самого целителя. Ансар, конечно же, понял, что с ним далеко не во всем откровенны. Но того, что он знает, вполне достаточно.

Рассвет огромной розовой кистью уже красил полоску над высокой стеной, окружающей постоялый двор. Один за другим стремительно исчезали светлячки крупных южных звезд. В конце концов осталась только одна, самая упорная. Сидя на теплых деревянных ступенях, отполированных тысячами шагов, Раэн долго смотрел на узенькую недлинную полоску кометы, переливающуюся то желтым, то белым, то голубоватым. Хвостатая Звезда, редкая гостья этого неба, только начала свой путь от одного края горизонта до другого. Но год закончится быстрее. Раэн почти ощущал, как утекает неуловимое драгоценное время…

ГЛАВА 4. Пери из золотой шкатулки

Харуза болтала, кричала, пела. Зазывала и умоляла, ругала и смеялась, грозила и шептала. Обрушивалась водопадом красок, звуков, запахов. Иногда весь город от шахского дворца до нищих кварталов казался Раэну неким организмом, пронизанным единой нервной системой… Мать городов, Хозяйка тысячи дворцов и одного базара, как не без лукавства именовали ее по всему континенту, многозначительно закатывая глаза и прищелкивая языком от невыразимого восхищения.

А если случался наивный, что удивлялся и спрашивал, почему базар — один, ему снисходительно объясняли: так вся столица — огромный базар, куда ни глянь. Перекресток морских и караванных путей, сердце огромной страны, бьющееся непрестанно, рассылая свежую кровь по всем уголкам шахства. Никогда не засыпающий город, где за должность базаргина, главного базарного смотрителя, борьба бывает яростнее, чем за шахский престол.

Ибо шах держит ответ за свой народ перед богами, и тяжел бывает этот ответ, а базаргин отвечает только перед шахом. Шах же хоть строг, но милостив, он прекрасно понимает, на чьих плечах держится его власть. Если шахский дворец — голова державы, то базар Харузы — ее душа. И не один повелитель слетел с высокого золотого престола, не угодив душе своего шахства. Потому что базар всегда знает правду. И как же он прекрасен!

Серые гранитные плиты, которыми были выложены все площади и улицы для торговли, услужливо и радушно стелились под сандалии. Одна за другой накатывали волны запахов и звуков, перекликались то гортанные, то певучие, то шипящие голоса. Специи, рыба, духи, кожа… Переливы ярких тканей и блеск лошадиной шерсти, жемчуг, сандал, расписная глина!

Раэн шел, никуда не торопясь, наслаждаясь неповторимой суматохой харузского базара. Со всех сторон окликали торговцы, обещая неслыханную скидку и необыкновенное счастье, если светлейший господин обратит взор именно к их прилавку. Сам базар так расползся гигантским спрутом, что и за три дня не обойдешь. Поэтому Раэн шел напрямик, разве что выбирая самые спокойные ряды: ювелиров, алхимиков, продавцов дорогих тканей, благовоний и лечебных снадобий. Торговцы здесь были серьезными и степенными, никто не хватал за рукав, не кидался наперерез, умоляя отведать совершенно бесплатно и купить, только если понравится.

В рядах зельеделов его, кстати, знали многие. Раскланивались, желали здоровья и благополучия, провожали взглядом. Раэн кланялся в ответ, с парой мастеров перекинулся словечком, одному оставил заказ на мелочевку, которую лень было готовить самому. Увидев новое лицо, приглядывался, запоминал. Вынырнув из тишины и благолепия на большую, наполненную гомоном площадь, остановился у жаровни лепешечника, указал на ломти жирной ягнятины, вымоченной в гранатовом вине, тонко нарезанной и отбитой, наперченной и переложенной душистыми листьями дерева хен для защиты от мух. Поднял три пальца.

Лепешечник, расплывшись в улыбке, подхватил указанное количество ломтей, шлепнул на сковороду с кипящим маслом, а сам принялся рубить свежую зелень. Через несколько минут, выудив сочащееся жиром мясо, ловко уложил его на еще теплые тонкие лепешки, пересыпал зеленью, плотно свернул и пожелал удовольствия щедрому господину. Раэн, оценив намек — ах, Харуза! — бросил на тарелку серебряную монету и пошел дальше, не слушая восхвалений и благодарностей, раздававшихся за спиной.

