Ягодка опять (СИ)

— Так вот значит, где ты, предатель, в последнее время обретаешься! А я-то уж думал…

Что он там думал, узнать не успеваю. У мужика начинает звонить телефон. Лезет во внутренний карман своей бомжацкой куртки, прямо там — под полой, смотрит на номер, морщится и отбивает звонок.

— Давайте ключи от этой вашей с позволения сказать машины.

— Зачем это?

— Чтобы крюк достать и ввинтить, естественно.

— Какой еще крюк?

Возводит глаза к небу.

— А за что я, по-вашему мнению, ее цеплять должен, чтобы вытащить?

Честно? Не знаю. До этого момента меня ни за что цеплять никому не приходилось ни разу. От собственной беспомощной глупости злюсь еще больше.

— Что, совесть проснулась? Решили вернуться и вытащить?

— Совесть тут не причем. Троса у меня не было. Вот, купил…

Вытаскивает моток пестрой веревки такой толщины, что впору бегемота тащить из болота, не то что мой седанчик из кювета. Идем к застрявшей машине. Забирает у меня ключи и по-хозяйски лезет в багажник. Роется, находит на задах аккуратненький пижонский чехольчик на молнии (к стыду своему должна признать, что даже не заглядывала в него никогда). В нем обнаруживается какой-то новенький ключ и здоровенная блестящая фиговина с резьбой на одном конце и загнутая петлей с другой. Тот самый крюк? И куда его теперь?..

Мужик лезет в снег, где зарылась морда моей машины. Как собака Шарик-Бобик прямо руками раскапывает сугроб, что-то там делает, а потом принимается энергично ввинчивать в мой передний бампер добытый в багажнике крюк… Никогда бы не подумала… Хотя… Там я действительно видела какое-то технологические отверстие, прикрытое лючком из пластика того же цвета, что и сама машина.

Дальше все несложно. Он связывает свою и мою машины купленной им веревкой, усаживает меня за руль моей, сам залезает в свою и… все. Моя бедная девочка боком, как краб, но уверенно выдергивается им из снежного плена и под задорный лай Шарика-Бобика благополучно доставляется до прочищенного у сторожки пятачка.

— Спасибо вам огромное. Мне сегодня никак нельзя было не ехать…

— Наняли бы трактор и почистили бы.

Чувствую, что краснею и отворачиваюсь.

— Я не знаю где… И… — Ну и черт с тобой! — И, если честно, у меня на это нет денег.

Оглядывает меня с ног до головы, потом осматривает машину, из которой только-только закончил вывинчивать крюк.

— У вас?

Вкладывает он в этот короткий вопрос столько издевки, что мне становится еще более стыдно.

— У меня. Это все… не настоящее. Так, воспоминания о прошлой жизни.

* * *

На работу меня, естественно, не берут. Кому нужна нянька, которая имеет обыкновение опаздывать?.. А степень «уважительности» причины опоздания никого, понятно, не волнует. Зато, когда возвращаюсь на дачу, обнаруживаю, что тот мужик нашел трактор и прочистил дорогу не только к себе, но и до моих ворот тоже…

Хам, но не жлоб.

В таких ситуациях каждый раз вспоминаю фильм, который совершенно случайно посмотрела по телевизору. Я вообще-то телевизор не смотрю совсем. Новости в интернете читаю, а то, что, как правило, по этому зомби-ящику показывают, меня не интересует вовсе. А тут что-то меня зацепило. Сначала стоя смотрела, потом присела…

Обычное документальное кино без затей. А вот человеческая судьба, которая легла в его основу… Эта пожилая женщина была дочерью очень большого человека. Одного из тех, кто во времена Сталина правил нашим государством. Звали его Алексей Рыков, и был он ни много не мало Председателем Советского правительства. Потом Рыкова расстреляли, как и многих других в ту страшную пору. А его дочь Наталья, как дочь врага народа, отправилась в лагеря… Пробыла она там двадцать лет. Села, когда ей самой было двадцать и вышла в сорок… Лучшие годы жизни. Освободилась — ни семьи, ни детей, ни работы, ни жилья. И перспективы никакой… Но как-то выжила и «на воле», приспособилась… Люди помогли. Сначала в лагере не дали пропасть, потом на свободе поддержали…

И знаете, что эта уже очень старая, но по-прежнему энергичная и жизнерадостная женщина, чья судьба такой как я — благополучной и сытой, и в страшном сне не приснится, сказала корреспонденту с самом конце фильма? «Запомните, хороших людей больше!»

