Помоги проекту - поделись книгой:
— И это — только начало! — с апломбом распинался перед арафатниками Замяткин. — Дальше — вообще будете, как сыры в масле, кататься! Возьмем вас на квартучет, пришлем наших стройбанов, они вам по-быстрому щели сатенгипсом замажут, поклеят кумачовые обои, чтобы все, как у нас. Плюс: о безнадежных долгах перед Межэтажным Воздушным Фондом, которые вам мазерфакелы нарисовали за поставленную дыхсмесь, можете смело забыть.
— И вы — поверили? — спросил я Муллу.
— Но мы же не знали, что ваш Востоковед додумается задувать к нам вместе с воздухом споры красных мухоморов… — развел руками мой друг. — Замяткин надеялся, его регулярное употребление укрепит в нас пролетарский дух, привив неизбывную любовь к красному цвету, который для нас, арафатников, всегда был наделен особым сакральным смыслом. На последнее обстоятельство обратил внимание сам Арафат-Джихад, доблестный управдом нашего маленького свободолюбивого джамаата и великий воин. Побывав у вас в гостях по приглашению Никиты Прыщева, где его приняли как дорогого младшего брата, Арафат-Джихад, по возвращению, призвал нас во всем довериться Замяткину. Как мы могли отказать ему? Тем более, что Арафат-Джихад уверял: стройбаны — никакие не кафиры, между ними и арафатниками — много общего. Их исполинская Красная башня, которую они строят назло Пентхаусу, угодна Архитектору, твердил Арафат, иначе бы не вознеслась так высоко. Еще он говорил, будто она — ни чета Западному крылу, тут чисто внешнее сходство. В фундаменте Пентхауса — высококлассный цемент и прагматичный расчет, в то время как громадина Красноблока зиждется на Вере, почти столь же неистовой, как та, что испытываем мы. И, что каждое перекрытие Красной башни окроплено кровью мучеников вашего Джихада, бившихся с кафирами с отвагой настоящих красных мюридов, а на ее непознаваемой крыше — собственный рай, чьи двери распахнуты перед праведниками: ударниками труда. И пускай на вашем Светлом чердаке нет пышногрудых гурий, потчующих праведников пахлавой и халвой, зато там маршируют пионеры, услаждая взоры салютами, это тоже круто. Тамошние звенящие ручьи перегорожены плотинами ГЭС, вместо диковинных, усыпанных сладчайшими плодами рощ, высятся частоколами опоры ЛЭП, а жужжание миллионов киловатт в проводах заменяет соловьиные трели. Ну и что с того, сказал нам Арафат-Джихад. Архитектор дарует ту награду, которая желанна стройбанам, только и всего. У наших гурий — широкие женственные бедра и мягкие животы, у милых им ударниц — суровые лица и серпы, зажатые в ладонях вместо щербета. Ужас, конечно, но о вкусах, как говорится, не спорят. Давайте, не будем. Нам нужен конструктив.
— Мы согласились, — продолжил Мулла, — тем более, что Арафат-Джихад был во многом прав. Разве ваших Основоположников, достопочтимых старцев Карла Мракса, Фридриха Эндшпиля и Ульяна Вабанка, нельзя уподобить мудрым муршидам? Разве они не намекали вам, что самый совершенный, самый комфортабельный Чердак, возведенный с помощью могучих механизмов, не сделается воистину Светлым, пока его строители не обретут просветленного состояния души, чтобы залить помещения сиянием, которое будет исходить от них — его строителей? По-моему, именно это имели в виду Основоположники, иначе — трудно представить реализацию провозглашенного ими принципа «от каждого по способностям, каждому по потребностям» с чисто практической точки зрения…
Кивнув, я вскользь заметил, что, после Перекраски, этот завет Основоположников был реализован точечно в отношении небольшой группы бывших стройбанов, чьи гипертрофированные потребности оказались с лихвой удовлетворены за счет остальных.
— Порой мне кажется, что именно в удовлетворении их нездоровых аппетитов и состояла главная цель Перекраски. Правда, ее, по понятным причинам, не афишировали…
По губам Муллы скользнула презрительная улыбка.
— Ты говоришь о ваших живчиках, которым удалось обжать соседей? Разве остальные стройбаны не завидовали им, мечтая очутиться на их месте, чтобы, в свою очередь, заполучить все?
— Ну, допустим… — пробормотал я.
— Перекраска была вашим испытанием, Генка-ага. Архитектор, да будет благословенно его непроизносимое имя, хотел показать вам, чем вы станете заниматься на Светлом чердаке, когда соглядатаи перестанут держать вас на мушке. И вы понеслись приватизировать его, каждый хотел оформить недвижимость на себя. вое имя В крайнем случае, на подставных лиц, чтобы не платить налоги. У Абрамовича это получилось лучше, чем у остальных, но, поверь, на его месте вполне мог оказаться Рабинович, не в том суть. Вы не выдержали испытания, ниспосланного вам Всевышним, как, впрочем, и мы, достопочтимый, ибо нашим испытанием был ваш Востоковед Замяткин-Загладкин, присланный вами к нам по воле Архитектора. Он велел нам сформировать бригаду мучеников Джихада, и мы отправили туда наших самых отважных юношей, учиться быть мюридами. Я был молод и силен, как бык, и тоже очутился среди будущих мучеников. Замяткин лично тренировал нас. Ты спрашиваешь, как? Сейчас расскажу. Нас готовили очень серьезно. Натаскивали, чтобы превратить в несгибаемых бойцов. Как в физическом, так и в моральном планах. Мы учились рукопашному бою без правил, кололи лбами кирпичи, прыгали через костер. Разбившись на пары, молотили друг друга в спаррингах. Безжалостно. До изнеможения. Затем, без передышки, нас гнали в кинозал, где заставляли часами смотреть на отбросы общества, оккупировавшие Пентхаус. Это было похлеще боев без правил. Многие кадры занозами застревали в голове, и, хотя с тех пор минула прорва лет, а голова давно стала седой, я помню их в мельчайших деталях. Один из роликов был снят скрытой камерой на корпоративе. Отвратительное зрелище безусых офис-менеджеров, пожирающих жирные отбивные из богопротивной свинины, по сей день тревожит мой сон, заставляя оборачиваться неизбывным кошмаром. Многих наших рвало, такая безобразная была эта картина. Омерзительнее нее были лишь слайды с феминистками, спаси нас Архитектор от этих исчадий ада, бесовских дочерей Шайтана и Мамы Гуантанамамы. Дорого бы дал, чтобы отправить их обратно к ней. Одетые в безобразные стринги, феминистки истязали праведников, имевших неосторожность порекомендовать им носить паранджу. Девчата, пожалуйста, будьте скромнее, сказал бестиям один седобородый имам. Феминистки накинулись на этого достойного жильца и сбрили ему бороду! Скажу тебе: старец еще дешево отделался. Кое-кого из праведников феминистки силком принуждали к куннилингусу, заставляя вылизывать срамные места, украшенные дерзкими эротическими прическами. Дом не видывал таких надругательств над моралью! Естественно, насмотревшись на проделки Шайтана, мы, молодые курсанты, были не в себе, каждой клеточкой впитывая обращенные к нам страстные призывы Замяткина. Очистить Дом от погрязших в нечистотах джахилей — священный долг мюрида Газавата! — выкрикивал он по ходу сеанса. Смерть презренным джахилям, хором отзывались мы. И так — несколько часов подряд. Потом, окончательно обессилев, мы отправлялись на релаксацию и, по приказу Замяткина, медитировали с загубниками во рту, воображая себе Рай, куда обязательно попадем. Подозреваю, концентрация алкалоидов в мухоморной смеси, которой нас пичкали, многократно превышала дозы, установленные для мюридов ибн Саббакой. Наверное, ваш Востоковед, назначенный исполняющим обязанности Старца, перестраховывался. Хотел, чтобы все было наверняка.
