Вижу Цель

Вопрос не праздный. Эрик помнил — их этому учили еще в звездной академии на Иль-де-Франс — что при потере шестидесяти процентов объёма циркулирующей крови люди, во всяком случае, офицеры и нижние чины ВКС, живы весьма относительно, то есть, нехорошо и недолго, потому что, даже если сразу же остановить кровотечение, раненого все еще могут убить гипоксия и сердечная недостаточность, и это без учета всех прочих неприятностей. Ну, а при семидесяти процентах — даже медики бессильны. Семьдесят процентов — это неминуемая смерть. Но Эрик не умер. И это при том, что находились они с Анной "посередине нигде", вписанные в пейзаж бескрайнего девственного леса. Одни, без связи и даже без самой скромной аптечки, не говоря уже о флотском наборе первой помощи.

"Вообще-то, странно, что нас отпустили в лес без всего…"

И в самом деле, в рюкзачках, которые они получили перед выходом на маршрут, при беглом осмотре, предпринятом накоротке в самом начале ретирады, нашлись еда, вода, тент на случай дождя и даже набор для разведения костра. А вот аптечки там не оказалось, хотя по логике вещей обязана была быть.

"Наверняка ведь подстроили! Или просто совпадение?"

— Ты выжил, Эрик, потому что княгиня вовремя тебя перевязала… — объяснила между тем холодянская разведчица. — В смысле, остановила кровь, перевязала и не дала остыть, ну, ты понимаешь… а там уже и мы до вас наконец добрались…

— Чем она останавливала кровотечение? — озадаченно спросил Эрик. — У нас же с собой ничего не было. Ни аптечки, ни индивидуального пакета. Ничего. Или Анна нашла что-то в рюкзаке элоев?

— Не нашла. — Коротко и неясно.

— Тогда как? — дожал Эрик.

— Прижиганием, — пожала плечами Грит. — Газовая горелка входит в охотничий набор, нож тоже.

"Горелка! — вспомнил Эрик. — Ну, конечно же! Газовая горелка и гейзерная кофеварка! Типа если вдруг припрет на маршруте выпить чашечку кофе…"

Действительно, газовый примус и мока тоже лежали в рюкзаке.

"Аристократы, мать их! А про аптечку забыли?! Или кто-то специально вытащил из наших с Анной рюкзаков?"

— Прижиганием? — переспросил он. — Серьезно? Ну, ты меня удивила, Грит. Я имею в виду, по-хорошему удивила. Это ж какие яйца нужно иметь, чтобы прижигать раны живому человеку?

Фраза вышла грубоватая, но он того и добивался, поскольку по смыслу-то он был прав.

— Люблю таких женщин, — меланхолично ответила на риторический вопрос Эрика специальный агент. — У нее кстати тоже оказалось несколько весьма неприятных рваных ран… Но она, Эрик, и себя… как смогла перевязала.

Он сразу же представил, как Анна прижигает раскаленным ножом свои раны, и пришел к выводу, что хорошее воображение — это отнюдь не достоинство. Скорее, недостаток.

— Где она сейчас?

— В соседней комнате. Тоже, наверное, уже проснулась.

— Нас можно как-нибудь?..

Эрик имел в виду, что было бы неплохо положить их вместе. Не в одной кровати, разумеется, — это был бы явный перебор, — но уж в одной комнате они всяко-разно один другому не помешают. Он только не знал, как об этом попросить, и согласуется ли это с холодянской врачебной этикой. Но мучиться — от неспособности облечь свою просьбу в дипломатически безупречную форму, — ему не пришлось. Специальный агент его поняла, что называется, с полуслова.

— Подожди, — кивнула она, вставая. — Я сейчас выясню, в каком она состоянии. Ну и ее личным мнением на всякий случай поинтересуюсь, вдруг не захочет, — улыбнулась она ехидно. — И, если все-таки да, сейчас же распоряжусь.

Грит встала с табуретки и быстро, но не теряя достоинства, покинула больничную палату. Похоже, ей этот разговор, и в самом деле, был в тягость. Вот и удрала под благовидным предлогом, наконец-то оставив Эрика один на один со своими мыслями. Не то, чтобы ее присутствие так уж сильно мешало ему анализировать поступающую информацию, но в тишине думалось гораздо лучше.

