Люди, лодки, море

В Москве меня затащили в Останкино на съемки программы «Забытый полк». Ее делает полковник Женя Кириченко, и передача грустная. Армия не меняется. Кирзовые сапоги, портянки, ватники, дохлые призывники. И это на все времена.

Был сюжет о героях-панфиловцах. Их под Москвой стояло 13 тысяч человек. В том бою полегло 11 тысяч, а миф говорит о 28 героях, остановивших танки. Была продемонстрирована бутылка с зажигательной смесью. Согласно памятке, ее надо было бросать, подпустив танк на 5–6 шагов. На роту шло в среднем 50–70 танков, и всех надо было подпускать на 5–6 шагов. В основном их остановили этими бутылками, потому что остальное оружие… 3–4 противотанковых ружья на роту.

Наверное, еще были орудия, но про них никто не говорил. Там в листовках было написано: «Будь героем!»

А фразу «Велика Россия, а отступать некуда» придумал журналист.

С его же помощью 11 тысяч человек превратились в 28.

28 каких-то скелетов похоронили, остальные на поле лежат.

И разговор шел о том, надо их теперь собирать или не надо.

Вот такая страна.

А потом показывали сюжет о том, как наших миротворцев продали в Сьерра-Леоне, и они там 6 месяцев денег не получают. Вернее, ООН заплатила нашему правительству (Касьянов его фамилия), а он деньги отдавать не торопится. А еще эти 115 летчиков летели туда 15 часов на скотовозе, где туалеты не предусмотрены, и они во время перелета ссали в бутылки. ООН за перевозку заплатила отдельно то ли 300 тыс. долл., то ли 900, но их повезли как подешевле. И апеллировать не к кому.

Государства не существует. Есть отдельные его органы. Одни из них договорились о продаже летчиков, другие деньги получили, третьи их поделили, четвертые поставили товар.

И вдруг товар заговорил.

Хочет чего-то, и все это раздражает.

Хоть бы все это, вместе с гимном, осталось в ушедшем году.

А в России я бы воздвиг памятник российскому государству: вокруг многоглазого, многорукого африканского божка на постаменте фигурки-аллегории – МВД, КГБ, Минпечати, МО, МИДа, МинЭко и т. д.

А то ведь когда надо, государства не найти.

Есть только отдельные его части – органы, печень, например, или хуй… вместе они не складываются.

Все существуют сами по себе.

Например, два органа – горло и хребет – решили продать на вывоз третий – печень. Но не всю, а часть.

Так Министерство обороны, с подачи МИДа и правительства, продает своих миротворцев.

Где-то у меня завалялось слово «блядь»…

***

Представь себе: президентский кортеж проносится по Рублевскому шоссе. Вокруг лето и птички и вдруг… туман, и это уже не Рублевское, а какое-нибудь Смоленское шоссе, и даже не шоссе, а… черт-те что… и не лето, а зима, пурга-метель, и едут они по этой дороге, а навстречу им мужики с косами и вилами и в одеждах 1812 года…

Временной парадокс, дыра… но делать нечего, и вот они вылезают из своих роскошных мерседесов и вместе с крестьянами гонят Наполеона по разоренной Смоленщине…

Очень патриотично.

А по телеку так активно пропагандируют частную собственность на землю, что я уже чувствую, что нас где-то опять накололи.

***

Привет! Два великих народа: наш и ваш, наконец, решили помириться. Для нас это удача. Что сказали твои родственники насчет твоей книги? Что вообще сказали американцы? Отметили ли они твою оригинальность – взял и издал книгу в России на английском? Наши-то оценили, а ваши? Что ты там вообще делаешь? Моя Ната как узнала, что ты уехал на 9 месяцев, так и воскликнула: «Где они там будут работать?» – а потом: «Где мой черный жемчуг за 15 долларов?» Мое кино отложили до весны. Деньги, видно, уже съели, а отчет по ним пока не требуют. Москвичи хотят из меня делать театр – пока не знаю, что это такое. У меня идея: посылай мне маленькие репортажи с Гавай. О чем угодно: о местной кухне, о вулканах, о море, о своих родственниках, о папе, о Перл-Харбор и его истории, о цветах, птицах, рыбах, жуках, пауках, о росе, о дожде. Поверь – все интересно. Думаю, что денег это не принесет никаких, но ты будешь тренироваться, во-первых, в русском (конечно, рядом твоя Наташа, но это другого рода тренировка), во-вторых, это послужит пищей для твоего нового романа: вдруг ты напишешь роман в письмах? Вроде игра, а вроде дело серьезное. Серьезное только так и можно делать – играючи. А то мне вдруг показалось, что у тебя «стоп» в литературе. Не ленись, ты должен быть великим гавайским, американским и английским (Ната подсказывает – и русским) писателем.