И вправду, мученики… — мелькнуло у меня.
— Однако, ни одно из ухищрений, которые без устали выдумывал Замяткин, впоследствии не принесло мюридам успеха. Напротив, нас с самого начала преследовали неудачи. Во-первых, жевательная резинка, которую нам было велено лепить в дверные глазки прихвостням Пентхауса, никуда не годилась. На вкус она была, что кирза, но это бы мы еще стерпели. Но она становилась крохкой, как долго ее ни жуй, и отказывалась клеиться к стеклу. Жвачку разработали ученые вашей хваленой Оборонки. Великие алимы, как нам твердили, однако у них ничего не вышло. Мы просили заменить ее образцами из Пентхауса, но Замяткин вызверился на нас, сказав: плохому танцору — яйца мешают. Импортной — не напасешься, закатайте губу, товарищи мюриды. И так мол, вы слишком дорого нам обходитесь. Мы поняли, что у вас возникли какие-то сложности. Закупать жевательную резинку в Западном крыле было слишком дорого даже для Клики агрессивных военруков с ее раздутым военным бюджетом. Кафиры отказывались принимать в качестве оплаты вашу дыхсмесь, ломали вам руки…
— Они брали только газом, — согласился я.
— Впрочем, то были лишь цветочки. Часто отправившиеся на задание мюриды вели себя, как слепцы. Был такой случай. Наш отлично подготовленный отряд, его звали Подразделением 17-ть, получивший приказ вымазать спящих обетованцев зубной пастой «Мэри», поступившей по линии братской взаимопомощи для продолжения интифады, провалил задание, зачем-то устроив темную нашим добрым соседям и союзникам ливанькам. Эта досаднейшая ошибка нанесла непоправимый ущерб авторитету Арафата-Джихада на Неприсоединившихся этажах. Дальше было только хуже. Мюриды начали массово терять ориентацию и путали двери квартир. Или возвращались ни с чем, или бродили по отсекам, потерянные, как сомнамбулы. Случалось, они впадали в истерику и бились головами о стены. Обетованцы ловили таких горемык, одевали в смирительные рубашки и отправляли домой под конвоем санитаров. Арафат-Джихад был сам не свой, безуспешно пытаясь отгадать, в чем же кроется причина провалов. Думал, что она — в личностных качествах мюридов. Сложность заключалась в том, что их не получалось, как следует допросить. Уцелевшие мученики страдали амнезией и не помнили даже своих имен. Наверное, мы бы нескоро узнали правду, если бы не бескорыстная помощь двух братьев-близнецов, Кемпа и Дэвида. Они открыли нам глаза.
— Каким образом?
— Дэвид оказался искусным алимом, специалистом по регрессивному гипнозу. Он выучился мастерству у ученых кафиров Западного крыла. Погрузив травмированных мюридов в транс, Дэвид заставил их подробно описать все, что они пережили во время операции. Поразительно, но сведения, добытые таким путем у десятков мучеников, совпали в мельчайших деталях. Картина, запечатлевшаяся в их подсознании, была идентичной: они видели бесконечные, устремленные к высоким потолкам полки, уставленные всякой всячиной. Сырами множества сортов, копчеными колбасами и балыками, от разнообразия которых захватывало дух, сосисками, сардельками и бужениной, пирожными и шоколадом, пересыпанным миндалем. Бутылками виски, джина и колы…
— Мюриды вместо задания попадали в гиперлавку? — удивился я. — Но как?!
— Арафат-Джихад не знал. Этот ребус был ему не по зубам. И тут второй из братьев, по имени Кемп, а он был сведущ в психоанализе, напомнил нам о невидимой связи между мюридами и муршидом. О той, самой важной части разработанного ибн Саббакой механизма, превращавшего мюридов в не знавших ни страха, ни сомнений, мстителей. Они же не контролировали себя. Увидав Рай глазами ибн-Саббаки, мюриды сами становились глазами наставника. Их карающая длань была его дланью. Когда наступал самый ответственный момент, Старец Антресоли брал управление мучеником на себя, как оператор у дистанционного пульта, и мюрид сражал противника наповал. Однако была и обратная сторона. Мученик, чьи глаза служили муршиду мониторами вроде тех, что делают на своем этаже катаны, на один короткий миг, пока не наступала развязка, получал возможность заглянуть в сознание учителя… — Мулла горько вздохнул. — Когда Кемп напомнил нам об этом, мы, наконец, постигли истину. Она оказалась удручающей…
— Под регрессивным гипнозом мученики описали, что узрели в сознании Замяткина! — догадался я, чуть не хлопнув в ладоши.
— Истинно так, — поникнув, сказал Мулла. — Только не Замяткина, а его Alter ego Загладкина, дремавшего под воздействием алкалоидов из экстракта мухоморов. Как ты помнишь, ваш Востоковед с раннего детства страдал от диссоциативного расстройства идентичности. И, пока Замяткин, сконцентрировав внимание, управлял идущим на подвиг мюридом, сам мученик получал сомнительное удовольствие наблюдать забитые товарами стеллажи суперлавок, грезившиеся Загладкину в сладких наркотических снах. Картина дутого изобилия, достигнутого кафирами за чужой счет при помощи уловок Шайтана и заменившая им Райские кущи, ожидающие праведников, неожиданно возникала перед мысленным взором мюридов и вызывала такой сильный дисбаланс, что они сбивались с цели и теряли ориентацию в пространстве. Напрочь забывали, кто они и куда бегут. Можно сказать, мученики оказывались в незавидном положении богатыря из ваших былин у развилки множества коридоров. Они искали указатели, но все стрелочки, попадавшиеся им на глаза, вели к разным отделам суперлавки…
— М-да… — протянул я.