На другом конце площади гомонили особенно сильно. Временами оттуда раздавался дружный всплеск возгласов и детский визг. С наслаждением жуя истекающее пряным соком мясо, Раэн подошел поближе. Визги и крики окружали палатку фокусника, дававшего представление на маленьком пятачке у самого края площади. Фокусник тоже был знаком. Невысокий тощий парнишка в богато расшитом золотом халате и пышной чалме извлекал из магического жезла шелковые ленты, рассыпал розы и мотыльков. И только другой чародей мог бы заметить, что золото и каменья на халате — такая же иллюзия, как цветы и бабочки. Народ послушно ахал, но расставаться с деньгами не торопился, в глиняной миске перед рыночным чародеем лежала жалкая горсточка меди.

Протолкавшись поближе, Раэн поймал взгляд фокусника, озорно ему подмигнул. Тот, радостно блеснув глазами, привычно подхватил игру. Отложил жезл на маленький, покрытый фальшивой, как и халат, парчой столик, сделал многозначительную паузу. Вынырнувшая из палатки девчушка лет пяти ударила в кожаный барабан больше ее самой. Пока рыночный чародей торжественно вещал, что только сегодня почтенной публике дозволено увидеть великое волшебство, пришедшее из глубины времен, Раэн приготовился. Дожевал промасленную лепешку, поднес к жирным губам пальцы, делая вид, что вытирает рот.

Юный чародей закончил нести немыслимую чушь про легендарных магов страны Хамтур, поделившихся с ним своим искусством, — не иначе, как с того света! — подхватил жезл, начертил им в воздухе что-то немыслимо сложное, замахал свободной рукой… Раэн беззвучно проговорил несложное заклинание, действующее как спусковой механизм для только что придуманной иллюзии.

С конца жезла сорвался сноп разноцветного пламени, рассыпал вспышки искр. Под аханье зрителей пламя сменилось огромным розовым бутоном, тот на глазах раскрылся, и из сердцевины цветка вылетел крошечный птенец. Стремительно вырос, обернулся гигантским, сияющим всеми цветами радуги фениксом, как их рисуют на стенах храмов, сделал круг над взвывшей от восторга толпой, едва не касаясь макушек длинным хвостом, и рассыпался кучей крошечных розочек, что исчезли, не долетев до земли.

Зрители топали ногами, хлопали себя ладонями по плечам, вопили и пищали, смотря по возрасту. Раэн усмехнулся и снова подмигнул расплывшемуся в счастливой улыбке фокуснику. Девчонка уже обходила зрителей с миской, требовательно заглядывая в глаза. На этот раз монеты сыпались частым дождем, серебро и медь вперемешку, — Харуза умела ценить редкое зрелище.

Покопавшись в кошельке, Раэн вытащил золотой, перехватил смуглую ручку и сунул монету. Девчушка, бросив взгляд на невиданную редкость, рванула к фокуснику, отдала золотой ему и вернулась к зрителям, старательно протягивая миску каждому. Раэн снова улыбнулся в ответ на просящий взгляд чародея, кивнул и стал пробиваться через толпу.

Придется показать пару новых фокусов. Это, конечно, не настоящее обучение, но для рыночного чародея — редкая возможность! Раэн несколько раз предлагал ему денег на гильдейский взнос. Просто так, в подарок. И только тогда узнал, что известный всему рынку фокусник Марей — на самом деле девушка. Худая некрасивая девчушка, прикрывающаяся личиной мальчика и от гильдии магов, что не потерпела бы у себя женщину, и от Ночной семьи — та бы как раз приняла ее с радостью. Знания Марей хватала на лету, талант мага у нее был небольшой, но крепкий. Но женщина-маг — не для Востока, а в жрицы или воровки Марей не хотела, вот и пряталась.

Дальше уже не было ничего интересного. Обычные продуктовые ряды, где его за серьезного покупателя не считали, понимая, что чужестранец в дорогой одежде покупать круги золотисто-копченого и жемчужно-белого сыра станет вряд ли. И связки сушеной хурмы ему тоже без надобности. Таким, как он, готовят слуги. Так что эту часть Раэн миновал быстро, пересек еще пару площадей, где торговали шалями и платками, и наконец вышел за границу базара.