Немедленно расскажи мне о ваших облаках. Они тоже образуются из воды? Вода сначала испаряется, поднимается, клубится и перемещается? Есть ли то, что называется гавайскими облаками (есть же гавайские танцы и гавайские гитары, значит, есть и гавайские облака)? Ты должен их подробно описать, чтоб я увидел: вот они клубятся, а вот уже наползают, а вот и ветер, потом ураган, смерч – и крыши полетели. Ну?

Расскажи мне об ананасах. Там у вас, говорят, ананасовый рай. Они вдоль дороги растут. Что вы с ними делаете? Вы их варите, жарите, едите сырыми, намазываете на лицо в качестве питательной маски, надеваете на голову на карнавалах, пуляете ими в прохожих, деретесь ананасами, делаете из них сок, вино, особый спиртовой напиток, водку, связываете несколько штук вместе, чтоб плавать на большие расстояния? Хорошо бы несколько смешных историй, связанных с этим продуктом гавайской цивилизации. Начинай. Увидишь, будет весело. О твоих Гавайях сами гавайцы узнают из твоих репортажей много интересного. Основное условие: должно быть весело.

Стоп! Кому нужна скучная правда об ананасах? Выдумай! Напиши так: «Саша! Ананасы (специально для русских пишется с одной буквой «с») – основной продукт питания на Гавайях. Тут все едят ананасы. Ты прав, на карнавалах из них делают шляпы. По-гавайски они называются «хухейяхой». И еще делают страшные маски, как на празднике всех святых в других местах из тыквы, для чего ананас сначала выдалбливается изнутри, и выдолбленная часть съедается под заунывное ритуальное пение местного шамана (на Гавайях есть шаманы, их еще называют – колдуны), высушивается на полуденном солнце, а потом в ней делаются прорези и внутри зажигается свечка. Затем старший шаман (есть еще и младший) долго ходит босиком по пляжу, пережевывая особую жвачку – шуку – и поплевывая в разные стороны. Потом он берет в руки этот ананас с горящей свечкой и обходит все хижины в округе. Горе той хижине, перед которой свечка погаснет – в ней обитают недобрые духи. На Гавайях много различных духов: это верховный дух – Мамана – он гермафродит, и вспомогательный дух – Папана…»

Вот что надо. Опубликуй нашу переписку в местной Гавайской Таймс – клянусь тебе, все будут читать. Только побольше вранья о самих гавайцах. Правда никому не нужна.

Давай, жду. И хватит лежать вверх пузом.

В твоем «Короче, пиши мне, не пропадай!» – видна вся твоя замшелая американская сущность. То есть то, что сам американец может отлететь на Гавайи и там в тоске греть пузо на пляже и полгода молчать – это норма. Но стоит только ему, в связи с некоторым похолоданием, начать соображать, как он уже поучает: «ты… эта… того… не пропадай!» Блин! А я чем занимался? Я тут по улицам бегал и у всех спрашивал: «Не видели? А? Дама? Не пробегал здесь такой чумазенький американский классик?»

Тут мне хочется сказать наше универсальное слово: «Блядь!» Вы там на своих Гавайях совершенно оторвались и разложились. Чем вы там все это время занимались?! Я тут за тебя изобретал массу гавайских обычаев и обрядов, а вы там и в ус не дули. (Интересно, есть ли американский аналог этому нашему выражению?)