Хороших людей больше…

Я действительно запомнила это на всю жизнь. И с тех пор всегда стараюсь в каждом человеке, в каждом поступке усмотреть что-то светлое. Или по крайней мере найти произошедшему оправдательную причину. Муж мой всегда смеялся надо мной из-за этого. Тип, который сначала нахамил мне, а потом все-таки выдернул мою машину из снежного плена и даже после почистил дорогу, не взяв при этом с меня ни копейки, наверно посмеялся бы тоже… Чем-то он на Игоря неуловимо похож. Даже не знаю чем. Что-то общее в поведении, в манере держать себя… Какой-то налет властности и уверенности в себе что ли?.. Только откуда он у бомжа? Ладно. Бог с ним. Вообще непонятно, с чего это я столько времени посвящаю размышлениям о нем.

Переодеваюсь. Надо почистить дорожки и место для машины. Утром-то было и некогда, и вообще я как-то совершенно не подумала о том, что раз живешь в деревне вставать-то надо пора-а-аньше. Печь протопить, воду наносить… Ну, это я конечно загнула, воду, слава богу, насос гонит и пока в розетке есть электричество врукопашную ее таскать не придется, но вот дорожки чистить регулярно — это действительно никто кроме меня не сделает. К тому моменту, когда заканчиваю расчистку и загоняю машину на ее обычное место, чувствую себя чем-то вроде половой тряпки. По крайней мере, выжимать меня точно можно.

Иду в душ. А потом внезапно решаю натопить баню. Бабушкин домик еще при ее жизни я отремонтировала. А кроме того нанятые спецы споро выкопали на участке колодец, а ближе к забору септик. В маленькой пристройке расположился унитаз и душевая кабина, а напротив, через коридорчик небольшая парилка с настоящей дровяной печью. Бабушка все охала и ахала и благодарила меня так, что мне делалось до чертиков неудобно. А теперь вот, неожиданно, пользуюсь плодами моих тогдашних усилий сама…

Баня готова через час. Я не люблю, когда сильно жарко. Восемьдесят градусов — самое то. В первый раз сижу немножко, без фанатизма, и потом после душа даже на улицу не выхожу. А вот после второго раза, выскочив из парилки, вихрем проношусь через домик до входной двери, распахиваю ее и с визгом прыгаю в снег. Сердце замирает, кожу как кипятком ошпаривает. Ору так, что тут же хрипну, а потом принимаюсь хохотать. Как же здорово! Господи, как же здорово.

Выбираюсь из сугроба и… оказываюсь нос к носу с тем самым мужиком, который вытягивал мою машину из снежного плена.

Глава 2

Мужик стоит, смотрит на мои босые ноги на снегу, и лицо его медленно наливается краской. Как, наверняка, и мое. Хорошо, что хоть прыгала в сугроб не «в чем мама родила», а в полотенчике.

— Простите. Вы так кричали, что я подумал…

Что уж он там подумал в очередной раз, слушать не могу — пяткам уж больно холодно. Молча протискиваюсь мимо и бегу в дом. На ступеньках от торопливости и неловкости поскальзываюсь. Но его крепкая рука не дает мне позорно грохнуться. Оказывается этот тип идет следом. Водворяет меня в целости и сохранности в дом, входит сам, хотя его никто и не звал. Принюхивается, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Внезапно пугаюсь. Я в полотенчике, рядом совершенно незнакомый мне мужик, и на многие километры вокруг больше ни одной живой души. А вдруг он маньяк? Подумаешь — очки на носу. В отличие от бомжей, маньяки очки носят за милую душу.