— Еще мудрый Хасан ибн Саббака, первый Старец Антресоли, учил: если у мюрида нет муршида, его муршидом рано или поздно станет Шайтан. Так и вышло с нашими мучениками и их незадачливым наставником. Он оказался никчемным муршидом. Впрочем, мы не держим на него зла. Замяткин по-своему хотел нам добра. Чего не скажешь о Загладкине, вот кого мы бы с большим удовольствием побили камнями, ибо страсть, с какой он воображал себе фальшивое изобилие Пентхауса, была хуже прелюбодеяния в самой извращенной форме. Но, как нам было рассоединить их, чтобы гнусный торчок получил по заслугам? Поэтому, пришлось отпустить их с миром, и они преспокойно укатили в лифте домой. Для обоих было бы лучше застрять в шахте. Узнав, как они оскандалились у нас, старцы из Геронтобюро разжаловали Замяткина-Загладкина из старшего востоковеда в младшего агронома, сослав на самый глухой аграрный этаж, где давно росли одни сорняки. Даже мухоморы там долго не выдерживали, превращаясь в сморчки. Не знаю, как сложилась судьба Замяткина-Загладкина после Перекраски. Он исчез…
— Одного в толк не возьму: зачем Кемпу с Дэвидом было вам помогать? — спросил я. — Раз они были алимами из Пентхауса…
— Арафат-Джихад задал им точно такой вопрос, и они не стали темнить. Пояснили свое поведение так. Они провели отрочество в Красноблоке, пока их родители не выхлопотали разрешение покинуть его в качестве репатриантов, сбежавших от ужасов Домостроя. Как ты знаешь, желающих перебраться в Пентхаус у вас хватало всегда, но те, кто осмеливался заикнуться о своих чаяниях вслух, обычно уезжали в противоположном направлении, расчищать от сугробов Заколоченную лоджию. Однако, Кемпу с Дэвидом крупно повезло. У вас в теплицах случился очередной неурожай, и пришлось обращаться за помощью к Западному крылу. Некто Генри Кислый, очень уважаемый диетолог из Пентхауса, игравший в биллиард за Биллиардный клуб, выдвинул вашим соглядатаям встречное условие: по мешку муки за диссидента. Кемпа с Дэвидом выменяли на провиант. К тому времени обоих успели принять в пионеры, и, сколько им потом не промывали мозги, доказывая: быть скаутом — куда почетнее, оба остались интернационалистами до мозга костей. Ждали случая, мечтая помочь жильцам с Неприсоединившихся этажей, и, когда он представился, сразу же пришли нам на выручку.
— Чип и Дейл спешат на помощь… — пробормотал я, вспомнив известный многосерийный мультик.
— И все же, подозреваю, Кемп с Дэвидом не были искренни с нами до конца. Скорее всего, они были минерами. То есть, служили в специальном отряде по защите Миноры. Так звался уникальный ночник на батарейках, без которого Моше ни за что не нашел бы дорогу в Обетованную квартиру, когда его вместе с родичами вытурили с этажа хургадян. Хулиганы перебили все лампочки у них на пути, так что ночник пришелся весьма кстати, без него обетованцы переломали бы себе ноги. С тех пор они почитают его как Реликвию, полученную Моше из рук самого Архитектора. Арафат-Джихад, объявляя Газават, учел это обстоятельство, повелев разбить ее первым делом, чтобы обетованцы осознали, как оно, когда сидишь впотьмах. Чтобы защитить артефакт от посягательств, обетованцы выставили у него охрану из минеров…
— Тогда тем более не пойму, с какой стати Кемп с Дэвидом вам помогали? Неужели они хотели навредить соплеменникам?
Глаза Муллы превратились в щелочки.
— Неисповедимы пути Архитектора, Генка-ага. Арафат-Джихад, кстати, так и не сумел их постичь. Хотя истина лежала на поверхности. Думаю, Кемп с Дэвидом действовали по указке пожарных из Пентхауса. А те недвусмысленно дали понять: если мученики Джихада и дальше будут раз за разом усаживаться в лужу, Газават, объявленный Арафатом-Джихадом, окончательно провалится. И тогда обетованцам не видать новых дверных замков «Мультик и Лох», поставляемых из Пентхауса взамен выведенных из строя мюридами. И о дармовой дыхсмеси из Федерального Резервуара обетованцы смогут смело забыть. Чтобы ее запасы регулярно возобновлялись, мюриды должны хотя бы раз в квартал устраивать по пожару, намекнули Кемпу с Дэвидом из Пентхауса. Те взялись исправить положение. Для начала устранили недотепу Востоковеда, толку с него было, как с козла молока. Участь Арафат-Джихада тоже была предрешена. Он не оправдал возложенных на него надежд. Безнадежный романтик, на свою беду родившийся в прагматичное время. Вскоре его заменили на Ясаму с Усаму Неладена. Весьма продвинутый был тип, и не задавал нелепых вопросов: зачем Сиамским хитрецам Газават? Надо, значит надо…
— Как сложилась судьба Арафата-Джихада потом? — спросил я.
— Стандартно. Его одели в костюм Спайдермена и отправили к маме Гуантанамаме. Для тех, кого к ней посылают, нет слова «потом» …
От тона, каким Мулла произнес последнюю фразу, у меня по спине поползли мурашки.
— Арафат-Джихад сам виноват, — глухо продолжал Мулла. — Он поддался самообману и, восхищаясь Красноблоком, выдавал желаемое за действительность. Никто не посмеет возразить: вера ваших первых ударников была сильна. Она делала их бесстрашными мюридами, когда они зажигали в темных коридорах лампочки Ильича, зная, что в любой момент враги могут ударить ножом из мрака. Да, Генка-ага, ваши ударники презирали смерть, ибо свято верили, что приближают Светлый чердак, где каждому будет уготовано уютное место. Но они пали в боях, и их вера покинула красные от крови этажи вместе с ее носителями. И тогда чрезвычайники, став соглядатаями, заменили ее сверхпрочным бетоном, замешанным на страхе перед Заколоченной лоджией. Это стало началом вашего конца. Вы предали светлую память первых мюридов, зачарованные ложным сиянием Мамоны, просачивавшимся к вам в казармы через армированный бетон ССанКордона, которым вы отгородились от всего Дома, чтобы стройбаны не разбежались, кто куда. Со временем, вы стали точно такими, как Замяткин с Загладкиным. Вы вожделели дутого изобилия на полках гиперлавок Западного крыла. Вас пьянил мертвый кондиционированный воздух Пентхауса, и вы вообразили себе, будто он — дуновение веющего над Райскими кущами ветерка. Одновременно вас обуяла гордыня, поддавшись ей, вы пребывали в уверенности, будто вам позволено учить других жильцов, как им жить, хотя вы сами этого не умеете. В итоге, вы превратились во всеобщее посмешище, став еще омерзительнее кафиров Западного крыла. За это Архитектор покарал вас, разрушив Красную башню. Но о ней не стоит жалеть. Она все равно сгнила изнутри, и именно поэтому превратилась в Содружество Непросыхаемых Газенвагенов…
V. Красноблок
Когда на сердце светло, то даже в темном подземелье блещут небеса. Когда в мыслях мрак, то и при свете Солнца плодятся демоны.