Вот лишь некоторые письма, которые до тебя не дошли:

Ты являешься первооткрывателем гавайского винограда. Наверняка гавайцы об этом винограде никогда не слышали, потому как, если б слышали, то лет этак 800 назад кому-нибудь из них все равно пришла бы в голову мысль о вине, и после нескольких отравлений на острове наладилось бы виноделие, и весь мир сейчас упивался бы гавайскими винами, а коллекционеры дрались бы за фирменное гавайское вино под названием «Тагуяка». Так что все должны узнать о том, что открытие гавайского винограда состоялось, и открыл его великий гавайский писатель Эн Перри, в честь чего на Гавайях надо срочно переименовать все бары в перрийни, где в углу повесить твой портрет в пиратской шляпе. И при входе обязать всех посетителей кивать в сторону твоего портрета большим кивком.

А теперь расскажи об извержении гавайских вулканов. Все должно начинаться примерно так: «Просыпаемся однажды и… курлык твою мать!..» С Новым Годом, Вашим и Нашим рождеством! Говорят, еще какие-то мусульманские есть праздники, и в это же время иудейские. И с ними тебя тоже.

Ты еще не читаешь лекции разведчикам по теме: как правильно ездить в московском метро? Чем ты там вообще занимаешься? Тут я начал игры писать нашим компьютерщикам. Может быть, эта новость тебя развлечет, и ты перестанешь валяться кверху пузом? Как вы там с Наташей встретили рождество? К кому ходили? Что ели? Одевались ли вы во все гавайски – красное? Я почему-то представляю себе, что на Гавайях все ходят в красном, а в Новый Год ходят друг к дружке в гости под зонтиками. Входят в дом, а зонтики втыкают снаружи.

Ну, я так не могу. Ты когда напишешь, гавайский злодей? Сколько я могу за тебя сочинять гавайские обычаи и обряды? Вот, например: распространенный гавайский обряд закапывания в песок. Юноши, мечтающие вступить в брак, должны закопать себя в песок перед хижиной любимой (чтоб только голова торчала) и провести так целый день, несмотря на насмешки. Или: гавайский обряд сигарокурения. На Гавайях есть день, когда курятся особые гавайские сигары в полметра величиной. В этот день можно заметить массу гавайцев, сидящих кружком и курящих эти сигары. Курящим запрещено говорить. По всему острову в это время распространяется запах дыма, и все это безмолвно.

О гавайских курах. На Гавайях есть особая порода гавайских кур. Гребень и шпоры у них носят дамы, а петухи все сплошь и рядом серенькие и непримечательные. Между дамами-курами часто происходят куриные бои, привлекающие массу зрителей.

Рассказать еще что-нибудь о Гавайях?

Последнее на сегодня восклицание: «Гавайцы! Вот почему вам так везет: живете в тепле, ананас рядом с мордой?»

***

Про ураган ты должен был написать примерно так: «9 лет назад у нас снесло крышу. С тех пор мы живет без крыши. В подвале, куда стекает дождевая вода, есть что-то вроде бассейна, откуда мы берем воду и моемся. Папа следит за тем, чтоб кто-нибудь не налил на себя больше воды в ущерб остальным. Свет в нашем доме появляется только тогда, когда в большую пальму, что растет во дворе, во время грозы бьет молния. Для чего вышеуказанное дерево от корней до макушки обмотано удлинителями. Зато у нас есть питательные грязи, которые в период дождей можно принимать по три раза в день. Они продлевают жизнь. Для чего грязь наносится ровным слоем на все тело. Именно благодаря этим грязям гавайцы чувствуют себя гораздо лучше. У нас даже есть праздник «Разбрызгивания грязей». Это очень веселый праздник, в ходе которого на улицах гавайских городов не остается ни одного человека в чистом белье».

***

Читатель, не кажется ли тебе, что фамилия Бенкендорф произносится в три этапа? Слоги словно падают по ступеням, а затем остепеняются на некоторой незыблемой площадке.

А как тебе фамилия Столыпин? Не правда ли, после произнесения возникает ощущение чего-то мощного – Александрийского столпа, например. Или Строганов – ровно, основательно, без потрясений – чувствуется достаток, но ничего лишнего. Фамилии много о чем могут сказать.

