Поп-книга

«„Пушкинская“…»

«„Технологический институт“…»

«„Балтийская“…»

«„Нарвская“…»

«„Кировский завод“…Осторожно…»

Метрошная толпа не была прикольной. Когда-то мне было интересно наблюдать за людьми, теперь я потерял к ним интерес. Любовался Катей. Она ехала в мой район. Не ко мне, конечно, это было бы полной фантастикой, а к подруге.

На «Ленинском» мы вышли. Неторопливо побрели дворами. Очки, что ли, надеть? Так ведь и так темно. Спешить некуда. Наконец добрались до нужного дома.

— Спасибо, Яков, — сказала Катя, протягивая мне руку в пестрой рукавичке. О, почему я не заорал сумасшедше и не пустил себе пулю в лоб? Воображаемый ПМ уже начал материализовываться в кармане.

— За что? — мне уже хотелось блевать, по крайней мере, харкнуть. По пути я взял «бомбу» крепкого. Катерина, эстетка, попивала из 0,33.

— За то, что ты меня любишь. — Катя потянулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку, но я не сделал ответного движения. Впрочем, и не отстранился. Пошлятина какая.

— Катя. — Я присел на оградку и показался себе в очередной раз очень умным. — Катя, ну почему все так?

Выпил. Катя молчала. Снег то шел, то переставал идти. Теперь мне предстояло двигаться пешком до «Ветеранов», а там — бог подаст.

Достал сигарету и закурил. Паршиво-то как! Любовь.

— Знаешь, а я тебя тоже люблю. По-человечески…

— Пока. — Я пошел. Может быть, я действительно дурак, только вот не люблю, когда меня любят «по-человечески». Дрэк.

Я пришел на «Ветеранов» — это заняло минут пятнадцать, вряд ли больше. Было не так уж поздно, четверть первого где-то, или половина, можно было словить какой-нибудь шальной троллейбус. 20 на 100 бултыхались в сумке. Злачный павильон работал. Я взял еще одну полторашку, хотя в первой и оставалось топливо.

Потеплело. Снег начал таять. Я побулькивал. Странно — ведь внутри ларька не намного теплее, чем снаружи, почему же пиво теплое? У печки стояло?

Чувак в двух десятках шагов выразительно глядел на меня, видимо, ему хотелось присоединиться. Так прошло еще минут пять или десять. А может быть, и двадцать. Троллейбус не приходил, и делать этого не собирался.

Мы остались вдвоем — кто уехал на тачке, кто ушел пешком.

— Меня зовут Костя, — сказал некто, подойдя ко мне. Я протянул ему бутылку. Он отпил.

— Яков.

Знакомство состоялось.

— Как вы думаете, транспорт какой-нибудь будет?

Костя не думал:

— Нет.

— Тогда пешком. Вам далеко идти?

— Воообще-то не близко (глук! глук!). Улица Гарькавого. Да. Но (глук!) на Жукова можно будет сделать привал, там у меня живет знакомая.

Делать было нечего, как написал поэт, дело было вечером… Пошли.

Я вспоминал Лиду. А не Катю. Однажды таким же вечером я выполз на «Нарвской» — тогда оттуда ходила маршрутка до моих пенатов. Я сидел на скамейке минут несколько, довольно много, рядом — Лида, базарящая по мобиле. Уже тогда идея мобильной связи мне не нравилась. В детстве было хорошо прикалываться, наговаривая в пустой коробок из-под спичек: «Первый, первый, я десятый. Как слышите, прием». Но Лида меня не сильно утомила, иначе я бы не стал завязывать с ней знакомство. Наконец-таки она сложила свою раскладушку. Мы пообщались и поняли, что придется идти пешком.

От «Нарвской» до Сосновой Поляны — неплохой поход, скажу вам. Но летом, то есть в начале осени. Была чудная ночь, и все было бы ничего, если б не дурацкий Лидин мобильник. Прогулка способствовала разговору, поначалу было интересно. Лида же то и дело отвлекалась в старт-стопном режиме на свой девайс. Я только начинал говорить что-то красивое — она тут же хваталась за это поганое устройство. Так мы миновали «Кировский», двинули дальше и свернули на Юго-Запад. По Сияющей Дуге мы шли, уже держась за руки, и я млел. Мне было хорошо. В центре Дуги Лида вытащила свой дурацкий телефон и кому-то позвонила. Весь кайф был разрушен. Видимо, мобила у нее только-только появилась, так я теперь думаю.

Костян, водитель, оказался недурным собеседником — скорее поэтом. Он так интересно рассказывал об устройстве трамвая, что я почувствовал себя если не конструктором, то, по крайней мере, инженером. В этом разговоре я врубился в такие тонкости, что сейчас даже и вспомнить не могу. Этот чувак водил трамвай! Не истребитель пилотировал, конечно же, но ведь это тоже не хухры-мухры.

Мы прошли через лесопарк Александрино и достигли улицы Козлова. Пиво заканчивалось, но я надеялся пополнить запас на Корзуна. Так и получилось. Денег у моего попутчика не было, а мне уже стало на все плевать.

— Яков, а как ты относишься к групповому сексу? Хочешь?

Сначала я поперхнулся. Потом подумал: Катеринка ведь все равно не сохранит мне верность, да и о какой верности вообще может идти речь? Телки тупые, что вы понимаете в любви? Юные розовые тела, прикинул я, почему бы не почувствовать себя падишахом? «Да!» — ответил я; теперь звуки поглощаемого пива звучали немного на другой манер: гугл! «Гугл, — пытался объяснить я, хотя только слышал сие слово, — то есть гугол, это….» Костя мягко завернул меня во дворы хрущевок. Вот не знал, что здесь их столько понастроено.