Подымаюсь по одной из нескольких перекидных лестниц, проложенных нашими военными стройбанами от парадных дверей по расходящимся направлениям. Наверх, к Западному крылу, и вниз, на Неприсоединившиеся этажи. Сразу видно, каково было их первоначальное предназначение. Они должны были послужить нашим ополченцам при вероломном нападении агрессивных жильцов. Если бы оно состоялось, Боевой Устав предписывал нам, взявшись дружно, опрокинуть агрессоров у Госпорога и гнать вспять, непрерывно пиная, куда попало, чтобы умиротворились как можно скорее. Ворваться к агрессорам в квартиру, и уже там продолжить воспитательный процесс. К счастью, нам не пришлось этого делать. Холодная возня не переросла в горячую стадию. Красноблок перекрасили, и он прекратил свое существование в прежнем виде. А лестницы остались. На каждой ступени — гордое клеймо:
ВЫКОВАНО В КРАСНОБЛОКЕ.
Когда он существовал, стройбанов, в полном соответствии с правилами внутреннего Домостроевского распорядка, сюда, разумеется, не выпускали, еще чего. Нам даже приближаться к Госпорогу изнутри — возбранялось, подходили и спрашивали: что-то не так? Случись, не дай Архитектор, крупный межэтажный конфликт, тогда, понятно, другое дело. Нас бы пригнали сюда с мобилизационных пунктов, предварительно выстроив в походные колонны. К счастью, этого не произошло. Красноблок развалился, и в походные колонны нас выстроила жизнь, предварительно, превратив из ополченцев в челноков, устремившихся за шмотками на Неприсоединившиеся этажи. Вот когда монументальному детищу Клики агрессивных военруков наконец-то нашлось применение.
Еще недавно здесь было не продохнуть от торговцев, сновавших в обоих направлениях целыми караванами. Челноки перли вверх и вниз, сгорбившись под весом тяжелых баулов с тряпьем. Им, кстати, никто не препятствовал, лестницы получили экстерриториальный статус. Сегодня тут безлюдно, бесконечные стальные ступени, круто берущие в гору, словно клавиши завалившегося на бок гигантского клавесина, пустынны. Лишь разбросанный повсюду мусор свидетельствует о том, что еще недавно здесь кипела жизнь. Челноки переводили дух на площадках, привалившись к решеткам ограждений, закусывали, сидя верхом на рюкзаках и чесали языками, кто какой товар нарыл. Окурки и скомканные пачки сигарет, пустые бутылки и рваные упаковки чипсов «Химическое ассорти», вот и все, что напоминает о славных деньках повышенной деловой активности. Ничего не попишешь, Воздушный кризис, разразившийся неожиданно, как пандемия холеры или гриппа. Лестницы — будто вымерли. Редкие, оставшиеся на плаву коммерсанты-оптовики предпочитают чартерные лифты. Дорогое удовольствие, зато удобно, плюс, приличные гарантии, что останешься в живых. У лестниц, с исчезновением масс челноков, появилась недобрая слава. Теперь одинокий прохожий, отважившийся сделать тут привал, рискует угодить в лапы к будулайкам. Раньше они не представляли большой опасности, поскольку специализировались на контрабанде всего, на чем можно хорошенько поднять, начиная с перепродажи краденных самокатов, и заканчивая логистическим услугами по переправке нелегальных мигрантов из Подвала и с Карийского этажа. Для этого будулайки продолбили в толще старого красноблочного ССанКордона системы разветвленных лазов, объединенных в запутанные катакомбы, где сам Подрывник голову сломит. Но сейчас, из-за Кризиса, доходы будулаек катастрофически упали, и никто вам не скажет, чего от них ждать. Говорят, будулайки стали выходить на Большие лестницы по ночам, чтобы отобрать у путников персональные баллоны с воздухом. Он в здешних краях в дефиците, останешься без баллона — труба.
Ступаю осторожно, стараясь не шуметь. Задрав подбородок, с опаской оглядываю замшелую, всю в темных потеках и трещинах кладку ССанКордона. От него здесь сохранился громадный фрагмент, он возвышается права от меня. Слева, в каких-то десяти шагах, высится ЕвроПериметр, построенный по проекту месье Шенгена на замену нашей архаичной несущей стене. Его поверхность идеально гладкая, ни шероховатости, ни даже матерной надписи не видать. Естественно, она же вся усеяна камерами наружного наблюдения и датчиками слежения, они реагируют на малейший шорох. Попробуешь только подойти, сразу сфотографируют, идентифицируют и занесут в Базу Данных, как подозреваемого в Межэтажном терроризме жильца. После теракта, устроенного в Пентхаусе Ясамой с Усамой Неладеном, это запросто. Не надо смеяться. Тем, кого из-за подобного пустяка загремел к Маме Гуантанамаме, не смешно, уверяю вас.
Перевожу дух на площадке, не снимая кислородной маски. Сверяюсь с датчиком уровня воздуха в баллоне. Стрелочка на границе зеленого с красным, значит, до казармы должно хватить. Если дышать пореже…
И если не случится ничего непредвиденного.
С тревогой озираюсь по сторонам. Да уж, места тут мрачные. Натуральный рукотворный Grand Canyon, как выражаются наглосаксы. Не видно ни потолка, ни дна, высотища — дух захватывает. И, одновременно, страшная теснота, у кого клаустрофобия, тому точно не позавидуешь. Громадины ССанКордон и ЕвроПериметра напирают друг на друга, будто быки на ристалище, собравшиеся забодать друг друга. Очутившись между этими двумя исполинами, чувствуешь себя червем.
Чем ближе парадные ворота в бывший Красноблок или Госпорог, как их уважительно величали прежде, тем чаще на глаза подаются бетонные надолбы, противотанковые ежи из рельсов и другие элементы долговременных оборонительных сооружений, рассчитанных, чтобы агрессивно настроенные жильцы не подступили к Госпорогу впритык, даже выстроившись черепахой. Это шрамы, оставленные давно отгремевшей Голодной возней, как когда-то звалось затяжное противостояние двух систем, Красной и Западной. ССанКордон — лишь одно из напоминаний о ней. А, заодно, свидетельство в пользу того, чем закончилась возня. Известно, чем, нас изваляли в грязи. Точнее, мы сами в ней извалялись.
То тут, то там на стенах еще виднеются обрывки агитационных плакатов. Кое-где с них проступают суровые лица героических стройбанов, идущих на подвиги под присмотром бдительных соглядатаев. В разгар Перекраски их намеревались замазать, но краски, выделенной на это дело, едва хватило на центральные коридоры, которыми пользовались делегации, посещавшие Консенсуса в его бытность Прорабом Перекраски. Злые языки судачат, краски, подаренной последнему управдому Красноблока Маргарет Тучей, должно было хватить за глаза, но ее украли наши будущие воздушные пузыри. Надо же было им откуда-то взять тот самый стартовый капитал, о происхождении которого состоявшимся миллиардерам не положено вспоминать, тем более, придавать огласке. И корить их за это нельзя. Вообще, подобные упреки считаются некорректными в приличном обществе, ибо вызывают у пузырей муки совести, а это недопустимо из этических соображений. И из этнических, к слову, тоже. Они же, в конце концов, не виноваты, что не подохли в результате Шоковой терапии, как многие другие подопытные кролики, а, наоборот, взбодрились к превеликой радости Объегоркина-Голого. И не просто взбодрились, а приобрели буквально метафизические сверхспособности притягивать к себе большие объемы воздуха, высвободившегося по мере того, как терапевты отправляли в Балласт его прежних владельцев. Чудеса электромагнетизма, говорил на это Отец.