Здесь все еще тянулись ряды, но купцов было куда меньше: мало кто хотел давать стражникам взятки за негласное позволение торговать где угодно. Пусть защита стражи на базаре была больше для вида, но торговцы, не способные заплатить за нее, оказывались вообще вне закона. Их могла взять под крыло разве что Ночная семья, которая тоже требовала свою долю. Поэтому за пределами базара, торговали только самые бедные, либо, наоборот, жадные. Или отчаянные.

Здесь у него и попытались срезать кошелек. Пристальный взгляд сверлил спину уже давно, и Раэн был настороже. Оказалось — не зря. Благообразный мужчина средних лет, одетый как небогатый купец, споткнулся о неровную мостовую — это не рынок, здесь вместо плит была грубая кладка из булыжников — схватился за его рукав и принялся многословно извиняться.

Раэн вежливо покивал, вытащил прямо из воздуха собственный кошелек, проведя им перед носом незадачливого вора, поцокал языком при виде обрезанной тесемки. Глядя в ошалевшие глаза, посетовал, что ворья нынче развелось — честному человеку по базару не пройти. И не сходит ли уважаемый за стражей, а то бедному чужеземцу и заплутать недолго? Уважаемый судорожно закивал, обещал сейчас же привести стражу и исчез быстро, словно его самого заколдовали.

Раэн вздохнул. Этот, похоже, в свое время так и не набрал денег на взнос в гильдию магов. Или не захотел. Конечно, чародею не почуять чужой силы — позор. Но не сдавать же и правда страже? Сдерут денег и отпустят. Хотя могут и пальцы отрубить в назидание остальным, если не заплатит. Не то чтобы жаль, скорее противно. Да и с Ночной семьей ссориться из-за такого пустяка совершенно не с руки. Только почему этот дурак раньше не рассмотрел в нем чародея, если так долго приглядывался? Совсем слаб? Да и взгляд был неправильным. Не чувствовалось в нем магии, обычная слежка. Наверное, вдвоем работают, вот напарник и промахнулся, выследил не того.

Оставив позади центр, он прошел тихими улочками к восточной стороне, самой благоприятной и ценимой, где располагались окруженные высокими каменными или кирпичными заборами дворцы знати.

Вопреки гуляющим по остальной части шахства сказкам и легендам, крыши здесь не были позолоченными. И высокородные красавицы, жаждущие влюбиться в первого встречного, навстречу не попадались. Иногда мимо проплывали на крепких плечах носильщиков легкие бамбуковые паланкины с расшитыми занавесками. Возможно, красавицы прятались именно там? Скорее их отцы. Раэн снова заулыбался. Настроение было неприлично хорошим без всякого на то основания. Заботы, кровь, смерти — все это осталось в степи. Иллюзия, конечно. Такая же, как золото на заплатанном халате мальчишки-чародея. Только куда опаснее. И все равно — как же здесь славно!

Свернув в очередной переулок, он остановился перед высокими воротами с тамгой ир-Даудов. На бронзовой ярко начищенной бляхе, привинченной к полированной темной древесине, красовались перекрещенные стрелы в круге — память о близнецах-основателях рода. Наверное, близнецы у ир-Даудов — это наследственное. Если Наргис похожа на брата не только внешне, но и характером…

Раэн содрогнулся. Только второго Надира в юбке ему и не хватает. Почему девушка до сих пор не замужем, в двадцать-то лет? Предстоятель Кадир говорил о проклятии, назвав Наргис Черной Невестой, однако добавил, что сам в слухи не верит. Впрочем, и Надир не женат, хотя с его вкусами это неудивительно… Раэн постучал в ворота тяжелым бронзовым кольцом. Или удивительно? Вкусы — личное дело каждого, а род продолжать надо. Особенно, если ты последний мужчина в нем. Ох, темнит наиб. Не хуже самого Раэна. Что-то он знает. Но не зельем правды же его поить? Неизвестно, что спрашивать.