Например, о нравственном пути поколений: Смердин – от чего-то смердящего до служителя культуры. Вслушайся в них: Погодин, Сумароков, Безобразов, Сухово-Кобылин.

А теперь перенесемся в наши дни и произнесем: Квашнин. Что-то происходит, правда? Еще раз: Квашнин. Что-то ненадежное, ноздреватое, прилипчивое сразу же возникает в уме, – попал и измазался.

Или: Куроедов.

Тебе не кажется, что какие-то необходимые для совершенствования стадии обладателями этой фамилий упущены? Может быть, Куроедову следовало бы в самом начале поедать кур?

А фамилия «Клебанов»? Первые две буквы вообще представляются лишними.

***

Объясняю всем, что такое торпедная стрельба.

В 8.00 12 августа «Курск» доложил о готовности к торпедной стрельбе на сеансе связи. (Так сказал Попов на шоу Познера.)

Это значит, что с этого момента он («Курск») находился в НЕПРЕРЫВНОМ РАДИООБМЕНЕ с кораблями обеспечения и на ПРЯМОЙ ВИДИМОСТИ (это обычное дело).

Там шла такая непрестанная болтовня, что описать невозможно. На стрельбе обязательно есть торпедолов, с которым договариваются, и корабль-мишень (часто он же старший, корабль обеспечения, например «Петр Великий», и на нем старший на этом упражнении, часто адмирал, командир той базы, из которой корабль, стреляющий торпедами). И еще есть куча других кораблей, охраняющих район учения (которые должны в случае обнаружения противника – лодки иностранного государства – всеми имеющимися средствами, еще раз: ВСЕМИ ИМЕЮЩИМИСЯ СРЕДСТВАМИ – глубинные бомбы, снаряды, что угодно – выгнать ее из района, а на это время учение приостанавливается).

После того, как все они (речь о подготовке к торпедной стрельбе) наговорятся всласть (а это иногда час-полтора на сеансе связи – то есть все знают, где «Курск», что он делает) стреляющий корабль (пл) погружается и стреляет, а после этого он всплывает, и обеспечение опять находится с ним на связи, потому что потом они (и мишень, и торпедолов, и подводная лодка) ищут учебную торпеду (у нее оранжевая голова, и торчит она из воды головой вверх, чтоб лучше было видно). Первый нашедший получает 10 суток отпуска от командующего (в волны вглядываются матросы срочной службы – боцмана).

Обычный сеанс связи для корабля в районах боевой подготовки – не реже чем раз в четыре часа. Значит, до 24 часов 12 августа у «Курска» после успешной стрельбы должно было быть как минимум еще три сеанса связи.

А тут говорили-говорили (еще раз: мишень, старший, пл, торпедолов и прочие) и – на тебе – в 11.30 замолкают. Мало того, испаряются, исчезают из района так, будто никакой подготовки к стрельбе не было. Будто «Курск» стрелял на Луне! А на границе района (это примерно 8 миль, как говорят сами американцы) стоят чужие лодки (2 американские и 1 английская, по заявлению Попова, и два надводных разведывательных корабля – американский и норвежский).

Они слышат все (за тем они и приехали). Они слышат переговоры (может, не могут их с ходу расшифровать, но слышат).

Они слышат и взрывы (в 11.30 и в 11.32). А наши сначала ничего не слышат, а потом говорят неохотно, что слышат, но только береговые какие-то сейсмослужбы.

То есть обеспечение торпедных стрельб исчезает из видимости сразу же после взрывов. ЕГО ВООБЩЕ В РАЙОНЕ НЕТ. И оно появляется там чуть ли не через десяток часов, чтобы найти «Курск», «столкнувшийся с чужой лодкой»?!!

Слов нет. Одни буквы.

Они – корабли охранения – должны были слышать любую лодку, движущуюся с такой скоростью и с таким ОПАСНЫМ МАНЕВРИРОВАНИЕМ. И не просто так акустики «Курска» и той лодки «попали в сложные акустические условия образования глухих областей вокруг «Курска» (возможно, но очень маловероятно), а все корабли окружения вдруг проявили чрезвычайную глухоту и не слышали иностранной пл (заявление Попова на шоу Познера, и еще он говорил, что у него топлива не хватает, и прочее).