Стоит, мнется. Начинаю отступать от него, забиваясь все глубже в дом… Но ему, похоже, не до меня. Странный он вообще какой-то. Башку задрал, глаза закрыл и продолжает принюхиваться.

— Пахнет-то как!

— Баней.

— Чудо как хорошо. Послушайте, я не покажусь наглецом, если попрошусь… ну, в баню вашу. Хотя бы разок попариться сходить.

— Покажетесь.

Вздыхает расстроенно.

— Но у меня перед вами должок. Так что — бог с вами, идите.

— Круто.

Разве что не отпихивает меня в сторону и удаляется. Видимо на запах. Распахивает дверь бани, опять принюхивается.

— Круто. А где я могу раздеться?

— Раздеться?

— Ну-у-у… В куртке париться будет проблематично.

Черт. Мало того, что я в полотенчике, так еще и он голый будет, а вокруг-то по-прежнему никого. Кроме собаки по кличке Шарик-Бобик, которую как обычно носит неизвестно где по ее важным собачьим делам. Может все-таки выставить его? Но смотрит он так умильно, да и потом у меня ведь перед ним действительно должок…

— Раздевайтесь здесь. Или в там, в коридорчике перед баней. Тесно, конечно, но что поделать… Чистые простыни на полке, у двери в парилку. Я… не буду вам мешать.

Придерживая на груди сползающее полотенце торопливо иду на второй этаж. Собственно, этажом это помещение назвать трудно. Мансарда, где в полный рост можно ходить только по центру. Но именно здесь я себе устроила спальню. На втором этаже, как ни крути, теплее. Кровати здесь как предмета меблировки нет. Есть лишь здоровенный матрас — два на два, на который сверху я накидала все одеяла, какие нашла в доме и кучу подушек. Поучилось уютное гнездо. Уютное и, главное, теплое.

Скидываю мокрое и уже совершенно ледяное полотенце, торопливо натягиваю футболку и тренировочные штаны. А после забираюсь в самую середину моего ложа, укрываясь с головой. По уму так после снежной ванны надо было бы сходить в парилку, но как тут сходишь, когда этот там внизу…

Впрочем, согреваюсь быстро. Напарилась я перед походом на улицу изрядно. И что теперь? Лежу, прислушиваюсь, даже дыхание сдерживаю, чтобы лучше слышать. Но внизу тихо, как в гробу. Сидит он в парилке долго. Уже волноваться начинаю, когда наконец-то слышу, как хлопает дверь бани, потом дверь дома. Тоже побежал в снег? Вскакиваю и тихонько подбираюсь к окну. Точно. Сверху все отлично видно. Бухается в снежную целину с разберу, орет, перекатывается с живота на спину. Морда при этом совершенно счастливая… Как, собственно, мало человеку для счастья нужно…

Возвращается в дом и снова идет в парилку. Гад. А мне вот этот кайф обломал! На этот раз сидит не так долго.

— Эй! Вы где?

— Я тут.

— А душ у вас есть?

Вздыхаю. Нет, он все-таки первостатейный наглец!

— Есть.

— А можно?..

— Да чего уж там. Идите.

Если он там, в душе, еще и запоет, я точно от злости кусаться начну. Ну почему так?!! Он там счастлив, всем доволен и предельно расслаблен, а я — между прочим, хозяйка в этом доме! — как мышь забилась в щель и испытываю острую неловкость от всего происходящего.

— Эй!

Ну что ему еще-то надо? Вроде уже и вода шумит в душе, а он опять орет.

— Что?

— А можно я вашей бритвой воспользуюсь? У вас тут, вижу, пакетик с одноразовыми лежит…

Правду говорят — наглость второе счастье. Уже даже не удивляюсь.

— Пользуйтесь. На всякий случай заранее даю добро на пользование мылом и шампунем.

— Это я уже. Без спросу.

Захлопывает дверь, а я принимаюсь хохотать. Поразительный тип! Просто поразительный.