Усатая физиономия выглянула в окошечко на воротах, осведомилась, что нужно уважаемому? Раэн протянул руку, показал кольцо на пальце. Усатый, придирчиво рассмотрев перстень, загремел засовом, открывая калитку, почтительно поклонился.

… Провожатый шагал впереди, время от времени бдительно оглядываясь, словно Раэн мог потерять его из виду. Или отстать. Или нарочно скрыться в зарослях буйно цветущих кустов. Мощенная разноцветными кирпичами дорожка прихотливо петляла, огибая то стриженое миртовое деревце, то гранитную глыбу, оплетенную мохнатой лианой, то засохший древесный ствол, увешанный плетеными корзинками, из которых свисало что-то бело-голубое, похожее на водоросли. Похоже, кто-то собирал садовые редкости со всего континента. Пестрые попугайчики галдели в глициниях, выпархивали из кустов, а однажды прямо перед Раэном с ветки на ветку перелетела пара обезьянок, возмущенно цокоча и взвизгивая.

Поворот, еще один, и еще… Раэн уже заподозрил, что его водят кругами, не может обычный городской сад раскинуться на таком пространстве, но внутреннее чутье подтверждало — может! Шли они все-таки вперед, хоть и медленно. Вот уже показались в просветах между деревьями полукруглые черепичные крыши, утопая в плюще, затянувшем стены. Вот дорожка стала куда шире и прямее. Блеснула на солнце гладь пруда — истинная роскошь для Харузы, не избалованной родниками. На воде томно покачивались белые лотосы с нежно-розовыми серединками, так что Раэн невольно помедлил на горбатом деревянном мостике, засмотревшись. И чуть не уткнулся в спину остановившегося стража.

— Прощения прошу, почтенный целитель…

В голосе привратника звучало смущение. Он неловко топтался посреди мостика, не идя дальше и мешая пройти Раэну.

— За что, уважаемый?

— Госпожа там. На прогулке. Неловко оно выходит, почтенный…

— Отчего же? — усмехнулся Раэн. — Я ведь все равно к ней иду.

— Так-то оно так, да неловко. Без позволения, без ее ведома…

Раэн вздохнул. Действительно, не по традиции. Гостю следует ждать, когда высокородная госпожа, извещенная о нем, соизволит выйти к посланцу дядюшки. Или его позовет к себе. А может, велит просто взять у него письмо, не удостоив чести увидеться. Встреча с незнакомцем в саду не для церемонного Востока. Но раз уж так вышло, не упускать же случай взглянуть, как прогуливаются харузские красавицы? Она ведь близняшка Надира — непременно должна быть красивой.

— Вот что, уважаемый. Я постою здесь, а вы доложите госпоже.

Раэн шагнул к перилам и оперся о них, показывая, что не рвется вперед, рукав задел какую-то бечевку, тут же звякнул колокольчик. Громко плеснула вода — мелькнул серебристый хвост крупной рыбины. Надо же, дрессированная… Усатый неуверенно оглянулся на него, и, поколебавшись, рысью припустил вперед. Раэн лениво поднял голову, глянул.

Охранник был уже шагах в пяти. А в семи — она. Сияющая. Облитая солнцем, как золотом, пронизанная им. Деревья кончились, перед Раэном расстилалась целая поляна роз, посреди которых стояла… Наргис, да! Не без труда он вспомнил, что это — имя. Ее имя. Покатал на языке, пробуя, прислушался, как в первый раз. Имя ложилось холодком первого звука, длилось открыто и ясно, раскатисто дрожало, грея тихим рокотом, и уходило в шелест окружающих ее роз. Он шагнул вперед. И еще. Забыв, что собирался ждать, что нельзя, не положено ему, лекарю, только по названию — почтенному, а так — бродяге и чужестранцу. Забыв обо всем, кроме ее имени, золотого света, отблесками дрожащего на смуглой коже, и одуряющего запаха роз. А если бы помнил — то даже не подумал остановиться.