Адмиральские выдумки! Слава Богу, они не отрицают, что вообще готовилась торпедная стрельба. Видимо, весь расчет на то, что никто не разберется, сколько же кораблей присутствует и на каком расстоянии друг от друга.

Кстати, о расстоянии – оно минимально. Я объясню почему: на торпедной стрельбе проверяется прежде всего не дальность стрельбы, а слаженность и четкость действия торпедного расчета. Поэтому расстояние не играет роли, и его делают минимальным (15 каб. или 2.8 км).

А эти, вместе с бывшим директором ЛОМО, говорят о доморощенных экспертах.

А их собственные эксперты как зеницу ока берегут записки подводников и пробоину стали показывать не сразу после осмотра, а через полтора-два месяца, когда вдруг «стали отчетливо видны следы столкновения».

Братцы, да что ж вы эти следы раньше не видели, или их надо было сначала подготовить к тому, чтобы их все увидели?!

По всем руководящим документам: если лодка не выходит на очередной сеанс связи, по флоту объявляется боевая тревога и начинаются поиски лодки. «Курск» не вышел на связь в 12 часов, когда он должен был доложить об успешной стрельбе. Где был Попов?! Почему тревога по флоту не объявлена в 12, 13, 14 часов?! За одно это надо класть на стол погоны. Они все время показывают компьютерную картинку столкновения, где инолодка винтами (?) рвет тело «Курска». И все это на глубине 10 метров?! (6 метров – высота рубки и 3–4 метра – перископ над ней).

Да она потом выскакивает на поверхность. Законы действия и противодействия из физики за 6-й класс адмирал Попов отменить не может, как бы ему ни хотелось. И ее все видят (надеюсь, корабли обеспечения, мишень, торпедолов в 11.30 еще не испарились из района). После такого удара лопасти винтов погнуты и линия вала заклинила, дейдвудный сальник (там, где линия вала входит внутрь прочного корпуса) не держит воду. На лодке валится защита реактора, и она либо выскакивает окончательно на поверхность (лодка легкая), либо тонет (лодка тяжелая). Но обычно лодку делают легкой – на всякий случай, тонуть никому не хочется.

А Клебанов говорит, что она сначала «подавала сигналы SOS», a потом очухалась и ушла. Да будет известно всем, и уважаемому Клебанову в том числе: СИГНАЛ SOS ПОДАЕТСЯ В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ТЫ УЖЕ НИ НА ЧТО, КРОМЕ ПОМОЩИ ИЗВНЕ, НЕ НАДЕЕШЬСЯ. Ни один корабль, если он может восстановить свои силы сам, а военный корабль в закрытом районе тем более, никаких сигналов подавать не будет.

И потом, досточтимый Клебанов забывает, что он председатель комиссии, и когда его спрашивают о времени гибели моряков (часы или сутки), он должен иметь на руках заключение не похоронной бригады, не гроб-артели, а медицинской комиссии о времени и причинах гибели людей (переохлаждение, отравление угарным газом).

Нельзя, даже с общечеловеческой точки зрения, говорить, что «я расследую только причины гибели корабля, остальное не моя компетенция» – это просто неприлично звучит.

Хочется верить, что во всем этом удастся разобраться, иначе «Курск» будет не последней лодкой, людей с которой бросили, а просто очередной.

***

Вдогонку к уже изложенному. Хочу расписать всплытие на сеанс связи и определение места. Так всем легче будет представить обстановку на «Курске» перед трагедией. Всплытие на сеанс связи для пл штука опасная. Вдруг там что-то на поверхности. Самое неприятное на поверхности – это айсберг. Он лежит себе и не подает никаких признаков жизни. Но в него при всплытии можно врезаться. Его можно было бы обнаружить, если включать активные гидроакустические средства – сонары: посылается сигнал, ловится отраженный, и по нему определяется, что что-то огромное находится над тобой и всплытие небезопасно.