Мы поднялись на какой-то этаж. Нам открыли. Остатки благоразумия вопили: хватит! Стоп! Сматывайся! Но слинять было бы трусливо, и я вошел. Пришлось выпить налитое. И еще. Псевдоподруга Константина разом загасила все мои помыслы о жизни, да и о смерти тоже: феллиниевская Сарагина выглядела б на ее фоне не более, чем малогабаритной нимфеткой. Тоже мне, мечта Гумберта. Я прикинул, что ежели и смогу участвовать в этом намечающемся порношоу, то только в бессознательном состоянии. Это меня не устраивало, и я вышел. Костян суетился и пытался меня остановить. Однако я по-умному расфокусировался.

Выйдя из дома, ни черта не понял, кто я и где я. Ага. Кажется, запад там. Пошаркал.

Катя.

Так я перся какое-то время, пузырьки уныло погромыхивали в суме. Потом понял, что иду куда-то не туда. Вздохнул полной грудью. Проспект (о, проспект) сиял серебром. Значит, я не на Юго-Западе, как вообразил поначалу, а на проспекте Народного Ополчения. Пошел вперед — а куда было еще идти? Тишина, ночь, выглядывающая из-за поредевших облаков луна. И менты.

Они возникли, как всегда, таинственно и внезапно, из какого-то виртуала. Меня взяли под белы рученьки, препроводили в казенную «шестерку» и устроили мягкий допрос. Морду не били. Спрашивали о жизни моей, мол, как я до нее дошел.

Машина куда-то покатила. Катя, думал я, Катя. Мне было бы с тобой хошо.

И мне уже стало почти совсем прекрасно, но в ментовской компании было не очень уютно, и я пожелал выйти; они, понятное дело, не пустили. «А знаете ли вы, — я тоскливо покосился в зеркальце заднего вида, — знаете ли вы, что такое любовь? Эдакая чепуха, вроде как кот насрал». — Меня тем временем ненавязчиво шмонали: наркотики там, валюта, или еще что, — насчет валюты я загоняю, времена уже были не те. «Что это у тебя?» — «Спирт, две тысячи миллилитров». — «Зачем?» — «Для растворов. Ребята (я превозмог усталость и вспомнил систему Станиславского), если б вы видели ее, то отпустили бы меня без разговоров». Сидящий за рулем обернулся (машина стояла перед светофором), посмотрел на клиента и сидящих рядом. Это был любопытный момент: четверо ментов, пытающихся переварить сказанное. Особенно приколол водила. Вернув голову в исходное положение, он продолжал разглядывать меня в зеркале — не смотря на темноту, я чувствовал его взгляд.

Невероятно, но отпустили. Стражи закона с грохотом умчалась на тарантайке, видимо, на поиски такого же любителя приключений, каковым являлся я.

Меня выкинули на какой-то площади — я уже приблизительно соображал (или предполагал), где нахожусь, однако вышла некая измена. Ни на одном доме, к которому я бы ни подходил, не было таблички с адресом. Где я?

Стоял посреди площади, разведя руки в стороны. И увидел летающую тарелку.

Все, допился. Лучше бы уж меня увезли в уютный, добротный и смутно знакомый вытрезвитель. Нечего столько Шекли читать!

Тарелка пролетела мимо. Я уже было готовился к контакту, да что там, к Контакту! — а тут облом! Стал ждать следующую, причем какая-то часть моего мозга (нельзя сказать, что это была половина, так, осьмушка или шестнадцатая), настойчиво звала меня домой, мол, там тепло и комфорт.

Тарелок (я глядел на небо) внезапно стало чересчур много. Ни одна из них не шла на посадку; они просто проваливались за горизонт. Вторжение выглядело странно. Я воткнул в уста очередную сигарету и стал ловить тачку.

Редкие машины шарахались от меня, как безумные. Неправильная мыслеформа, смекнул я. Автомобиль суть форма звездолета. Тормознуть звездик и долететь до Солнечной системы — ну там, Юпитер, Марс, разберемся. Некий «Жигуленок» остановился, но я-то прекрасно понимал, что это вовсе не «Жигуль», а замаскированный зведолет класса не менее, чем А2-S. Сел. Пилот быстро вышел на орбиту, а я думал: ну на кой ему эта гребаная траектория, ведь сейчас, так или иначе, мы совершим джамп. Джампер, транзистор в другом значениии этого слова — трансистор, так я обмозговал написание. Во избежание путаницы. Вот ща он введет графитовые стержни в урановый реактор, и мы, ура, окажемся в Екатерингофке. Почти прибалдел. Хотя, какие, блин, графитовые стержни? Какой, на фиг, урановый реактор? Что ты мелешь, чувак? Антиграв, понял?

За окнами мелькало что-то; мы уже давно миновали Сияющую Дугу и приближались к Главному Повороту. Испросив разрешения, я закурил. Россыпь огней, которую зажгли таинственные люди, живущие на Ю.-З., обернулась космическим фейерверком. Это было незабываемо.

Я готовился к джампу.

Он произошел.

Но и финал был как-то странен: с ревом звездолет свернул влево, и тут я начал узнавать родные улицы. До́ма!

Земля.

Я расплатился и вышел. Звездолет куда-то улетел, растворившись среди ярких точек на черном ночном небе. Хотелось пойти домой и завалиться спать, но дурацкая привычка превозмогла: пособирав мелочь (последняя бумажка была отдана водителю, или пилоту), не отказал себе в удовольствии выпить еще пивка. Дядя Миша спал, как обычно, за прилавком. А забавная история приключилась сегодня со мной, прикинул я. Рассказать, что ли. Передумал. Все равно ведь не поверит. В лучшем случае начнет меланхолически пересчитывать кассу.

Что бы и я сделал на его месте. А вы?

Катя…