Она стояла возле огромного старого куста. Мелкие кроваво-красные бутоны, сильнее облепившие нижние ветви, тяжестью пригнули их к земле, отчего куст напоминал фонтан крови, бьющий из рассеченной артерии. Она же стояла почти на цыпочках, срезая верхнюю ветку, вытянувшись, как язык белоснежного пламени. Платье. Всего лишь белое платье из блестящего чинского шелка, узкое, до земли, облегающее ровные округлые плечи, совершенной формы грудь, изысканную амфору бедер. Черная корона подобранных кос, изгиб шеи, алые блики на белом шелке, тревожные, словно кровь на снегу…

Она повернулась к стражу, бросив, наконец-то, ветку, опустила руки — и Раэн смог выдохнуть. И даже отвести глаза. И поклониться, пряча лицо. Почтительно поклониться, низко, не спеша выпрямляться. Не смотреть же на нее такими глазами! Моя. Хочу. Не моя — так будет. Кровь билась в висках, горели губы, сохло во рту… Что-то говорил страж, глядя на него хмуро и настороженно, но Раэн все-таки сглотнул горячий воздух, комом ставший в горле, и заставил себя замереть. Как охотник перед ланью. Не спугнуть. Ни движением, ни взглядом, ни дыханием — только не спугнуть!

«Не лань. Точно не лань. Уж скорее дикая кошка», — мелькнуло, когда она сама шагнула навстречу, мягко, пружинисто, совсем не по-девичьи хищно. Уверенно встретила его взгляд — и на Раэна будто плеснуло ледяной морской водой. Такой вот, зеленой, она бывает у скал, с которых можно прыгать без опаски — дна все равно не достать. И неважно, что поверхность прогрета солнцем, внизу — холод и мрак. И это сестра Надира? Близнец, вторая половина? Невозможно! Хотя…

«Отчего же? — шепнул голос из глубины его собственной тьмы. — Разве холод не обратная сторона тепла? Благодари богов, что они поделили этих двоих пополам. Иначе — устоял бы ты? Хватит ли тебе огня, чтобы согреть ее лед? И не сгоришь ли ты в ее пламени? А она — в твоем. Она человек. Всего лишь человек! Слабый, кратко живущий… По сравнению с тобой — бабочка-однодневка. Тронь пестрые атласные крылышки — и без того жалкий срок сократится еще сильнее…»

Но как же хороша! И почему до сих пор не замужем?! Где червоточина? Проклятие, погибшие женихи… Плевать! Он снимет любое проклятие, в этом мире не может быть ничего, с чем он не справится.

— Почтенный?

Голос привратника хлестнул по нервам. Опомнившись, Раэн непослушными пальцами расстегнул кошель, путаясь в складках тонкой кожи, вытащил свернутый в трубочку лист, залитый на торце сургучом. Повернув печатью вверх, сунул письмо подозрительно взирающему привратнику и снова нарочито медленно согнулся в поклоне, на этот раз почтительно-изысканном, тщательно рассчитанном. Выпрямился. Она смотрела на него, потом, протянув обнаженную до плеча смуглую руку, не глядя взяла у стража бумажную трубочку, все так же не отводя взгляда. Смотри, девочка, смотри. Таких, как я, ты нечасто видела. И видела ли вообще?

— Светлейшая госпожа… Наиб ир-Дауд, пусть пребудет он в мире и благоденствии, шлет вам привет и благие пожелания.

Чуть склонив голову набок, она всмотрелась в печать, и, не вскрывая письмо, снова подняла глаза на Раэна.

— Благословение богов на моего драгоценного дядю. Здоров ли он… почтенный целитель?

В мягком грудном голосе слышалось сомнение. Не верит? Почему? И почему так внимательно смотрит на лекарский знак, привычно болтающийся на груди?

— Когда я покидал светлейшего наиба, и он, и господин Надир были совершенно здоровы.

Повинуясь наитию, Раэн поднес бронзовую бляшку к губам, подтверждая свои слова магической клятвой, как принято у храмовых целителей. Вспыхнуло бело-зеленым, и в холодно-строгом лице Наргис что-то дрогнуло, смягчилось. Да в чем дело? Неужели только в его виде, далеком от привычного образа почтенного старца-лекаря? Нет, здесь что-то другое. Слишком много напряжения. Не любопытство, а… страх? Далеко стоит — трудно понять всю гамму… Но страхом веет отчетливо.