Лодкам даже в полигонах боевой подготовки пользоваться сонаром не рекомендуется.

Когда я спрашивал у своих акустиков, когда они им пользовались, они отвечали: никогда. Это лет двадцать назад. Не думаю, что с тех пор в тактике всплытия что-то существенно изменилось.

Итак, лодка всплывет вслепую, и поэтому весь экипаж заранее сидит по тревоге. Но всплытие вслепую совсем не означает, что не используются пассивные гидроакустические средства – гидролокаторы. Они активно ловят акустические сигналы от любых объектов – своих, чужих, надводных, подводных, которые называются «целями». «Целью» может быть и своя торпеда, и чужая торпеда, выпущенная противником или соседним кораблем в ходе учения.

Итак, лодка всплывает, экипаж сидит по тревоге. Перед этим акустики обследуют горизонт и устанавливают все шумящие цели. Если корабль лежит в дрейфе и совершенно не шумит (на нем выключено все оборудование, даже электрические лампочки) – значит, он превращается для лодки в «айсберг».

Но обычно что-то на корабле шумит, и лодка слышит. По характеру шума можно отличать свои корабли от не своих.

Чтоб лучше слышать, лодка перед всплытием выполняет своеобразные маневры – отворачивает вправо и влево – чтоб прослушать кормовые углы и другие места акустической тени, в которой могут спрятаться вражеские лодки, имеющие своей целью установление акустического контакта с нашей лодкой.

Для чего нужен такой контакт? Он нужен только для того, чтоб с получением сигнала на боевые действия утопить лодку противника.

Если следят за нами, то в условиях начала боевых действий по нам будет выпущена торпеда (ракета, ядерная или нет). Это бывает в водах вероятного противника. Например, наша ракетная лодка пришла к берегам Америки, и с ней установила контакт американская противолодочная лодка или надводный корабль.

У наших берегов за нашими лодками тоже может быть установлен подобный надзор, если международная обстановка готова разродиться боевыми действиями. В этом случае наши лодки перехватываются еще на выходе из баз в Баренцевом море.

Все вышесказанное имеет место когда угодно, но только не на наших учениях. В соответствии с международными нормами, мы объявляем о начале учения и закрываем район нейтральных вод Баренцева моря.

Все иностранные суда (подводные и надводные) всеми средствами должны быть удалены. Те же, что, рискуя своей головой, пробираются в район, становятся объектом охоты как со стороны наших лодок, так и со стороны надводных кораблей (нк), обеспечивающих безопасность проведения учений.

Суда арестовываются и выдворяются. Поэтому, наблюдая за учениями, иностранцы стоят на границе района и слушают (пл) и фиксируют на камеры (нк) все, что происходит: пуски ракет, торпед, их шумы, шумы кораблей, шифрованные переговоры и прочее – все, что смогут добыть.

Чем серьезней учения (например, в ходе учений будет испытание чего-то, не обязательно оружия, к примеру, испытывается новый двигатель старой торпеды), тем больше кораблей разведки.

Мы остановились на том, что лодка прослушала горизонт и установила, что опасности для всплытия нет. Она всплывает на перископную глубину (12–17 метров от верхней палубы лодки. Если рубка, как у «Курска» – 6 метров и 3–5 метров над ней, то реальная глубина 9-11 метров). С помощью рулей, переложенных на всплытие. Скорость хода на перископной глубине, как и сама глубина, указана в паспорте на корабль. В нашем случае это – 2.5 узла (4.63 км в час, скорость пешехода). При большей скорости можно просто погнуть выдвижные, а в нашем случае они сейчас появятся.

Первым поднимается перископ. Когда он поднят, командир переходит в боевую рубку, из которой докладывает в центральный состояние моря, видимость, облачность, состояние целей. Он говорит: «Море – 3 балла, видимость – 10 миль, облачность – 6 баллов».

Потом он описывает цели, если они есть, и сравнивает свое описание с тем, что ему перед всплытием доложили акустики. Потом следует команда на подъем всех остальных выдвижных, открытие вахты радиометриста и начало сеанса связи.