Поразительная ловкость рук, с какой воздушные пузыри научились проворачивать гешефты с воздухом, породила другое их прозвище — живчики. Оборотистых живчиков, неправдоподобно быстро обросших жирком, иногда также звали жирчиками. А еще — новожилами, от известного фразеологизма Новый жилец. И, наконец, жидчиками, последнее — сокращение термина жилец-делец…
Не все прозвища выдержали испытание временем. Слово жирчик впоследствии вышло из обихода, ибо попрекать жильца его избыточным весом — явный признак дурного тона. Термин жидчик тем более не прижился, каждый сам поймет почему. Негативно-провокативный окрас, который несет это слово по чисто случайному совпадению букв, сделал его употребление абсолютно недопустимым. Даже в шутку…
Как живчикам удалось обскакать остальных соседей, удивитесь вы? Этого я вам не скажу. Полковник, например, считает, это случилось на заре Перекраски, когда Консенсус, если вы помните, провозгласил Программу Открытых дверей.
— Приходите, гости, дорогие, берите, что криво лежит, у нас почти все так положено, и ничего этого нам не жаль. Такие уж мы хлебосольные стройбаны…
— Он им, вошь подпогонная, особый сигнал дал, чтобы налетали и брали, что хошь, пока он нас будет своим сраным трепом отвлекать, — сказал мне Полковник как-то.
— Кому, им? — не понял я.
— Жидчикам, кому ж еще?! Им, сукам, даже вынюхивать адресов не пришлось, где у нас кривее всего лежит бесценное Общестройбанское достояние. Яков Лев, сука, дружок Консенсуса и долбанный шпион Гуантанамамы, мать ее за ногу, слил хитрожопым пузырям инсайдерскую информацию. Еще и ключи от складов отдал, за процент, который они заранее оговорили. Ударили по рукам, козлы, вывезли Достояние в Пентхаус под шумок, и пульнули по демпинговой цене. Не свое, не жалко, правильно?! Закупили на всю выручку импортную дыхсмесь, и бегом задувать к нам на этаж втридорога! А у нас к тому времени собственные воздухогенераторы по пизде, блядь, пошли, ихними же стараниями. Назначай любую цену, с руками оторвут. Вот тебе, блядь, и гешефт…
Стальные ступени оканчиваются, лестница остается позади. По выщербленным бетонным плитам шагаю к легендарному Госпорогу бывшего Красноблока, воспетому в героических песнях, выдававшихся соглядатаями за самобытное творчество восхищенных им стройбанов. На самом деле, их складывали профессионалы из Идеологической ячейки Комитета, ну да ладно. Как говорится, кто старое помянет…
Поговаривают, созданный в эпоху Отца и Учителя стройбанов шлягер «С чего начинается Блок родной», и сегодня трогает за живое опричников из Собора. Даже те из них, у кого внутри не осталось ничего живого, смахивают скупую чрезвычайную слезу, когда его исполняет заслуженный певец Иосиф Омон на торжественных концертах, посвященных Дню Насиловика. Они проводятся регулярно, не реже раза в квартал.
Был бы я опричником, точно расплакался бы. Как челноку, мне, конечно, этого делать не рекомендуется, могут неправильно понять. И, все равно, машинально распрямляю плечи, до крови натертые портупеей, на которой болтается почти опорожненный кислородный баллон. Прямо над головой проплывает массивный герб Красноблока. Похожий на воинский обелиск пирамидон, увенчанный алой пятиконечной звездой. Символ несокрушимой Красной башни увит пучками стальных арматур, придававших ей особую прочность. Их также можно принять за лучи могучих прожекторов, в которых купается вожделенный Светлый Чердак Основоположников. Такой просторный, что места в нем хватит всем, кто готов прибыть на ПМЖ для совместного труда на общее благо. Именно к этому призывает надпись, высеченная в основании обелиска:
СТРОЙБАНЫ ВСЕХ ЭТАЖЕЙ — ЗА ЛОПАТЫ!
Когда я был маленьким, нам, юным стройбанам, рассказывали на уроках патриотического воспитания, что на изготовление герба пошла самая лучшая в Красноблоке сталь, строго лимитированная, специальной закалки. В результате, нашим ополченцам довелось биться со швабрами бесноватого Шпиля Грубого голыми руками. Но, никто не роптал, и в мыслях такого не было. Наоборот, дрались до последнего. Не сдавались.
Отогнав фактически безоружных ополченцев вглубь отсеков, швабры тотчас попытались уничтожить символ наших славных побед. Демонтировать и переплавить в своих милитаристских кузницах фабриканта Крупного на ножи. Но, не тут-то было. Швабры герб даже поцарапать толком не сумели, не то, что свинтить. Miin Gott, как поговаривают, шептались они, отступая ни с чем. Решили, будто наш герб заговоренный. По некоторым сведениям, именно это обстоятельство, подорвав им дух, определило печальный для швабров исход войны.