— Да хранит их Свет, — тихо откликнулась Наргис. — Благодарю вас, почтенный.

Замерев с письмом в руке, она еще раз окинула его долгим взглядом, от белой шелковой рубашки и дорогих тонких штанов до щегольских сандалий узорчатого плетения. Словно невзначай задержала взгляд на серебряном поясе — да, храмовые лекари такое не носят, дороговато для них будет. Разве что служат при дворе шаха или… наиба области. Снова подняла глаза, изучая лицо…

Раэн стоически выдержал осмотр, борясь с искушением поймать взгляд Наргис и чуть-чуть подтолкнуть к нужному решению. Смотри, девочка. Я очень благопристойная личность, хоть и чужестранец. Не бойся, пригласи меня в дом, расспроси о дяде и брате. Ты ведь так долго их не видела, ты беспокоишься… И одернул себя, гася уже готовую формулу воздействия. Нельзя. На чужой земле, защищенной местной родовой магией! Опасно. И в высшей степени подозрительно. Доказывай потом, что всего лишь хотел познакомиться поближе.

— Еще не сменится луна, как я снова отправлюсь в те края. Не прикажет ли светлейшая госпожа передать ее ответ наибу?

Раэн говорил ровно и спокойно, словно с норовистой лошадью, стараясь успокоить ее звуком голоса. Расслабил и опустил плечи, чуть склонил голову, копируя позу Наргис. Взгляд — мягкий, ненавязчивый, не прямо в глаза, а мимо — на мочку уха. Не страшно ведь, да? Я — хороший. Кто же тебя напугал? Тонким слоем размажу. В самом прямом смысле!

И она дрогнула. Заколебалась, но почти сразу же выпрямилась, вдохнула глубоко…

— Войдите в дом, почтенный, будьте гостем нашей семьи.

Потом он сидел среди горы узорчатых подушек на толстенном красно-черно-голубом ковре и пил обжигающий кофе из маленькой фарфоровой чашки. Конечно, наедине с Наргис его не оставили, какие-то старухи в цветастых платьях окружили почтенного господина целителя, наперебой подсовывая печенье, сырные лепешки, варенные в меду орехи, сушеные и свежие фрукты… Не желает ли почтенный еще кофе? А может быть, лимонного шербета, чтобы освежиться? Варенья из лепестков роз? Госпожа сама собирала свежие бутоны. И как здоровье драгоценнейшего господина Ансара? Говорят, ночи в степи и летом холодные, а у него ломит кости. Здоров ли Надир, бедный мальчик? Госпожа совсем извелась в разлуке с братом, ведь раньше они никогда так надолго не расставались!

Раэн улыбался, покорно жевал тягучее приторное варенье, кивал и отвечал, отвечал, отвечал… Совсем рядом, в двух шагах, на низком, покрытом ворохом шалей диванчике, Наргис читала письмо, отделенная от него стеной услужливости и беспокойства. Хмурилась, торопливо бегая взглядом по строчкам, закусывала губу.

Раэн же цедил кофе, прикрываясь чашкой от бесконечных расспросов, и думал о том, что варенье пахнет не розами, а ею, что между бровей у нее — чуть заметная складка, а на руке немного выше локтя — несколько крошечных царапин с уже подсохшими капельками крови. Неужели не нашлось, кому срезать проклятую ветку? И что, в сущности, в ней нет ничего особенного — еще одна красивая девушка, которых здесь, как цветов. И совершенно непонятно, почему… Впрочем, понятно: в Дом удовольствия пора заглянуть, только и всего. А еще — что она кого-то ждала. Белоснежный шелк с золотым поясом, тяжелые узорные кольца-серьги, цепочка с янтарной каплей в золотой оправе — наряд совсем не для садовых работ. И ветку она так и бросила там, на дорожке, зачем же срезала? Для кого?