Самое забавное — если конечно здесь есть над чем иронизировать, — это то, что в известном смысле история повторялась, хотя и с поправками на местный колорит. Во дворце Великой княгини Горицкой Эрик вроде бы спас от покушения наследника престола. На самом деле спасал он тогда Анну, но в зачет пошел именно кронпринц, а о княгине Эгерланд, включая и самого Эрика, никто и словом не обмолвился. Зато сегодня, вернее вчера он в первую очередь защищал именно Анну. Сам бы он, в одиночку, наверняка стал бы действовать как-нибудь иначе и, возможно, не попал бы на госпитальную койку. Но, что сделано, то сделано. Даст бог, Анна поправится, и тогда на этом инциденте — как и на том, что произошел в княжестве Гёрц, — можно будет поставить крест. Главное, чтобы женщина не пострадала, поскольку и в этот раз у нее "похмелье" не на своем пиру.

За себя в этом смысле Эрик практически не переживал. Во-первых, потому что не боялся. Или лучше сказать, умел перебарывать свой страх, и чем дальше, тем больше жил, исходя из принципа, что чему быть того не миновать. Fata viam invenient, так сказать. Судьба найдет способ… Но, разумеется, было и "во-вторых". События прошедшего года и, в особенности, знакомство с сибиряками показали Эрику, что его организм способен справляться с запредельными нагрузками. Поэтому он практически не сомневался, что раны заживут на нем быстро, как на собаке, — они всегда, даже в детстве, заживали быстро и без осложнений, — и массивная кровопотеря минует без последствий. Другое дело, что Эрику очень хотелось узнать, откуда взялась эта его невероятная живучесть, и как связаны эти выдающиеся особенности его организма с тем, что он происходит из семьи Вильфов. Ответов на эти вопросы у него не было, и Эрик даже не знал, кому можно было бы их задать. Не ясно было так же, стоит ли вообще об этом кого-то спрашивать. А ну как ему же за эти вопросы и прилетит? Оставалась, правда, робкая надежда, что кое-что прояснится тогда, когда он познакомится со своей семьей. Может быть, они сами ему расскажут…

"Или нет…" — пожал он мысленно плечами. Без сожаления и без разочарования. Просто констатировал факт.

***

В конце концов, их все-таки "поселили" вместе. Врачи не возражали, Анна тоже. Ей и самой было в тягость коротать время в одиночестве. К тому же она серьезно беспокоилась об Эрике, поскольку в последний раз — еще "там, в лесу" — видела его в отвратительном состоянии, которое не внушало даже самого осторожного оптимизма. Так что возражений со стороны княгини Эгерланд не последовало, и уже через полчаса ее медицинский "ложемент" установили рядом с "одром" Эрика. Впрочем, все это было временно и ненадолго — пока не стабилизируется его состояние. А поскольку прогноз холодянских лекарей был, в целом, положительный, ожидалось, что не позже завтрашнего утра их с Анной перебросят на борт "Ханы Наглер", и эскадра адмирала Шлезингер "снимется с якоря", чтобы побыстрее покинуть столь "негостеприимные берега".

Расследование, оперативно предпринятое планетарной службой безопасности в "плотном взаимодействии" с флотской контрразведкой, склонялось к предположению, что имевший место акт индивидуального террора был полностью подготовлен и осуществлен членами так называемой "Армии освобождения Терры" — организации, состоявшей почти исключительно из одних только элоев, впрочем, поддержанных небольшой группой экстремистски настроенных людей-холодян, полагавших, что сражаются за правое дело. "За вашу и нашу свободу", так сказать. Последнее могло бы объяснить довольно высокий технический уровень планирования и осуществления операции по ликвидации Виктора де Мойна — одного из крупнейших латифундистов Терры и ее бывшего генерал-губернатора. То есть, в первом приближении вырисовывалась следующая картина происшествия: нападение готовилось давно и тщательно, и нацелено оно было отнюдь не на Эрика и Анну. Однако неожиданное появление знатных гостей изменило планы заговорщиков. Уничтожить одного из потомков Петра Вильфа показалось им куда интереснее, чем убить местного латифундиста. Подпольщики просто не успели разобраться с тем, кто есть кто. И, исходя из портретного сходства между Эриком и Петром, а также из того, как с Эриком и Анной носятся как гражданские, так и военные чины, решили, что Эрик не просто потомок знаменитого захватчика и поработителя Терры, но и сам является какой-то в высшей степени примечательной фигурой на политическом Олимпе республики Холод. Убийство такого "крупного зверя" могло стать весьма резонансным, чего они, собственно, и добивались. Гибель Анны в этом случае рассматривалась, как дополнительный бонус или как сопутствующий ущерб, в зависимости от обстоятельств.