Много позже на герб покушались воздушные пузыри. Чисто из жадности, чтобы под шумок Перекраски махнуть на обожаемый ими воздух. Он им, как известно дороже всего. Еще великий управдом лягушатников Бисквит говорил: у пузырей — нету родиной подсобки, ибо сердце пузыря плавает в резервуаре с воздухом, откуда его не проблема перекачать по трубам куда угодно, в любую точку дома, где сложился самый благоприятный инвестиционный климат. Поэтому, не удивлюсь, что наши пузыри сработали по наводке из Пентхауса, как сегодня утверждают в Соборе. Мол, игроки Биллиардного клуба давно положили глаз на ненавистный им герб, а на живчиков сделали ставку только потому, что те, не то, что герб, мамочку родную на воздух махнут, не поморщившись. Судя по тому, как грамотно была спланирована сама акция, подозреваю, без Биллиардного клуба там и вправду не обошлось. Печальный опыт бесноватых швабров, обломавших зубы о герб, был учтен. Прежде чем выпиливать его на физическом уровне, по гербу нанесли мощный метафизический удар, чтобы лишить могучих эзотерических качеств оберега. С этой целью группа профессиональных высокооплачиваемых говнометателей обстреляла сакральный символ Красной башни вербальным дерьмом, практически убедив стройбанов в том, что герб, не просто безнадежно устарел с моральной стороны, но и превратился в кармический якорь, тянущий Содружество Непродыхаемых Газенвагенов назад, в позорное Домостроевское прошлое. Будит практически выветрившийся из казарм имперский дух, навевает реваншистские помысли и прочие непристойности. Как я слышал много позже от Отшельника, это делалось, чтобы расширить в восприятии стройбанов какое-то известное одним психологам Окно Овертона. Тогда герб выпал бы из него безболезненно, как молочный зуб. Как по мне, говнометатели старались зазря. Стройбанская общественность, в подавляющей массе, реагировала вяло. Наверное, вместо окна Овертона в общественном восприятии давно уже зиял пролом. Перестройка близилась к завершению, мы сильно страдали от кислородного голодания и ударов током, которые сыпались на нас стараниями шоковых терапевтов. Все это в купе не способствовало остроте восприятия. В общем, нам стало не до герба…
Сенсационная информация о том, что даже знаменитый, адресованный стройбанам призыв, объединившись, взяться за лопаты, был подброшен Основоположникам Красноблока хитрожопыми Сиамскими хитрецами, искавшими доверчивых простофиль, чтобы на дурняк подперли фундамент Западного крыла какой-нибудь массивной пристройкой наподобие наших казематов, тоже не вызвал общественного резонанса. На нас уже высыпалось столько разоблачений, что было бы странно, если бы хотя бы что-то из того, во что мы верили прежде, не оказалось на поверку говном. Говном больше, говном меньше, какая уже разница, думали сбившиеся со счета стройбаны. Или вообще не думали. Сенсации перестали нас волновать.
Для пузырей и их кураторов из Пентхауса наше подавленное молчание послужило сигналом к действию, и они навалились на герб гурьбой. Но он все равно устоял. Спалив с десяток «болгарок», бедные, они сгорели задаром, пузыри всерьез намеревались подорвать конструкцию динамитом, но не решились из опасения завалить обломками главный шлюз. Герб оставили в покое. Впоследствии он очень пригодился опричникам, но о них — чуть позже…
Нырнув под высокие своды, оказываюсь в только что упомянутом Главном шлюзе. Этот ключевой элемент ГосПорога состоит из дюжины сообщающихся отсеков-барокамер, разделенных герметичными люками, снабженными дистанционными приводами и электромеханическими замками. В былые времена они открывались последовательно, по мере того, как гости Красноблока продвигались по шлюзу. Наблюдавшие за ними в экранах соглядатаи из технической службы поступательно выравнивали давление в барокамерах во избежание Гидравлического удара. Считалось, в Красноблоке, где воздухоснабжение осуществлялось централизованно, во благо всех стройбанов, имеющих равные права на дыхсмесь, оно значительно выше, чем в Западном крыле, с его хищническими капиталистическими порядками, удручающим социальным неравенством и сотнями люмпенов, умирающих в трущобах от гипоксии. Соответственно, давление в камерах постепенно поднимали. Или, наоборот, стравливали, если делегация следовала наружу.
Кроме технического персонала, у мониторов постоянно дежурили соглядатаи из санитарно-гигиенической ячейки, отвечавшие за нераспространение так называемого тлетворного влияния Запада. В каждой из камер была своя система дезинфекции. Как правило, вполне хватало кварцевания, но, при малейшем подозрении, соглядатаям ничего не стоило дистанционно намылить головы гостям дустовым мылом или пропустить их через систему контактной чистки, оборудованную щетками роторного типа. Говорят, процедура была — не из приятных.
Теперь все это в прошлом, и о сложных установках многоступенчатой дезинфекции напоминают лишь торчащие из потолков огрызки труб. Я слышал, часть оборудования списали и передали за бесценок одному влиятельному пузырю, когда он организовал автомойку скейтбордов. Востребованная, кстати, услуга. От клиентов — отбоя нет…
Оставив шлюз за спиной, оказываюсь в предбаннике Центрального Актового Зала, о котором позже. Сначала надо уплатить Тапочный сбор. Он взимается с каждого пересекающего Госпорог жильца. Официально считается: полученные средства идут на текущий ремонт паркета. На деле, в личные кодированные баллоны управляющих Собором опричников, но это не меняет дела. Не отстегнешь — не пустят через Госпорог. Они же его фактически приватизировали…
Небольшой киоск, где взымается этот обязательный платеж, находится справа. Дисциплинированно шлепаю к нему. Старинная мудрость гласит: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Уверяю вас, Собора это касается вдвойне.
В былые домостроевские времена у киоска, которому только предстояло стать точкой Тапочного сбора, постоянно дежурил наряд соглядатаев, осуществлявших, как выразились бы сегодня, фейс-контроль. Соглядатаи пытливо вглядывались в лица командировочных, возвращавшихся домой из Западного крыла. Им полагалось иметь бледный вид. Почему? Сейчас поясню, все предельно просто. Командированным за пределы Красноблока стройбанам строго предписывалось дышать исключительно нашей, прихваченной из дому дыхсмесью, а ее выдавали в обрез, заправляя баллон на весь срок командировки по притыку. Поэтому, на обратном пути, лица стройбанов были откровенно измочаленными, лишь по пересечении Госпорога они обретали возможность перевести дух, задышав полной грудью, как и полагается на родине. Розовые щеки и довольная физиономия с головой выдавали в новоприбывшем злостного нарушителя должностных инструкций, надышавшегося миазмами Западного крыла. Такого сразу же задерживали и отправляли в изолятор до выяснения обстоятельств. Дешево и сердито, не так ли?
Не спеша, двигаю к будке, украшенной наглосаксонским приветствием WELCOME, набранным вырезанными из пенопласта аляповатыми буквами. Надпись прикрепили в Эпоху Застоя воздуха в отсеках, когда члены Геронтобюро вплотную занялись разрядкой Межэтажной напряженности. Предложенные ими меры в основном касались сокращения числа стратегических наступательных лифтов в арсеналах обеих сторон. Однако параллельно была разработана программа «КРАСНОБЛОК ГЛАЗАМИ ДРУЖЕСТВЕННЫХ ЖИЛЬЦОВ», в рамках которой планировалось наглядно продемонстрировать общественности Западного крыла, что мы — никакие не вурдалаки из Отсека Зла, как нас голословно обзывал этот негодяй Рональд Альцгеймер, а вполне миролюбивые и весьма гостеприимные жильцы. Достойное начинание, не так ли? Пускай интуристы судят о стройбанах не понаслышке, а собственными глазами убедятся, как их обманывают оголтелые пропагандисты Пентхауса.
Конечно, это еще не означало, будто по нашим режимным отсекам можно праздно шататься кому угодно и куда ни попадя. Поэтому специально отобранные симпатичные соглядатаи в кокошниках, встречавшие интуристов у Госпорога хлебом с солью, для начала, вежливо изымали у них баллоны с изготовленной в Пентхаусе дыхсмесью. Проносить ее внутрь Красноблока категорически возбранялось. Баллоны сдавались в камеру хранения на весь срок турпутевки, взамен, их обладатель получал гостевой баллон нашего производства, который, по окончании экскурсии, был волен прихватить с собой на добрую память. Кроме того, соглядатаи одевали интуристам гостевые очки с рубиновыми линзами. Их дужка крепились на затылке миниатюрным замком.