Допивая третью чашку, он думал, что это уже напрасные страхи, мало ли зачем богатая, не обремененная заботами девушка может срезать розы. И может быть она всегда ходит дома в платье ценой в годовой заработок мастера-ремесленника. И боится любого незнакомца, много ли она их видела в золотой шкатулке харузской усадьбы за высокими стенами? А пальцы у нее тонкие, холеные, с нежно-розовыми ноготками в форме миндалин, такими только бутоны и собирать. Или шить шелком и жемчугом. Что там они еще делают, высокородные красавицы из местных сказок? Ах да, влюбляются в незнакомцев сразу и на всю жизнь…

Дочитав, она подняла на него безмятежный, совершенно непроницаемый взгляд. Улыбнулась приветливо и безучастно идеальной фарфоровой улыбкой, холодной, как стакан с шербетом, подсунутый кем-то из прислуги. И суетливая толпа, хлопочущая вокруг, как-то незаметно растворилась, повинуясь то ли едва заметному движению бровей, то ли просто взгляду.

— Дядя пишет, что ваше искусство спасло его драгоценное здоровье, почтенный. Да хранят вас светлые боги, господин целитель.

— Мое имя Арвейд, госпожа. Арвейд Раэн. Помочь светлейшему ир-Дауду было для меня честью и удовольствием.

Почему она не спрашивает о брате? Ансар не стал писать о его ране, чтобы не беспокоить любящую сестру? А о нападении? Проклятье, стоило плюнуть на принципы и прочесть письмо… И Ансар хорош, мог бы предупредить, о чем не стоит ей говорить.

— Ваш светлейший брат тоже передает вам привет, госпожа.

Вот это уже было почти враньем — даже в висках предупреждающе закололо от такой, на грани лжи, правды. Они и виделись-то всего пару раз: сначала Надир долго отсыпался после исцеления, потом было не до разговоров, Раэн занимался остальными ранеными, а рядом всегда торчали бдительный джандар и пара охранников. Поговорить с племянником наиба по душам так и не вышло, разве что кошмары его, вроде бы, мучить перестали. Так что никаких приветов напрямую Надир сестре не передавал. Но наиб, высказывая традиционные благопожелания, обронил «от меня и Надира», и, значит, формально Раэн не солгал.

А у Наргис при имени брата снова дрогнуло невозмутимое лицо. Только неправильно как-то дрогнуло, мгновенно и неприязненно, словно тень набежала — и скрылась. И вспомнилось, что Надир ведь никогда не говорил о сестре, словно ее и нет на свете. Болтал без умолку о чем угодно: о стихах, дворцовых сплетнях, модной вышивке жемчугом и способах повязывать пояс, чтобы по узлу посвященные могли прочесть сердечные склонности… Даже об оружии как-то рассуждал, хоть понимал в нем не больше, чем его дядя в благовонных притираниях. Но только не о сестре, с которой, как твердит стайка приживалок и служанок, не расставался и жил душа в душу. Ах, как любопытно!

— Да пребудет с ним милость небес, — вежливо и совершенно равнодушно отозвалась Наргис, касаясь лба тремя пальцами во славу светлых богов. — Дядя пишет, что его болезнь задержала караван, зато теперь он отправится прямо в Гюльнару, заезжая только в те города, что будут лежать прямо на пути. Вы бывали в Гюльнаре, почтенный?

— Увы, нет, — отозвался Раэн, ставя чашечку на стол и поворачивая ручкой от себя, чтобы кофе больше не подливали. — Но слышал, что это красивый город. Весной там цветут гранаты, и улицы тонут в алой пене садов. Еще я слышал про источник Марута и Джани. Тот, что дарит испившим из него верную любовь. Не знаю, впрочем, правда ли это.

И снова в зеленой бездне так быстро мелькнула тень, что Раэн усомнился, не показалось ли ему. А следом резанула боль — кинжально-острый отголосок чужого чувства, скрутивший внутренности. Хорошо, что успел поставить чашку, иначе несдобровать бы хрупкому чинскому фарфору. Даже в глазах потемнело…

— Полагаю, это мой брат рассказывал вам легенды о верной любви, почтенный? — послышался сквозь туман стылого отчаяния — чужого, но такого близкого отчаяния — насмешливый голос.

Как будто и не этой девочке сейчас больно так, что лишь тень ее боли режет сердце.

— Господин Надир знает много историй, — помолчав и переведя дух, ответил Раэн. — Но эту мне рассказывал не он. Даже и не припомню, от кого услышал ее впервые. Но я не верю в любовь, которую можно выпить с водой из родника.