— Уверены, что операция не имела двойного дна? — спросила Анна, выслушав вместе с Эриком рассказ Грит Мюстерс.

— Что вы имеете в виду? — нахмурилась разведчица, но Эрик успел заметить тревогу, мелькнувшую в глазах женщины.

— Мог ли кто-то использовать террористов втемную? — уточнил он вопрос Анны.

Он про такое читал еще в детстве. Была в библиотеке Туманной долины книжка на дойче, которая называлась "История секретных операций". Среди прочего, авторы монографии — их имен Эрик, разумеется, не помнил — рассказывали об операциях, в которых грязная работа выполнялась чужими руками, при том, что "руки" эти думали, что действуют совершенно самостоятельно. Соответствующая глава, насколько мог сейчас вспомнить Эрик, так и называлась — "Загребать жар чужими руками".

— Такая возможность существует, — подтвердила холодянка после короткой паузы. — Служба безопасности рассматривает все мыслимые варианты… Немыслимые, впрочем, мы тоже подвергаем анализу, но, вы же понимаете, господа, такую схему — если это, и в самом деле, игра теней, — в один день не вскроешь. Посмотрим, может быть, что-нибудь и всплывет, но явно не сегодня и даже не завтра. Но я обещаю, если и когда появятся новые подробности, я вам о них сразу же сообщу.

— Пожалуй, пойду, — добавила через мгновение. — Вам, верно, хочется побыть вдвоем… поговорить… Увидимся завтра утром!

И она скрылась за дверью. Без поспешности, но как-то очень уж быстро. Ей, видно, было страшно неловко продолжать разговор. Уж очень очевидный промах допустила служба безопасности, прошляпив покушение, едва не завершившееся гибелью дипломатических посланников.

"По факту, сели в лужу господа холодяне!" — признал Эрик и переключился на Анну.

— Привет! — сказал он едва за специальным агентом закрылась дверь. Он хотел повернуть голову так, чтобы видеть собеседницу, но, к сожалению, это было пока невозможно. Каркасная повязка жестко ограничивала движения головой. Так что ему оставалось одно: смотреть в потолок и воображать, что видит перед собой ее лицо.

— Привет! — Судя по интонации, княгиня улыбнулась. — Ты как?

— Даже не знаю, что тебе сказать, — если бы мог, он пожал бы плечами, но фиксаторы удержали его и от этой глупости. — Тела совсем не чувствую, словно его и нет, но говорят, это временно.

— Вообще-то, экстравагантно получилось.

— Ты о том, что мы здесь лежим вместе?

— Ты ведь знаешь, что такое не практикуется?

— Можно подумать! — ухмыльнулся Эрик. — Я лежу и пялюсь в потолок, так что, увы, но полюбоваться твоими прелестями пока не могу.

— Зато я могу. — Эрик не понял, чего больше в голосе Анны, сарказма или сожаления.

— Там все так плохо?

— Могло быть хуже.

— Да, я в курсе, — согласился Эрик. — Спасибо!

— За что это? — "не поняла" Анна.

— Что не впала в истерику и спасла мне жизнь.

— Дурак ты, Эрик Минц! — фыркнула в ответ женщина. — Во-первых, это не ты меня, а я тебя должна благодарить. Это ты мне жизнь спас. И, между прочим, не в первый раз.

— Не говори глупостей! — остановил ее Эрик. Он совсем не для того спасал ей жизнь, чтобы потом выслушивать благодарности. Главное, что все с ней обошлось. И дело не в том, что сейчас они любовники. В прошлый раз ему такое и в голову прийти не могло, но он все равно бросился в бой. Просто в жизни есть ситуации, когда невозможно не вмешаться.

— Серьезно? — возмутилась вдруг Анна. — Ты, значит, мне спасибо сказать можешь, а я нет?

— Я не это… — начал было оправдываться Эрик, но Анна его быстро заткнула.

— Я не закончила! — Что ж, сейчас с ним говорила не младший лейтенант Анна Монк, а княгиня Эгерланд, которая, наверное, с рождения умела устанавливать дистанцию.