Загнав свою неловкость куда поглубже, решительно топая спускаюсь вниз. Есть хочется. Мельком смотрю на себя в зеркало. Боже! На голове просто гнездо воронье! Причесываюсь торопливо. А потом достаю из холодильника кастрюлю со щами, которые сварила вчера. Ставлю на плиту. Газ на бабушкиной дачке не магистральный, а из баллона. Наверно из-за этого какой-то другой. Более жаркий что ли. Первое время все у меня на нем сгорало. Не сразу привыкла к такой особенности. Вот и сейчас — щи в кастрюльке закипают моментально. Пока они греются, режу хлеб — черный, чищу чеснок. Целоваться ни с кем не собираюсь, так что… Все готово как раз к тому моменту, когда мой незваный гость — уже, слава богу одетый — выруливает из предбанника.

— А чем это теперь так пахнет?

— Вчерашних щей хотите?

— Приходить завтра?

Смеюсь.

— Нет. Завтра они уже будут позавчерашние.

— Тогда хочу. Тем более, если это они так пахнут.

Киваю, беру в сушке вторую тарелку и наливаю ему до краев. Уже забыла, как это приятно — кормить голодного мужика. Ест так, что уши ходят ходуном. В одном кулаке как гранату зажал черную горбушку, которую предварительно натер зубчиком чеснока и посолил, во второй — ложка, которая так и мелькает, путешествуя от тарелки ко рту. Сажусь рядом. Ем не так быстро, как он. Поэтому у меня еще полтарелки, когда у него ложка уже во всю скребет по дну. Облизывает ее и смотрит в точности как пес Шарик-Бобик. Молча встаю и наливаю ему добавки. Даже вздыхает умиротворенно.

— А водочки у вас совершенно случайно нет?

Опять смеюсь и потрясенно качая головой иду к холодильнику — такой нахальный, что даже нравится. Достаю из морозилки покрытую инеем бутылку, а с полки — две рюмки. Разливает. Салютует мне и опрокидывает тягучую жидкость прямо в горло. Крякает уже совершенно восторженно и снова склоняется над тарелкой. Выпиваю свою рюмку и тоже принимаюсь за еду, попутно искоса рассматривая его лицо. Без седой щетины на подбородке и щеках и без очков в тонкой, надо признать стильной оправе, которые сейчас лежат перед ним на столе, он кажется намного моложе. Мой ровесник, или даже младше. Скулы угловатые, на щеках впадинки, ресницы длинные. На зависть. Стрижка довольно короткая, волосы как и щетина — темные с проседью. Кажется, это называется «соль с перцем». Перца пока что больше, но соль уже взялась за него всерьез…

В очередной раз мельком огорчаюсь по поводу того, что возраст мужчинам, как правило, идет. Пропадает детская округлая наивность и гладкость, проступает суть мужской натуры. Мужики в отличие от нас, женщин, в этом возрасте не стареют, а матереют. Особенно если им удается сохранить поджарую волчью стройность. Вот как этому…

Наелся. Вижу, что ложка путешествует между тарелкой и ртом уже значительно медленнее. Испрашивает взглядом разрешения и наливает по второй. Выпивает все так же отсалютовав, но не чокнувшись, заедает хлебом с чесноком и снова принимается за щи. Интересно, когда он ел-то в последний раз? Может он все-таки бомж, а свои дорогие очки на помойке подобрал? Тогда на какие деньги трактор нанимал?

Доедает. Откидывается на спинку стула. На лице — ленивое, тягучее счастье.

— Это было… нереально. Это было просто офигительно нереально. Полный восторг и отпад.

— Спасибо.

— Вы профессиональная повариха?

— Нет, увы. Я всего лишь профессиональная жена с 27-леним стажем. И то — бывшая.

Смотрит прищурившись. Словно мерку прикладывает.

— Здесь раны зализываете?

Киваю молча. Слезы внезапно подобрались очень близко.

— Ушел к другой, вас оставив у разбитого корыта?

Опять киваю и отворачиваюсь.

— Детей нет?

— Есть. Выросли уже…

— Поня-я-ятно. И хватит реветь!

— Я не реву.

— А то я не вижу.

Вскакиваю и отхожу от стола в сторону, размазывая по щекам непрошенные слезы.