Ни разу не слышал, чтобы хоть у кого-то из интуристов возникли нарекания по этому поводу. Наоборот, им было приятно почувствовать себя персонажами знаменитой сказки писателя Лемана Баума про волшебника с этажа Оз. Там ведь посетителям тоже выдавали очки, и никто не роптал, надо, так надо.
— Рубиновые — даже лучше изумрудных, — смущенно улыбались соглядатаи, кокошники им очень шли. Бывало, интуристы спрашивали, где на нашем рубиновом волшебном этаже находится голубая комната жевунов.
— А вот это — точно не у нас, — краснея, отвечали соглядатаи. — Мы тут голубых не понимаем. У нас за такие штучки — разговор короткий по 121 стать УК, от трех до пяти, как говорится…
Любопытно, что традиция снабжать гостей очками пережила Домострой и сохранилась в Содружестве Непросыхаемых Газенвагенов. Смесь, правда, выдавать перестали, у нас же ее больше не производят, зато с очковтирательством все в полном ажуре — процветает. Я бы сказал, Давидовичи вдохнули в этот экзотический обычай Эпохи Застоя воздуха в отсеках обновленный смысл, заменив рубиновые стеклышки розовыми. Чтобы подчеркнуть позитив, достигнутый стройбанами посредством шоковой терапии Объегоркина-Голого и других аналогичных технологий. И верно, имея мало-мальски развитое воображение, при посредстве розовых фильтров, можно без особого труда разглядеть в валяющихся повсюду жертвах асфиксии беспечных завсегдатаев Hyde Park, если, конечно, смотреть под правильным углом.
Остановившись у окошка с надпись ТАПОЧНЫЙ КОНТРОЛЬ, расстегиваю кожаные ремни, высвобождаю висящий за спиной баллон, стягиваю кислородную маску.
Вы наверняка удивились, услыхав про маску? Тут все просто. Сейчас поясню. Что внутри бывшего Красноблока, что даже на бесхозных лестницах, присутствует кое-какая атмосфера, мы же не в вакууме. Будь иначе, и из-за перепада давлений внешние стены тотчас смяло бы, как консервную банку или яичную скорлупу. Об этом ни на минуту не забывают управляющие Межэтажным Воздушным Фондом, именно на их плечах лежит поддержание баланса давлений в отсеках. Другой вопрос, насколько пригодна внутриотсечная атмосфера для дыхания. Может, она перенасыщена углекислым газом. Существуют, конечно, гуманитарные миссии, они мониторят состав дыхсмеси на этажах. Но в их функции не входит поставлять кислород в малоимущие каптерки, у них его просто нет в требуемых количествах. Их задача — фиксировать положение дел, докладывая наверх по инстанциям о всех случаях массового удушения. МВФ — совсем другое дело, воздуха у него, хоть залейся, но его не качают кому угодно за просто так, иначе бы он обесценился. А для предотвращения техногенных катастроф никто не возбраняет МВФ подавать в отсеки отработанную дыхсмесь, какая им в сущности разница, чем уравнять внутридомовое давление? Конечно, об этом не принято говорить вслух. В Западном крыле априори считается: управляющие МВФ — исключительно человечные жильцы, вроде Санта-Клауса или зубной феи, которым просто совесть не позволит душить себе подобных, как каких-то насекомых инсектицидом, даже если тем нечего занести за дыхсмесь. Фонд действительно подкачивает что-то в отсеки время от времени, не взирая на финансовое состояние последних. Что именно: пойди, определи. Особенно, если технологическая атмосфера и без того — загазованная, и ее никто не чистит даже калийными патронами, как делали швабры при Шпиле Грубом. Полковник говорит, технологические подкачки проводятся бессовестными управляющими фонда задним числом по расходной ведомости, как стопроцентный оксиген, а взыскиваются с жильцов через межэтажный арбитраж, где у них все свои. Не подкопаешься.
— Этим хитросраким пейсатым упырям все этажные домкомы за дыхсмесь висят. Думаешь, просто так? Блядский заговор…
Тем не менее, внутриотсечной атмосферой, как правило, можно, худо-бедно дышать. Хотя без баллона не разгуляешься, чего уж там.
Прислонив баллон к специальной стойке, снимаю баул с тапками, опускаю на весы. Хмурый контролер с такой недовольной физиономией, будто это я ему испаскудил жизнь, иначе бы он стал музыкантом, заносит показания в журнал. Стандартная процедура. Затем тянется к калькулятору, чтобы высчитать величину Тапочного сбора, она вычисляется по хитрой формуле. Не нависаю, но ухо держу в остро, с контролерами — шутки плохи. Вполне могут и обсчитать, и даже гантели подложить на весы. Так что, довьеряй, но провьеряй, как любил повторять незабвенный Рональд Альцгеймер.
Отложив калькулятор, контролер берется за резиновый шланг с расходомером, отвинчивает штуцер с моего баллона и стравливает причитающуюся с меня дыхсмесь в здоровенную цистерну Тапочного сбора за киоском. Берет больше, чем насчитал. Это откровенный грабеж. Самое возмутительное, что он корчит при этом такую оскорбленную рожу, будто делает мне большое одолжение, поскольку мой воздух давно протух. Вот скотина, это из-за наклейки у меня на баллоне, где надписано:
ЕВРО-ГРIВНЯ. ВIЛЬНО КОНВЕРТУЕТЬСЯ В ПОВIТРЯ З ПЕНТХАУСА.
— Изуродовали кислород, дебилы, — еще и бурчит контролер.
Нет, вы только посмотрите на него, каков наглец! Как будто я виноват, что у нас в Кур1не заведены такие порядки? И потом, ну и что с того, даже если так? Ну подписал наш Голова директиву, измерять поступающую в Кур1нь дыхсмесь в гр1внах. Какая принципиальная разница? Можно подумать, у них в СОБРе, где ходят рубли, воздух какой-то другой?! Да тот же самый, из Пентхауса. После Перекраски он повсюду — один и тот же, разве что, разбавленный местными умельцами ради наживы, но это уже — банальный мухлеж, не меняющий сути процесса. Генераторы Межэтажного Воздушного Фонда на сегодняшний день — единственные устройства, обеспечивающие дыхсмесью Дом, от Пентхауса и до Подвала. Альтернативы им просто нет.
Кстати, рецепт изготовления дыхсмеси — Top Secret, охраняемый самыми отборными пожарными Пентхауса. За его разглашение карают смертью на электрическом стуле. А вот из того, как устроено снабжение отсеков кислородом, никто никакого секрета не делает. Это открытая информация. Сейчас расскажу.