"Установила", — признал он не без доли восхищения. Сам он пока так не мог, хотя изменившиеся обстоятельства его жизни требовали обратного.

— Извини!

— Извинения приняты, — разом успокоилась женщина. — И вот еще что. Зарубите себе на носу, кавалер, я никогда не впадаю в истерику. Слышишь меня, Эрик? Ни-ко-гда!

— Слышу, — подтвердил он. — Верю. Знаком "Доблести" просто так никого не награждают.

И в самом деле, такими наградами не разбрасываются, а ее за дело при Парацельсе наградили именно знаком "Доблести".

— Что там было? — О том, что тогда случилось и за что ее наградили, Анна ему никогда не рассказывала. Не хотела, наверное, и Эрик не настаивал, предполагая, что на то у нее есть причины. Возможно, веские, а, может быть, и нет, но она в разговорах этой темы не касалась, ну и он не настаивал.

— Был бой.

— Лаконично, но не по существу, — возразил Эрик. Сейчас он, пожалуй, заработал право знать, и отказываться от этого права не собирался.

— Итак, — развил он свою мысль, — был бой. Это и ежу понятно. К слову, я вспомнил потом… Веришь или нет, но я видела, как крейсер "Жуайёз" ведет бой. Так что я представляю, какая там тогда была мясорубка. А теперь рассказывай!

— Да не о чем, собственно…

— Не увиливай!

— Эрик, я всего лишь артиллерийский офицер и в системе Парацельса командовала орудийной башней. И даже не главного калибра…

— Не забывай, Анна, я там тоже был.

— Ладно, — вдруг согласилась женщина. — Хорошо, Эрик! Будь по-твоему! — Сейчас ее, похоже, проняло по-настоящему, даже тембр голоса изменился. — Ты там был. Шел в атаку, производил пуски… Но ведь, и они по тебе стреляли, разве нет?

— Еще как стреляли, — подтвердил он, вспомнив по случаю тот бой и заполошную пальбу кораблей противника, атакованных его ракетоносцем.

— Страшно было?

— Страшно? — переспросил он. — Честно сказать, во время атаки возникают такие перегрузки, что о страхе просто забываешь. Не до того. К тому же при Парацельсе мне просто повезло: едва вошли в систему, сразу оказались под обстрелом, и понеслось. Не было времени бояться. А вот в системе Уилберга, когда лежали в дрейфе и ждали начала атаки на ордер Халифата, тогда — да. Мандраж такой пробил, что чуть понос не случился.

— Но не случился.

— Никак нет.

— И в истерику ты не впал.

Как ни крути, она была права. Ее он заподозрил в склонности впадать в истерику, а скажи о нем самом кто-нибудь что-нибудь в этом роде? Оскорбился бы, наверное, рассвирепел и был бы в своем праве. Однако, когда это коснулось Анны, он, не задумываясь, предположил, что она недостаточно крепка духом, и это, если подумать, более чем естественно. Сколько ни пытайся относиться к женщине, как к равному партнеру, все равно рано или поздно ты почувствуешь дистанцию, потому что у мужчин и женщин разные рефлексы, и с этим ничего не поделаешь. Мужчины — агрессоры, женщины — жертвы, такова природа вещей. Генетику ломать под "вызовы эпохи" — тот еще труд!

— Так что там было? — спросил после короткой паузы, потребовавшейся ему, если честно, чтобы преодолеть собственное высокомерие "героического на всю голову самца".

— Был приказ поддерживать непрерывный огонь…

Эрик на больших кораблях никогда не служил, — бой в системе Эно, когда он четверть часа пилотировал крейсер, не в счет, — тем более, он не был знаком с работой артиллерийских башен.

— Я командовала башней 2-го ранга, — объяснила Анна, как видно, хорошо представлявшая себе обстоятельства Эрика. — В такой башне, Эрик, три импульсных орудия средней мощности. Стрелять одновременно они не могут, поэтому работают поочередно с краткими интервалами, создавая то, что называется "боевой ритм". Темп стрельбы может быть нормальным, — пауза в шесть секунд для каждого орудия в отдельности, быстрым — четыре секунды, и очень быстрым — всего две секунды. Поддерживать огонь максимальной интенсивности крайне трудно, а когда по тебе стреляют в ответ… Кажется, все снаряды летят прямо в тебя. Весь огонь противника сосредоточен на одной тебе. А у нас в башне аккумуляторы большой мощности, если прилетит, сам понимаешь, мало не покажется!

Эрик понимал. Как ни мало он знал о службе на тяжелых кораблях, все-таки, являясь офицером флота — да еще и в военное время, — сложно совсем уж не разбираться в такого рода вещах. Любое попадание в башню — беда, попадание с пробитием брони внешнего и внутреннего коконов почти в восьмидесяти процентах случаев приводит к подрыву аккумуляторов. А это уже катастрофа, потому что сразу же вслед за попаданием следует мощный взрыв. Поэтому "контроллер рисков" при очевидной угрозе взрыва "накопителей" мгновенно отстреливает орудийную башню к чертям собачьим, и даже, если расчет при этом каким-то чудом уцелел, вернуться на крейсер своими силами артиллеристы не смогут, а автономность башни, как потерявшего ход летательного аппарата, минимальная…

— Продолжай! — предложил Эрик. — Что там у вас случилось?

— Получили оплеуху, — тяжело вздохнула Анна. — Без пробития, но очень близко к тому. Ну младшие чины сильно испугались, все-таки ощущение не из приятных. Сообразили, чем могло закончиться, испугались и драпанули…

— Все? — не поверил своим ушам Эрик.

Представить себе, что кто-то из экипажа ракетоносца запаниковал во время боя и оставил свой пост, он попросту не мог. Но, с другой стороны, куда ты денешься с прущего в атаку ракетоносца?

— Трое из пяти.

Что ж, вот теперь все встало на свои места. Анна осталась в башне с двумя младшими чинами и, несмотря на это, продолжала вести бой, поддерживая высокий темп стрельбы.

"Ну, что за жмоты! — покачал мысленно головой Эрик. — За такое могли бы и орденом наградить… Или нет…"

В конце концов, правда заключается в том, что, когда идет бой, тебе не до того, чтобы думать о наградах. Тем более, о них не думают до того, как грянули первые выстрелы, и уж точно, не после того, как, выйдя из-под огня, ты понимаешь, что уцелел. Разумеется, все мы люди, и никому не возбраняется помечтать о славе, чинах и наградах, но мечта одно, а жизнь флотского офицера — совсем другое. Ею управляют иные императивы. Воинский долг, офицерская честь и флотский гонор — все это отнюдь не пустые звуки. А в бою тобой руководят упорство, переходящее в упрямство, азарт, превращающийся в боевое безумие, и воля, которая, по идее, должна умереть вместе с тобой. Раньше Эрик об этом как-то не задумывался, потому что, не имея склонности к рефлексии, он просто ни разу не попытался осмыслить то, что делал на войне. Даже рассказывая об этом другим, он обращался обычно к внешней, фактической стороне вопроса, а не к осмыслению прожитого и пережитого. Но вот сейчас, думая об Анне и о том, что она точно такой же офицер флота, как и он сам, Эрик впервые осмысленно, а значит и трезво, посмотрел на свою жизнь на войне.

"Такой же офицер флота… Такой, да не такой…"

Увиденное не то, чтобы ему не понравилось. Оно его удивило. Внешне — если судить по фактам, как они есть, — он был эталоном офицера императорского флота. Умный, грамотный, бесстрашный и беззаветно преданный родине и короне. Но, на самом деле, везде и всюду, в любой из тех ситуаций, в которых он демонстрировал свою "беспримерную отвагу", "непоколебимое мужество" и "несгибаемость духа", побудительные мотивы его действий не имели ничего общего с воинским долгом, солдатским мужеством и офицерской честью, как он их понимал. Все эти красивые слова не о нем, потому что он не Вера Мельник, воспитанная отцом, как настоящий солдат и образцовый офицер, и не Анна Монк, впитавшая представление о чести и достоинстве, что называется, с молоком матери. Эрик другой, и пора бы ему это понять и принять.

По-видимому, он не был трусом, но не был он и отчаянным смельчаком. Просто в любой ситуации Эрик поступал так, как того требовали обстоятельства. А то, что они могли потребовать от него совершить здесь и сейчас подвиг самопожертвования, то он-то об этой жертвенности или о том героизме, как говорится, ни сном, ни духом. Не думал, в тот момент, не чувствовал, не предполагал. Просто делал то, что должно, то есть, как всегда и везде, попросту выживал, и на этом все, собственно. Выживание ведь состояние души, а уж какую форму оно примет в тот или иной момент времени, иди знай!

Глава 3. Холод