От Воздухогенераторов МВФ дыхсмесь по трубам стекает вниз, с этажа на этаж и из отсека к отсеку. Или самотеком, или нагнетается компрессорами, если давление падает, это не принципиально. Куда важнее, что и насосы на подаче воздуха, и заслонки, определяющие производительность трубопроводов, управляются дистанционно из Аппаратной. Это режимное помещение расположено в самой укрепленной части Пентхауса, доступ туда крайне ограничен. Управляющие Воздушным Фондом и, как я слышал, некоторые, самые уважаемые члены Биллиардного клуба — вот, пожалуй, и все жильцы, кто имеет право входить туда без стука. В общем, Аппаратная — святая святых. Что вполне естественно, ведь именно оттуда поступают команды, кому и сколько качать, а кого посадить на голодный паек, чтобы не выпендривался. С чисто технической стороны могут и асфиксией заморить, без проблем, вспомните историю с бесноватыми швабрами Шпиля Грубого, когда они совсем разошлись. Так что, хотя формально, все наиболее спорные ситуации в Доме разруливает Ассамблея Организации Объединенных Отсеков, где заседают представители этажей, большой вопрос, кто кого держит за бороду. Много они у себя в Ассамблее нарешают, если МВФ отключит от воздухоснабжения конференц-зал, а ведь это, по сути, всего один поворот вентиля.
Конечно, управляющие Межэтажным Воздушным Фондом ни при каких обстоятельствах не станут душить членов Ассамблеи, которые у них на побегушках. Разграничение полномочий между ветвями власти и баланс сил служат на благо нашему Дому, именно поэтому он так долго простоял. И дальше будет стоять, куда он денется. Я только хотел показать, как важен Воздушный Фонд и каково его значение для ДОМОУКЛАДА в целом. Неудивительно, что сторонники разнообразных конспирологических теорий именно распорядителей МВФ настоящими хозяевами Дома, которых уважительно называют Теневым Домкомом и еще — Домовой Закулисой, смотря кто из них сколько храбрости набрался.
В своем подавляющем большинстве пневмопроводы МВФ, по которым осуществляются самые масштабные транзакции, проложены глубоко в стенах и, таким образом, надежно защищены от любых посягательств. Кроме того, они находятся под защитой лучших пожарных Пентхауса. Стоит кому-то только попытаться начать несанкционированный отбор, и мобильные пожарные расчеты — тут как тут, ну а там уже — по-накатанной: мордой в пол, гидрант в задницу и к Маме Гуантанамаме на ковер…
Разбегаясь из Пентхауса с этажа на этаж, пневмопроводы оканчиваются терминалами. Это такие толстостенные, хорошо охраняемые емкости размером с большую цистерну, где накапливается поступившая из Межэтажного Воздушного Фонда дыхсмесь. Чем многолюднее и зажиточнее этаж, тем больше у него запасов дыхсмеси. Скажем, у лапшистов — всего две цистерны с сжиженным воздухом. У лягушатников их три, у работящих швабров — пять, а то и шесть, в Подвале — десятка два, если не больше…
Цистерны-накопители зовутся нацбанками. Чем вместительнее нацбанка, тем комфортнее жизнь, и тем увереннее смотрят жильцы этажа в ближайшее будущее.
Правда, хранящийся в нацбанке воздух распределяется между жильцами не напрямую, а через комбанки, удовлетворяющие нужды обитателей прилегающих к ним квартир посредством мини-терминалов или загубников, как окрестили эти устройства бывшие стройбаны. Усредненная плотность загубников на квадратный метр площадей, соотнесенная к количеству прописанных там жильцов, является одним из важнейших показателей обустроенности помещений, влияющих на так называемый инвестиционный микроклимат. В Пентхаусе плотность загубников чрезвычайно высокая. Можно сказать, вне конкуренции. По Западному крылу в целом показатели несколько скромнее, но, если судить по отдельно взятым квартирам, то тут, как раз наоборот. В ежемесячных рейтингах, публикуемых аналитической ячейкой МВФ, швабры, к примеру, делят одну строчку с мазерфакелами и опережают наглосаксов, а швейцары, в силу ряда причин, далеко вырвались вперед.
Объемы потребленной этажами дыхсмеси фиксируются сотнями опломбированных манометров, расходомеров и других контрольно-измерительных приборов, чьи показания регулярно считываются уполномоченными аудиторами Межэтажного Воздушного Фонда. Бухгалтера сводят полученные ими данные в баланс, из которого видно, сколько задолжал за потребленный воздух тот или иной отсек. Подсчеты по традиции ведутся в Гринах, это мера измерения объема дыхсмеси, принятая у мазерфакелов. Один Грин равен десяти литрам дыхсмеси под давлением в двести атмосфер. Такой запас воздуха в баллоне считается мазерфакелами оптимальным, чтобы продержаться не менее двух часов в условиях полного вакуума, чувствуя себя при этом вполне комфортно.
Почему выбор МВФ пал на Грин, удивитесь вы? Тут все просто и вполне логично. Именно мазерфакелы мешают в Пентхаусе дыхсмесь, которой пользуются остальные жильцы. Грин — жаргонное словечко из обихода технарей, обслуживающих Воздухогенерирующие машины. Никакой крамолы оно, кстати, в себе не несет, даже на уровне подтекста. Просто мазерфакелы подкрашивают свою дыхсмесь зеленкой в определенной, известной одним им пропорции. По ее консистенции, имея под рукой специальные пробники-эталоны, а такие есть у персонала каждой Нацбанки, несложно определить, не разбавили ли мошенники дыхсмесь по пути от Воздухогенераторов до потребителей. Такие досадные происшествия порой случаются, поэтому, контрольные замеры, которые делают фискалы — весьма распространенная в Доме практика.
В общем, как вы поняли, Грины — единицы измерения и не боле того. Точно такие, как принятые в Западном крыле Евро, Юани, которыми пользуются в своих вычислениях чайники, Иены катан или наши многострадальные Гр1вны. Они ничуть не хуже Рубасов, с которыми, особенно в последнее время, в Соборе носятся, как с писаными торбами. Ну Рубли, и что с того? Вкладывать в этот термин какой-то Сакральный смысл, по меньшей мере, глупо. В чем толк гордиться линейкой, чье единственное предназначение: отмерять изготовленную в Пентхаусе смесь? Ее ведь все равно приходится выменивать на природный газ, которым так богата Заколоченная лоджия.
Кстати, именно из-за материала линеек, которыми пользуются счетоводы Собора во взаиморасчетах с бухгалтерами МВФ, Рубли частенько зовут деревянными. По делу, они деревянные в той же степени, что и Грины. Просто линейки в СОБРе по традиции вырезают из бересты, только и всего. Тут нет никакой дискриминации, поверьте.
Гуляющие по Собору Рубли не стоит путать с теми, что имели хождение в Красноблоке. Там был совсем другой коленкор. Они, конечно, тоже были мерами измерения, но с одной существенной поправкой: ими меряли собственный воздух. Пускай, не самого лучшего качества, грубой очистки и с сильным химическим привкусом. Но — свой.
Поделиться книгой: